Город был покрыт дымами недавней бомбежки. Даже после долгого осмотра не удастся сказать, что это было за место. Казалось, что оно вымерло. Но так только казалось. Как ни в чем не бывало на улицы вышли люди, оглядываясь и боясь сделать лишний шаг. В тот год стояла суровая зима, снег от которой, единственный, скрывал ужасные последствия кровавой бойни, что историками назовётся войной. Многие неслись на недавнее место сотен взрывов только ради одного. Ради бесценной воды.
В этот момент над городом вновь навис шум. Но не самолеты направили носы в эти края. Танки и техника, повсюду отмеченная одним и тем же черным символом, направилась сюда.
Это подняло ужас у простых жителей, но никто не убегал: все знали, что бывает с теми, кто пытается бежать. Когда машины вошли на улицы и их движки заглохли, армия подступила за ними. Не люди, а звери в касках. Одни допрашивали, другие обыскивали допрошенных, точнее то, что от них оставалось. Только командиры смотрели за всем этим.
— Мы почти не сбились с курса, — произнес гауптман, сидящий на одной из машин:
— Противник даже не пытается нас прижать. Вот что значит, непобедимое войско.
— Кто бы сомневался, — ответил ещё один военный, вылезший из транспортера:
— Никто не полезет на тварь, которая даже не видит, что пожинает.
— Я не совсем понял теуфел-оберст Осбер, неужели вы считаете наших непревзойденных воинов тварями?
— Называйте себя как хотите, гауптман, но если вы взгляните туда, вы поймете о чем я.
Военный указал рукой на отвратительную картину: солдат пытался выбить силой информацию у простой женщины. На любые ответы, которые его не устраивали он отвечал ударами. Внезапно, маленькая девочка толкнула нападавшего и прислонилась к женщине, которая возможно была её матерью.
— Низменная шваль! Раз уж так не хочешь говорить, посмотрим, как тебя это расколит, — произнес солдат.
Он схватил девочку за волосы и подвел к себе.
— Ты же хочешь, чтобы твоя мама осталась жива? Тогда давай сыграем. Ты умеешь играть в "принеси-подай"? Всё просто: я брошу камень, а ты его принесешь, и тогда я отпущу твою маму.
Женщина стояла в полном шоке и не могла сказать ни слова. Солдат показал пальцем, куда будет кидать. Это был кирпичный тупик, забитый строительным мусором. Бросок и вместе с ним быстрый бег девочки. Этот камень найти было не трудно, он был довольно большой, даже для руки взрослого. Дитя было радо, что она сможет спасти свою мать, и оно побежало обратно. Взрыв.
Женщина в истеричном припадке упала на снег, а солдат продолжил давить.
— Видишь, гауптман? Эта тварь, ставлю 300, нет, 400 рейхсмарок, даже не германской крови. Хороший солдат видит в противнике равного себе, уж я думаю, что тебе это вбили в голову, когда ты учился в академии. А это животное даже не знает о том, что оно делает не так. Поэтому и не надо удивляться нашей победе. Сраным цепным псам невдомек, как бой ведут люди, а людям не известно, как могут биться твари, вот и проигрывают.
Осбер закурил трубку, чтобы перекрыть увиденное им дымом. Но не успев прокрутить кремневый барабан зажигалки, оберст ощутил на своей форме что-то. Это была кирпичная пыль, слетевшая со здания рядом. Военный задумался, как она вообще могла там взяться. Как оказалось, на приблизительном месте падения кусок здания, словно часть дерева, был срублен. Но чем?
Внезапно, останки здания полетели вниз. Начался обстрел. Осбер выскочил из машины и, постучав по её корпусу, скомандовал экипажу занять боевую позицию. Сам же он побежал к ближайшему укрытию. Кроме выстрелов подоспела новая проблема. Бронетехника противника направила свои дула к уже выбравшимся, а к городу под вдохновляющие крики бежала пехота. Оглянуться было нельзя, могли подстрелить, но по шуму можно было сказать, что в атаку пошло не менее роты. Солдаты резво бежали на возвышения, пока что далёкие от оберста, и затем стихали. Остальные тоже притихли, двигаясь ближе к центру.
8 патронов Люгера P08, зажатого в руке Осбера, точно не хватило бы для прямой вылазки. Но и сидеть на месте было нельзя. Хруст снега заставил военного напрячься. Первым из-за кирпичного угла показался длинный штык, прицепленный к огнестрелу. Боец в серой шинели прошел дальше. Посмотрел влево, пусто, посмотрел вправо. Винтовку с нечеловеческой силой потянуло вместе с солдатом вниз. Оберст подтащил упавшего к себе и схватил того за горло и рот. Он дергался, как уж на сковородке, но железная хватка Осбера держала его намертво. Военный оглянулся. Его, скорее всего, заметили. Но появилась возможность выбраться. Шея сломалась в пальцах оберста, но это и нужно было ему. На улице стоял лютый мороз. Абсолютный штиль — самое страшное, что можно чувствовать при последней гипотермии. Солдату не повезло. Осбер расстегнул все пуговицы на одежде покойника, чтобы её было возможно снять. Но затем он снял правую перчатку.
— Как я не люблю это делать, — произнес он и воткнул указательный и средний палец со всей силы в останки.
По недавно живому телу набухли сосуды, полные чего-то черного. Зрачки военного расширились до предела. Спустя мгновение мертвец начал тлеть, как зажженная сигарета. Но вместо того, чтобы кусочки разлетелись по ветру, они довольно целенаправленно песочно стекали к руке оберста. Масса всё больше плыла вверх по конечности. Где-то минута и труп полностью разлился по Осберу. Достигнув его лица, субстанция изменилась в форме. В одежде оберста оказался тот солдат, который стремительно начал переодеваться.
