Восьмого числа восьмого солнечного месяца каждый год Высочайший Синклит проводит обряд Лесного Плача. В этот печальный день нет в Лесу альва, что не рыдал бы и не взывал к Омеотану, моля о снисхождении. Многие сотни лет бог не внемлет ничьим молитвам, но есть еще те, кто надеются, что однажды он все же услышит своих детей и простит их.
Старейшина, носящий имя третьего полувека Ингротерт. «Труд о Танабе»
Ашарх резко распахнул глаза. Вязкая темнота вокруг медленно и словно бы нехотя расступилась, прячась в углах и заползая обратно в узкие щели, из которых она была рождена. Он в полном одиночестве находился в крошечной комнате, больше походившей на затхлый склеп, в котором потолок едва позволял выпрямиться в полный рост, а противоположных стен легко можно было коснуться раскинув руки в сторону. Ни свет, ни воздух не проникали в это помещение, дышать здесь было тяжело. И с каждым вздохом это становилось ощутимее.
Мужчина пощупал рукой холодную каменную кладку, но странная комната не имела выхода, она была замурована. Аш тронул потолок, сильнее надавил на шов между двумя плитами. Тонкая струйка песка сразу же побежала между его пальцами и устремилась на пол. Поток не останавливался, даже когда Ашарх убрал руки. Постепенно расширяясь и образовывая на полу небольшую горку, он не иссякал, потому что был везде и всюду за пределами темницы. Ашарх стоял в каменном ящике, глубоко погруженном в пески.
Воздух становился все гуще, каждый вздох не приносил с собой облегчения, а лишь усиливал жгучую боль в груди. Профессор оперся рукой на стену, пытаясь унять тяжело колотившееся сердце, но это ничуть не помогло. Под его ногами помещение медленно наполнял золотой шуршащий песок, мягко укрывая собой каменные плиты.
Дышать стало нечем. Аш схватился за горло: инстинкты кричали ему, что нужно рвать свою плоть, несмотря на боль. И он начал впиваться ногтями в кожу в надежде содрать ее и распахнуть свою грудную клетку, как оконные створки, чтобы легкие скорее наполнил воздух.
Из темных углов на мужчину смотрело множество черных блестящих глаз, влажных и бездонных. Словно по краям комнаты сотни пауков сплели свои паутины и теперь молча наблюдали за пленником, ожидая конца агонии. Ашарх задыхался, чувствуя, как постепенно угасает его разум. Под ногтями застряли клочья разодранной плоти, кровь сочилась из ран. Он упал на колени, на стремительно растущую гору песка. И закричал от безнадежного отчаяния.
***
— Давай поднимайся, человек, — голос Бриасвайса плетью ворвался в кошмар и разбил его на осколки.
Ашарха грубо трясли за плечо. Он резко подскочил на месте, от неожиданности заходясь сухим кашлем, будто все время до этого момента его грудная клетка была сжата тисками, и неожиданно их ослабили. Над профессором склонился Бриасвайс, находившийся явно не в лучшем расположении духа. Он с явным нетерпением тряс Ашарха, в то время как все хетай-ра уже были на ногах и ходили взад-вперед по комнатам, роясь в вещах и настороженно поглядывая на альва, нависшего над преподавателем, как неумолимый рок.
Аш проморгался, нервно огляделся по сторонам, постепенно восстанавливая дыхание и возвращаясь в реальный мир, но перед его внутренним взором все еще стояли черные глаза, которые с интересом наблюдали за его мучениями из углов каменной темницы.
— Не трать мое время. Пора выдвигаться в дорогу, — нетерпеливо бросил Бриасвайс.
— Какую еще дорогу? — не понял Ашарх.
— Сегодня ваше посольство отправляется в столицу. А мне не повезло сопровождать вас, — кисло улыбнулся заместитель коменданта. — Так что поторопись. Не зли меня еще больше.
