Спина Нимбри выгнулась от желания сделать вдох. В глотке появилось препятствие, от которого девушка, не ожидая, решила избавиться. Кашель выбросил дыхательный ступор. Пепел вылетел из её рта.
— Оказывается, человек, повинный в смерти близкого мне, всё это время сидел со мной в машине, — вдумчиво повторял Стефан:
— Вот откуда приходили письма.
Казетполицея обязаны досматривать. Выход на улицу, вход по окончанию смены. Каждый день. Однако, комнаты заключённых не заключены в такой постоянный дозор. Для солдат это и вовсе форма наказания: кто проиграл в карты или курил дольше положенного шёл проверять, чаще всего заглядывая за соломенную подкладку, именуемую матрасом, и выдвигая убранство имеющихся в камере полок. Попасть на такое мероприятие просто не удавалось, все чем-то заняты. Осбер тоже был занят. Он гулял, закончив работу ещё ночью. Вот и поймал проверку кладовой неслучайно.
Шлем рядового болтался с головой от рутины. Пожелтевшие от уплотнившейся кожи пальцы, привыкшие нажимать только на курок, пролистывали литературную единицу скудной библиотеки. Оберст пробрался вплотную, но солдат и глазом не моргнул.
Пустая трубка в кисти немца давно не была использована по назначению, поэтому Стефан придумал ему новое. Стук дерева по шлему немало перепугал дозорного.
— Нашли что-нибудь? — ехидно спросил Осбер.
— Никак нет, Теуфел-оберст!
— Замечательно. Свободны.
— Есть, — рядовой зашагал как заведённый ключом в спине.
— Стоять.
Армейские сапоги дрогнули от внезапного приказа.
— Книгу отдайте.
Солдат повернулся, из-за шлема показался его взгляд. Подозрительно недовольный, однако верный дисциплине, отдал ручной груз. Пустив каплю пота, рядовой вернулся к прежнему маршруту.
В сомнении любой бы нахмурил брови. С таким видом лица немец открыл полученный предмет.
— Тот самый сборник. Похоже, Йёнде только перед сном читает.
Стефан перевернул до первых описаний. Ничего особенного для бестиария драконов.
— Фафнир-фафнир-фафнир. И правда без крыльев. Даже огня не пускает.
Текст не поражал разнообразием, вся информация вводилась механической печатной машинкой. Некоторые буквы не баловали себя чернилами и были едва читаемыми. Но проблем с ними оберст не ощущал: все буквы по необходимости обвели карандашом. А рядом появились новые.
— «Принимает облик человека. Мне даже встречался один. По первому виду даже и не скажешь, что он опасен.».
Кончик рта напрягся от симпатии, а сам Осбер захлопнул книгу. Время уже призывало к работе. Бумажному параллелепипеду уже оставалось вернуться на место, как вдруг, форзац и обложка не сдержали упавший вниз предмет. Немец поставил книгу на полку и наклонился ближе. Конверт.
Нервы напряглись не от неожиданности, а от дерзости выходки, которую она несла за собой. Коридор к кладовой внезапно кем-то стал занят, о чём говорил стук тяжёлой подошвы. Оберст держался за ручку двери с наружной стороны, а неприемлемое послание, находясь во внутреннем кармане, последовало в уже привычный для её обладателя кабинет.
— "Шкатулка откроется скоро. А ты отправишься к предтечам.", — всплыло на холсте, что лежал в картонной упаковке.
Письмо писали подготовленные люди. Чернила, легко создаваемые в домашних условиях, нельзя увидеть, не подогрев. Однако, Стефан не в первый раз встречался с подобной шифровкой: последний раз она стоила обеих рук его подчинённого. Поэтому, наученный уже навис над бумажкой, слегка освещаемой простой зажигалкой под ней.
— Ты же их читал, — озвучил Падший.
— Да. А откуда ты это знаешь?
— Подполье. Мы находили слабые узлы, не досягающие твоей жестокой дисциплины и распутывали их по своему желанию. Только твой сон не был нам досягаем.
— Но про нас с Йёнде вы не знали.
— Про… Про вас?!
Ночная метель так и клонит в сон. По стеклу бегут ледяные хлопья, расслабляя чернейшее из небесных покрывал. Но сон придёт только в тоске. А еврейская девушка, уж сколько лет скованная в кандалах и сидя в мраморной клетке, не тосковала в ту ночь.
— Что случилось с вашими руками? — ужаснулась Йёнде, держась за руку своего любезного гостя.
Оберст редко снимал с себя перчатки. Сотни оправданий ради простого нежелания.
— Не все, кто меня знал, — нехотя исповедовался Стефан:
— Считали хорошей идеей стать со мной союзниками.
— Вас клеймили!
— В те времена это было обычным делом.
— Как же такую мощь удалось поймать?
Девушка пальцами водила по шрамовым впадинам алой и потрёпанной кожи, но застыла, когда вторая рука Осбера аккуратно прикоснулась к её ладони.
— Меня искренне трогают ваши комплименты, но молю вас… Не тратьтесь на это, если вы боитесь, что без этого последует наказание. Я хоть и чудовище, но не тщеславен.
Эти слова сильным порывом подняли дух молодой уборщицы. Угасающая искорка её искренности снова вышла из своего серого убежища.
— Знаете, — ухмыкнула Йёнде, — даже Ворштхер не получал такого. Он жаждал покорности. А вы… Вам иногда нужно говорить приятные вещи.
— Чтобы поднять мне настроение?
— Чтобы вы любили себя. Возможно, также, как любите заботу.
