"Отец! - говорю ему я (хотя мне он как раз не отец). - Если бы ты действительно хотел что-то видеть... и на самом деле переживал бы за кого-то, то мог бы легко понять, что этот мужик, как бы тебе незнакомый, на самом деле наш сосед Валера Воскобойников, который, кстати, неделю назад на своей машине из больницы тебя привез... это я к тому, если бы тебе действительно люди интересны были, а не вымыслы твои! Кроме того, живешь ты не первый уже год тут и мог бы заметить, что дрова - дрова, не заготовкой коих ты нас сейчас попрекаешь, - не имеют ни малейшего отношения к конкретной нашей жизни, поскольку на нашей половине дома нет печки. Не заметил этого? А ведь мог бы... если бы что-то человеческое действительно интересовало тебя!"
"...Ты закончила? - задорно так голову закинул, китайская такая улыбочка приклеилась. - Так вот, вынужден признаться тебе, что не узнал... этого человека, который привез меня из больницы - спасибо ему, - лишь потому, что я уже не вижу вообще ни черта!!! А насчет дров - я изложил лишь объективные факты и более ничего, а что вы уж там на это накручиваете... дело вашей совести - и вашего воображения! Я тут ни сном ни духом!"
Швырнул в угол свой вещий посох, ушел к себе. И весь вечер не разговаривали, спросила только его: "Будешь ужинать?" - и он надменно кивнул. Хорошо, что ты приехал... теперь все будет хорошо!
Горячая едкая ее слеза извилисто побежала по моему запястью... Нет сейчас не скажу. Не смогу. Подожду, пока придет отче, и там, в общем гвалте и запальчивости, само, может, скажется... Подлый план.
- Ну что... готовить жрачку? - довольно уже агрессивно сказала она.
Ну-ну... Ее агрессия мне на руку... Если решусь.
Жена ушла на кухню - и тут из лесу, размеренно ступая и взмахивая посохом, показался отец. Действительно, издалека было видно на его гладко выбритом лице улыбку блаженства - значит, с новым открытием.
Вздохнув - надо сводить воюющие стороны, - я пошел навстречу ему. Сейчас он будет делиться жизненными наблюдениями, которым мы должны будем благостно внимать, но которые доводят жену до белого каления - потому что не имеют к реальным нашим проблемам ни малейшего отношения... а назвать их ерундой на радость жене - значит обидеть батю. Тем более это совсем не ерунда. Так и приходится метаться, удерживая их у черты! Отныне - и всегда? Нет! Специально вышел встречать его вперед, чтобы наиболее восторженная - и наиболее демагогическая на взгляд жены - часть его открытий не коснулась ее ушей. Первый заряд возьму на себя!
- Эй! - окликнул его я.
Чуть не прошагал в глубокой задумчивости мимо и тут резко тормознул, изумленно вытаращился.
- Ты? Оч-чень хорошо! - после долгой прогулки разрумянился, крепок, крепок еще... хоть недавно и из больницы.
- Ну... что ты там видал? - Я поспешно выдаивал из него прогулочные наблюдения, которые могли не понравиться жене. А если будет что-то подходящее - расскажем и ей. Хотя это навряд ли... Специально, что ли, чтобы меня терзать, встали в позиции?
- А? - Он задорно закинул голову, весело глянул. - Представь себе - видал. Удивительную вещь... о приспосабливаемости растений!
И тут продолжает свою почти вековую сельхоздеятельность!
Ну, это еще ничего, подумал я... хотя жена к этому тоже не особо благоволит.
- Представляешь? - Он огляделся, на чем бы это нарисовать, но, не найдя ничего подходящего вокруг, стал изображать своими большими ладонями. - Упала сосна. Был тут ураган... у вас в городе был ураган?
- ...кажется, нет. - Одновременно я оглядывался назад: не делает ли там жена что-то предосудительное, готовясь к бою? Наверняка.
Потом я повернулся к отцу... Так всю жизнь и вертеться?
- Так вот, - заговорил он азартно, сверкая очами. - Упала сосна. Задрала корни. И мох, что на них рос - мельчайшие ворсинки, - я разглядел.
А говорит еще, что видит плохо!
- И они сначала росли в прежнем направлении, то есть уже горизонтально. И вот - я сегодня заметил! - Он победно улыбнулся белыми еще зубами. - Концы ворсинок стали загибаться вверх, то есть к солнцу! Видал-миндал? - Он пихнул меня радостно в плечо.
