Рауд Орнсон был вспыльчив, порывист, груб и никогда не брезговал хорошим мордобоем. Он и сам прекрасно знал о том, что временами бывает невыносим, но если на родине с его характером все как-то смирились, то хидьясские наемники этого терпеть не желали. Доходило даже до того, что Флавио со своими дружками просто запирал его в каюте, чтобы гвойнец не лез с замечаниями и поучениями к капитану этого корыта.
Рауд тщетно пытался убедить их, что если он возьмет командование судном, они доберутся до места в два раза быстрее. Плюгавый капитанчик, который вел эту развалюху на восток, осторожничал, как баба, давал огромные крюки, огибая скалы, между которыми спокойно прошло бы два таких корабля! Это доводило Рауда до бешенства, поэтому, когда на горизонте наконец-то показалась земля, он был счастлив, как дитя.
Он уже знал, что это за место — на востоке от Кирации находился только монастырь Двух Лиц. Остров, на котором он располагался, был чем-то наподобие святыни — говорят, именно здесь Этида вымолила у богов свое ветувьярское естество. Говоря по правде, Рауд и сам сейчас бы не отказался “помолиться” здесь с какой-нибудь красоткой наподобие королевы из легенды — но вряд ли в монастыре сыщется хоть одна приличная баба. Если они вообще здесь есть…
Когда они причалили к монастырю, Рауд не поверил своим глазам. До этого дня он думал, что его трудно удивить, но ордену Двух Лиц это как-то удалось.
На пристани — пусть и сравнительно небольшой — копошились самые обыкновенные на вид люди. Были среди них грузчики и торговцы, хотя чаще на глаза все-таки попадались монахи в длинных темно-серых одеяниях и глубоких капюшонах. Но впереди, на возвышении, путников ждали ворота высотой с дядюшкин дом в ка-Гвойне, высеченные из цельного камня и украшенные фигурами кораблей и воинов. Вершину ворот, естественно, венчала статуя королевы Этиды — прекрасной девы с длинными развевающимися волосами и воздетыми к небу руками.
Сойдя по трапу на твердую землю, Рауд огляделся по сторонам. Напомнили о себе застарелые мыслишки о побеге, но они вновь оказались некстати — куда он денется от наемников на острове? Правильно, никуда. А корабль ему все равно никак не достать без денег…
Что-то гогоча на своем языке, наемники двинулись к воротам, и Рауд, лишь напоследок обернувшись на корабль и окинув взглядом тот сброд, что был ему экипажем, двинулся за ними.
За воротами их ждал не просто монастырь, а целый город с приземистыми домишками и узкими улицами, на которых даже в разгар дня было так тихо, что они казались спящими.
Впрочем, чего Рауд хотел от монахов? Здесь, небось, даже ни одного борделя нет, пусть и самого захудалого…
Улицы неизбежно вели к сердцу монастыря — странного вида замку, построенному на скале. Он не казался таким уж враждебным и мрачным — солнце и ветры отшлифовали его стены, а бойницами на стенах наверняка ни разу не пользовались. Да и кому могло понадобиться брать монастырь?
Рауд сразу понял, что именно туда хидьяссцы и держат путь, но то, что они могли работать на главу ордена — Геллиуса, если Рауд не путал имя — казалось странным. Разве церковники приветствуют убийства?
Капитан всегда был далек от орденских дел — он вообще не понимал, зачем дядюшка ввязался во все эти игры с богами. У гвойнцев был один настоящий бог, и имя ему — война. Все остальные — просто вымысел королей и церковников, чтобы водить простой народ за нос.
Не отрывая взгляда от громадины замка впереди, Рауд спокойно шел вслед за наемниками. Вскоре они принялись подниматься по длинной узкой лестнице, выдолбленной прямо в скале. Это оказалось сложнее, чем капитан думал — камни кое-где потрескались и раскрошились, ноги так и норовили соскользнуть и свалить тебя вниз, сбивая до кучи всех, кто шел позади.
Поднимались они, как Рауду показалось, целую вечность, но на деле прошло не так много времени — солнце на небе почти не сдвинулось. Они прошли по узкому мосту через заросшие мхом низкие ворота и оказались на открытой площадке, откуда открывался вид на город внизу. Отсюда он был похож на начерченную углем схему, кое-где раскрашенную блеклым желто-коричневым цветом пожухлой осенней травы.
