— Ида, ну что ты там копаешься? — громогласно воскликнул он и отдернул в сторону занавеску с той кабинки, откуда недавно выскочил князь. Я фыркнул. Кислый морс чуть не выплеснулся брызгами на стол. Вместо строгой училки из школы благородных девиц из кабинки навстречу Долгорукому выпорхнула легкомысленного вида дамочка в красном платье с золотой отделкой. Прическа ее больше не была похожа на крепостной вал. Русые волосы рассыпались по обнаженным плечам, сколотые одним только красным цветком. Я даже усомнился, а та ли это женщина, с которой пришел сюда Вязмский. Но это была она!
— Я толшна пыла испавиться от этого ушасного платья! — с жутким акцентом затараторила дамочка. — А фы толшны мне пятьдесят руплей за то, што я его долшна была натевайт.
— Какие еще пятьдесят рублей, Ида?! — князь Долгорукий развязно хлопнул дамочку по заднице. — Твои услуги бесценны! Я слышал все от первого до последнего слова. Ты уверена, что он нас не обманывает?
— Уферена ли я? — дамочка сделала картинно-обиженное лицо. — Поферьте моему опыту, княсь, он софершенно не умеет фрать!
— Значит он на самом деле видел этого мальчишку, — Долгорукий сел на край стола и покачал ногой. — И упустил его…
— Княсь, фам стоит толко пошелать, и я найту для фас этого репенка, — дамочка развязно приобняла Долгорукого за плечи и принялась что-то шептать ему на ухо. Тот одобрительно кивал, иногда улыбался и громадной своей рукой поглаживал ее по бедру.
— Нет, милая, мне этот малец без надобности, — князь покачал своей здоровенной головой из стороны в сторону. Возможно, он казался таким громадным из-за женщины рядом с ним. Впрочем, она вовсе не была миниатюрной, я же шел ха ними по улице, они с Вяземским были практически одного роста. — Просто мне не нравится, что затевается, и я хотел бы это пресечь.
— Но фы же помните, што я фсекта к фашим услукам, та? — дамочка потерлась щекой об щеку князя.
— Конечно, милая, — он снова похлопал ее по заднице, а другой рукой полез в карман. — Вот, держи, купи себе каких-нибудь сладостей или на что там хватит…
Долгорукий сунул несколько крупных купюр в декольте дамочки, не забыв при этом ее полапать. Впрочем, она была совершенно не против такого обращения. Она только рассмеялась и подалась вперед.
Она вела себя как проститутка. Но почему я уверен, что это не так?
— Все, ступай, милая! — Долгорукий скользнул губами по шее дамочки и подтолкнул ее к выходу. — Сегодня ночью приду, не скучай!
Дамочка, виляя бедрами, задрапированными красным шелком и золотистым кружевом, направилась к двери. Только взявшись за ручку, она вдруг вздрогнула, будто почувствовав мой взгляд, быстро обернулась. Наши глаза встретились на какую-то долю секунды, потом я быстро отвернулся и сделал вид, что пью.
Но задерживаться она не стала. Вильнув напоследок бедром, она выскользнула за дверь.
Князь Долгорукий поманил официанта. Тот, без всяких дополнительных понуканий, появился сразу с подносом, на котором стояла большая стеклянная кружка с прозрачным напитком. Князь осушил ее практически одним глотком, похлопал официанта по хилому плечу, отчего тот даже пригнулся. Бросил на поднос пару бумажек, нахлобучил на голову шляпу и тоже направился к двери.
Практически зачарованный его мощью я направился следом. Он не оглядывался. Не пытался определить, не следит ли за ним кто. Он шел сквозь Никольские ряды как ледокол. Потерять его в толпе было невозможно — он возвышался над всеми на целую голову.
Правда, долгой слежки не получилось. На Садовой Долгорукого ждала карета с его гербом на дверце. То есть, он действительно не скрывался. Он настолько не скрывался, что приехал сюда со своим кучером и двумя камер-лакеями. Которые по сравнению с кем угодно другим казались бы здоровенными громилами. На их лицах и фигурах было крупными буквами написано армейское прошлое и боевой опыт. Бархатные ливреи может и могли кого-то обмануть, но…
В любом случае, телохранители по сравнению с «телом», которое они охраняли, смотрелись субтильными и чахленькими.
Великан Долгорукий забрался в карету, кучер цокнул холеным лошадям, взмахнул хлыстом, и карета укатила.
Я постоял посреди Садовой, глядя ей вслед. Что это, интересно, я только что видел?
Князь Вяземский встретился с этой странноватой Идой, переодетой в строгую бонну. И что-то ей рассказал. Про мальчишку, которого он видел, но упустил.
Интересно, уж не обо мне ли речь?
С одной стороны, вряд ли Вяземский охотился еще на какого-то мальчишку. А с другой — довольно хлопотно бывает считать, что все в этом мире вращается вокруг моей скромной персоны. Так можно и впрямь в желтый дом загреметь.
Может быть, Вяземский нашел какого-нибудь сбежавшего наследника дворянского рода, но упустил его. И поспешил доложить об этом бонне… кого, кстати?