Да-а... Приятно каждый день возвращаться с открытием. Если, правда, оно никому не вредит! А кому, собственно, может вредить открытие? Я оглянулся. Жены на террасе не было. Так голову отвертишь!
Он весело зашагал к дому, прислонил к крыльцу свою палку, продекламировав с пафосом: "...И, верный посох мне вручив, не дай блуждать мне вкось и вкрив". Знаю, что под настроение он может шпарить "Онегина" час подряд... но сейчас это вряд ли получится. Воинственно подбоченясь, появилась жена:
- Ну что, жрать вам давать?
Видимо, на кухне она усугубила свое настроение.
Отец с улыбкой сел за столик во дворе, всячески демонстрируя: вот - я улыбаюсь. Не отвечаю на вызов. Я мудрый, терпеливый человек. Если дадут что-нибудь поесть - я смиренно покушаю. Нет так нет.
Жена со стуком поставила две тарелки с мясом и села рядом, ничего себе не положив.
- А ты почему не ешь? - кротко спросил я.
- Потому, что я не понимаю - сколько же можно жрать?
Отец, улыбаясь терпеливо и отстраненно, снял шляпу, обнажив мощный лысый свод, подвинул тарелку и стал есть. Ел он страстно и истово, как делал все, что действительно его интересовало. Жена глядела на него в упор и с вызовом. Ну как их оставить одних? К тому же к ограде подкатил автобус, из него вышла праздная толпа и стала слушать четко доносящиеся сюда речи экскурсовода о страданиях великой поэтессы в этом крохотном домике... Она, кстати, одна тут мучилась, а нас тут восемь человек, две семьи - еще одна семья с той стороны! Только зрителей нам сейчас и не хватало. Чувствуешь себя зверем в клетке причем в чужой!
Все! Более подходящего момента не будет! Под это вот угнетенное состояние все пойдет.
- Кстати, - беззаботно обратился я к отцу, - тут Петр появился из больницы - у нас пока живет.
- Да-а?! - радостно воскликнул отец, всегда проявляющий к родичам с родины восторженный, хоть и недолгий интерес. - Ну и как он?!
Жена с грохотом поставила его пустую тарелку на мою. Ее-то реакция была как раз обратной: даже упоминания о родичах - даже о своих - ее утомляли. Теперь, видимо, ей казалось, что именно из-за нашествия родственников в нашу квартиру ей пришлось уехать в этот барак. Момент подходящий - хуже уже не будет.
- С Петром все в порядке, - уверенно сказал я. - Более того, завтра мы с ним и с группой писателей, философов, социологов, экономистов, бизнесменов отправляемся в Удеревку, чтобы разобраться с непростой ситуацией там, чем-то помочь!
- Это ты устроил?! - восторженно воскликнул батя.
Я скромно кивнул.
- Молодец! - сказал он.
Жена со звоном швырнула вилку, вскочила и ушла. Так. Теперь бежать за ней? Но тут заговорил отец, размеренно и благожелательно:
- Я очень рад, что ты не забываешь свою родину, и вдвойне буду рад, если вам в чем-то удастся всем вместе разобраться...
Хрена два мы в чем-то там разберемся!
- ...и чем-то помочь! - договорил он торжественно.
Мысль закончена? Теперь надо бежать к жене.
Я побежал. Она плакала в углу кухни.
- Ну что? - обнял я ее тощие, дрожащие плечи. - Должен же я куда-то ездить? Не могу же я все время один твой портрет писать? Еще кто-то мне нужен?
- Да-а! - всхлипывая, произносила она. - Этот все время про Удеревку свою говорит! Как хорошо он там жил!.. Зачем, спрашивается, сюда приехал? Как мать там вкусно кормила его... Все время хочет сказать, что здесь мерзко и что я плохо его кормлю! А теперь ты туда уезжаешь? Плохо здесь, да?
- Ну почему ты думаешь? - чувствуя, что она успокаивается, залопотал я. Он просто так, вспоминает... детство всегда кажется самой лучшей порой...
- Да? - Она, всхлипывая, но уже успокаиваясь, повернулась ко мне.
Кажется, я сумел ее провести - с ней это так легко, что даже стыдно... перевел весь разговор на батю. А что делать? Все должно пригождаться, даже вражда, хоть и недолгая.