— Кхе, кхе, Увааа! Уваа!
— Эх, Ванька, опять ты болезный страдаешь! — склонился я над колыбелью.
И несколько подумав, повоевав с собой и своими смутными чувствами, где-то там копошившимися, сунул руку внутрь колыбели, положив младенцу на живот.
Я ведь так, тебя беднягу, и подсадить могу на свою энергию! Уже подсадил. Я ею фоню, мать ею фонить, потому что вечно рядом, да и вообще, еще и старый «заряд» не вышел. Отец ею фонит, потому что еще больше со мной общается! Стены, блин, квартиры, ею фонят! И колыбель…
Бедный парень! Оттого собственно ему и дурно стало, что доза, полученная от меня и родителей, кончилась, а того, что просачивается сквозь новые пеленки, недостаточно, чтобы все работало как надо, без разлада. Оттого и… Болит живот, у бедолаги.
Да и не только живот!
— Ох, бедный, бедный. — прошептал я еле слышимо, и убрал руку с пузика младенца.
Заглянул в его зеленые глаза, смотрящее на меня доверчиво, с надеждой. Нет, не по собачье! Без придыханой искренности и веры словно в бога! Без того… раболепия! Но как на мать, а не на сестру. Несмотря на все труды родительницы, именно я стою во главе угла иерархии любви младенца, а не она, женщина, что его родила и выкормила. Что заботится о нем, больше кого бы то ни было.
А почему? Да потому что слишком уж безошибочно понимаю чувства маленького! Когда сменить пеленку, когда дать кушать, когда ему просто скучно! А когда болит живот. И помочь с последним, могу нередко тоже только я.
— Несчастное дитя. — шепнул я печально, и подмигнув озадаченному шкету, вытащил его на волю. — Давай полетаем! Вжиииих…
— Хе-ха-ха-ха! — разлился по квартире радостный смех, за место вымученного плача.
— Ву-уу!
— Ва-ха-ха-ха!
— Ииии…
— Саша!
— Что? — всем телом обернулся я на мать, при том, что руки, продолжили свой путь, проведя мальца в сантиметрах над ковром и полом.
— И-хи-хи-хи! — продолжил тот радостно хихикать, растопырив пальчики, ручки, ножки, словно самолет.
— Осторожней. — выдала мать обеспокоенно, не найдя к чему придраться, но и не сумев заставить себя посчитать нашу игру из раздела «безопасных».
Я улыбнулся, и повел самолетик «Иван-1» на новый круг. С неторопливым набором высоты по дуге, и сваливанием в штопор, с плавным выходом у самой земли, полетом на бреющем, и новым взлетом.
Конечно, все происходит до жути медленно даже для простого человека! Набор, падение… и в этом вся сложность! Для младенца, а тем более для такого слабого здоровьем младенца как мой брат, любое резкое движение…
— Ковер потом сама стирать будешь. — пробурчала мать, стоящая в проходе в комнату, но в её глазах — «играются чертята».
Она сама, в восторге от процесса! От нашего общения, от смеха сына, от всего! Но… она ведь знает! Они ведь пробовали с отцом… ничего не вышло — мальца из люльки вынуть то проблема! Он только спит, и ест, и ничего иного. В туалет ему сходить — проблема. От резкого движения — напротив может наблювать. А я, словно из другого измеренья! Играюсь с ним, летая по квартире!
— Виии!
— И-хи-хи-хи!
— Вжууух!
— И-хи-хи-ха-ха!
— Ну все, давай на посадку в колыбель — повел я лайнер в сторону ангара
— Ни! — выдал пацан, весь напружиневшись, зависнув в моих руках над точкой входа «в док».
— Ни? — развернул я его к себе лицом, продолжая удерживать на вытянутых руках над «ангаром».
— Ни! — напряженно уставившись он на меня, даже умудрившись неслабо так насупится.
Вон, губешку оттянул, словно лошадь! Идея закончить «горки» ему явно не понравилась.