И тут я понял, что ни одного имени, кроме короткого «Ида», в разговоре Долгорукого и той дамочки не прозвучало. То есть, я даже не знаю, чьей бонной прикидывалась вульгарная Ида, чей род занятий я так и не смог определить. Напрашивающийся вариант был явно неправильным.
Я шел по Садовой в сторону Сенной площади и думал то про сцену, которой только что стал свидетелем, то про Бенкендорфа. По его поводу я испытывал довольно противоречивые чувства. Это был все-таки не тот Бенкендорф, с которым я был знаком, и который сыграл в моей судьбе довольно драматичную роль. Этот Бенкендорф даже дворянином не был. Просто какой-то выкидыш рода, возможно, пытаясь его задеть, я оказался абсолютно прав. Просто он умеет держать лицо, вот его и не перекосило от слов, которые я ему сказал.
А еще ему известна та информация, которая нужна мне. Кто именно «припрятал» меня в Вяземской лавре? Для чего меня припрятали? В общем-то, ответа на эти два вопроса будет достаточно, чтобы увернуться от этой интриги. Я не собирался тратить на это время, но как раз для этого мне и нужно будет узнать, кто кукловоды?
Черно-белая сорока выпорхнула у меня из-под ног, взлетела на фонарный столб и обиженно застрекотала.
Сорока…
Сорока!
После того, как Сонька-Арфистка вытолкнула меня за дверь, я и думать забыл об одной важной вещи.
Моя мать. Мамячка упоминала мою мать, чтобы меня подловить, но потом разговор наш к этому не возвращался. Вот еще один человек, который может помочь мне как-то пролить свет на то, в какие делишки втянут этот тощий крысеныш, который, похоже, очень хорошо умеет заводить себе «друзей».
Может быть, зайти прямо сейчас и спросить?
Время начинало клониться к вечеру, торговые ряды на Сенной площади редели, зато густела толпа, осаждающая входы в питейные, рюмочные и распивочные. Город готовился сменить деловитый дневной лик на разгульный ночной.
«Вообще-то я ушел из усадьбы, пообещав принести каких-нибудь напитков!» — вдруг вспомнил я. А сам пропал на несколько часов неизвестно где. И чуть было не собрался зайти еще в одно место, способное меня задержать!
Я остановил тележку уже собиравшегося уходить торговца квасом, забрал у него последние три бутылки напитка и поспешил в сторону Конного переулка.
Глава 25. Кое-что об очень непростых решениях
«Люди — удивительно нелюбопытные создания», — подумал я, остановившись на мостике через Екатерининский канал и делая вид, что задумчиво любуюсь перспективой. Я не собирался задерживаться, но мое внимание привлек тот самый дом на углу Конного переулка. Ветхий, всего в два этажа, с башенкой на углу. Такое впечатление, что его скоро собираются сносить, чтобы возвести на этом месте что-то более пристойное.
Два человека, одетых в форменные или похожие на форменные жилеты, деловито отдирали доски от боковой двери. Рабочие вид имели невзрачный и угрюмый, как и все другие-прочие их коллеги. Да и эта самая боковая дверь…
Я открыл бутылку кваса. Пена с шипением рванулась из горлышка и полилась в канал. Пить мне особенно не хотелось, жест был скорее для маскировки. Мол, что-то долго стою на мосту просто так.
Впрочем, можно было этого и не делать. Никто не спешил обращать на меня внимания, хоть с открытой бутылкой, хоть без. Кроме старухи в платье с глухим воротом до самого подбородка. Она зыркнула на меня неодобрительно, прошипела что-то сквозь зубы и прошла мимо, стуча клюкой. Стук тоже звучал осуждающе.
Бутылка перестала фонтанировать пеной, и я сделал глоток. Зажмурился от ударившего в нос резко-кислого вкуса. Пузырьки защекотали небо.
Я облокотился на перила мостика и сделал вид, что разглядываю лепнину, украшающую фасад одного из домов.
Тем временем рабочие освободили дверь от досок, и один из них присел рядом с ней и принялся копаться в замке. Дверь была неприметная, мимо таких обычно проходишь, не обращая внимания. Что там может быть интересного? Дворник хранит метлы? Боковой вход в подвал, чтобы когда слуги продукты с рынка привозят, не топтались в парадной прихожей?
Дверь со скрежетом открылась. С края дверного проема посыпалась сухай штукатурка. Оба рабочих немедленно скрылись внутри. Дверь закрылась.
А на порог немедленно уселись невесть откуда взявшиеся двое бродяг-оборванцев. Постелили между собой газету, сноровисто расставили бутылку, стаканы и разложили краюхи хлеба и вяленую рыбу.
Еще одни «невидимки», за которых взгляды прохожих не цепляются даже на Невском, у Адмиралтейства или на Дворцовой площади. Я задумался, кого еще мы не замечаем. Фонарщиков. Извозчиков. Трубочистов… Как сложно, оказывается, описать маленького человека, привычную деталь пейзажа в большом городе.
Я всмотрелся в лица бродяг. Голова одного была замотана мешковиной, правый глаз скрывался под тряпкой, лицо вымазано грязью. Второй до самых глаз закутан в какую-то хламиду, на голове — мятая шляпа.
— Опышное тело — стутент с путылкой на мосту, ферно? — раздался прямо над ухом женский голос с сильным акцентом. — Я тепя заметила еше в Никольских рятах, мальшик.