Кинув в профессора свертком одежды, висевшей на изголовье бамбуковой лежанки, Бриасвайс выпрямился и продолжил бурить медлительного гостя немигающим взглядом. Зато тягостный сон отодвинулся на границу подсознания, хотя призрачная боль в грудной клетке и странный зуд еще остались. Пока Аш в спешке одевался, он мельком заглянул себе за воротник рубахи и с внутренним содроганием увидел красные разодранные ногтями полосы на коже. Похоже, боль ему вовсе не почудилась, и жуткий кошмар частично воплотился в жизнь. Прошлой ночью он так долго сидел над картами Гиртариона, спешно перерисовывая их на отдельные свитки, что сам не понял, когда заснул от усталости, попросту упав на подушку без сил. И тогда и пришел этот скверный сон, из которого, как из вязкой смолы, удалось выбраться лишь к самому утру. Да и то исключительно из-за Бриасвайса и его эффективных методов пробуждения. Теперь же Ашарха терзали беспокойные мысли об увиденном во сне. Он не мог перестать думать о том, что существо, встреченное еще в древнем храме культистов, преследовало его и отныне насылало кошмары. Уже не первый раз за неделю он видел во сне паучьи глаза из тех самых руин.
— Значит, мы едем в Алверах? — хрипло спросил Аш у Бриасвайса, нетерпеливо поглаживавшего крысу, сидевшую у него на плече, на перевязи. Черный зверек низко пригибал голову, позволяя себя почесывать, и дергал длинными усами.
— Да. Я представлю вас одному из старейшин Синклита. Все, как и было оговорено вчера. Или ты уже забыл, человек? — Альв смерил профессора внимательным взглядом, словно проверяя, не собирался ли тот отказаться от заключенного соглашения. Но Аш лишь едва заметно скривился и кивнул.
Он не мог забыть об этой сделке, даже если бы очень сильно постарался. Ему нелегко далась вчерашняя беседа, а хетай-ра и вовсе пришли в ужас от этого договора, когда узнали о нем. Но делать особенно было нечего. Это был их единственный шанс выбраться невредимыми из Ивриувайна, предварительно попытав счастье на заседании Синклита и донеся до старейшин волю матриархов. Заключение союза могло спасти пустынный народ, и ради этого стоило рискнуть всем, что они имели в данный момент.
Едва все посольство собралось и было готово к отправлению, Бриасвайс махнул рукой, приглашая проследовать за ним и быстрым шагом удалился прочь из комнаты. Он вел своих спутников по коридорам, пока весь отряд не покинул здание штаба крепости и не оказался под открытым небом, практически полностью скрытым густыми непроглядными кронами деревьев. Дневной свет, тонкими лучами проникавший через раскидистые ветви гигантов хацу, мягким покрывалом ложился на цветочные поляны и мшистые стволы. Пока посольство в сопровождении Бриасвайса и небольшого отряда подчиненных ему солдат ступало куда-то вглубь Леса, все больше и больше удаляясь от раскиданных по всей территории города-крепости зданий, Аш только и успевал, что крутить головой по сторонам и разглядывать местные красоты. Каменных строений было не так уж и много, и большинство из них тонули в зеленой растительности, опутанные лозами и лианами, спрятанные в укромных садах, полных фруктовых деревьев и цветочных полян, раскинувшихся ковром поверх выступавших из земли корней хацу.
Через какое-то время здания и вовсе закончились, но Бриасвайс все продолжал вести за собой отряд дальше, ступая по узким вытоптанным тропинкам, забираясь в самую чащу. За пределами Гарвелескаана вскоре стали встречаться простые работники, занятые сбором упавших веток с помощью больших серых слонов, запряженных в телеги. Молчаливые великаны тянули свои хоботы к хворосту, сгребая его и укладывая в повозку. И хетай-ра с удивлением проводили взглядами этих внушительных животных, виденных ими впервые, которые работали по собственной воле, никем не управляемые и никуда не уходившие. Некоторые альвы поблизости собирали с земли опавшие желтые шишки и огромные листья, похожие на раскрывшийся веер, которые, подхваченные ветром, мягко падали с верхушек хацу. Многие альвы уверенно и легко лазали по деревьям, цепляясь за кору длинными и ловкими пальцами рук и ног подобно тому, как водомерки скользят по поверхности озера, раскинув свои лапки. Они поднимались так высоко, опираясь на им одним известные выпуклости, что порой их становилось трудно разглядеть, и зеленокожие дети Леса буквально сливались с листвой.
