— Пцы… — прицыкнул я, глядя на свой живот, с которого, наконец, вчера, сняли бинты, и на который я смотрю сидя на кровати, откинув одеяло.
Печальное зрелище! Совсем печально. Даже пука нет! Совсем. Зато шрамы… мамкин пирог с рыбой и то аккуратней заштопан бывает! Лоскутное одеяло и то лоскутов меньше имеет! И что-то мне подсказывает, что врачи, не сумевшие натянуть сову на глобус, остатки брюшины на мой живот, позаимствовали часть мяска откуда-то еще. И что-то мне подсказывает, что этим «чем-то» была моя же задница!
Правда пощупать её, дабы убедится, я все так же не в состоянии — пощупал я своими «протезами» свой зад, лишь примерно, по спотыканию «сарделек нечувствительных» об выпуклости, определяя, что шрамы есть и там. А заглянуть себя за спину мне пока что нереально, и это — главная проблема года!
У меня, в спине, кусок железа! Я не вернул себе контроль настолько, чтобы понять что он такое и зачем он там, но уже чувствую его, как нечто инородное, на что все тело жалуется «он! Он противный!» и фиг я изогнуть теперь настолько, чтоб оглядеть хотя бы зад свой визуально.
Не получается! Что-то не дает, мешает… а еще эта, она — БОЛЬ родная. Попытка вернуть себе былой контроль над телом привела к тому, что оно, родимое, начало лить мне в уши стон и крик, плачь и жалобы на ЖЭК единым хором. И это — ужасает.
— Доброе утро, Саш — поздоровался врач, плавно вплывший в палату и миролюбиво улыбаясь.
— Доброе, — буркнул я в ответ без энтузиазма, и с ленцой и неохотой развернув голову к нему, задал многократно повторяемый вопрос — Когда меня уже выпишут?
— Скоро, Саша, скоро.
Ага, скоро, скоро — я только это и слышу уже неделю! И к родителям не пускают, и вообще! Я впрочем, и не горазд то шибко бегать, пока, но это не значит, что согласен лежать болванчиком и слушать сказки! Я и ходить могу!
И тем более у меня уже в печенке, от которой на текущий момент существует, как понимаю, только половина, уже сидит этот «день сурка»! Каждый день, драть его, как копия предыдущего: с утра обход-кормешка, потом перевозка-процедуры, кормешка-обход кабинетов, где я уже заипался сдавать кровь, ссанину с баночки, и приседать на публику. Последнее почему-то вызывает наиболее острый восторг озабоченных врачей, что они уже кажется сами готовы ссать на публику да через трубочку. Уж не в той железочки из спины все дело, а? Ну а вечером вновь обход. Хоть бы график гады меняли день ото дня!
Если и сегодня ничего не изменится — сбегу! Я уже достаточно восстановился что бы пусть не прям уж бегать-прыгать, но хотя бы достаточно уверенно ползать и сбежать, и уже разведал все дыры охранного периметра — суровых тётушек вахтерш! Хотя виды из окна меня пока что сдерживают.
— Вижу, ты уже совсем поправилась. Готова к выписки? — улыбнулся доктор, вынимая из ушей наушники стетоскопа.
— Если вы сейчас скажите «мы тебя выпишем, но надо провести еще пару тестов» я разобью вам нос, — без злобы ответил ему я, мило улыбнувшись.
— Всё так, дорогая моя. Мы должны все тщательно проверить, прежде чем сможем тебя вы…
Смачный удар, с брызгами крови, отправляет врача в нокдаун. И пока стоящая рядом медсестра прибывает в состоянии «чоооО?!» высвистываю из кабинета прямо в чем был — скудных бинтах на талии.
— Саша! — процессия в коридоре преграждает мне путь, но я замечаю дыру у стен, образованную пустой тележкой, и ныряю в неё рыбкой.
Спина издает отвратный «хряк», тело — успешно прокатывается по металлу, килькой падая на пол с другого конца, и, пользуясь тем, что пусть ноги и заплетаются а руки успешно работают, устраиваю забег по щенячье — на руках! Даже какое-то маневрирование меж препятствий — людей! Что разинув рты пялятся на усеченную улитку, выходит.
