Дятел ощутил на своём личике дуновение холодного утреннего ветра. Дела по дому сделали вчерашней ночью, а крепкий сон прошёл на краю единственного мягкого места здесь. Птицу смутило, ведь сквозняку в закрытой наглухо комнате неоткуда взяться. Оказалось, что ни окон вокруг, ни дверного проёма, просто не было. Опять пустые и состарившиеся стены без признаков жизни.
Школьница качнула бровью и прижала губы. По её левое плечо мягкие подушки всё ещё гнулись. Ладошка упала на пустоту, где в лежачем положении могли находиться бёдра. Хрясь! Девчонку ударило по руке за попытку прикоснуться. Свет и тепло озарило дом.
— Мне понравился этот шёлк на ощупь.
— Раз ты не уходишь, помолчи хотя бы.
Когда хочешь избавиться от сожителя на мимолётные мгновения, заставь его работать. Помыть посуду месячной грязности, вычистить потолок от гирлянд паутины и много другое. Дятел полон энергии, она готова на всё, лишь бы угодить своей знакомой. А девушка только и делает, что смотрит в точку бесполезных созерцаний.
— Что ты любишь? — спросила школьница, сметая пепел прокуренных сигарет.
— Не люблю навязчивые вопросы.
Девчонка неуклюже выронила совок из рук, просыпав пепел на себя.
— Они также налипают, залезают в неуютные места и от них хочется в душ. А люблю я чистоту, — на глуповатый вид блеснула ехидная улыбка.
Дятел откинул совок:
— Почему ты такая закрытая?!
— Вкус картона из-под пиццы. Открытость каждому может принести дерьма в твой магазинчик. Может быть, я предложу тебе что-то получше моих душевных излияний?
Школьница надула губы, связав предплечья крестиком.
— У меня душа нет, зато есть корыто. И лучше, когда тебя с него моет другой.
Мочалка бухла от пены и воды, струйками сбивая налипшую грязь.
— Почему ты не повела меня на реку?
— Вода ледяная. А здесь по близости есть кипяток, — девушка в прихватках слила полную кастрюлю под ноги дятла.
— Ай-ай-ай!
— Уж лучше так. Не кричи, она быстро остынет на улице.
— Ты не боишься, что я заболею, купаясь не внутри дома?
— У такой птички, как ты, температура тела выше, чем у любого из людей. Ты сейчас и не чувствуешь мороза.
— Знаешь нас изнутри?
— Уж лучше так, чем пялиться на вас снаружи, как ты этого жаждешь. Спиной поворачивайся.
Девчонка грустно вздыхала какое-то время.
— А ты тоже моешься тут, когда холодно?
— Мне не страшно обмёрзнуть.
— То, как ты забирала тепло… А ты умеешь его приносить?
— Что, прости?
— Ты прятала от меня тепло и приносила холод. Ты умеешь делать наоборот?
— Я не обогреватель. Всё, что ты чувствовала, было только твоими чувствами.
— Ну, такое каждый сезон увидишь. Вот если бы что-то необычное.
— Теперь пытаешься взять на слабо. Нет, дорогуша, необычного ты не увидишь.
— Эй! Но я хочу увидеть, что ты умеешь.
— А ещё переспать со мной. Скажи, все птицы — извращенцы?
— Я перестану даже думать об этом, правда! Только покажи что-нибудь.
— Вкус метана. Чую это мне аукнется.
— Пожалуйста-пожалуйста.
— Вспомни своё прошлое.
— Далёкое?
— Приятное.
Девчонка сомкнула веки и с усилием начала думать.
— Ты бы глаза открыла.
— А, точ…
Голая стояла на хвойной ветке, качавшаяся на весу. Ранний вечер стал поздней ночью.
— Не может быть, ой! - гром испугал птичку, обернувшуюся в другую форму.
Яркая вспышка летело высоко, выше чем летает дятел, чтобы разбиться с грохотом. Вдалеке пестрил фейерверк, красивый и зазывающий. Приятным воспоминанием школьницы стала её причина вернуться в этот гремящий мир. Вдруг, в глубины памяти пробился голос, подобный глухому отзвуку в забитом от воды ухе:
— Хватит.
Искра зависла, а иллюзия вокруг потянулась за ней. Внезапно, даже иллюзия смогла соприкоснуться с реальностью. Летящие вперёд ёлки царапали крылья маленькой птички, срывая её крылышки. Секунда, темнота и дятел вернулся, немного поранившись.
Девчонка плюхнулась в корыто, брызнув водой и сжимая свои плечи. Капельки крови падали на мыльные пузыри.
— Чем дольше ты внутри своих мыслей, тем сильнее мысли цепляются за тебя. Извини меня, я не знаю, когда это перестаёт быть безболезненным.
— Т-ты же могла вернуть меня раньше, — дрожала школьница.
