— Это ужасно! - Нимбри в мурашках, с трудом выдавила из себя эти слова:
— Как же ты ушла?
— Я не помню, — едва не плача, ответила Мари:
— Единственное, что не даёт забыть остальное…
Девушка запрокинула ногу на железную рукоять вагонной двери. За тканью, как за бинтом, была язва. Договор покрылся трещинами и ранами с обуглившейся коркой. Внезапно, Вестница отбросила мимолётную грусть и немного взбодрилась.
— Ну и чёрт с ним. Мой возраст не предполагает страдать по прошлому.
— Но тебе всё ещё ведомы эмоции простых людей. Это меня немного удивляет. Как, живя столько лет, видя столько боли, ты всё ещё не стала… Ну…
— Бесчувственным камнем? Забавно, но об этом я думала когда-то тоже. Даже нашла ответ, как мне кажется.
— Скажи.
— Наша участь подобна морю.
— Морю?
— Да. Мы, как морская гладь, не изменимся за много лет. Чтобы ни случилось, мы будем такими же. И в тоже время, волны раз за разом поднимаются вновь. И никакой опыт этого не меняет.
— Интересно.
— Ага. А знаешь, что ещё интересно? Твой секрет. Выкладывай.
— Оу, точно. Не знаю, с каких слов начать.
— Иди как идёт.
— Хорошо. Я… Ты хорошо знаешь Роджера?
— Зависит от вопроса, а что?
— Мне кажется, он был очень хорошим человеком.
Вестница нервно проглотила слюну.
— И?
— Я… Я не знаю. Не думаю, что он обратит на меня внимание.
— Что? Ты что, запала на него? Ха-ха… Хе.
Девушки неловко промолчали, пока Мари не решилась сказать:
— Ты не права.
— А?
— Роджер не из тех, кому что-то надо показать. Он сам всё увидит. Я успела это понять за то недолгое время общения с ним.
— Просто… Вряд ли он даже знает или догадывается об этом. Для него я была просто жертвой в беде, которую пришлось отбивать от своих же.
— Стоп… Чего?
Нимбри поняла, что прокололась. Лунного света было достаточно, чтобы увидеть страх и стыд на её лице и в её глазах.
— Мари, прошу. Молю, дай мне сказать.
— Уж слишком часто я позволяю ангельскому отродью болтать.
— Я понимаю, что не смею это упоминать, но… Но неужели ты перечеркнешь проскочившую между нами дружбу?
Рука Вестницы немного напряглась и, через мгновение, сомнение всё-таки закралось в мысли.
— Ну?
— Что ну?
Мари сделала глубокий вдох.
— Ты вроде как хотела что-то сказать.
— А, ой, прости. Я хотела сказать, что не собираюсь причинить вреда.
— Зато я хочу.
— Прошу, подруга, если это слово мне дозволено говорить, я не за тех, кого ты считаешь своими мучителями.
— Тогда, о чём, скажи на милость, ты думала раньше? Почему не ушла до нас? Я не могу поверить в то, что такой комок «милоты» мог захотеть перебежать через баррикады на другую сторону, а не просто уйти с поля боя. Может у тебя есть что сказать на этот счёт?
— У меня есть.
Из тени вышел Роджер.
— Роджер, я…
— Всё в порядке, Нимбри, всё в порядке.
— Ты так уверен в этом? — напряженно спросила Мари.
— Да. Ты спросила, что я могу сказать на этот счёт? Она попала сюда случайно. Не пришёл бы я тогда, ругать тебе сейчас было бы некого.
— Мари, прошу тебя, не жги между нами мосты. Не будь Либерно…
— ОТПУСТИ ЕЁ!!!
Как молнии пальцы Вестницы быстро обвились вокруг шеи ангела. Одежда со спины с треском распоролась, вырвав из себя два огромных чёрных крыла, настолько темных, чем раньше, что даже при свете увидеть их не получалось.
— Поставь её на землю, живо! - коса змеёй сползла к руке Роджера.
