- Река, - стоял на своем Оцелот.
- Конечно, река, - подтвердил Кайман и проглотил Оцелота.
А так как раньше Оцелот проглотил Геккона, а еще раньше Геккон проглотил меня, то получилось, что Кайман проглотил нас троих. И мы все четверо растянулись на солнышке.
- Утро сегодня хорошее, - сказал я.
- Какое там утро! - буркнул Кайман. - День в самом разгаре. Такая жара... Пойти, что ли, искупаться?..
И тут мы все переполошились. Мы привыкли отдыхать на берегу, но лезть в это море или реку - или как там оно называется - нет уж, извините! Хорошо Кайману, ему не привыкать, для него, крокодила, вода - одно удовольствие. А как быть Оцелоту, сухопутной кошке, как быть Геккону, сухопутной ящерице, и, главное, как быть мне, сухопутному муравью?
- Спасите! Тонем! - крикнули мы и полезли в воду - все четверо.
1967
КОГДА ЕХИДНА НЕ БЫЛА ЕХИДНОЙ
Тогда она была птицей... У нее были сильные крылья, которые отрывали ее от земли и уносили высоко в небо. Там, в небе, все было совсем не так. Если на земле было пасмурно, то там светило солнце, потому что тучи оставались внизу. Тучи совсем нетрудно оставить внизу, но для этого нужно иметь крылья.
У нее были хорошие крылья, но мог ли Опоссум это понять? И когда она говорила ему о небе, он, толстенький, пушистый Опоссум, лениво сворачивался клубком и щурил глаза, пряча в них насмешку и недоверие.
- А если дождь? - спрашивал Опоссум. - Если ливень, гроза, гром и молния?
- Пойми ты, чудак, - волновалась Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной. - Там ничего этого нет. Если подняться достаточно высоко, все останется внизу - и дождь, и гроза, и молния.
- И гром? - уточнял дотошный Опоссум. При этом он хвостом цеплялся за ветку и повисал так, что мысли его приливали к голове.
- Да, конечно, и гром. И буря, и наводнение.
Мешкопес, больше известный как сумчатый волк, с интересом принюхался к разговору.
- Допустим, - сказал Мешкопес. - Допустим, что все это так. Но если там ничего нет, как же быть с проблемой питания?
- Ах, я не о том, - досадовала Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной. - Я говорю о свободе...
Опоссум довольно искусно умел висеть на хвосте, и при этом лапы его были совершенно свободны.
- О свободе? - блаженно прищурился он и подвигал всеми свободными лапами. - Мы все говорим о свободе.
- Между прочим, свобода питания есть одно из проявлений свободы личности, - сказал Мешкопес, с удовольствием принюхиваясь к этой замечательной фразе. А Кенгуру добавил по этому поводу:
- Только не нужно злоупотреблять. Если дать себе в этом свободу, не возьмешь и самой пустячной дистанции.
- Кстати, как вам понравилось последнее состязание по прыжкам? - сверху вниз осведомился Опоссум, болтаясь на ветке вниз головой.
- Слабовато, - откликнулся Кенгуру. - Наши были не в форме, а тут еще погода подкачала...
- Нет, но все же было несколько дельных прыжков!
О небе сразу как-то забыли. Опоссум и Кенгуру спорили о прыжках, Мешкопес, презиравший спорт за то, что он отвлекал умы от центральной проблемы питания, пытался перетянуть разговор в область насущных проблем. А Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной, отчаянно подыскивала слова, в которых ее главная мысль прозвучала бы наиболее убедительно.
- Вы просто не пробовали, - сказала она. - Если б вы хоть раз попробовали полететь, вы бы поняли, что это такое.
Внезапно Кенгуру заинтересовался этой идеей. Это был чисто спортивный интерес, поскольку он ограничивался использованием крыльев в спорте, точнее - в прыжках на большие дистанции.
- Тебе хорошо рассуждать, - сказал Кенгуру. - А как быть тем, у кого нет крыльев?
- А вы б полетели?
- Конечно, - сказал Кенгуру.
- Еще бы! - ухмыльнулся Опоссум.
- Не исключена возможность, - подтвердил Мешкопес.
И Ехидна, которая тогда еще не была Ехидной, а была настоящей птицей, поверила им. Она распластала крылья и стала выдергивать из них перо за пером.
- Это тебе, Кенгуру. Это тебе, Опоссум. Это тебе, Мешкопес.
Она раздала свои перья, и сама осталась без ничего. Первым это заметил Опоссум.
- Вы посмотрите на нее! - взвизгнул он и покатился от смеха с дерева. И все посмотрели и тоже покатились от смеха.
Потому что птица, у которой выдраны перья, - не правда ли? - довольно смешное зрелище.
- А когда же вы полетите? - спросила Ехидна, которая и теперь еще не была Ехидной.
И сразу все вспомнили о своих перьях.
Опоссум вставил себе перо в нос и полюбовался на себя в ближайшую лужу. Второе перо он заложил за ухо. Потом подумал и поменял эти перья местами.
Кенгуру прыгал, размахивая перьями, но результаты были неутешительными - еще хуже, чем тогда, когда погода подкачала. А Мешкопес жевал перья и думал, что вряд ли они разрешат проблему питания.
- Тьфу! - сказал Мешкопес и выплюнул невкусные перья.
И все окружили ее, смешную, общипанную Ехидну, которая все еще не была Ехидной, и стали над ней потешаться.
- Ну! - говорили они. - Чего ты сидишь? Лети в свое небо!
А она не могла полететь, потому что у нее больше не было крыльев.
Тогда Кенгуру поддел ее ногой и подбросил вверх, чтобы она полетела. И все сразу стали ее подбрасывать, а она все падала и падала назад, потому что у нее больше не было крыльев.
- Да она же сама не умеет летать! - крикнул Опоссум. - Сама не умеет, а еще учит других!
Небо и земля мелькали в ее глазах, смешиваясь в сплошную серую массу. И она подумала, что, может быть, действительно неба нет, а есть только дождь и слякоть, и эти ноги, которые пинают и швыряют ее? И, может, прав Опоссум, и прав Кенгуру, и прав Мешкопес со своей проблемой питания?