— Это можно считать за первое слово? — взглянул я на мать, оглядываясь к ней, продолжая удерживать младенца пред собою.
Мать, вышла из счастливой задумчивости, в которую погрузилась в наблюдении за нашими «проделками». Вновь задумалась, но уже осознанно, переваривая мною сказанное.
— Нет. Думаю что, нет.
— Значит пойдешь обратно в люльку. — повел я младенца-самолёт на посадку.
— Ни! — вновь выдал он, да громогласно!
На всю квартиру! Да еще и так головой мотнул, что, его наверное, «обнесло» от подобного движенья.
— Ни? Тогда продолжим? — вновь «поставил» младенца перед собой, держа на вытянутых руках.
— Ии! — взвизгнул он, и растопырил ручки, аки самолет.
Зажмурил глазки от блаженства, и так и всем своим существованием мне говорит — я готовый! Вот он я!
Ну точно летчик тут растет! И повел я самолет, по новому маршруту.
— Вжиии!
— иии!
— Мам, слушай… — начал я, и оборвался, прейдя на кухню, уложив умотавшегося юного пилота — почивать.
Прервался, осознав, что не смогу это предложить. Не смогу так поступить! Не смогу… всё вывернуть вот так. Предложить родителям завести еще одного ребенка, одно зачатие которого при текущем состоянии здоровья обоих — уже можно будет считать Чудом, не говоря уже о вероятности рождения, его здоровым. А потом убить его, во имя спасения матери, каким-то образом скрыв это как от отца, так и от матери, что явно были бы против. И в случае успеха, но вскрытия правды — меня возненавидят.
И физически не смогу — нет у меня нужных знаний, как и времени с оборудованием. Только косвенные познание в биоинженерии и сведенье о том, что успешные опыты в этом направлении проводились. Да и беременная мать не согласится лечь под нож, да в комму, на месяцок, а отец — не даст мне вольницу на это время, чтобы я творил как безумный ученый.
Так и морально не сумею — убить человека, не рождённое дитя! Здоровое дитя! Иначе трюк не провернуть. Ради спасения другого человека, пусть и «матери», что умирает. Слишком низок шанс на успех! Дабы думать над этим, как «приемлемо!». Ничтожный, даже если бы предположить, что всё условия для эксперимента кем-нибудь по волшебству были бы созданы. Это — дуратская идея.
— Что Саша? Что ты хотела? — улыбнулась мать, видя, что я замялся, застыв вдруг истуканом.
Сегодня у неё, да благодаря мне и Ваньке, чудеснейшее настроение! И даже если я сейчас, вдруг ляпну «а откуда, дети-то берутся»? Она мне все подробно объяснит, в красках и во всех деталях, позах… Будто я не знаю! В роддоме поработав! Я, та — что девочка земная, а не тварь межгалактическая, и не такое видевшая.
А ведь мать слабеет — взглянул я на неё внимательно — бледная, обветренная кожа, при том, что ветра она и не видит толком. Синяки под глазами, мигрени на постоянно основе. Её тело разрушается на клеточном уровне! И я ничего не могу с этим поделать, бессильно наблюдая.
— Ничего, мам! Завтра мы на соревнования едем — пожелай мне удачи! — улыбнулся я и ускакал, оставив мать в задумчивом неведенье.
И что это было? — так и читалось на её лице, попавшем в поле зрение при прыжке за поворот. Ну не говорить же ей…
— Саша! — возмутился батька, сделав полшага назад, после того как я в него с размаху налетел.
Я поздно его увидел, спрятавшегося за шкафом! И все что тут сумел, это минимизировать ущерб, влетев в него, головой в живот, а не с ноги по яйцам.
— Ой, прости! Больно, да?
Батя сморщился половинкой лица, но от ответа воздержался. Хотя думаю, многое желал мне тут поведать! И то, что завтра выступать, а я фигней страдаю. И то, что я там и на стадионе столб снести могу… Но вместо этого, потопал в ванную — побриться.
А мне бы, кстати, не мешало зубы выдрать! Те, что молочные, мешаются!