Часть кузова автомобиля давно приняла очертание немецкого кулака.
— Это была та ночь?! - зрачки Энвила сузились в полной темноте.
— Столовые приборы, лежавшие в кладовке, никогда не использовались. Они будто лежали там назло: вся стрепня для Йёнде употреблялась ей руками. Я решил ей сделать подарок. Оловянная ложка смялась, как пластилин, а на кисти наросла чёрная форма.
— Свеча…
— Она останавливала меня. Думала, что я пострадаю. Но металл плавился, капая мне на ладонь. Я боль даже не помню, слишком много было. Как звали ту суку, которая в меня стреляла?
— Яни.
Оберст не спал, упав с пробитой головой, его держала только невозможность встать. Только кожа на затылке сцепилась с соседским краем, койка согнулась пополам, а в центре матраса остался след от удара. Церемонности были забыли. Если впереди была дверь, после её не было, слетала вместе с петлями.
— А, Теуфел, рад вас видеть! - кладовая насквозь прошилась дырками от сотен пуль, а свет, бьющий из них, озарял подозрительно радостное лицо Герра:
— Повезло вам не видеть вчерашнюю заварушку.
Ворштхер взмыл вверх. Стефан ни разу не замечал, что начальник концлагеря такой низкий в росте, но сейчас, когда кожаные перчатки Осбера держат его над собой, это стало ясно.
— Der Zwerg ist faul, verdammt! ГДЕ ЙЁНДЕ?! - тканевый шеврон и железная плашка оторвались от груди из-за давления.
— Все погибшие отправляются в печь, — неизвестный голос откликнулся позади.
Ворштхер упал, в последний момент схватившись за борта кровати.
— Довольно этого абсурда, оберст.
— Погоны майора такой дерзости не скажут, — тихо кипел гнев в жилах Стефана.
— Смотрели бы лучше вы себе под нос, а не на чужих. Карать нужно на фронте, а не в лагерях! Решили здесь самоуправство устроить?
— Фюрер осведомлён…
— Фюреру насрать на тонкие детали марша. Он упоён гениальностью своих генералов. А вот им же не без разницы, как вести победоносную войну. Я здесь только за одним: вы пресекли черту. Для вас только два выхода. Либо вы дружно запеваете походную песню и отбываете на фронт…
— Либо военный судья расчехлит давно зачесавшийся молоток. Дайте мне сутки.
— У вас 18 часов.
Бровь над правым глазом подскочила вверх. Оперативный взгляд на ситуацию как в шахматной партии просчитал шаги наперёд.
— Жаль, Герр, что приходится так быстро с вами прощаться, — снисходительно и, внезапно, спокойно ответил немец.
Осбер собрался уходить, но ожидавший остановил его ещё на мгновение.
— Это нашли в вашей руке в ту ночь, — майор отдал немцу грубо сплавленное оловянное сердце.
Красный свет от запястья попался во взглядах оставшихся при уходе Теуфела.
До самого вечера все были чем-то заняты. Пробоина в сетке рабицы поспешно заделывалась, как и зарывались ямы от взрывов гранат. Партизаны — редкое явление, но очень едкое. Хаос в одном месте, гармония в другом. От появившейся легкости на душе Ворштхер возжелал чаю. Фарфоровая чашка остывала, стоя на подносе, как вдруг, вместе с вибрациями на коричневатом напитке тишину пробили выстрелы.
— Отличное попадание! Правда, от каски такой просто срикошетит.
С бедра в кисть влетел приписанный пистолет, а офицерские ботинки безрассудно рвались к месту шума.
— А, Герр, решили к нам присоединиться? — насмешливо спросил оберст с туго натянутой радостью.
— Это ещё кто? — Ворштхер мимо ушей провел вопрос Стефана, шокировано уставившись на ещё одну персону:
— Я сказал, кто это?!
— Облегчение вашим трудам, Герр. Позвольте вас познакомить, — немец держал гостя за плечо и подводил ближе к пришедшему.
Высокий рост не скрывал крепчайшей атлетичной фигуры. Военная форма только подчёркивала визуальную прочность. Но начальника смущало другое. Лицо скрывалось за десятком заворотов чёрного и толстого бинта.
— Знакомтесь, Йимтруда.
— О-о-ч-чень приятно позна…
Теперь в жизни немецкого командира сердце наполнялось в ужас не только при виде своей матери. Такой угрозы от женщины он не чувствовал никогда.
— Зачем она здесь, Теуфел?
— Меня больше не будет рядом, так что я попросил её помочь вам. И в уборке тоже.
— Она… Не опасна?
— Клянусь богом.
Падший поторопил рассказ. Уж сильно не нравился ему такой развёрнутый подход Осберта.
— Ты его не убил?
— Гниду раздовили сапогом. И только след металлического подарка остался на его черепе. Йимтруда… Йёнде отомстила.
— Этого же хочешь ты?
— Перемирие и Пактум. Не было бы хотя бы одного, нашей «дружбе» не было бы и начала.
— Так в чём же моя вина? Тот, кто и умер в том лагере, кто надругался над твоей любовью и был всему виной.
— Не он её убил. Вы пришли её убить.
— Стефан… Мы хотели её спасти.
— Да? Как же? К каким «предтечам» вы хотели её отправить? К умершему отцу?
— Магдалина тогда была жива.
В горле Праха ёкнуло что-то.
— Мы хотели взять Йёнде к Магдалине. Но тогда пришлось открыть огонь.
Зубы едва позволили выдавить Стефану слово:
— При-чина…
— Ты. Свеча была сигналом к атаке.
Осберт покинул вагон.