Джеррет скучал по океану. Даже за то недолгое время, пока он возвращался в Анкален из Двисета и ехал сюда, в главный портовый город Кирации.
Ему всегда казалось, что на суше он находится не на своем месте, хоть здесь был и комфорт, и роскошь, и женщины. Твердая земля была для Джеррета перевалочным пунктом, не более того, а жил, по-настоящему жил, он только в море.
Наверное, потому Джеррет и погнал своего коня еще быстрее, завидев Кир-Ист на горизонте. С этим городом его связывало нечто гораздо большее, чем “Королева Этида” — здесь он нашел себя.
Лет сорок назад отец взял его с собой на смотр королевского флота, и с тех пор Джеррет не помнил дня, когда бы он не грезил обо всех этих кораблях, парусах, мачтах, орудиях. Тейвон, вероятно, мечтал о чем-то другом — может, даже, о короне, но Джеррету все эти царственные штуки никогда не нравились.
С морем было проще.
И он знал, что рожден для моря.
Залитый солнцем город простирался внизу, издалека похожий на начерченную картинку — такие схемы в детстве показывали Джеррету учителя, вдалбливая в бестолковую рыжую голову основы геометрии.
Где-то там, вдалеке, на волнах покачивалась “Королева Этида” — корабль, без которого Джеррет не представлял самого себя и не знал, получилось ли из него вообще что-нибудь.
Он покосился на Престона, что ехал справа. Вот он смог бы найти себя в чем угодно, а Джеррет… Принц из него никогда не получался, король бы тем более не удался, так что без моря он бы наверняка пропал.
— Что-то ты уныл, дружище, — Напомнил о себе доселе молчавший друг.
— Задумался, — Посмотрел на него Джеррет, — Давненько здесь не был.
— Я тоже… Все юга да юга. Пора уже и северянами заняться!
Джеррет надеялся, что “занятие” это окажется недолгим — как-никак пребывать в этом своем обличье он мог не больше пяти месяцев, а дальше топтать землю вновь наступала очередь Тейвона. Впрочем, тех, кого не добьет он, домучает Престон, в этом он всегда был мастером.
— Говорят, они резвые ребята. У себя там никому спуску не дают, — Вновь заговорил Престон, приблизив коня вплотную к жеребцу Джеррета.
— Слышали, — Отозвался адмирал, — Проверим.
Город раскрывал перед ними свои объятия — миновав высоченные кованые ворота, Джеррет в компании Престона и нескольких солдат выехали на одну из торговых площадей, где бурлила поистине столичная жизнь. Такую суету даже в Анкалене нечасто увидишь!
Тут и там раздавались зычные голоса торгашей и заунывные песни уличных музыкантов — они перебивали друг друга, не позволяя понять, ни что продается в лавке Кухиса, ни о ком же там грезила девушка под старой яблоней в какой-то незнакомой Джеррету песне.
— Я такую не слышал, — Озвучил мысли адмирала Престон, — Новое что-то…
Джеррет пожал плечами, вглядываясь в тощего беднягу с лютней, что пристроился на скамейке возле какой-то таверны. Завывал он так, что хотелось заткнуть уши и стереть себе память — наверное, поэтому люди и обходили его за добрых тридцать метров.
— Ты бы лучше спел, — Объявил Престон.
— Прикажешь мне отобрать у него лютню и пристроиться на его месте? — Ухмыльнулся Джеррет.
— А что, менестрель, как в былые времена, из тебя бы вышел недурной… — Рассмеялся друг, уворачиваясь от пламенеющего притворным гневом взгляда.
Позади с грохотом катилась карета, на которую Джеррет не обращал ровным счетом никакого внимания до того момента, пока она не остановилась прямо посреди площади.
Озадаченный Джеррет осадил коня, Престон последовал его примеру, и через мгновение дверца кареты распахнулась, чтобы из нее высунулась до боли в зубах ненавистная, заплывшая жиром рожа.
— Святой орден, какая встреча, — Опершись на руку подскочившего слуги, Лукеллес выкатился из своего транспортного средства, — Дорогой родственник нагрянул в мой город!
