И на кой хрен мне, спрашивается, сдалась эта дурацкая деревня?
Этот вопрос мне многие задавали, когда отдел культуры всё-таки разродился согласованиями, утверждениями и взаимодействиями с другими отделами и ведомствами, замешанными в вопросе «Сибирского подворья», как окончательно начали называть проект.
А просто мне хотелось, чтоб он был — живой и настоящий. Почему нет? Это же прикольно. И я могу его сделать. Может, я затем и здесь, чтобы в этой точке вселенной появился интерактивный музей старого сибирского быта? Звучит как шутка. А вдруг? Чтобы не превратилась наша культура в раскрашенные картонки.
А ещё, чтобы в не столь отдалённом будущем подобные музеи не наполнились лотками с дешманским китайским ширпотребом. Если уж продавать что-то в музеях живой старины, то это должны быть глиняные свистульки, берестяные солонки, резные деревянные ложки и прочее ремесло-искусство, а не безвкусный аляпый пластик, такое моё мнение.
Согласовывался проект туго. Хотя, может быть, это мне так кажется, а у Управления культуры от скорости их работы аж голова кружилась. Столько пачек согласовательных бумажек туда-сюда из кабинета в кабинет потаскай-ка! А учитывая, что процедура включала ещё и межведомственные взаимодействия, в эту схему были включены ещё и курьеры.
В конце концов у идеи наметился контур, но не обольщайтесь. Если вы думаете, что дольше пошло бодро и как по маслу, то нет.
Когда нам сообщили, что — всё, Управление культуры приняло окончательное решение об организации собственно «Культурно-этнографического центра сибирской живой старины» и нас приглашают вроде как на финальное совещание — это уж середина июня шла.
Я обрадовалась, но пока ехали, подумала, что слишком рано — что ж я, своё Управление культуры не знаю, что ли! Заседать — наше всё. А уж пыль в глаза пустить куда важнее, чем организовать что-то более путное, но не столь глянцевое. С ними в этом плане расслабляться вообще нельзя.
А уж когда я увидела толпу специальных совещательных тёток, сплошь облепивших длинный заседательный стол, вообще приуныла. Опять на три часа говорильня!
Первые тёрки возникли с названием. Поначалу нас страшно осчастливили, что рулить мы будем, оказывается, казачьей усадьбой. Нет, против казаков я, собственно, ничего не имею, у Вовки вон и прадед казаком был. А остальных, которые не казаки, куда девать? Я спросила об этом у Вячеслава Егорыча, и этот простой вопрос его весьма обескуражил. Бывает у нас такое с руководителями. Ему ж в голову гениальная мысль о казаках пришла, правильно? Ну вот, она собой и вытеснила всё. А тут ещё, гляди ты, полно всяких. И просто русские, и татары, и гураны*, и белорусы, и немцы, да кого только нет — если говорить о тех, кто жил условно русским укладом, а не, скажем, бурятско-тофаларским, с юртами, кочевьями и вот этим вот всем. В итоге согласились на обобщённо «сибирское» и всё-таки «подворье», потому как «усадьба» — это что-то уж слишком круто, на дворянское тянет, а мы тут топим за простой народ. С простым народом культурщики согласились, но на этом бурный спор о названии не закончился.
*Это потомки казацких поселенцев,
которые первоначально брали в жёны
местных женщин из монголоидных народов.
Они почти все русые, голубоглазые,
но вот разрез глаз такой характерный,
с тяжеловатым верхним веком.
Кому-то пришла в голову светлая мысль обозвать подворье музеем. Это же так блаародно — музэй. Мдэ.
Я задумчиво пригорюнилась:
— Вы когда-нибудь видели школьников, радостно направляющихся в музей?
— Разве что им предложили музей вместо уроков, — поддержал меня Вова.
— Ну, почему же, — обиженно протянула очередная приглашённая на заседание тётя. — Это солидное учреждение…
— Краеведческий музей в городе есть? — спросил Вова.
— Есть, — вынужденно согласился Вячеслав Егорыч.
— Зачем вам ещё один, да ещё в садоводствах?
На этот вопрос начальство не нашлось что ответить. А я не стала обзывать краеведческий музей скоплением медленно умирающих артефактов, чтобы не раздражать музейщиков. Я музей природы-то в детстве любила только потому, что в городе зоопарка не было. Художественный — избирательно, а остальные…
Пришлось велеречиво выступать:
— Мы хотим, чтобы в наш центр детям хотелось приходить, понимаете? Чтобы родные истоки выглядели интересно, а не уныло. Поэтому — мастер-классы, контактный сельский зоопарк, площадка для народных игр, кукольный театр, ряженье и всякое прочее, яркое и увлекательное.
