- Господи! Конечно! - ответил Уисботл восхищенным тоном.
- В первый раз вижу, чтобы предмет так бесподобно выделялся на фоне чистого неба! - ахал Альфред.
Все (за исключением Джона Ивенсона) поспешили присоединиться к его восторгам, ибо мистер Томкинс обладал репутацией человека, замечающего красоту там, где никто другой не мог ее разглядеть, - и репутацией вполне заслуженной.
- Я часто любовался печной трубой на Колледж-Грин в Дублине - она была намного эффектней, - сказал патриотически настроенный О'Блири, который никогда не допускал, чтобы Ирландию хоть в чем-нибудь превзошли.
Его заявление было встречено с очевидным недоверием, поскольку мистер Томкинс объявил, что никакая труба в Соединенном Королевстве - будь то сломанная или целая - не может сравниться по красоте с трубой дома N 48.
Дверь неожиданно распахнулась, и Агнес ввела миссис Блосс, одетую в муслиновое платье цвета герани и щеголяющую огромными золотыми часами, соответствующей цепочкой и великолепным набором колец с гигантскими камнями. Все кинулись предлагать стул, все были представлены. Мистер Джон Ивенсон слегка наклонил голову, мистер Фредерик О'Блири, мистер Альфред Томкинс и мистер. Уисботл кланялись, как китайские болванчики в колониальной лавке; Тибс потер руки и начал описывать круги по комнате. Кто-то заметил, что он закрыл один глаз и ритмично задвигал веками другого; это было истолковано как подмигивание, и говорят, что оно адресовалось Агнес. Мы опровергаем эту клевету, и пусть кто-нибудь посмеет возразить.
Миссис Тибс шепотом осведомилась о здоровье миссис Блосс. Миссис Блосс с великолепным презрением к памяти Линдли Меррея* самым обстоятельным образом ответила на различные вопросы, вслед за чем наступила пауза, во время которой кушанья начали исчезать с ужасающей быстротой.
- Не правда ли, мистер О'Блири, вам очень понравились позавчера дамы, которые ехали на прием во дворец? - спросила миссис Тибс, надеясь, что завяжется разговор.
- Да, - ответил Орсон с набитым ртом.
- Вам вряд ли приходилось видеть что-либо подобное прежде? - подсказал Уисботл.
- Да, - кроме утренних приемов у вице-короля.
- Неужели они могут сравниться с нашими приемами?
- Они куда роскошнее.
- Ах, не скажите, - заметил аристократ Уисботл, - вдовствующая маркиза Пабликкеш была одета просто великолепно, да и барон Шлаппенбахенхаузен тоже.
- По какому поводу он представлялся ко двору? спросил Ивенсои.
- По поводу своего прибытия в Англию.
- Так я и думал, - проворчал радикал. - Что-то не слышно, чтобы эти господа представлялись по поводу своего отъезда. Они не так глупы.
- Разве кто обяжет их синетурой, - слабым голосом сказала миссис Блосс, вступая в разговор.
- Во всяком случае, - уклончиво заметил Уисботл, - это замечательное зрелище.
- А вам не приходило в голову, - вопросил неугомонный радикал, - вам не приходило в голову, что эти бесценные украшения общества оплачиваете вы сами?
- Мне это, конечно, приходило в голову, - сказал Уисботл, уверенный, что приводит неопровержимый довод, - мне это приходило в голову, и я согласен их оплачивать.
- Ну, так мне это тоже приходило в голову, - возразил Джон Ивенсон, - и я не согласен их оплачивать. С какой стати? Я говорю - с какой стати? продолжал любитель политики, откладывая газету и стуча пальцем по столу. Существуют два великих принципа - спрос...
- Дорогая, будь добра, чашечку чая, - перебил Тибс.
- И предложение...
- Будьте любезны, передайте, пожалуйста, чашку мистеру Тибсу, - сказала миссис Тибс, прерывая это доказательство и бессознательно иллюстрируя его.