— Так вот она, холодная. Как обещали. Раз не любовь, то смерть заполнит моё сердце.
Нимбри рухнула на пол.
Белое лезвие свистнуло в полёте и нанесло глубокую рану. Тревис выбил с ноги Мари из поезда в воду.
— Was?! - Стефана разбудила шумиха, но взгляд он обратил только под самый конец, что вызвало ужас:
— Бартос, просыпайся! Бартос? Ай, steigen!
Дурьер очнулся вторым и выскочил с Прахом к последствию проишествия.
Роджер сидел, держа тело Нимбри. Ему всё ещё трудно было поверить.
— Что здесь случилось? — согнулся к нему немец.
Стеклянные глаза не обратили внимание на вопрос. Стефан пощелкал пальцам у парня над ухом.
— Рядовой, что стряслось?
— Мари, — прошептал он.
— Kannst du es wiederbeleben?·
— Leben für Leben. Es geht nicht anders.·
Одна деталь попалась на глаза Осберта. Искорка мелькнула у шеи затылка девушки.
— Lose ziehen ist eine gute Wahl. Hilf mir.·
Прах достал нож из внутреннего кармана. Палец, как перо, начало извергать кровавые чернила. Трентор будто не замечал окружающих.
— Нам дали силу и долголетие, но не излечили от боли при потере близких душе. Чудовищная слабость, — думал про себя немец, рисуя на полу пятиугольник.
Закончив, он обратился к Бартосу:
— WiederholenSiealleWörternachmir. Andernfallswerdenwirnichtspeichern.·
Утвердительно кивнув, Дурьер прислушался к голосу Стефана. Оба заговорили на неизвестном языке.
— Eitselommuvon. Silibairavniatatum. Sinaicramsubinimracnirorre.
Багровая геометрическая фигура стала идеально ровной. На полосе всплывали символы. Некоторые менялись и новые застывали. Когда движение в контуре прекратилось, пятиугольник загорелся синим пламенем.
— Нашел-таки, — последние слова блудного сына перед смертью и встречей со Смертью.
Огонь рос, становясь выше. Роджера он обтекал, как воду, а у Нимбри загорелись ноги. Загорелись они непривычно, не как обычное тело, а бумага над свечой. Пламя бежало быстро, но, что странно, ни гари, ни потемнений не возникало. Огонь горел только поверх. Что-то меняться стало только спустя время. Кожа неестественно побледнела на месте воспламенения и, осветлив её достаточно, пожар шёл дальше. Ткань также, как и держащий девушку Вестник, не были важны для этой яркой субстанции. И вот, уже у головы, волосы, как бенгальские палочки, вспыхивали от пламенных прикосновений, но не тлели, а только становились пепельно-белыми. Как вдруг, тело напряглось, глаза девушки открылись. Лицо понемногу поглощал огонь, но она даже не чувствовала его. Нимбри смотрела на Тревиса, а Тревис оживленно думал о ней, сбросив с себя ступор.
Янтарно-карие глаза пламя создало лиловыми. Девушка начала кашлять.
— Вы замечательно потрудились, теуфел-оберст, — заявил сидящий за столом, чья нацистская форма своими полосами и железками говорила о высоком положении её обладателя:
— Операция была проведена успешно. Разгромить противника с численным превосходством — удел не каждого.
— Благодарю, Герр Ворштхер.
— Вы не дослушали. Потрудились вы, конечно, замечательно, но во-первых, вы пустили на фарш опытный отряд закалённых в бою солдат.
— Их нарушения дисциплины требовали наказания. У нас уничтожительная война, а не насильственная и грабёжная.
От правдорубящей дерзости военный встал с кресла, размахивая руками.
— Ваш статус сильно развязывает вам язык. Не был бы у вас карт-бланш от самого Фюрера, я бы заткнул вам рот. Но я не закончил. Во-вторых, вами было взято в плен около 120 гражданских.
— Укрепления сами себя не построят, Герр. Нам нужна рабочая сила.