На одной из широких вытоптанных полян, укрытых пожелтевшей листвой, Бриасвайс остановился, подзывая к себе какого-то еще совсем молоденького парня, отдыхавшего у корней ближайшего дерева, росшего у тропы. Рядом с поляной ютилась скромная обмазанная затвердевшей на солнце глиной постройка, больше походившая на шалаш, а возле нее валялись разбитые бамбуковые телеги, колеса с поломанными спицами и обрывки тканевой упряжи. Едва нескладный подросток, постоянно отвлекаясь на разглядывание чужеземцев, выслушал приказы заместителя коменданта, он скрылся где-то в глубинах чащи, а через пять минут уже вернулся к посольству. И прямо за ним медленно и неторопливо ступали вереницей три слона. Они шли, величественно подняв головы и помахивая своими розоватыми ушами, чтобы отогнать вившихся вокруг мух. Белоснежные бивни на концах были вымазаны зеленым соком, а колоннообразные ноги почти до колен оказались испачканы подсохшей грязью. Едва молодой альв выкатил откуда-то из-за своего шалаша три целые бамбуковые телеги и принялся сноровисто впрягать в них слонов, Аш окончательно разуверился в реальности происходившего.
— Мы что, поедем в столицу верхом на слонах? — с невольным трепетом в голосе спросил он у Бриасвайса. Тот ответил на этот вопрос каким-то презрительно-высокомерным взглядом.
— Никто не ездит верхом на слонах. В Лесу даже малым детям известно, что, несмотря на свой внушительный вид, спины слонов слабы, и верховая езда лишь навредит этим животным. Мы запрягаем их в облегченные телеги и следим, чтобы нагрузка на хребет была минимальна.
— Я даже подумать не мог, что когда-нибудь в жизни увижу этих диковинных созданий так близко. — Аш разглядывал слонов, которые покорно позволяли опутывать себя мягким снаряжением и впрягать в оглобли. — С такой мощью, как у них, альвы давно могли бы использовать слонов в войне с имперцами. Почему вы до сих пор это не сделали? Ведь если облачить их в броню и заострить бивни, то с такой силой мало что сравнится!
— Этим вы, люди, и отличаетесь от нас, — с презрением процедил Бриасвайс. — Вы на все готовы пойти, лишь бы облегчить себе жизнь и отправить других на войну вместо себя. Готовы даже терзать невинных животных. Слоны имеют такое же право на мирную и спокойную жизнь, как и любые другие мыслящие существа. Почему они должны страдать и умирать в войне, принуждаемые к этому погонщиками, а? Никто в Ивриувайне никогда не посмеет доставить боль животным или же подчинить их своей воле, как каких-то бесправных рабов.
— Но ведь сейчас мы собираемся как раз таки использовать этих слонов, чтобы они тащили повозки с нами? — растерялся Ашарх.
— Мы никого не принуждаем. Эти слоны добровольно пошли за погонщиком, потому что их попросили. Если они откажутся везти телеги, им беспрепятственно позволят уйти обратно в Лес.
У профессора от этих слов возникло еще больше вопросов, но он решил не злить и без того явно пребывавшего в дурном расположении духа Бриасвайса своим глупым любопытством.
Как только все было готово, путники расселись по местам, забравшись в простенькие бамбуковые повозки. Шестеро солдат, посланных комендантом для сопровождения, заняли первую телегу, а вот Бриасвайс уселся вместе с посольством, явно не собираясь оставлять чужаков без присмотра. Последняя из повозок, которую везла небольшая слониха без бивней и с пятнистым розовым хоботом, была отведена под съестные припасы, питьевую воду и другую поклажу. Едва только Бриасвайс махнул рукой, вереница медленно и неторопливо двинулась с места, направившись вглубь Леса, куда вела узкая тропа.
Слоны ступали мягко, чуть покачиваясь из стороны в сторону и постоянно норовя что-нибудь ухватить хоботом: чаще всего это была трава, опавшие листья и ветки, но когда им попадались спелые шишки хацу, то животные сразу же заталкивали лакомство себе в рот. В скором времени едва заметная глазу дорога раздалась вширь, и теперь это была вполне себе наезженная колея, на которой изредка встречались каменные столбы, отмерявшие расстояние и не позволявшие далеко отклоняться от спрятанного в густом Лесу тракта.
— Долго мы будем ехать? — поинтересовался Аш у сидевшего на облучке Бриасвайса.
Альв, следивший за дорогой, нехотя повернулся к профессору и кратко бросил:
— До Алвераха не больше четырех дней пути.
— Неблизко. Так весь зад отобьем на этих телегах — пробормотал Ашарх, подскакивая на очередной кочке.