Здесь их и ждал невысокий пожилой человечек с абсолютно седой головой, но не слишком морщинистым лицом. Он казался еще вполне бодрым и не производил впечатление безумного фанатика — по крайней мере, на вид. Должно быть, это и был тот самый Геллиус, хотя Рауд почему-то представлял его иначе.
— Рад видеть вас в этих стенах, сыны мои, — Широко улыбнулся он, гостеприимно разведя руки в стороны, — Боги дали вам сил пройти этот путь, но послали ли они вам успех?
Рауд опешил. Старик говорил на эделосском. Но Геллиус — кирациец!
Вывод напрашивался только один — это был не Геллиус. Это вообще не человек из ордена Двух Лиц. Рауд повнимательнее посмотрел на его рясу — не в таких ли ходили церковники, которых дядюшка развел в Гвойне? То-то и оно, что в таких…
Но какого черта священник из ордена Истинного Лика забыл здесь, в монастыре Двух Лиц? Дружбу эти ордена уж точно не водили, а это означало только то, что монастырь был захвачен эделоссцами.
Вот только знали ли об этом кирацийцы на большой земле?
Флавио со смиренным видом вышел вперед, стянул с головы капюшон, склонил голову и поцеловал протянутую руку церковника.
— Послали, великий. Мы доставили вам свиток в целости и сохранности.
“Великий!” — спохватился Рауд. Черт возьми, так это Нэриус! Капитан едва не рассмеялся в голос — он привел свиток прямиком к тому, от кого пообещал его уберечь. Это походило на спланированную дядюшкой шутку, но Рауд знал, что Торгир здесь не при чем.
Картина потихоньку начинала складываться у капитана в голове — Нэриус расколол орден, украв свиток, упустил его, и тот попал к камарилам. Тогда глава ордена нанял кого-то потолковей, чтобы они вернули ему утраченный артефакт, и так вышло, что хидьяссцы разгадали камарильский план только в Талааре, когда он уже был у Рауда. Вопросом оставалось только то, на кой черт Нэриусу ждать их здесь, в чужом монастыре и чужом королевстве, но тут уж Рауд со своим скудным умишком гадать не брался. Он надеялся, что поймет это позже, когда узнает, для чего вообще этот свиток так нужен.
— Вы подоспели точно в срок, — Возвышенно сказал Нэриус, — Избранная уже ждет…
Рауду показалось, что он попал в какой-то безумный сон. Что еще за “избранная”? Неужели он действительно очутился у к каких-то фанатиков?
Флавио с готовностью кивнул и повернулся к своим наемникам. Рауд не ожидал, что он ни с того ни с сего посмотрит на него.
— С нами прибыл адмирал Орнсон из Гвойна, — Южанин указал Нэриусу на него, — Если бы не он, мы бы не заполучили свиток.
Рауд услышал, как позади него наемники о чем-то зашептались, но виду не подал. Ему и самому вдруг стало интересно, с чего бы Флавио выставлять его перед Нэриусом в лучшем свете? К тому же, еще и адмиралом, которым он никогда не являлся…
Поняв, что нужно что-то сделать, Рауд подошел к церковнику, склонил голову и прижался губами к протянутой ухоженной руке.
— Отрадно, что Свободный Остров Гвойн выбрал праведную сторону, — Нэриус говорил как праведник, но во взгляде его не было ничего светлого и смиренного. Одна лишь железная хватка.
Глава ордена окинул наемников взглядом и пригласил пройти внутрь. Южане двинулись за ним, но как только они прошли, Рауд дернул Флавио за рукав:
— Зачем ты солгал ему про меня? Твоим ребятам это не понравилось.
Южанин лишь улыбнулся, обнажив зубы со слегка длинноватыми клыками:
— Я нье знаю, как они обращаются с пльенниками. Я решил, что тьебе лучше быть гостьем здесь.
Не сказав больше ни слова, он решил догнать своих товарищей. Удивленный внезапной доброжелательностью наемника, Рауд с какой-то растерянностью последовал за ним.