Еле как их уговорили.
Потом кто-то вдруг озаботился здоровьем нашей бабушки и начал переживать, мол: может быть всё-таки кого-нибудь помоложе. Сразу нашлись подходящие кандидатуры, и даже не одна. Ну и флаг вам в руки — подумала я и сказала:
— Что ж, не смею вас более задерживать, всего доброго. Юннатская станция выходит из проекта. Предварительная документация у вас есть, желаю удачи.
— Нет, подождите… — возмущённо начала эта музейная тётя, но я уже вышла в коридор и уселась на кожаный диван. Там по всем стенам и углам были расставлены эти кожаные диваны — видать, для удобства длительного ожидания. Или просто у Иркутского Управления культуры (как обычно) не хватило фантазии, куда девать выделенные деньги. Чувствуете, какая я от этих всех заседаний становлюсь добренькая, да?
Через некоторое время из кабинета начали выгребать совещательные тётки, демонстративно возмущаясь этакой, понимаете ли, наглостью. Они потопали к выходу, гневно вдавливая каблучки в ничём не повинную ковровую дорожку и уничтожающе кося на меня глазами. Носы бы не расшибли, курицы.
Последним из кабинета вышел Вова и велел:
— Зайди, — прикрыл за мной дверь. — Чё распсиховалась-то?
Вячеслав Егорыч сидел надутый.
— Ничё, — я плюхнулась на своё прежнее место и тоже нахохлилась. — Знаешь, я не умею с дебилами работать. Нахрена мы реально ввязались в эту муть? Ничего ещё не сделано — началось! Совещания за совещанием, все сидят пафосные, носы выше крыш! Как с такими дело иметь, скажи мне? Идиотия в кубе… А ну, Вячеслав Егорыч, кто проводит больше всех совещаний, а? Ну-ка?
Культурный начальник, кажется, несколько оторопел.
— Кто?
— Тот, кто боится брать на себя персональную ответственность и желает создать иллюзию коллективного принятия решения, вот кто. Что вот тут сидели эти тётки? Юбки просиживали. Вам они зачем? — Вова пнул меня под столом, но я уже не могла остановиться. Ну, понесло меня, натурально. — Это профанация, имитация деятельности! Надо ж ты, пробились в важные шишки, рты сморщили, куда там куриным жопкам! Сидеть бы им с их интеллектом, картонные коробочки клеить…
Вячеслав Егорыч неожиданно захохотал — гулко, как Карабас Барабас. И вот это меня заткнуло.
— О-ой, — он вытер слёзы, — ну вы даёте… Ладно, не кипятитесь, кандидатура Раисы Хасановны на должность директора уже утверждена, так что давайте начнём работать и спокойно обсудим…
— Нет. Не начнём, — упёрлась я. — И не обсудим. Это она сейчас утверждена — а потом?
— Что — потом?
— Ну, скажем, через два месяца повысят вас — а на ваше место придёт другой начальник, деятельный и инициативный, который начнёт ставить своих протеже. И что? Он начнёт нам пальцем тыкать, что и как делать? Ну, пошлю я его, допустим. А он — меня. И наши усилия все — коту под хвост? А, извините, денежные вложения? Вы этих своих куриц спроси́те, кто из них готов личных двадцать тысяч на доброе дело выложить, и чтобы им потом ещё тыкали, как ими распоряжаться…
Вячеслав Егорыч смотрел на меня с таким видом, словно он находится внутри страшно занимательного сна. Я, честно говоря, не очень представляла, как теперь вырулить из получившегося логического тупика (и, главное, чем приличным мой срыв замаскировать). И тут он очень серьёзно спросил:
— И что же вы предлагаете?
Я потёрла лицо и посмотрела на Вову. Он пожал плечами, мол — как скажешь, сама решай. Вова у меня вообще такой, если мне чего-то хочется — да пожалста. А мне хотелось. Но…
Я тяжко вздохнула:
— Понимаете, в этом плане проще всего, когда ты ни от кого не зависим и отвечаешь сам перед собой. Но такого рода организация вряд ли сможет прокормить сама себя — даже в границах нескольких домов и мастерских, не говоря уже о покосах и прочем. Нерентабельное предприятие, понимаете? Гирей на ногах у «Шаман-камня» повиснет. А опытным хозяйством я рисковать категорически не хочу.