В груди закипела ярость, и, к несчастью дорогого Лукеллеса, Джеррет был трезв, как стеклышко, а значит, вспыхивал от любого неосторожного слова.
Этот город не принадлежал ему, продажному мерзавцу!
В локоть вцепилась крепкая рука Престона, Джеррет резко обернулся.
— Держи себя в руках, прошу.
— Все под контролем, — Отдернул руку адмирал, спешиваясь, чтобы почти сразу же “вляпаться” в объятия родственничка.
Был бы глава торговой гильдии хоть немного повыше, он, может, и не смотрелся бы таким шарообразным, а так его плешивая макушка даже не доставала Джеррету до плеча, в то время как рожа утыкалась прямо в грудь.
— Какие же вы в своей семейке все-таки тощие! — Провозгласил Лукеллес, отстраняясь от Джеррета и оглядывая его с ног до головы, — Хотя ты, вижу, с момента нашей последней встречи все-таки взялся за ум…
Сам Джеррет тоже всегда считал, что моряк должен быть мускулистым и сильным, а потому всю сознательную жизнь работал над тем, чтобы не смотреться долговязым дохляком, но от “комплимента” Лукеллеса захотелось отмыться.
Этот идиот, видимо, считал, что уважения и доверия заслуживают только те люди, которых, как и его самого, уже не выдерживает ни одна лошадь — впрочем, вместо мозгов у этого идиота было сало и деньги, так что требовать от него чего-то поумнее Джеррет даже не пытался.
— Калиста будет рада повидаться! — Залопотал глава торговой гильдии, — Да и сам…
— Это лишнее, господин Лукеллес, — Отмахнулся Джеррет, ни капли не скучавший ни по Калисте, затаившей жуткую обиду на них с Тейвоном, ни по особняку главного торгаша королевства, от вида которого хотелось выколоть себе глаза.
— Нет, нет, нет! — Пухлая рука, увешанная кольцами, легла ему на локоть, — Никуда не пущу вас без хорошего обеда. А то с дороги небось голодны, как волки!
*
Лукеллес восседал во главе стола, словно жадный султан из старинной зиеконской легенды, не сводя с гостей свинячьего взгляда и при этом как-то успевая опустошать тарелки вокруг себя.
Джеррет старался как можно меньше смотреть на него и на Калисту, что устроилась по правую руку от хозяина дома. Все, что они успели сделать при встрече — это сухо поздороваться, после чего ветувьяр Реморы буквально перестала замечать “братца”. Впрочем, на мужа она тоже глядела мало, а говорить и вовсе не спешила.
Зато Лукеллес тарахтел за четверых:
— И чего же, гвойнцы? Вот они у меня уже где! — Верховный торгаш ткнул себя куда-то в район третьего подбородка, — Но ты-то их быстро приструнишь.
Джеррет провел вилкой по опустевшей тарелке, не желая отвечать этому идиоту.
— Чего ж ты молчишь!? — Воскликнул Лукеллес, махнув рукой кому-то из слуг, — Эй, там! Добавки моему дорогому родственнику!
— Спасибо, не надо, — Отодвинув тарелку, Джеррет поднял глаза сначала на торгаша, а потом на Калисту, — Я уже сыт.
И это было правдой — избегая разговора с хозяевами дома, адмирал все это время только и делал, что ел, а потому уже не мог смотреть на блюда на столе без отвращения.
А вот Престон, видимо, все еще не наелся, продолжая уплетать за обе щеки все, что видел перед собой.
— Ох, не хочешь ты себя порадовать, адмирал, — Лукеллес вытер руки, испачканные в жире, о платок, что лежал у него на пузе, — У меня ж лучшие повара в Кирации! Даже у короля таких нет!
— Я еду на войну, — С нажимом заявил Джеррет, откидываясь на спинку стула. Стало так душно, что желание расстегнуть камзол показалось невыносимым, — И сейчас мои мысли заняты чем угодно, но не едой.
— Вот это зря, — Лукеллес отхлебнул вина.
— Наверное, поэтому вам меня и не понять.
