- Ну, как девочки - ничего? - осведомился мистер Симпсон у мистера Септимуса Хикса, другого жильца, пока они коротали время в ожидании обеда, развалившись на диванах в гостиной и созерцая свои лакированные туфли.
- Не знаю, - ответил мистер Септимус Хикс, высокий бледный молодой человек, носивший очки и черную ленту вокруг шеи вместо шейного платка, весьма интересная личность, поэтический студент-медик, проходивший практику в больнице, и "очень талантливый юноша". Он обожал "втискивать" в разговор всевозможные цитаты из "Дон-Жуана", не обращая внимания, насколько они уместны, - в этом отношении он был замечательно независим. Его собеседник, мистер Симпсон, принадлежал к числу тех молодых джентльменов, которые играют в обществе ту же роль, что статисты на сцене, но обладают для своего амплуа еще меньшими данными, чем самый бездарный актер. Голова у него была пуста, как большой колокол собора св. Павла. Он одевался, тщательно следуя сборникам карикатур, именуемым модными журналами, и писал "водевиль" через "а".
- Возвращаясь домой, я наткнулся в коридоре на дьявольское множество картонок, - томно протянул мистер Симпсон.
- Предметы туалета, без сомнения, - предположил почитатель "Дон-Жуана":
... белье и кружева лежали там,
Чулки, гребенки, туфли и все те
Безделки, что иль украшают дам,
Иль сохраняют свежесть красоте.
- Мильтон? - осведомился мистер Симпсон.
- Нет, Байрон, - презрительно ответил мистер Хикс. Он был в этом совершенно уверен, потому что никого другого не читал.
- Ш-ш. Вот и девочки! - И оба начали громко разговаривать.
- Миссис Мейплсон, мисс Мейплсон, мисс Мейплсон - мистер Хикс. Мистер Хикс - миссис Мейплсон, мисс Мейплсон, мисс Мейплсон, - сказала раскрасневшаяся миссис Тибс, которая перед этим руководила операциями на кухне внизу и теперь напоминала восковую куклу в жаркий день.
- Мистер Симпсон, прошу прощения - мистер Симпсон - миссис Мейплсон, мисс Мейплсон, мисс Мейплсон, - и то же самое наоборот.
Джентльмены принялись учтиво расшаркиваться с таким видом, словно жалели, что руки их не превратились в ноги, ибо они не знали, куда их деть; дамы улыбнулись, присели, опустились в кресла и нагнулись за уроненными носовыми платками; джентльмены остановились у окна; миссис Тибс разыграла прелестную пантомиму со служанкой, которая явилась задать какой-то вопрос относительно соуса к рыбе; затем барышни посмотрели друг на друга, а остальные, казалось, открыли неожиданные красоты в узоре каминной решетки.
- Джулия, милочка, - обратилась миссис Мейплсон к младшей дочери голосом, достаточно громким, чтобы все ее услышали. - Джулия!
- Что, маменька?
- Не горбись. - Это было сказано с целью привлечь общее внимание к фигуре дочери, достоинства которой были несомненны. Все присутствующие, естественно, устремили взоры на мисс Джулию, и наступила новая пауза.
- Вы себе представить не можете, какой грубиян кучер вез нас сегодня! конфиденциальным тоном обратилась миссис Мейплсон к миссис Тибс.
- Боже мой! - ответила та с видом величайшего сочувствия.
Она не успела ничего прибавить, потому что служанка опять появилась в дверях и начала посылать хозяйке настойчивые сигналы.
- По моему мнению, кучера наемных карет - всегда грубияны, - вкрадчиво сказал мистер Хикс.
- Совершенно справедливо! - ответила миссис Мейплсон с таким выражением, как будто подобная мысль никогда прежде не приходила ей в голову.
- Кэбмены тоже, - сказал мистер Симпсон.
Это замечание не имело успеха, так как никто ни словом, ни жестом не выдал хотя бы малейшей осведомленности о привычках и обычаях кэбменов.
- Робинсон, что вам, наконец, надо? - сказала миссис Тибс служанке, которая уже пять минут кашляла и сморкалась за дверью, стараясь привлечь к себе внимание хозяйки.
- С вашего позволения, мэм, хозяину нужна чистая смена, - ответила застигнутая врасплох служанка.
Молодые люди отвернулись к окну и громко прыснули, точно пробки вылетели из двух бутылок с лимонадом; дамы прижали к губам носовые платочки, а низенькая миссис Тибс выскочила из комнаты, чтобы дать Тибсу чистое белье, а служанке - нагоняй.
Вскоре затем появился мистер Колтон, последний из жильцов, оказавшийся удивительно умелым собеседником. Мистер Колтон был пожилой фат - старый холостяк. Он часто говаривал, что, хотя его лицо нельзя назвать красивым в строгом смысле слова, оно, однако, поражает своей оригинальностью. И он был совершенно прав. При взгляде на него невольно вспоминался круглый дверной молоток, полулев-полуобезьяна, прич?м это сравнение можно было распространить и на его характер и на стиль его разговора. Мистер Колтон топтался на месте, пока все остальное двигалось вперед. Он ни разу в жизни не придумал новой темы для беседы и не высказал самостоятельной мысли; но если речь шла о чем-нибудь давно известном или, продолжая сравнение, если кто-нибудь его дергал, он начинал барабанить с необычайной быстротой. Порой у него бывал приступ нервного тика, и это, можно сказать, его приглушало, потому что в таких случаях он производил вдвое меньше шума, чем обычно, когда надоедливо твердил - тук-тук-тук - одно и то же. До сих пор не женившись, он все еще высматривал невесту с деньгами. Он имел пожизненную ренту, около трехсот фунтов в год, был чрезвычайно тщеславен и безмерно себялюбив. Он приобрел репутацию безукоризненно вежливого человека и каждый день прогуливался по Гайд-парку и Риджент-стрит.