Нить рассуждений оратора была оборвана. Он допил свой чай и снова взялся за газету.
- Если погода будет хорошая, - объявил мистер Альфред Томкинс, обращаясь ко всему обществу, - я поеду сегодня в Ричмонд и вернусь оттуда на пароходе. Игра света и тени на Темзе великолепна; контраст между синевой неба и желтизной воды бывает бесподобен.
Мистер Уисботл замурлыкал: "Ты струись, река, сверкая".
- У нас в Ирландии великолепные пароходы, - сказал О'Блири.
- И правда, - сказала миссис Блосс, обрадованная тем, что разговор коснулся понятного предмета.
- Удобства необычайные, - сказал О'Блири.
- Очень необычайные, - поддержала миссис Блосс. - Когда мистер Блосс был жив, обязательства принуждали его ездить по делам в Ирландию. Я ездила с ним, и то, как дамы и джентльмены удобствовались койками, это просто неописательно.
Тибс, прислушивавшийся к этому диалогу, вытаращил глаза и явно был склонен задать какой-то вопрос, но взгляд жены остановил его. Мистер Уисботл рассмеялся и сказал, что Томкинс придумал каламбур; Томкинс тоже рассмеялся и сказал, что ничего не придумывал.
Завтрак закончился, как обычно кончаются завтраки. Разговор замер, собеседники начали играть своими ложечками. Джентльмены поглядывали в окна, бродили по комнате и, оказавшись около двери, исчезали один за другим. Тибс, по приказанию жены, удалился в буфетную, чтобы проверить недельный счет зеленщика, и, наконец, миссис Тибс и миссис Блосс остались одни.
- Господи боже мой, - заговорила последняя, - я чувствую ужасную слабость. Как странно! (Что действительно было странно, принимая во внимание поглощенные ею за утро четыре фунта всяких яств.) Между прочим, - продолжала миссис Блосс, - я еще не видела этого мистера... как бишь его?
- Мистера Гоблера? - подсказала миссис Тибс.
- Да.
- О! - сказала миссис Тибс.- Это таинственный человек. Завтрак, обед и ужин посылаются ему наверх, и он иногда неделями не выходит из своей комнаты.
- Я его не видела и не слышала, - повторила миссис Блосс.
- Сегодня вечером услышите, - ответила миссис Тибс. - По вечерам в воскресенье он обычно стонет.
- Меня никогда никто так не интересовал! - воскликнула миссис Блосс.
Тихий двойной стук прервал их разговор. Доложили о докторе Уоски, который затем и появился в гостиной. Это был низенький толстяк с красным лицом, одетый, разумеется, в черное и носивший белый накрахмаленный шейный платок. У него была прекрасная практика и недурной капиталец, который он накопил, неизменно потакая самым нелепым фантазиям всех женщин всех семей, куда его приглашали. Миссис Тибс выразила намерение удалиться, но ее попросили остаться.
- Ну-с, милая дама, как мы себя чувствуем? - осведомился Уоски сладким голосом.
- Плохо, доктор, очень плохо, - еле слышно ответила миссис Блосс.
- А! Нам надо поберечься, надо непременно следить за собой, - сказал угодливый Уоски, щупая пульс своей интересной пациентки. - Как наш аппетит?
Миссис Блосс покачала головой.
- Наш уважаемый друг нуждается в самом заботливом уходе, - отнесся Уоски к миссис Тибс, которая, разумеется, выразила полное согласие. Впрочем, полагаясь на всеблагое провидение, я надеюсь, что с нашей помощью она еще поправится.
Миссис Тибс попыталась представить себе, на что будет похожа пациентка, когда она еще поправится.
- Мы должны принимать порошочки, - сказал хитрый Уоски. - А кроме того, обильное питание, и самое главное - беречь наши нервы; нам ни в коем случае нельзя поддаваться нашей чувствительности. Мы должны пользоваться всем, чем можем, - заключил доктор, пряча гонорар, - и не волноваться.