— Война — это, конечно, важно, но не настолько, чтобы забывать о комфорте, — Продолжил гнуть свое верховный торгаш, — Не понимаю я тебя, адмирал. Променять жизнь во дворце на эти корабли, взрывы, сырость, голод, в конце концов!
— Во-первых, в армии у нас никто не голодает, — Прошипел задетый и по-прежнему практически трезвый Джеррет, — А во-вторых, кто-то же должен оберегать от этих варваров таких трусов, как вы…
— Джер! — Престон вновь схватил его за руку, но адмиралу было совершенно не до него, так что на друга он даже не обернулся, ожидая, что ответит этот подлый свин.
— Варваров, говоришь… — Причмокнул губами Лукеллес, — Докучливые мошки, не больше того! Вот что они захватили, что!? Кроме своего поганого острова…
— Под их влиянием весь север, — Перебил Джеррет, — Я не стал бы недооценивать противника, с которым не встречался.
— И с каких это пор я трус? — Вспомнил родственничек, — Уж не с тех ли, когда спас это королевство от верной гибели?
“Ты!? Спас!?” — раздалось в голове у Джеррета. Наглость этого слизняка просто обескураживала. Адмирал глянул на Калисту — уж здесь-то она должна была вставить хоть слово, но “сестрица” молчала, словно язык проглотила.
— К счастью, — Не упустил возможности впрыснуть яду Джеррет, — С вашей стороны в спасении принимали участие только деньги. Остальным занимались люди, менее ценящие… комфорт. Иначе мы бы не спасли даже то, что рушиться не собиралось.
— Конечно, не спасли бы. Ваш папенька позаботился, чтобы разрушить все.
Вновь рука Престона на предплечье, глаза застилает ярость, они бешено ищут Калисту, которая все так же невозмутима и безропотна.
И это Калиста? Джеррет не узнавал язву, с которой провел половину детства.
— Если отец в чем-то и виноват, так в том, что завел в королевстве паразитов, которые никак… — Он оглядел уставленный яствами стол, — не нажрутся.
Помимо этого он хотел высказать ему многое, но руки сжались в кулаки раньше, чем слова слетели с языка, сдерживаться приходилось из последних сил, и сил этих с каждой секундой становилось все меньше.
Он и сам не помнил, как вскочил из-за стола и устремился прочь из помпезной столовой, убранство которой резало глаза. Коридор, конечно, был не намного лучше, но в нем хотя бы не было насмешливой жирной морды, булькающей что-то о том, что гвойнцы — не угроза, а в проблемах Кирации виноват отец.
Дверь громко захлопнулась за спиной, и Джеррет бросился к окну, выглядывая во двор с фонтанчиком и идеально выстриженными низкорослыми кустами. Стекло было прохладным, и адмирал приложился к нему лбом, пытаясь унять бешеный ход мыслей в голове и усмирить ярость, что разбушевалась в груди.
Особняк Лукеллеса чем-то напоминал запутанный лабиринт — здешние коридоры переплетались друг с другом в какой-то неподвластной разуму последовательности, словно архитектор, работавший над планом этого дома, был либо безумен, либо пьян. Джеррет бывал здесь несколько раз, но ориентироваться так и не научился, а потому застыл сейчас на месте, вглядываясь в переплетение коридоров и лестниц впереди.
Как отсюда, черт возьми, выбраться!?
Как раз в тот момент, когда Джеррет наконец воскресил в памяти коридор, в котором они свернули направо, и потому решил попробовать пойти налево, на одной из лестниц раздались голоса. Адмирал не обратил бы на них никакого внимания, если бы из-за сильного эха не расслышал, о чем идет речь.
До этого момента он думал, что в доме Лукеллеса по коридорам шастают только слуги, а всех остальных родственничек принимает исключительно в здании гильдии, но теперь понял, что ошибался.
По лестнице поднимались двое, и оба они были торгашами, причем, такими же скользкими и изворотливыми, как их начальник.
— Они заметят недостачу, — Утверждал первый голос, — Чертовы имперцы отгрузили все с точностью счетоводов. И не воруют они, что ли? Вот же народ!
— А на кой им у себя-то воровать? Тем более, такое добро — начерта оно нужно?
— Ну не скажи — у нас-то с руками оторвали!