Внутри замок оказался поистине огромным. Снизу его можно было увидеть только с одной стороны, а потому капитан удивился, когда попал в длинный коридор с таким количеством лестниц и дверей, что их нельзя было сосчитать. Здесь, как и в любом другом замке, было сыро и прохладно, на стенах коптили факелы, а из небольших, закрытых витражами окон едва-едва пробивался дневной свет.
Нэриус повел их наверх по широкой лестнице мимо увешанных гобеленами стен. Как ни странно, здесь почти не было монахов, хотя в представлении Рауда они должны были встречаться им на каждом углу. Впрочем, откуда ему знать, как здесь все было до прихода эделоссцев?
Они добрались до большого зала, предназначенного, судя по всему, для редких визитов короля — здесь, среди толстых резных колонн, на возвышении стоял трон, но Рауда удивило не это, а то, что он не пустовал. Сидя в роскошном кресле, их одиноко дожидалась молодая женщина.
Заметив Нэриуса, она медленно поднялась со своего места и спустилась к гостям. Рауд тут же забрал свои мысли об уродливых здешних бабах назад — эта, была, конечно, немного худа на его вкус, но все же довольно хороша. Все в ней — и одежда, и плавность движений — говорило о знатности и воспитании, но у капитана не было никаких догадок, кем могла оказаться эта загадочная особа.
Она подошла ближе, и теперь Рауд мог разглядеть изысканные серьги у нее в ушах и подвеску на изящной шее. Темные, почти черные ее волосы были распущены, но даже не доставали до плеч — это что же, у здешних дам такая мода? Гвойнские девицы никогда не позволяли себе отрезать косу — с ней же в разы красивее — но эту незнакомку это ни капельки не портило.
— Я рада видеть вас всех здесь, — Заговорила она на кирацийском, хотя лицо ее при этом не выражало никакой радости. Да, она была красива — но в то же время казалась холодной и надменной.
Это ведь ее Нэриус назвал избранной? Рауду не слишком хотелось верить церковнику, но незнакомка действительно производила впечатление если не ведьмы, то хотя бы стервы…
При этом Рауд совершенно ее не боялся и не собирался избегать. Высокая, стройная, темноволосая — гвойнские простушки не годились ей и в подметки.
— Мы доставили свиток, госпожа, — Флавио склонился перед ней и вытащил из-за пазухи злополучный пергамент. Это же надо — гордый наемник готов плясать перед женщиной на задних лапках! Что-то подсказывало Рауду, что дело не только в деньгах — видимо, не на него одного незнакомка производила сильное впечатление.
Или это сказывалось долгое пребывание без женщин?
Красавица наконец позволила себе улыбнуться, приняв свиток из рук Флавио. Интересно, как она собиралась хоть что-то в нем разобрать?
Что ж, даже если она ничего не поняла в многочисленных черточках и палочках, то виду не подала — свернув свиток, она оглядела всех наемников и взглядом остановилась на Рауде.
— А ваше лицо мне незнакомо… — Склонила голову незнакомка.
— Я Рауд Орнсон, гвойнский моряк, — Неожиданно для самого себя выпалил капитан.
— Надо же… — Задумчиво протянула красавица, — И как вам Кирация?
— Весьма… красиво.
Томно прикрыв глаза, незнакомка улыбнулась. Рауд ждал, что она все-таки назовет ему свое имя, но женщина ничего больше не сказала. Отвернувшись от Рауда, она вновь посмотрела на стоящих строем южан и объявила:
— Отныне вы будете моей охраной. Совсем скоро здесь будут люди, которые могут оказаться не слишком… доброжелательны ко мне. Вы должны защищать меня от них.
Флавио, покорно, словно верный пес, склонил голову:
— Будет исполнено, госпожа.
Мгновенно позабыв о наемниках, незнакомка вновь посмотрела на Рауда:
— А вы, господин Орнсон, будете моим гостем.
*
Ремора чувствовала себя отвратительно. В последний раз она плавала на корабле так давно, что успела забыть о своей морской болезни. Это плавание казалось ей вечностью, но на душе было противно все-таки не из-за этого.