Ножки! Харе фигней страдать! Работать! Солнце только встало! — приказываю конечностям, и наконец начинаю принимать вертикальное положение — и тут же падаю.
Какого фига!? — реву в мыслях, понимая, что встать вновь, что-то не выходит. Меня — что-то держит! Оглядываюсь, и вижу, длинный шлейф распустившегося бинта, на который наступил какой-то мужик. Хм, что-то не помню я его в этом коридоре. Из какой он палаты?… вышел. Зато, кажется, я где-то его раньше видел.
— Александра! Ты куда! Нельзя тебе еще так бегать!
— Не ушиблась хоть?
— Срочно на рентген! Только переломов нам тут не хватало… — обступили меня врачи, и поймавший меня мужчина куда-то исчез за их спинами.
— Папа! — воскликнул я восторженно, увидев отца в дверях палаты.
И пуская желтую жижу по трубочке в баночке, привязанной к своей ноге — чтоб пол не пачкал впредь! Кинулся к нему в объятья.
— А где мама? — взглянул обеспокоенно, отстраняясь, замечая дорожки свежих слез на его обветренных щеках.
Заглянул ему за спину, справа и с лева посмотрел, и в коридоре — нету. Не удивительно, но надо изобразить дитё.
— Пап? — протянул вопросительно, видя, как он уже конкретно плачет — Что с мамой?
Отец присел на колени, обнял меня до хруста моих нынче сильно ослабших костей, уткнувшись в мою грудь, тихо рыдая. Что!? Неужели… — возникла немного паническая мысль, что естественно отразилась на моём лице — нет, невозможно! От бати ею пахнет, и слишком сильно, чтобы списать это на остаточный запах! Не тот шлейф, что сохраняет в себе одежда, если её хорошо упаковать.
Она жива! Но… вместе с этим запахом, на бате отмечался «парфюм» лекарств, что бывает у людей, работающих в больнице при таблетках, или там лежащих, и что почувствовать могут даже самые простые люди.
Болеет! Она болеет! Опять!
— Пап…
Отец отпрянул, выпрямился, встав в полный рост, на ходу утирая слезы, будто их и не было вовсе. Сделал серьёзную моську, несмотря на травму лица ограничивающею эмоции, улыбнулся, и произнес почти будничным тоном:
— Не волнуйся, она в порядке!
— А… братик?
— Он тоже в порядке, но именно из-за него мамы тут и нет — готовятся к его появлению на свет.
Врет! Но сделал моську, будто поверил.
— Аа… а ты как пап? Как с работой? И вообще как…
— С работой? — переспросил он, а, видя что ему отвечать то как бы и не хочется, решил продолжить свой вопрос.
Но папка опередил, не стал ждать свеженькой подлянки, решив ответить дошераком:
— С работой нормаль! Но, может ты, всё же позволишь мне войти? Или так и будешь держать отца на пороге?
— Прошу! — сделал я приглашающий жест.
— Просторно… — оглядел отец хоромы, делая вид, что дико восторгается и впервые подобное видит.
Отвлечь пытается! Или… все же реально, заинтересован? Да, палата у меня большая! Можно и погордится!
— А то! ВИП-персона! Принцесса! — выпячил я грудь и задрал нос — Непонятно только с чего вдруг — сдулся, и сурово уставился на отца.
Отец — проигнорировал.
— А это что?
— Это? Книжки. Учебники вернее сказать — поднял я одну из книг со стопки — Принесли мне тут, чтоб школьную программу нагоняла.
Вообще-то на самом деле эти книжки тут для тестов, проверяют, как работают мои мозги. Не свихнулась ли девчонка, и способна ли решить хотя-бы дважды два. Тут ведь внизу стопки и математика за первый класс, и раскраска для дошколят с «весёлыми» буковками — они мне теперь долго будут снится в своём нелепом ужасе.