Шаги и голоса становились все ближе, разговор — все интереснее. Теперь Джеррет не сомневался, что вороватые торгаши идут сюда, и стал судорожно искать хоть какое-то укрытие, где можно будет дослушать столь познавательную беседу.
Шмыгнув в один из коридоров, адмирал прижался спиной к стене. Слышимость здесь была, конечно, похуже, но при желании уловить человеческую речь было несложно.
— Что Лукеллесу скажем? Он нас заживо сожрет — перед имперцами-то ему позориться!
Рука снова непроизвольно сжалась в кулак — какие делишки этот хряк вел с зиеконцами? Торговлю между Кирацией и империей прекратили лет пятнадцать назад, если не больше, и это не говоря про то, что официально Кирация с Зиеконом находились в состоянии войны.
Дело попахивало предательством, причем, вопиющим. Джеррет вновь прислушался, но понял, что грохнула та самая дверь, из которой минуту назад вылетел он сам. Торгаши сразу же заткнулись и, судя по тишине, замерли на месте.
А вот Престон несся вперед по коридору своими широченными шажищами. Выбравшись из укрытия, Джеррет устремился за ним, окликнув на полпути. В голове созревал какой-никакой план, и исполнить его нужно было прямо сейчас.
— Вот ты где, — Буркнул себе под нос друг, — Я еле от него отбился.
— А теперь прибейся снова, — Джеррет обхватил его за плечи, — Ради меня.
Глаза Престона округлились от удивления, хотя за столько лет ему пора бы уже было привыкнуть к выходкам Джеррета.
— Ты чего? Башкой что ли ударился?
— Задержи его. А мне нужна Калиста. Срочно. Она все еще там?
— Собиралась уходить, — Взглотнул Престон, — Но сейчас не время для ваших семейных разборок.
— Если бы, — Ухмыльнулся Джеррет, — Мне нужно кое-что у нее узнать. Касаемо ее муженька.
У Престона была одна прекрасная черта — он никогда не задавал лишних вопросов. Наверное, дело было в доверии, друг просто знал, что если Джеррет о чем-то просит, значит, это действительно важно.
— И что я ему скажу? Джер, как это будет выглядеть?
Джеррет все еще сжимал плечо друга, подыскивая хоть что-то, что смогло бы его убедить.
Не нашел. Потому что дверь столовой вновь открылась, и в коридоре показалось темно-синее платье Калисты. Все, что успел сделать адмирал, прежде чем погнаться за ней, это хлопнуть Престона по плечу и пожелать ему удачи.
Впрочем, ему самому удача бы тоже не помешала.
Калиста никуда не спешила — медленно плыла по коридору, даже не оборачиваясь на звук шагов позади. Джеррет нагнал ее быстро, преградив путь:
— Надо поговорить.
Хитрые серые глаза безучастно уставились на него, руки самодовольно сложились на груди — теперь перед ним была та самая Калиста, которую Джеррет знал всю жизнь, а не безропотная кукла, коей он любовался в столовой.
— А разве есть, о чем? — Усмехнулась она, перекинув иссиня-черную косу толщиной практически в руку Джеррета через плечо.
— Есть. О твоем муженьке.
— Мне о нем нечего сказать. Особенно тебе, — Отступив в сторону, Калиста попыталась обойти Джеррета, но он вновь помешал ей, на этот раз оттеснив сестрицу к стене.
Должно быть, они с Тейвоном такие же разные, как Ремора с Калистой, хотя, если верить рассказам Эйдена с Престоном, девушки все же отличаются друг от друга больше.
Ремора — такая высокая, хрупкая, неприступная, словно выточенная изо льда, со своими снежно-белыми волосами и прямолинейным взглядом, и Калиста — маленькая, цепкая, хитрая, черноволосая, резкая. Джеррет не знал, с кем из них ему проще, но почему-то сейчас больше хотелось говорить с Реморой.
Она хотя бы способна понять, что связь Лукеллеса с Зиеконом — серьезная проблема.
— Что за дела у него с имперцами? — Нависнув над Калистой, прошипел Джеррет, — Отвечай!