— Не нравится — слезай и ступай пешком, человек! — раздраженно прошипел Бриасвайс.
— Да я ничего такого не хотел сказать! — сразу же пошел на попятную преподаватель, выставив перед собой раскрытые ладони. Но альв уже завелся на пустом месте и замолкать не желал.
— Будь благодарен, что комендант вообще согласился пойти вашему посольству навстречу! Вам предоставили все необходимое и даже сопровождают в столицу, а ты тут еще возникаешь?..
Бриасвайс начал ругаться на своем родном языке, из-за чего его дальнейшие слова Ашарх совершенно не смог понять. Все смешалось в одну сплошную чушь, полную свистов, шепотов и ропота на амриле, сквозь которую лишь изредка просачивались отдельные фразы на ифритском.
— Непомерная наглость!.. — подвел итог альв, а глаза его гневно блестели. — Вы, люди, совершенно не умеете быть благодарными, ни миру, ни тем, кто его населяет!
— Мне жаль, что я проявил такое непочтение, — сразу же извинился Аш, чуть склонив голову.
В ответ на это Бриасвайс лишь громко фыркнул, раздув свои узкие ноздри, смотревшиеся двумя щелями на лишенном носа лице.
— Если бы не прямой приказ Тестариуса, я бы даже возиться с вами не стал! — добавил он. — Будто мне больше нечем заняться, как сопровождать ваше дрянное посольство в Алверах! Целая неделя моего времени просто сфинксу под хвост!..
— Это было не наше решение, — не удержался от замечания Ашарх.
К его удивлению, альва это даже не задело.
— Да знаю! Но крайним все равно оказался именно я!.. Тестариус посчитал, что только мне можно поручить это сопровождение, сколько я ни твердил, что у меня есть дела в Гарвелескаане! Но ему плевать на все вокруг, кроме себя самого и Леса… Зазнавшийся выскочка…
Последние слова Бриасвайс пробурчал едва слышно, значительно снизив тон. Срыв собственных планов явно вывел альва из душевного равновесия, и теперь скверное расположение духа было достаточно объяснимым фактом. По крайней мере, Аш сделал для себя вывод, что Бриасвайс просто не мог смириться с тем, что им, несмотря на высокую воинскую должность, помыкали, как каким-то новобранцем, мнение которого ничего не стоило для коменданта.
— А ведь мне вчера показалось, что вы с Тестариусом неплохо ладите, — протянул профессор, машинально поглаживая пальцами гладкие борта телеги. — Получается, я ошибся? Вы друг друга на дух не переносите?
— С чего это ты сделал такие выводы? — прищурившись, спросил альв.
— Он навязал задание, которое идет вразрез с твоими планами, — позволив себе фамильярное обращение на «ты», ответил Ашарх. — Ты, кажется, и вовсе не одобряешь его идеи по защите Леса.
— Да неужели?
— Вчера ты ни единым словом не поддержал Тестариуса. Думаю, эта сделка тебе претит.
Бриасвайс неожиданно усмехнулся и дернул себя за кончик высокого хвоста, в который были убраны его длинные каштановые волосы.
— Мне лишь было интересно, что ты станешь делать, когда комендант поставит тебя перед подобным выбором. Это было банальное любопытство, ничего лишнего, ведь до этого дня все встреченные мной люди боялись идти на подобные риски — проще сбежать, поджав хвост, чем бороться за свою правду… А так, конечно, идеи Тестариуса до крайности наивны. И поддерживать их может лишь такой же беспросветный кретин, как и он сам. Это не про меня.
— Значит, ты не веришь в то, что Ивриувайн однажды заставит ифритов отступить? — Профессор не поверил своим ушам. — Мне всегда говорили, что альвы — патриоты до мозга костей. Что вы безоговорочно верите в победу Леса и будете его отстаивать до последней капли крови…
— Мир меняется. То, что когда-то казалось нормой, теперь становится блажью. Лес давно уже стал пережитком прошлого. Это всего лишь деревяшки, человек, в которых нет ни жизни, ни души, ни благости. Но многие упорно не желают в это верить. И хотят проливать свою кровь ради зеленых рощ и полян, будто вокруг недостаточно других более важных ценностей. Я же не вижу в этом смысла.