Ублюдки! Не могли что ли книжку попристойнее найти?! Чем эту «порнографию» для дошколят подсовывать почти что коматознику. Так и копыта склеить можно! Гады! Врачами-психологами еще себя зовущие! Надо почаще от них всех убегать! Вон, стоило мне сегодня только попытаться, так и отец сразу нашелся! А то «скоро», «скоро»…
— Ууу… какие сложные примеры!
— Ага. Тут много того, чего мы не проходили. Пап, слушай… а почему ты пришел ко мне только сейчас? Я скучала… — сказал я, и заметил, как отец сжал кулаки до побеления костяшек.
А лицо его, что уже разгладилось и обрело домашние, миролюбивые нотки, вдруг стало отображать лишь сталь и холод.
— Пап?
— Да, дочка. — улыбнулся он, совладав с нервами — Просто… были дела.
— Тебе ведь не сказали, да? — и по реакции сразу понял, что да — Я неделю уже тут кукую — и огляделся, выискивая камеры или жучки в кабинете.
Тут был один, но я его опробовал на зуб. Вроде как новых не прибавилось, но я и как ищейка жучков — пустая банка пива, что только сдать в металла приёмку за четверть от копейки.
— Пап, что было, до того как ты за мной пришел? — озадачил я его, и понял почти сразу — не скажет.
Придумает что-нибудь, ляпнет, соврет! Но не скажет! Оградит бедную дитятку от правды мира, встанет грудью, закроет собой… но не скажет.
— Да ничего не было, ты вообще о чем?
— Скажи ей, — донесся голос от двери, и я резко развернулся, уже готовясь к рывку с четким намереньем убить, наплевав на последствия.
У прохода обнаружился совершенно обыкновенный мужичок, стоящий в расслабленной позе, спиной навалившись на косяк. И когда он там оказался?! Почему я его не заметил!? Не прихода, ни шагов, ничего! Да от него же почти не пахнет ничем! Что за… мистер призрак! Невидимка! Не цепляемый глазу человек…
Он опасен! И реакция отца на голос — злоба, ненависть, замешанная на покорности, уважении и чувстве долга… какой-то адский букет чувств, что и непонятно кем для отца является этот человек — другом, или же врагом? И я его уже видел.
Давно! Очень давно! В милицейском тире. Стоял он там так же, в тенечке у стеночки. Не отсвечивая, и не привлекая внимание. Не откладываясь в памяти, и не имеющий отличительных примет.
На взгляд простого смертного, но не меня. И хрен я его второй раз забуду — узнаю где угодно и в гриме!
— Зарасти, — поздоровался я, видя что отец на него и смотреть то не желает — А вы кто?
— Друг твоего папы, — улыбнулся он, взглянув мельком на меня, и переключусь на отца — Скажи ей, ты не сможешь хранить тайны вечно, — и отец вновь сжал руки в кулаки, не желая смерятся с очевидным. — Как и ты моя дорогая — а вот это уже мне, и я оказался вынужден округлить глаза до блюдец.
Черт! Так вот что чувствует папаша!
— о… О чем вы? — состроил я святую невинность.
— Не прикидывайся дурочкой. Ты всего пару часов назад сломала человеку нос вовсе не детским ударом.
— с-с-Случайно вышло! — потупил я взгляд, типо «невиновата я-я!»
— Ага, случайно, пусть так. Но все же скажи, каковы приделы твоих навыков и регенерации?
Я взглянул на отца, что все так же сидит спиной к двери. На больно много себе позволяющего человека… и решил дать возможность им меж собою разобраться!
— Это у отца спрашивайте! Он меня лучше меня самой знает!
Батя чуть не подпрыгнул от такой подставы! И на его лице, мгновенно повернувшемся в мою сторону, так и читалось крупным шрифтом «чтооо?!».
— Николай? — как видно не понял шутки визитер, и в его голосе прорезался металл.
Черт! Кажется, я играюсь не с тем человеком! Это не шпик, и не агент! Это, блин, начальник! И очень крупный и властный!