— Отпусти меня, придурок! — Дернулась сестрица, и адмирал схватил ее за запястье, сжимая изо всех сил, — Мне больно!
Нехотя расцепив пальцы, Джеррет уперся рукой в стену рядом с головой Калисты:
— Говори!
— Я не знаю, идиот! — Сверкнула глазами Калиста.
— Я слышал, как эти торгаши трепались об имперском грузе, — Джеррет мотнул головой в сторону притихшего коридора, — Твой муженек — предатель, понимаешь!
— Я в этом даже не сомневалась, — Выплюнула ему в лицо сестрица, все еще пытаясь высвободиться.
— И что ты собираешься с этим делать?
— А разве я что-то могу? — Задрала голову она, — Я — его вещь.
В глазах сестрицы танцевало ледяное пламя — такое родное и знакомое, но в столовой на него не было и намека, словно Калиста становилась самой собой только в отсутствии мужа.
— И это говоришь мне ты!? — Удивился Джеррет, — Калиста, да что с тобой такое? Почему ты смирилась?
— А тебе-то какое дело? Возомнил себя моим братом? — Отодвинув его руку, Калиста выбралась на свободу, но сдвинулась всего на пару шагов, — Так ты опоздал, братец. Лет на двадцать…
Наверное, за то, что сделали они с Тейвоном, можно ненавидеть всю жизнь, и это будет правильно, но Джеррет почувствовал себя оскорбленным:
— Ты знала, на что идешь. Кирация…
— Требует жертв, я помню, — Кивнула Калиста, — И я такая жертва. Так чего ты теперь от меня хочешь, братец?
Теперь сам Джеррет чувствовал себя прижатым к стене. Он не знал, что сказать, не знал, что делать дальше, но оставлять все, как есть, он не имел права.
— Прошу, Кэли, — Не поднимая на нее глаз, прошептал он, — Дай мне поговорить с Реморой.
— Надо же, вспомнил мое прозвище… — Рассмеялась она, — Чем еще удивишь? Может, мне позвать художника, пусть запечатлеет этот момент — адмирал Флетчер на коленях умоляет стервозную сестрицу ему помочь!
— Почему ты такой стала? — Уставившись в стену, вымолвил Джеррет.
— Не стала. Меня такой сделали. Вы с Тейвоном, — Холодно отозвалась она.
Джеррет старался не вспоминать ничего из тех безумных дней, но воспоминания — вещь препротивная: лезут в голову как раз тогда, когда их меньше всего желаешь видеть.
В зале было темно — только на столе, заваленном бумагами, горела парочка свечей, да из окна лезла слабая луна. Девятнадцать лет назад тронный зал был не таким, как сейчас — Ремора решила все там поменять, заменила шторы, гобелены и даже, кажется, обивку мебели — тогда в нем было холоднее и мрачнее, или это только так казалось из-за того разговора, который велся под его сводами?
Джеррету хотелось бежать, но он сидел на месте, съеживаясь под пристальным взглядом то Геллиуса, то отцовских советников, то — что было хуже всего — Шерода Лукеллеса. Ему даже не потрудились ничего объяснить, и юноше приходилось складывать те жалкие обрывки, которые он слышал, воедино, чтобы понять, что происходит вокруг.
Как же невовремя отведенный Тейвону год подошел к концу! Сейчас даже сам Джеррет с радостью отдал несколько дней своей жизни ветувьяру, лишь бы не копаться во всех проблемах королевства самому, но Геллиус настоял, что ему, как будущему защитнику страны и трона, тоже необходимо принимать участие в жизни Кирации.
В тот день все вокруг смотрели на него с надеждой, а Джеррет отдал бы все, чтобы исчезнуть. И ведь все решения уже были приняты до него, оставалось лишь последнее слово и подпись в королевском указе — так ее мог нацарапать кто угодно!
На него смотрели все, а юноша избегал взглядом Калисту. Единственное, что ему успели объяснить, это то, что сестру выдают замуж, и что ее жених заплатит огромные деньги, тем самым пополнив опустевшую казну. Слова “нет”, как и пути назад уже не было, но при виде Лукеллеса Джеррета бросило в дрожь от одной только мысли, что для спасения Кирации Калисте придется делить с этой очеловеченной свиньей брачное ложе.