Наступающие всецело оцепляли район от одного края до другого, полного танковых выстрелов, солдаты либо занимали, либо укрепляли свои точки.
— Что это у тебя? — спросил стрелок у снайпера.
Оба сидели на полуразрушенной трехэтажке.
— Винтовка. Карабин Мосина, наверное, 38-го года, — ответил он, пристально, сощурившись, целясь в прикрепленный оптический прицел.
— Фига, раритет достал. С Токаревым скучно стало?
— Да не, я просто люблю с дали бить, а с этим я хоть белке в глаз попаду.
— От выстрела не улетишь? Слышал, винтовочка бойкая.
— Тихо! Там кто-то ёрзает.
Стрелок заглянул в бинокль.
— А, это Петр. Со 119го взвода.
— Чего-то странный он какой-то.
— Погоди, я с ним свяжусь.
— Ну, попробуй. Выдашь нашу позицию, скину вниз.
Стрелок метко бросил камень вперед, в развалины противоположного дома.
Оберст увидел отрикошетивший от кирпича камень. Подняв голову наверх Осбер увидел солдата, крутящего руками жесты.
Два пальца согнулись, разогнулись и согнулись вновь, затем обе кисти направили вперед:
— Как дела?
Военный не первый день оказывался в тылу. Полезная информация важнее всего. Поэтому, он знал, что ответить. Ладонь с отогнутым большим и мизинцем постучала по груди, раскрылась и сжалась, будто схватив воздух и показала палец вверх:
— У меня всё хорошо.
С натянутой маскировкой оберст продвинулся к своим. Союзническая пехота не попадалась по пути, так что ничего серьезного предпринимать не приходилось. Впереди виднелась открытая территория, опасное место для продолжения пути. Осбер собирался переждать разгоревшуюся битву, но тут в очередное «безопасное» место был дан выстрел. Осколки воткнулись в руку, и разорвали рукав шинели. Бронемашина союзников нашла врага, как стрелявшие думали. Военный окольными путями побежал в противоположном направлении. Места его обнаружения пытались предугадать гранатами, изредка наносившими вред оберсту. Однако, пустые переулки рано или поздно заканчиваются. Военный остановился буквально перед самым носом другой бронемашины.
— Ну и хрена ты тут бегаешь, солдат?! Живо с траектории обстрела уйди! - заорал капитан, выглянувший из кузовного люка.
Тут по несчастью, осколки повылезали из руки. Ранение, как некстати, затянулось быстро.
— Бес! Открыть огонь!
Крупнокалиберный снаряд с грохотом вырвался из основного ствола. Бронемашина союзников нанесла удар вражеской. Осбер сорвал с себя личину и бросился в сторону. Вернувшись к своим, тот рассержено закричал:
— Ihr! Nicht schießen!
Пехота знала оберста в лицо, поэтому те, кто шел за машиной, сразу же поприветствовали командира. Сорвав с себя шинель, Осбер приказал стрелкам разбрестись по территории. Все вылезавшие из-за кирпичных стен, дабы обстрелять танк, успевали получить пулю. Оберст воспользовался возможностью и залез на технику. Командирская башня была наглухо закрыта, поэтому оберст пытался связаться с экипажем.
Изнутри был слышен стук. Военный пытался отбить гимн Германии. Никто внутри не решился открыть вход. Тогда, Осбер схватился пальцами за края крышки. От напряжения замок слетел вверх.
— Guten Tag, — поздоровался оберст.
Командир танка отдал честь. Осбер понимал, что внутри он просто не поместится, поэтому потребовал дать ему принадлежный MP40. Также, военный приказал вывезти танк из городской западни. Машина включила задний ход.
Успокаивающая езда давала возможность выдохнуть.
— Хоть и отступление, но зато удачное, — думал оберст:
— Надо будет связаться со штабом для перегруппировки.
Два гусеничных катка разорвало от попадания. Дальнобойная засада. Танк затрещал на месте, крутясь то в одну, то в другую сторону.
— Поворачивай баш…! - Осбер не успел договорить, как очередной снаряд попал в него.
Холод, который слегка бросался в его внимание, спал, разгорелся жар. Однако, сознание вернулось к военному всего через минут десять-двадцать. Лежа на снегу в нескольких метрах от горящей машины, он заметил подоспевшее сюда отделение, на пару со стрелявшим танком. Кто-то тыкал своим оружием в щёку оберста, проверяя, жив ли тот вообще. Голова повернулась от тычка, и Осбер увидел последствия выстрела: рука по плечо была оторвана.
Стратег ещё пару лет назад проявлял себя в военном. Оберст будто знал, что и из чего можно выжать для победы. Бронемашина была подбита, экипаж убит в полном составе, но стрелять из него всё ещё можно было. Вторая рука с вытянутой кистью напряглась. Осбер выглядел так, словно пытается скинуть с себя огромный валун.
— Ребят! - закричал тыкающий:
— Здесь живой!
Дуло союзного танка начала двигаться. Всего пару градусов было нужно, чтобы попасть по своему врагу, другой машине. Солдат взял военного за ноги и собрался потащить, как вдруг, башня бронемашины взмыла вверх. Оберст нагнулся вперед и рукой схватил тащущего.
— Nichts für ungut, auf Wiedersehen, — воскликнул Осбер и ударил противника головой.
Военный встал, надел целые солдатские вещи, перетянул обрубок и направился к лесам на северо-запад.