— Ты че это делаешь? — изумился папка, глядя на меня.
— А фто не фыдно! — ответил я, пальцами гуляя по собственным зубам.
— «Бдциньк!» — скакнул один из них по ванной.
— Зубы деру!
— На! — дал кружку мне батяня, увидев, как зубик скачет по эмали.
Кружечку, в которой мгновение назад еще была целая дюжина старых станков, что уже не бреют, но выкинуть — жалко!
— Спасибо. — принял тару я, заглядывая внутрь.
Надо бы помыть! А уже после — отправить внутрь уже второй ненужный зубик. Первый… надо бы тоже сполоснуть, да просушить.
В этих зубах, уж нет живой ни грамма ткани! Мертвые они, а вернуть кальций обратно в тело… Не, это того не стоит! Геморно это! Не в мирной, сытой, жизни, подобным заниматься! Пусть… Идут на опыты! Я же вижу, как папка смотри в кружку, прям как нищий на паперти Собора! И думает… о чем-то там своём, наверняка — крамольном, и долго идущем.
— Скажи, что ты думаешь о смене внешности? — вдруг задал он вопрос.
Я офигел. Взглянул на папеньку в ответ. Да, батя, ты бриться еще долго не начнешь! С такими мыслями… Порой жалею я, что не рожден эмпатом! Или телепатом? Уж больно тяжело тебя порою мне понять!
— Смена внешности? — и я взглянул в зеркало, висящее над мойкой.
Зеркало там старое, отражение — мутное! Но в целом я и так знаю, что я там увижу. Девчонку, лет двенадцати на вид. Я, наверное, стал еще моложе выглядеть чем был! А моё тело… «Колбасит» — «то в жар, то в холод»! То во почти взрослую «леди», то в малолетку. На счастье, на рост и телосложение это все почти что не влияет. Слишком пристально я за этим слежу!
А вот всё прочие… не то что бы это плохо, и я это не могу контролировать, просто это накладывает некоторые ограничения. Причем, сразу в нескольких «плоскостях»! Веселые в общем последствия «бодания» с суровой теткой «Сила», без помощи которой я просто не могу расти! Зависнув в этом возрасте.
— Ну нос там подлиннее, скулы по острее… — проговорил папка, задев пальцем сначала нос, а затем и скулы на моём лице.
— Да нет, вообще-то. А надо? — задал я вопрос, обернувшись.
— Ну… — задумался он, вознеся к небу, потоку, свой взор, и бритву в левой руке — Нет вообще-то. Скорее даже как бы и наоборот! Ничего в тебе пока что изменять.
Я — пожал плечам, отдал кружечку с зубами, и решил вернуться, к делам насущным, подготовки к завтрашней поездке.
— Выступает…
Я поковырялся в ухе, и взглянул, как на залитый светом квадрат батута, выходит сильно «наштукатуренная» девчонка, улыбаясь улыбкой, что словно картина — нарисованная! Кукла, в общем!
Но, моё ехидство мигом испарилось, когда она начала выполнять свою программу. Движения выверенные, точные, плавные… она словно в невесомости! Словно её тело… Сильный конкурент! — похлопал я от всей души выступлению спортсменки, с лучащейся улыбкой принимающий восторженные овации, которые она сегодня действительно заслужила.
И посуровел лицом, взглянув на батю, с какого-то перепугу мне начавшего заменять тренера на всех моих выступлениях, и так же внимательно следившего за выступлением одной из фавориток сегодняшнего дня.
И отец… Почему-то так и хочется сказать, что он вдруг отдалился от меня! И от семьи вообще. Но это не так. Просто, после того происшествия, после того «избиения младенцев» в виде той банды похитителей оружия, стал постоянно пропадать куда-то, порой и на несколько дней разом, без предупреждений, и каких-либо объяснений. Даже — матери. Чему она конечно рада не была. Не одна-бы женщина подобное не одобрила! Но все же — смирилась.
Решила, что такова её женская доля, решив, что главное сейчас — дети, а в частности — Ванька! Что со своею хворью, требует от неё огромное количество времени и внимания. Постоянной смены подгузников, и стирки пеленок, из-за чего наша квартира уже вся «бельём поросла»!
И я бы мог бы выследить отца! Проследить, узнать с кем он там встречается, и выведать все их тайные планы, в том числе и насчет меня! Мог, и по-прежнему могу! Но зачем? От таких знаний только голова пухнуть начнет! И совесть мучить. Пускай, тихушничают, пока меня не отправляют и не планируют отправлять, на опыты, не запирают в бункере и не садят в стеклянную банку со странной жидкостью — меня всё вполне устраивает! А остальное — мелочи! Привыкнем.
Хотя любопытство всё же порой перед верх над разумом — батяня, каков план, а? Тренер ты наш, нетренированный!
Наши занятия по боевой подготовке давно «канули в лето» — с тех самых пор! Никаких больше сборок-разборок оружия, и изучений тактики, никаких полос с препятствием — разве что иногда совместные пробежки вокруг дома, в неторопливом темпе. Да стрельбы раз в месяц, в лесу за городом.
Он «нычит» автомат под сиденьем машины! Правда делает это достаточно хорошо, чтобы не зная, что он там, не чуя запах пороха и не видя, как он его туда прячет — не в жизнь не найдёшь! Да и автомат… Обрезанный! Укороченный! Без приклада! АКа сорок седьмой, У!
Да, ещё есть обслуживание этого агрегата, в виде чистки сборки-разборки — одного! Не арсенала! Никаких забегов в парашютном костюме, с двойным весом в виде песка! Никаких… издевательств! Опознавания лиц по фотографиям, основ психологии и прочего! Разве что врачи больнички регулярно тесты берут, но это — из-за соревнований.
Зачем ему было нужно, что бы я нырнул во спорт?! Да еще и столь глубоко. А ведь это нужно именно ему! И даже бабки тут вторичны, просто удачно подвернулись. Ведь даже эти вот соревнования — региональные! Его идея! Тренеры говорили, что мне еще рано, но он — настоял! И вот странно — упертые бабки беспрекословно согласились, будь то так оно и надо! «Надо, так надо» и ничего большего! И это — странно.
А еще страннее, что он, лично от меня, потребовал занять не ниже второго места тут. Что… малость тяжко! Я вижу уже как минимум двух кандидаток, что меня обойдут! Уже обошли! Я сильнее их, гораздо сильнее физически! Но сила тут все-же, не все решает. Я могу попробовать «выгрести» победу тупо за счет финтов, на которые люди не способны, но — это того не стоит. Даже батя это понимает! Или не понимает? И зачем-то ему нужно первое место. И это точно не из-за гордости и родительских чувств.
В чем план, пап?! — взглянул я молча на мужчину снизу-вверх, — Молчит. Стоит как истукан, смотрит… — и я скинул в сторону непослушную прядь — хорошо, что я обстриг волосы под каре! А не то-бы во время выступления…
— Выступает…
Ну вот, еще одна девчонка, и я. Предпоследним выйду. Думая на ходу, в чем же крылся тайный смысл того вопроса, про внешность, и её измены. И думает ли он вообще, что и года не прошло, как меня врачи буквально по частям собрали! Хотя теперь они, врачи, единым фронтом пишут «годен!». «Здорова как лошадь!» И ничегошеньки иного.
Хорошо хоть школа проблем не доставляет! Десятый класс, как выяснилось… пустая формальность!
— Выступает Гончарова Александра
И народ, судейский, напрягся, увидев самый минимум штукатурки на моём лице, вкупе с обворожительной искренней улыбкой — я тренировался! Что выглядит несколько странно, учитывая накал страстей на выступлении, и количество желающих занять призовое место. Словно я не на соревновании, а на прогулке по подиуму, и словно не мне сейчас выступать, пытаясь догнать лидеров, словно — я до глубины души уверен в своей победе.
Подозрительно!