Наверное, сестра увидела эти мысли на его лице, поняла что-то, чего не понял даже он сам, но в ее взгляде — обыкновенно таком хитром, ленивом и наглом — он в первый и последний раз заметил надежду. И надеялась Калиста на него. Должно быть, она верила, что ему хватит сил на то, на что не хватило смелости у Тейвона — отказаться. Попробовать найти другой выход.
Что-то, наверное к счастью, успело стереться из памяти с тех пор — Джеррет не помнил, что говорил Геллиус с советниками, о чем тарахтел сам Лукеллес и долго ли они тогда просидели. Он лишь помнил, что Калиста все время молчала, изредка поднимая глаза на слабака-братца, и что он сам тогда, тоже непривычно молчаливый, сказал:
— Я желаю тебе счастья.
И от лица главы правящего Дома подписал согласие на их с Лукеллесом брак.
— Я не стану тебе помогать, — Голос Калисты вырвал его из воспоминаний, — Уходи.
— Калиста, — Вновь начал близкий к отчаянию Джеррет, — Твой муж сотрудничает с Зиеконом. Я должен сказать об этом Реморе. Мне не с кем отправить отсюда письмо Эйдену, пойми же ты!
Сестрица казалась невозмутимой, словно статуя.
— Как трогательно… Даже не знала, что ты умеешь так говорить!
С тем же успехом Джеррет мог биться головой о стену. Он смотрел на Калисту и видел в ее глазах лишь пустоту и насмешку.
— Ты… ты что, с ним заодно!? — Выпалил адмирал, вновь хватая сестрицу за запястье.
Калиста поморщилась, словно от удара, и отпрянула, прислонившись к стене.
— Что у тебя с рукой? — Подозрительно нахмурился Джеррет, вцепившись ей в локоть.
Сестрица вновь попыталась вырваться, но адмирал оказался быстрее — он уже поднял шелковый рукав платья, чтобы увидеть на тонкой коже целый набор синяков — больших и маленьких, фиолетовых, густо-синих и уже позеленевших. Кое-где виднелись даже ссадины с запекшейся кровью.
Он не стал требовать осмотреть вторую руку — и без нее все было понятно. Джеррет поднял глаза на лицо Калисты, в ее глазах застыли слезы, на губах — что-то, что она так и не осмелилась сказать.
— Ты едешь в Анкален, — Опуская ее рукав, выдохнул Джеррет, — А эту мразь я порежу на куски!
На гнев уже не было сил — он просто был готов на все, чтобы уничтожить эту свинью, заставить его почувствовать себя в сотни, тысячи раз хуже, чем чувствовала себя Калиста, пока он нее бил.
— Ты что, совсем идиот!? — Прорычала она, — Я останусь здесь. А ты будешь молчать.
— Ты… защищаешь его? — Недоумевал Джеррет.
— Я спасаю Кирацию. Снова. На этот раз от твоего самодурства. Как ты собираешься оправдывать убийство главы торговой гильдии!?
Джеррет потупил голову, ненавидя самого себя за тот день, когда он проявил слабость и отдал Калисту на растерзание этому уроду.
— Забудь обо всем, что здесь увидел. Я разберусь с этим сама, — Чеканила слова Калиста, — Твое место — на войне, так езжай туда и не лезь!
— Калиста…
— Заткнись! — Сверкнула глазами она, — Я тебя ненавижу. Ничуть не меньше, чем его. И я не нуждаюсь ни в твоей жалости, ни в твоей помощи, ни в твоей защите. Проваливай!
Оттолкнув его, Калиста ураганом понеслась по коридору. Джеррет чувствовал себя виноватым и оскорбленным одновременно. Слов он не находил, внятных мыслей — тоже. Оставалось только одно — спасать Престона из жирных лап Лукеллеса и надеяться на то, что глава торгашей начнет действовать не раньше, чем Джеррет сможет каким-то образом предупредить Эйдена.
Едва синяя фигурка Калисты скрылась в дальнем конце коридора, адмирал развернулся и отправился в логово твари, чью жизнь он заберет при первой же возможности.