Этот почтенный человек решил держаться с миссис Мейплсон как можно любезнее - правду говоря, каждый из присутствующих желал проявить себя с самой лучшей стороны, ибо миссис Тибс сочла полезным прибегнуть к тонкой хитрости и дала джентльменам понять, что дамы весьма богаты, а дамам намекнула, что все джентльмены - "завидная партия". Легкий флирт, думала она, поможет ей удерживать всех жильцов, не приводя ни к каким другим последствиям.
Миссис Мейплсон, предприимчивая вдова лет пятидесяти, была хитра, практична и красива. Она проявляла нежнейшую заботливость по отношению к своим дочерям, в доказательство чего постоянно твердила о своей готовности вторично выйти замуж, если это окажется полезным ее милочкам - другой побудительной причины у нее, разумеется, быть не могло. Да и сами "милочки" не были нечувствительны к перспективе "солидного семейного очага". Одной из них исполнилось двадцать пять, другая была на три года моложе. За четыре сезона они побывали на всевозможных водах, играли в лотерею по курзалам, читали на балконах, торговали на благотворительных базарах, танцевали на балах, разговаривали о чувствах, - словом, делали все, что только может сделать трудолюбивая девушка, но пока - безуспешно.
- Как мистер Симпсон вeликoлeпнo одевается, - шепнула Матильда Мейплсон своей сестре Джулии.
- Чудесно, - согласилась младшая.
Великолепный джентльмен, о котором шла речь, был во фраке каштанового цвета с бархатным воротником и манжетами такого же оттенка - костюм, напоминающий тот, что облекает фигуру аристократического инкогнито, снисходящего до исполнения роли "щеголя" в пантомиме у Ричардсона.
- Какие бакенбарды! - сказала мисс Джулия.
- Очаровательные! - поддержала ее сестра. - А волосы!
Эти волосы напоминали парик в отличались той искусной волнистостью, которая свойственна сияющим локонам шедевров, увенчивающих восковые бюсты в витрине Бартело на Риджент-стрит; а бакенбарды, сходившиеся под подбородком, казались теми завязками, на которых этот парик держался, пока надобность в них не отпала благодаря изобретению патентованных невидимых пружин.
- С вашего позволения, обед подан, мэм, - сказал, впервые появляясь на сцене, мальчик для услуг, одетый в перелицованный черный сюртук своего хозяина.
- О! Мистер Колтон, вы поведете миссис Мейплсон? Благодарю вас!
Мистер Симпсон предложил руку мисс Джулии, мистер Септимус Хикс пошел с прелестной Матильдой, и вся процессия проследовала в столовую. Мистер Тибс был представлен трем дамам, трижды подпрыгнул, как фигурка на голландских часах, в которой скрыта мощная пружина, после чего быстро юркнул на свое место на нижнем конце стола, где с облегчением спрятался позади суповой миски, из-за которой видны были только его глаза. Жильцы уселись - дама, кавалер, дама, кавалер попеременно, как ломти хлеба и мяса на тарелке с сандвичами, и затем миссис Тибс приказала Джеймсу открыть блюда. Открылись лососина, раковый соус, суп из гусиных потрохов и обычное сопровождение: картофель в виде окаменелостей и кусочки поджаренного хлеба, формой и размером напоминавшие игральные кости.
- Супу миссис Мейплсон, дорогой, - сказала хлопотунья миссис Тибс. При посторонних она всегда называла мужа "дорогой". Тибс, потихоньку жевавший хлеб и подсчитывавший, сколько времени ему ждать рыбы, торопливо налил суп, сделал на скатерти лужицу и поставил на нее стакан, чтобы не заметила жена.
- Мисс Джулия, позвольте предложить вам рыбки?
- Будьте так добры - только поменьше - ах, довольно! Благодарю вас. (На тарелку был положен кусочек величиной с грецкий орех.)
- Джулия всегда очень мало ест, - заметила миссис Мейплсон мистеру Колтону.
Молоток стукнул один раз. Он увлеченно пожирал рыбу глазами и поэтому ответил только: "А!"
- Дорогой, - сказала миссис Тибс своему супругу, когда все остальные были обслужены, - а тебе чего положить?
Вопрос сопровождался взглядом, запрещавшим просить рыбу, так как ее осталось мало. Но Тибс решил, что нахмуренные брови вызваны лужицей на скатерти, и поэтому хладнокровно ответил:
- Ну... рыбки, я думаю.
- Ты сказал - рыбы, дорогой? (Брови снова хмурятся.)
- Да, дорогая, - ответил злодей, и лицо его выразило острый голод.