Она не знала, что будет дальше. Во что их с Тейвоном втянул Лукеллес, загнав на этот корабль? У Реморы было нехорошее предчувствие, постоянно вспоминались слова Эйдена о том, что за мятежом и его предводителем стоит что-то большее. Принцесса боялась, что им предстоит лицом к лицу столкнуться с этой силой, и вряд ли они одержат победу в этой схватке.
Как не одержал Эйден. Когда Ремора узнала, что он натворил, она несколько раз прокляла саму себя за эту наивную идею. Дура! Неужели она не могла догадаться, что Лукеллес перевернет все с ног на голову!? Теперь Престон был мертв, а Эйден из предателя фальшивого сделался настоящим. Ремора не спрашивала напрямую, но понимала, что для Тейвона он тоже умер на том эшафоте, вместе с адмиралом.
Этот мир совершенно обезумел. Сошли с ума даже те, на чей разум принцесса привыкла полагаться — тот же Джеррет! Да, Ремора всю жизнь считала его импульсивным и взбалмошным, но какие-никакие мозги у него все-таки были, иначе как бы он одержал столько побед на море? И все же разум его куда-то подевался, когда ему в голову пришло тащить за собой эту странную девицу из Эделосса. И все бы ничего — чем бы дитя не тешилось! — но ведь он повесил ее на шею Тейвону, а брат в свою очередь — на Ремору.
— Джеррет поклялся этой девчонке, что защитит ее, — Сказал ей Тейвон перед отплытием, — Возьми ее к себе. Как служанку.
— Джеррет, а не ты, — Возразила Ремора, — Какое тебе до нее дело?
— Иногда нам приходится отвечать за поступки наших ветувьяров, — Пожал плечами брат.
Ремора никогда не могла отказать Тейвону, даже если он просил за свое рыжее недоразумение. Как придворной даме ей было разрешено взять с собой одну служанку, и вместо верной и преданной Леды пришлось сделать выбор в пользу незнакомки по имени Селин.
До того, как Ремора увидела девчонку, она не сомневалась, что она — очередная игрушка Джеррета, мимолетное развлечение, про которое он забудет через несколько месяцев, но потом, когда “новая служанка” вошла в ее покои, принцесса окончательно убедилась в том, что адмирал, должно быть, действительно рехнулся.
Костлявая, маленькая, бледная, да еще и в каких-то мальчишеских обносках — она напоминала выцветшую моль с огромными глазами. Нет, у Джеррета определенно не могло ничего с ней быть — в свои любовницы адмирал неизменно выбирал только писаных красавиц, а этой девице до них было как до луны пешком. Тогда зачем он потащил ее за собой и обязал спасать от любой опасности?
Мало того, Селин оказалась еще и недотепой, каких поискать. У нее валилось из рук буквально все — она не могла даже разобраться со шнуровкой на платье, и это злило Ремору даже больше, чем злополучная морская болезнь.
На корабле Лукеллеса девчонка жила с принцессой в одной каюте, и единственное, что по-настоящему радовало Ремору — это то, что большую часть времени она ее практически не замечала. Селин постоянно молчала и не требовала к себе никакого внимания. В этом плане она была, конечно, лучше извечной сплетницы Леды.
Радовало Ремору и то, что их плавание совсем скоро подойдет к концу — несколько дней назад Тейвон разузнал, что они направляются на восток, в монастырь Двух Лиц, хотя что там забыл Лукеллес, оставалось загадкой. Принцессу все сильнее терзало чувство тревоги, словно опасность витала в воздухе совсем рядом, а она все никак не могла ее обнаружить.
Каюта, выделенная Реморе, тоже успела опостылеть — здесь все время было душно и тесно, хотя кроме сундука для вещей, стола, стула и прибитой к стене койки здесь не было ничего. Селин и вовсе вынуждена была спать на полу, положив матрас прямо на доски, но девчонка не жаловалась, что тоже радовало принцессу — от чужого нытья она бы точно бросилась за борт.
Раздался стук в дверь, и Ремора приготовилась к худшему — ведь кого, если не Лукеллеса, могли принести сюда черти? Но когда Селин открыла дверь, на пороге оказался Тейвон. Ремора едва не бросилась в объятия брата — так сильно она сейчас в нем нуждалась.
— Как ты прошел? — Принцесса вскочила со своего места. Она сидела прямо на постели, потому что единственный стул был предоставлен Селин, — Охрана тебя не заметила?
