ПО ТУ-У-УНДРЕ…
Нет, не по тундре, естественно. Но «по железной доро-о-оге, где мчится поезд…» — дальше наши с Вовой показания расходились. У меня почему-то поезд был «Воркута — Амстердам» (если он такой есть, я буду в шоке, конечно), а у Вовы «Даллас — Нью-Орлеан» и дальше «Мы бежали с тобою… от злого шерифа… чтобы нас не настигнул… Смит-Весс о на заряд!» — не помню, откуда взялась это переделка, так что авторство заявим народное.
В поезде было ску-у-у-у-учно. И к нам привязалась эта дурацкая песня.
Помимо пения оставалось есть, спать (если Васька позволял) и обсуждать всякое, что в голову придёт.
— Как думаешь, в этом году доброжелателей из родительского комитета не найдётся?
— Боброжевателей? — усмехнулся Вовка.
В прошлом году нас приписали, оказывается к другому классу, и одна сверхинициативная мамочка начала с настойчивостью достойной лучшего применения вклиниваться в наши со школой отношения.
Как это — домашнее обучение? Дети отрываются от коллектива! А как же совместные походы в цирк и поездки на картошку??? Ах, у них своя юннатская станция? А почему наши дети из класса не принимают там участие?
Пришлось нам организовать нечто вроде обзорной экскурсии, после чего у мамочки возникли новые вопросы. Не надрываются ли дети от непосильного труда⁈ Почему несовершеннолетняя девочка — и вдруг председатель? И не слишком ли это всё похоже на сельхозкооператив, да ещё с нарушениями трудового кодекса?
Как она нас тогда достала, честное слово. Мало того, что всякие дурацкие рисунки-конспекты сдавать надо и контрольные писать, так ещё и с излишне активными мамашами разбираться приходится! Как она мне напоминала профкомшу-Шурочку из «Служебного романа» — лезет везде, где надо и не надо, в каждой бочке затычка!
Беседовать с родительским комитетом пришлось директрисе, нашей бывшей классной (Татьяне Геннадьевне) и нашей нынешней. Маму тоже позвали — сразу за двоих родителей. А мы с Вовой заявились сами.
— А дети могут в коридоре подождать, — заявила эта социально активная мамзель.
— Дети могут, — согласилась я. — А представители юннатской станции не могут. У вас же вопросы по работе организации, верно? Насколько мы поняли, вы инициировали это собрание, поскольку выступаете против решений двадцать седьмого съезда КПСС?
Такой поворот вопроса вызвал у родительского комитета некоторое замешательство. Но тут выступила директриса.
— Давайте не будем торопиться, а пойдём по порядку…
И так она чётко по полочкам всё разложила, что мы прямо все (реально, все присутствующие) оказались молодцы. И мамашу эту похвалила за бдительность и общественный настрой, и нас, что мы такие выдающиеся писатели-аграрии, и родителей наших, что обеспечивают максимально достойные условия и всяческую поддержку, и учителя-то нами грамотно рулят, а самое главное — это руководящая линия партии, благодаря которой мы все так здорово идём по пути строительства коммунизма. И при этом таким мягким, обволакивающим голосом. Сразу понятно, почему её в директора двинули. После финального: «У вас есть ещё какие-нибудь вопросы?» — все вышли из кабинета как будто зазомбированные и потихоньку расползлись в разные стороны, но у меня лично осталось подозрение, что эта неуёмная мамаша (которую я про себя звала «заноза в общественной жопе») рано или поздно не утерпит и пошлёт куда-нибудь «сигнал». Вполне возможно, анонимный.
Вот, кстати, на носу первое сентября, а мы в поезде тащимся, а значит, снова торжественную линейку прогуляем, когда должны были бы (по мнению родительского комитета, во всяком случае) стоять в общих рядах…
— Я бы на твоём месте переживал, что какая-нибудь сволочь директрису захочет на этой почве подсидеть, — заметил Вова.
— Из преподавательского состава?
— Ну, конечно. Исключительно из чистых моральных побуждений.
Мда, такое возможно. Чего ж тут невозможного?
— Да что раньше времени паниковать? Будем решать вопросы по мере их поступления.
— Согласен.
Три дня тянулись невыносимо долго. И это ещё не Иркутск!
На четвёртые сутки (глубоким вечером, в двенадцатом часу ночи) нас перецепили в Красноярске к составу, следующему в Иркутск. Это было просто супер-класс, что именно ночью, потому что оказалось, что новый начальник поезда гораздо более въедливый жук, чем прежний. Но ночью беспокоить пассажиров не комильфо, и он по вагонам не пошёл. А вот утром…
В половине одиннадцатого проводница Ирина забежала в наше купе, вытаращив глаза:
— Сворачивайте быстро полиэтилен! Проверка идёт!
— Охтыжбля… — Вовка бросился сматывать плёнку вместе с газетами.
— Выпрут нас с козлом, — мрачно сказала я. — Хоть сворачивай, хоть нет.
Обидно, блин! Меньше шести часов до дома осталось.
Ирина панически выглянула в коридор:
— Бери козлёнка! Пошли!
Я схватила Ваську, выскочила за ней и не успела спросить: куда пошли-то? — Ирина распахнула передо мной дверь «бельевого купе»:
— Сидите тихо! — и уже закрывая дверь на замок: — И чего он попёрся…
Васька смотрел на меня в полнейшем недоумении.
— А что, я сама в шоке, — ответила ему я. — Располагайся, будь как дома.
Поскольку в Иркутске была уже конечная, использованного белья было гораздо больше, чем чистого. Я немного сдвинула кули и села на лавочку у окна. Васька устроился у меня в ногах и настороженно прислушивался. Через некоторое время в коридоре послышалось движение и несколько переговаривающихся голосов. Слышно было, что низкий мужской голос задаёт какие-то вопросы. Я из-за шума поезда мало что разбирала. Вроде бы, Вовка отвечал.
Васька услышал Вовин голос и приготовился орать. Я судорожно пошарила по карманам. О!
— Васёк, будешь яблоко? — я достала несколько вяленых долек.
Яблоко — это вещь. Можно временно перестать нервничать и спокойно пожевать с ладони, а потом даже лечь между белыми тюками и не бояться.
Спустя минут пятнадцать топочущая процессия прошла обратно, всё затихло, и вскоре нас освободили.
— Думала, помру, — честно сказала нам Ирина. — Вы уж не вылазьте из купе, ссадит ведь. А меня премии лишит, ирод.
Да уж, оба раза приятного мало.
НУ, ПРИЕХАЛИ…
2 сентября 1986. Вторник. Около пяти часов вечера.
Ненавижу долгие поездки в поездах. У меня какая-то особо острая реакция, я потом несколько дней как будто еду, пол в ноги толкается, голова кружится и сами собой выходят непроизвольные приседания. Прямо фу.
Из вагона мы выходить не торопились — чтобы кто-то орал: «Ой, коза!!!» — нафиг, нафиг. Вова собрал и унёс все клеёнки и газетины, мы прицепили Ваську на поводок, и тут я услышала Женин голос:
— Да-да, девочка и мальчик!
Дверь купе отъехала и Ирина спросила: