Воспоминание о женском крике не оставляло Софию и когда она вернулась домой. Для нее крик был связан со сдержанностью в поведении Марии Скопелос, с танцем козла под мелодию флейты и, как ни странно, с неожиданным появлением Леонида после ее долгого сна. Это были отдельные явления, но Софии казалось, что они образуют узор, который она никак не может проследить.
Почему она вдруг потеряла сознание или неожиданно заснула при Теодоре и Марии? Леонид приехал, чтобы сопроводить ее назад. И потом случилась странная вещь. Он не отреагировал на крик женщины. Он утверждал, что козел, в возбуждении после своего танца вбежав в кухню, заставил Марию испуганно вскрикнуть. Но София была убеждена, что это был крик страдания.
И она решила отправиться в поездку.
— Я съезжу в Чанаккале, — сказала она мужу на следующее утро.
— Вот это речь женщины! Конечно, София, ты вправе покупать красивые вещи. Ты заслуживаешь самого лучшего. Фрау Оберманн должна быть совершенством.
— Как ты думаешь, "Центральная" — подходящая гостиница?
— Ты хочешь остановиться там? Конечно. Они хорошо меня знают. Я попрошу Телемака поехать вперед и заказать тебе самый большой номер.
— Нет, Генрих, нет. Это приключение — мое. Я сама все устрою.
— Как пожелаешь. Накупи вещиц из шелка и льна. Купи нарядные туфельки. Вот тебе золото. — Он прошел в угол их комнаты и взял несколько монет из сосуда.
— Не надо, Генрих. У меня есть собственные деньги. И мои афинские драгоценности. Мне не понадобится золото.
— Как хочешь. — Он, казалось, был в замешательстве. — Ты будешь Артемидой в облике смертной женщины, которая шествует, окруженная сияющим туманом, среди других людей.
— Я так не думаю. Мы все смертны.
— Не говори так, София. В своих стремлениях мы боги. Воля это бог.
— У меня опасный муж.
— Преданный муж. Верный муж, который предлагает тебе золото. — Он рассмеялся. — Ни одна женщина на свете не устоит против меня.
— Давай не будем это проверять. Теперь я должна собраться.
У Софии не было определенного плана. Она даже не была уверена в своих намерениях, ей просто хотелось поехать на ферму и разузнать побольше о Марии и Теодоре Скопелосах. Разумеется, она понимала, что таким образом узнала бы что-то о прошлом мужа. Поэтому, пока она ехала верхом по пыльной дороге в сторону Чанаккале, ее не оставляло чувство вины и ощущение собственной греховности.
Два коршуна, круживших в вышине, казалось, следили за ней, и она, пришпорив лошадь, поехала быстрее; птицы продолжили ленивый полет над долиной, и София улыбнулась собственной глупости.
Приехав в город, она остановилась в "Центральной" и забронировала номер; если ее визит на ферму будет безрезультатным, ей нужно будет где-то выспаться ночью. Пока лошадь Софии кормили и поили во дворе, она лежала на постели, а деревянный вентилятор медленно вращался над ней. Вдруг она поняла, что дрожит. Не от прохлады в комнате и не от жары в поездке. От страха. Но чего ей бояться? Или какая-то общая трагическая ситуация подействовала на нее?
Она встала и подошла к окну, откуда было видно, как горожане спешат по своим повседневным делам. И страх понемногу оставил ее.
София поехала из Чанаккале по извилистой дороге в деревню Карамык. Уже перевалило за полдень, и жара угнетала ее, она ничего не пила и не ела после отъезда из Гиссарлыка. Неподалеку бежал ручей, но она остерегалась пить медленно текущую солоноватую воду равнины.
Увидев каменную хижину хранителя моря, она, однако, забыла об усталости. София колебалась, стоит ли беспокоить отшельника, погруженного в раздумья, хотя знала, что существует обычай предложит» еду и питье путнику. Приблизившись к небольшому домику, она увидела, что дверь открыта.
Привязав лошадь к деревянному колу рядом с хижиной, она подошла к двери. Хранитель моря почувствовал ее присутствие раньше, чем услышал шаги, и спросил по-турецки: "Кто там?" Она объяснила, что едет мимо и просит воды, и отшельник вышел на порог.
Он был очень высок, бледен, длинные темные волосы доходили до плеч, усы и борода тоже были длинные. Он смотрел не на нее, а в сторону, но дело было не в вежливости и не в застенчивости. Он сказал, что вода для нее есть, но что она должна подождать снаружи. Вошел в дом и вернулся с кувшином и чашей.
Хранитель по-прежнему не смотрел на нее. Возможно, ему не полагалось смотреть на женщин. Она жадно пила из чаши, а он все это время сжимал и разжимал кисти рук. Когда она поблагодарила, он взглянул на нее, и она ощутила, как ее тряхнуло, в буквальном смысле слова. Глаза отшельника оказались необыкновенно светлыми, радужка была почти белой, словно нечто бледно- бледно-голубое на снегу. В них не было ничего, кроме тишины, одиночества и скорби, в светлых глазах отшельника она увидала пещеры и поросшие кустарником горы, и одинокие тропки. Затем он отвел взгляд, и это ощущение пропало.
Он спросил, куда она едет, и она махнула рукой в сторону фермы. Отшельник покачал головой.
— Не езди туда, — сказал он. — Там живет безумная женщина. Безумная! Deli kadin! — Повторяя эту фразу, он раскинул руки и опустил взгляд, уподобившись распятию.
София поблагодарила его за воду и уехала.
Получалось, ее подозрения справедливы. Странный крик издала женщина, которую хранитель моря считал безумной. Интересно, видел ли он ее на тропинках и дорогах по соседству? Скорее, слышал о ней от тех, кто оставлял ему пищу и воду.
Теперь София продвигалась вперед медленно, раздумывая над тем, что связывало ее мужа с Теодором Скопелосом.
Она ехала по тропинке, повторявшей изгибы ручья, и вдруг ее внимание привлек неожиданный звук — впереди на небольшом расстоянии от нее виднелась безошибочно узнаваемая фигура Леонида на белом коне, направлявшегося к ферме. Она сошла с лошади и спрягалась в тени старого дерева, росшего у ручья. Почему Леонид вернулся сюда? Может быть, за сокровищами, которые она привезла в прошлый раз? Это объяснение казалось наиболее правдоподобным. Тем не менее ей хотелось разузнать, в чем депо. Она привязала лошадь у ручья и пошла вперед по грунтовой дороге.
Увидев впереди ферму, София замедлила шаги. Она не собиралась подходить слишком близко. Ей пока не хотелось, чтобы ее видели.
До нее донесся смех — истерический, дикий смех, полный страдания. Это смеялась безумная женщина.
София шла вперед, словно ее притягивало чужое отчаяние. Стали видны три фигуры во дворе. Подойдя еще ближе, она различила профиль Леонида. Он сидел на земле, рядом с ним, завернувшись в белую простыню или одеяло, стояла женщина. Седые волосы доходили ей до плеч, выражение лица было свирепым, похоже было, что женщину терзают чудовищные мысли. Затем женщина опустилась на колени, и они вдвоем — Леонид и женщина — стали ударять друг друга руками, как собаки лапами.
Зрелище показалось Софии невыносимым. Она продолжала идти вперед, теперь уже быстрыми шагами. Женщина первой ощутила присутствие Софии и зарычала на нее. Леонид обернулся и увидел приближающуюся Софию. Он вскочил на ноги.
— Что это за ужасное существо, Леонид? Что ты здесь делаешь?
Леонид покачал головой и ничего не ответил. Он смотрел на Софию с непонятной жалостью.
— Ответь мне. Что ты делаешь?
— София, это моя мать.
Женщина заверещала, выкрикивая по-русски:
— Мать! Мать! Матушка!
София застыла. И вдруг ей все стало ясно. Она повернулась и побежала изо всех сил, а вслед ей несся смех женщины. Ни разу не остановившись, она добежала до лошади. Торопливо взобралась в седло и галопом ускакала.