За все время им удалось поговорить наедине всего пару раз — и то, украдкой и урывками, прячась от гвардейцев Лукеллеса.
— Никого не было, — Объяснил брат, — Видимо, готовятся причаливать.
Селин собиралась уступить ему свой стул, но Тейвон устроился на столе, сильно напомнив своего ветувьяра. Девчонка тем временем вернулась на место, приняв отстраненный, задумчивый вид.
— Я долго думал, как поговорить с тобой об этом… — Начал Тейвон, — Если ты не захочешь, мы просто закроем эту тему…
Ремора вопросительно вздернула бровь.
— Лукеллес требовал от меня отречения, — Выдохнул брат, — За жизнь Престона.
Спрашивать, что он ответил, не имело смысла. Престон был мертв.
— Я думаю, он попытается еще раз. И на кону будешь уже ты, — Тейвон пристально посмотрел сестре в глаза.
Тут нечего было даже думать.
— Ты знаешь, что ему ответить, — Сухо улыбнулась Ремора.
— Ты с ума сошла? Я не позволю ему убить тебя.
— Но позволишь забрать Кирацию? — Парировала принцесса, — Я была о тебе лучшего мнения, братец…
Тейвон потупил голову. Временами он до сих пор казался сущим ребенком. По крайней мере сейчас Ремора видела перед собой не короля, а потерянного принца, которым он был двадцать лет назад. Но тогда они нашли выход. И сейчас найдут…
— Чтобы противостоять ему, тебе понадобится вся твоя воля, — Холодно изрекла Ремора, — Но на то и король. Нужно уметь принимать волевые решения.
— И что мне это даст? — Дернулся Тейвон, — Кирация уже у него в руках!
— Только Анкален. Народ считает королем тебя, а не его.
— Ты этого не знаешь, — Покачал головой брат.
— То, что строилось веками, нельзя разрушить за месяц. Кастиллоны — прирожденные короли. Так докажи всем это!
Ремора внезапно замолкла, вспомнив, как говорила нечто подобное Эйдену. И что из этого вышло? Она сделала только хуже.
Может, Тейвон был прав, и им действительно следовало сдаться? Лукеллес отпустит их с миром, и все эти мучения закончатся. Пусть у Кирации будет новый король, если народ этого так хочет!
Но народ этого не хотел. Этого хотели зарвавшиеся мрази вроде Лукеллеса. С ними жизнь простых людей не станет лучше.
Вместе с этим Ремора поняла еще кое-что:
— Он не сдержит свое слово. Даже если ты подпишешь отречение, он убьет всех нас. Потому что живыми мы будем для него опасны.
— И что же ты предлагаешь? — Тейвон казался усталым и отчаявшимся. У Реморы уже начало складываться впечатление, что все мужчины вокруг нее вдруг позабыли о том, что они мужчины, а не плаксивые барышни.
— Сопротивляться. Это все, что мы можем, — Ремора посмотрела в окно, где на горизонте уже появились очертания монастыря, — Еще неизвестно, с чем нам придется столкнуться впереди.
*
Монастырь Двух Лиц был одним из древнейших мест в Кирации. Когда возводили центральный замок, Анкален еще был ничем не примечательной рыбацкой деревней. Прошли сотни лет, а монастырь до сих пор поражал воображение.
Тейвон не был на острове лет пятнадцать, и за эти годы здесь не изменилось ничего — даже деревья, казалось, не подросли ни на сантиметр. Единственное, что казалось другим, неправильным — это число монахов на улицах. Их стало гораздо меньше, словно монастырь поразила какая-то страшная хворь, забравшая жизни большинства его обитателей.
Ремора не зря говорила о плохом предчувствии — Тейвон тоже знал, что впереди их не ждет ничего хорошего. Трясясь в одной карете с Лукеллесом, он почти не выглядывал в окошко, исступленно уставившись в одну точку.
Он никогда не чувствовал себя столь неуверенно, казалось, из-под ног ушла твердая почва, и Тейвону предстояло преодолевать дальнейший путь, ступая по воде. А все вокруг только и делали, что смотрели на него, не в силах помочь, пока он не знал даже, что будет в следующую секунду.
Как поступил бы на его месте Джеррет? Кто-кто, а он-то должен знать, как выбираться из безвыходных ситуаций. Вот только спросить об этом теперь некого — Престона казнили, и случилось это по вине Тейвона.
После отказа подписать отречение Лукеллес перестал с ним церемониться. К Тейвону приставили постоянную охрану, набранную из людей, которых он видел впервые — а значит, на их помощь можно было не рассчитывать. Он стал пленником нового короля, но Лукеллес, видимо, решил, что предоставил своему узнику слишком много комфорта, а потому решил дополнить постоянную слежку еще и собственным обществом. Торгаш каждый день приглашал Тейвона на ужин, а сейчас и вовсе изъявил желание ехать с ним в одной карете. Руки Тейвону перед этим предусмотрительно связали, чтобы он не попытался напасть на Его Величество, даже не имея при себе никакого оружия. Это походило на высшую издевку — Лукеллес насмехался над ним, как мог, и сейчас, очевидно, решил продолжить.
— Такая красота вокруг, а ты невесел… Зря!
Тейвон не выдержал.
— Какого черта ты притащил нас сюда!? — Рявкнул он.
Мерзкий свин расплылся в улыбке:
— Как же..? В гости! Вас с сестрицей здесь давно ждут.
— Кто?
— Ох, а этого я не скажу… Скоро сам увидишь.
Хихикнув себе под нос, Лукеллес понял, что на беседу Тейвон совершенно не настроен, а потому решил заткнуться. Они ехали молча до самого подвесного моста, и за это время Тейвон успел перебрать в голове все возможные варианты того, кто мог ждать их с Реморой здесь.
Неужели предателем оказался Геллиус? Теперь, после того, как Эйден у него на глазах казнил Престона, Тейвон мог поверить во что угодно. Он не понимал, за что боги решили наказать его такими испытаниями. Весь мир был против него, и Тейвон ничего не мог с этим поделать — кроме Реморы у него никого не осталось, но и она ничем не могла помочь.
Карета вкатилась во внутренний двор монастыря только с заходом солнца. Едва Тейвон покинул ее, как его со всех сторон окружила стража. Спасибо хоть, что руки развязали! Неужели он и вправду производил впечатление настолько опасного человека?
На самом деле ни фехтование, ни простая борьба никогда не давались Тейвону и вполовину так же хорошо, как Джеррету (по крайней мере, так говорили учителя). Он всегда был более успешен в стихосложении, истории и естественных науках, хотя сейчас с радостью обменял бы все эти знания на ловкость, выносливость и хорошее обращение со шпагой.
Казалось, в тот момент ярость полностью затмила Тейвону взор. Он так и не увидел Ремору, что должна была подъехать следом, и когда Лукеллес наконец-то вытащил свое шарообразное тело из кареты, они тут же двинулись к широким парадным дверям, распахнутым настежь.
Тейвон ожидал встретить Геллиуса, но праведника-предателя нигде не было видно. Вместо него нового короля и его пленника встречали какие-то монахи и слуги. Они указали гостям подниматься наверх, к парадному тронному залу, которым пользовались, кажется, всего пару раз за всю историю Кирации.
Все убранство здесь было каменным и буквально кричало о собственной древности, но одновременно с ней и о какой-то неподвластной времени красоте. Тейвон шел мимо зажженных факелов и освещенных ими барельефов с изображениями великих королей-ветувьяров, думая о том, каким все-таки никчемным оказалось его правление.
Вместо великого короля он оказался слабаком и трусом, охваченным вечными сомнениями и нерешительностью. В нем не было ни силы, ни мудрости — и за это он поплатился восстанием и Лукеллесом на троне.
Парадный зал сиял огнями свеч и факелов — даже вечером здесь было почти так же светло, как днем. Лукеллес так медленно катился по коридору, что ему хотелось поддать пинка для скорости, но когда они все-таки прошли через широкие двустворчатые двери, Тейвон опешил.
На троне, окруженная свитой, состоящих из высоких смуглых мужчин в темных одеждах и короткого старика в бордовой рясе, гордо восседала ожидавшая их женщина с остриженными чуть выше плеч темными волосами…
…которая была умершей более полугода назад Ингердой Пашелл.