Военноначальник вернулся на своё сидение, сбросив фуражку на стол и вытащив платок из формы.
— У вас всегда найдётся причина выкрутится. Так вы и одерживаете верх. Может это и хорошо, но вы мне не нравитесь, — вытирая пот с залысины, пробурчал военный.
— Не удивительно, Герр. Я сам иногда себе не нравлюсь. Я вообще не уверен, что я могу кому-то…
Стук в дверь кабинета перебил Стефана.
— Войдите!
Кто-то вошёл внутрь, только стук каблуков был слышен из-за спины оберста. Немец напряг спину, ожидая что неизвестный выйдет из-за его плеча.
— Я не вовремя, Герр Ворштхер? Я не буду мешать, если вы хотите отчитывать подчиненного дальше, — слегка утомлённым, но молодым голосом спросил посетитель.
— Как меня только не называли противнике на фронте, но чтоб «подчиненным», — сквозь зубы нагнетал Осбер:
— Да как ты…
Может, немец ожидал увидеть там рядового, максимум офицера. Может, секретаря. Но точно не женщину-капо. Стефан сморщился от неприязни. Обноски-лохмотья свисали с худого до костей тела, их скрывал большой по размеру пиджак с характерной белой лентой на предплечье. Серый платок обматывал волосы, обезличивая и без того серую внешность.
— А, Йенде, заходи, — спокойно, необычно ласково произнёс Ворштхер:
— Прошлый раз ты что-то…
Руки военного задёргались под столом. Капозетполицей может и не заметила этого, но острый глаз оберста навострился. Там открылся ящик, из которого вылетел небольшой столб пыли.
— Что-то ты плохо убралась. Неужели, паёк был такой сытный?
— Нет, Герр, не был, — вздохнула пришедшая.
— Хорошо. Тогда я урежу тебе его не в наказание, а как стимул. Пройдемте, Теуфел, девушке надо дать место для работы.
Из кабинета двое оказались в белом коридоре с застеленным выцветшим и подгнившим ковром по всей длине. Став у окна, немцу открылся вид на безжизненную территорию. На концентрационный лагерь не позволял смотреть едкий рассеянный свет, пронизывающий пасмурное небо.
— Неужто я вижу на лице слуги потустороннего тоску? Столько крови лежит на ваших руках, а в печаль уводит рабский труд? Даже мне, такое чуждо.
— Что творится в моей голове ведомо знать только мне, Герр. Уж лучше ответь мне на вопрос. С какой стати начальнику этого проклятого места должна убираться капо?
— Рабочая сила, как вы её назвали, всем нужна, оберст. Я просто решил выбрать из неё более приятную на вид.
— И поэтому капо?
— Возможно. Понимаете, эта труха, что слоняется у нас под окнами, даже полки протереть не сможет. Да ещё и страшные, как смерть. Хоть какая-то польза. Знаете, я же простой человек с потребностями.
— Охотно не верю. А та труха тоже бы не смогла вытереть пыль, если бы вы её не приносили, так?
— Что, о чем вы?
— Рука, Ворштхер. Когда собираете пыль и грязь отовсюду по ящикам, рука может испачкаться.
Военный взглянул на кисти. На одной из них осело много светлых кусочков.
— Но-но я… Э-это просто игра. Знаете, я…
— Игра, Герр? Вот что, вы подкинули мне отличную идею для отпуска. Фюрер уверен в победе, до меня ему уже нет дела. А я лучше побуду здесь. Те 120 заключенных должны работать, а не участвовать в играх.
— Дерзко, с вашей стороны уж точно. Думаете, что сможете тут пробыть больше дня? Да я…
Спустя пару часов под крики военноначальника на фоне, на запрос об переводе был принят утвердительный ответ. У Герра появился сосед по кабинету.
· — Оживить сможешь?
· — Жизнь за жизнь. По-другому никак.
· — Жребий — хороший выбор. Помоги-ка.
· — Повторяй все слова за мной. Иначе не спасём.