— В рукопашном и ножевом бое ей нет равных — прошептал бедный родитель едва слышимо, но достаточно громко, что бы собеседник услышал и покивал в ответ.
— Огнестрел?
— Полный ноль.
— Совсем?
— Ты все видел сам, чего еще спрашиваешь? — наконец взглянул на гостя папа, и в этом взгляде я как ни старался, а ненависти не увидел.
Только грусть, печаль, тревога. К чему бы только это?
— Видел. Но это было давно, думал, что изменилось, — отец в ответ помотал головой — Жааль. — не сильно то и расстроился гость у двери — Что еще?
— Про регенерацию спрашивай у своих врачей. А более ничего необычного я и не видел.
— Да, да. Мне уже доложили. Очень интересно, — взглянул он вновь на меня, и на мою спину вылезли мурашки с дружным криком «опыты!»
Но что-то мне подсказывает — они уже нарезались и насшивались вволю, пока я был в отключке. От того и катетер, от того и шрамы там, где их быть недолжно — например на бедрах! Поперек, кольцом… Они мне что, ноги отпиливали под шумок?!
— И мне вот интересно — а органы ты себе новые отращивать тоже умеешь?
Вот это вопрос! Вот это наезд! Бедный батя!
— Нет, не умею — потупил я взгляд, и пресекая продолжение с подковырками дополнил — ни новые, ни старые, которые удалили, — и взгляд такой на мужика, с укором и вопросом «вы что, мне что-то нужное навырезали, пока я был в отключке?!» — только чинить то, что хоть как-то работает — и ручки так к низу живота, и взглядик потупить.
Я за прошлый год довел до идеала свою технику «невинный ангелок». Ну, почти — на некоторых она априори не работает.
— Вот… — вдруг прорезались эмоции у нашего до сели без эмоционального посетителя, что разве что не сплюнул, от неудовольствия ответа. — Поправляйся — буркнул напоследок и ушел.
Беззвучно, плавно, бесследно… высочайшее мастерство! Куда там слону с крыши в красной тряпке?! Дилетантка! Вот высшей уровень! Вот она — элита! Пик прогресса… Завидую! Очень сильно и лютой завести! Хочу, хочу, хочу!..
— Папа? Ты чего?
— Ничего дочка, все нормально — положил он мне руку на плечо, пытаясь улыбаться, а сам чуть не плачет.
— Пап… Ну… ну что? Говорит! Ведь так еще больнее! Болит где-то? С мамой что-то не так? — он кивнул, затем усиленно замотал головой — Что с ней? Где она?
— С ней всё в порядке, всё хорошо!
— Тогда что, Шредингер тебя побери!? — не выдержал я, и рявкнул соскакивая с койки.
— П… пусть тебе врачи лучше скажут. — не поднял он на меня даже взгляда.
— Нет. Лучше ты скажи. Давай! Врачи… они такие сцуки! Ну их! — отмахнулся я и сел обратно.
— Саш… — взглянул он, наконец мне в лицо — Ты… у тебя никогда не будет детей, Саш! Они…
— Да плевать! — отмахнулся я с ходу, не видя в этом и тени какой либо проблемы.
Что даже напугал отца.
— Саша! Ты не понимаешь…
— Да все я понимаю! Ну не будет детей, и ладно — возьму из приюта! Делов-то! Жива и ладно, остальное наживное! — улыбнулся я, и наконец увидел в глазах родного человека, хоть лучик не натянутого, искреннего просветления.
— Дочка… — прошептал он, глядя на меня, а я подумал, сколь глупым может быть переживания вроде бы взрослого уверенного в себе мужика.
И, обняв отца, уткнулся ему в грудь, ощущая тепло его тела возвращающейся чувствительностью кожи лица. А он, обняв в ответ, уткнулся мне в плечо, начав неторопливо поглаживать по, никуда не девшимся, пусть и поредевшим за время болезни волосам. И посидев так с минуту, начал тихим, едва различимым шёпотом шептать мне на ушко, едва сдерживая слезы, сколь чего еще, важного и жизни необходимого, мне удалили, пока я был без сознания эти два месяца.