— Тебе было приятнее на ветке, чем в корыте.
От неловкости тема разговора поменялась.
— А с собой ты так умеешь делать?
— К несчастью да.
— Почему к несчастью?
— Я не всегда могу это остановить или делать приятным. Когда устаёшь, вкус угля, когда дурно, вкус резины, и когда…
Девушка напрягла руки, опёртые на деревянные края. Капли тёплой воды потекли по бледной коже. Девчонка положила на её пальцы свою ладошку.
— Эй. Всё хорошо. Дыши.
Грудь весьма опытного типажа дёргалась, как осиновый лист. Но напряжение спадало от кампании.
— Подними на меня глаза, пожалуйста. Мне нужно понять.
Короткая причёска не скрывала нервы лица. Зрачки пульсировали, вторя телу.
— Расскажи мне.
— Вкус снега. Когда открываешься.
Дятла замело. Крылья прорылись сквозь сугроб. Стояла непроглядная метель. Однако, шум от вихря не забивался в уши. Только детские стоны по близости, а может везде.
Птица и не заметила сразу заброшенные хижины. Намного старше лестного домика и другие по внешности, чужие из далёких мест. Одна такая стояла на вбитых в землю брёвнах, оставляя под нею много пустого пространства. Звуки доносились оттуда.
Подлетев ближе, дятел стал слышать кроме хныка ещё кое-что. Слова, одни и те же, пульсирующие, как в её воспоминаниях, но намного громче.
— Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды. Вкус еды, — не умалял голос.
Завёрнутый в лоскуты шерсти и ткани на снегу скрючился ребёнок. Такого укрытия не хватало, чтобы согреться, оно было слишком тонким. Поэтому птице заметились странные выступы, идущие вдоль спины.
Изголодавшая нуждалась в помощи, но здесь никого для неё не было. Её будто забыли или бросили. И она это понимала.
Детское горло подбивал кашель, который не хотелось выпускать. Смирение росло и утягивало. Глаза смыкались, переставая видеть всё, как есть. В этот момент, перед ней возник тёмный силуэт.
Потрескавшиеся чернотой губы, лохмотья не начинавшиеся и не заканчивающиеся. Он что-то ей говорил, но кроме голода ничего не было слышно.
Ребёнок терялся в видениях. Силуэт пропадал, а на виду появлялось хоть что-то съедобное. Ветка хвои. Листва. Ягоды. Как вдруг, иллюзии, как думала маленькая, стали обращаться в реальность.
Из снега, плавя его и пачкая чернотой, выползли руки. Жадно рвясь вперёд, их пальцы гребли по земле. Через мгновение, они уже схватились за выступы. Глаза снова увидели силуэт. Зрачки молили о помощи. О любой помощи. Даже в долг.
Вихрь усилился, ровной полосой пробежав мимо. Параллельно спине, невидимое лезвие срезало то единственное, за что вцепились в ребёнка. Руки вернулись под землю, забрав этот трофей.
Что это были за выступы, дятел предположить не мог. Даже хлынувшая кровь не добавляла догадок. Алая только несла памятную боль.
Силуэт исчез насовсем, на горизонте загорелся свет. Подобный рассвету, но крупнее и тусклее. Птица знала, что была вне дома, поэтому и удивилась, увидя коридор, окроплённый теплотой. Лучики, бьющие из окна, перекрывало что-то стоящее перед ним. Знакомая форма дала о себе знать. Огромные и густые крылья. Они не двигались и не качали перьями, не смотря на ветер. Видение показывало спокойный домашний кров. Но мысли только нагоняли страх.
— Вкус смерти…
Кровь таилась за крылатой фигурой. Кровь на стенах, кровь полу. И испачканные в ней перья о чём-то говорили. Произошедшее глубоко отложилось в сердце ребёнка.
Внезапно, чернота позади появилась снова. Тельце тащило по углублявшемуся снегу. Дятел снова посмотрел в коридор. Крылья приближались.
— Эй! Выпусти меня отсюда! Ты меня слышишь?
Попытки докричаться до пустоты не утешали. Фигура росла, затмевая округу. Прятаться было некуда.
— Нет-нет, так нельзя! Успокойся, тебе нужно успокоиться, слышишь?!
Ветер рос, тьма сгущалась. Фигура уже нависла над хижиной.
— Помоги, — шепнула птица, отвернувшись.
Снег вернулся в дерево. Маленькие ножки дятла успокоили, почуяв изменения. Однако, бояться было чего.
Мыльная вода корыта окрасилась в кровавый от всплесков крови. Девушка упала от обилия рванных порезов. Листва не успела её поймать. Опалённое крыло, некогда бывшее белым, мягким гамаком держало пострадавшую.
— Здравствуй, Элоиза, — ответила фигура, пришедшая из иллюзии в реальность.