— Что ты тогда делаешь в этой крепости на должности заместителя коменданта? С такими убеждениями тебе бы податься в мыслители, но никак не на военную службу.
— В Ивриувайне очень сильно влияние семей. Старейшины рода следят за исполнением всех традиций и обычаев, воспитывают детей в единственно верном, по их мнению, ключе. И когда меня послали на прохождение обязательной службы еще в мальчишестве, я был горд, что пойду по пути своих предков. Я из кожи вон лез, чтобы стать лучшим, чтобы дослужиться до высокого звания и бороться за Лес плечом к плечу со своими братьями и сестрами…
— А что случилось потом?
— Неважно, — сказал как отрезал Бриасвайс. — Важно лишь то, что я прозрел. И осознал, что многие десятилетия своей жизни потратил на защиту страны, которая никогда не победит в войне. Потому что на этой земле ценность в первую очередь имеют не жизни альвов, а деревья хацу. Тысячи солдат гибнут за бездушные деревяшки, и всех это устраивает!
— Наверное, потому что так было заведено в Ивриувайне еще с начала веков…
— Ты прав. Потому что мы привыкли существовать по указке старейшин. Порой мне кажется, что в Лесу уже не осталось ни одного по-настоящему свободного от власти ограниченного Синклита альва: все живут по заветам предков, под их тотальным контролем, чтобы в итоге к концу жизни превратиться в таких же разбитых маразмом стариков и учить молодежь провонявшим плесенью идеям, поскольку ничего иного за свой век никто и не видел.
— Но ведь ты все равно остался на военной службе, при крепости, несмотря на то что не видишь смысла в этой войне, судя по всему. Почему ты не бросил все? — приподняв бровь, спросил Аш.
— Потому что мне не все равно на мой народ, — тихо проговорил Бриасвайс. — Я хочу бороться за лучшую жизнь для своих сородичей, а не за сохранность хацу, потому что Ивриувайн — это не Лес, Ивриувайн — это альвы. Я должен донести эту мысль и до своих собратьев, понимаешь? А единственное место, где мне под силу это сделать — именно здесь, на передовой.
— Неужели? — с сомнение пробормотал профессор, щелкнув костяшками своих пальцев.
— Здесь есть шанс добиться высокого положения. А в этом мире быть услышанным просто: достаточно лишь получить в руки необходимую власть, и твой голос уже обретает силу.
— Похоже, ты рассчитываешь занять скоро должность коменданта?
— Начальник крепости — это лишь первая ступень! Однажды, если мне хватит сил, я поднимусь достаточно высоко, чтобы ко мне прислушались и эти древние старики, сидящие в Синклите, и все молодые альвы Ивриувайна. И тогда, кто знает… Возможно, Лес наконец изменится.
Растянув губы в кривой улыбке, Бриасвайс хмыкнул и потрепал по холке свою смирную крысу, перебравшуюся с плеча к нему на колени.
В словах альва было что-то мечтательное, будто в душе он видел себя романтиком, надеявшимся изменить мироздание одним своим желанием. И все же Ашарх не до конца был уверен, что Бриасвайс говорил все это искренне. В хитром взгляде карих глаз без устали метались лукавые искры, которые то загорались, то гасли, и понять, что же из сказанного было правдой, а что выдумкой для доверчивого слушателя в лице профессора, казалось трудновато.
До самых сумерек, опустившихся на Лес синей пеленой, отряд продвигался сквозь череду деревьев в достаточно неторопливом темпе. Слоны неспешно ступали по колее, таща за собой телеги, но стоило приблизиться вечеру, как животные еще больше замедлились, а потом и вовсе по собственной воле свернули куда-то в сторону, начав ломиться сквозь густой кустарник и растительность.
— Все, приехали, — бросил Бриасвайс профессору на ифритском и ловко выпрыгнул из повозки на землю, начав что-то командовать своим солдатам, которые тоже спешно высаживались.
— Что-то случилось? Или мы разобьем здесь стоянку? — не сразу сориентировался Аш.
— Слоны устали. Встанем лагерем возле дороги, — отрывисто пояснил альв и одним из первых стал распрягать животных. Как только оглобли с легким стуком упали на траву, слоны один за другим стали разбредаться по округе. Двое первым делом скрылись где-то за деревьями, явно собираясь углубиться как можно дальше в Лес, а третий остался ходить недалеко от места стоянки, понемногу обрывая листья с кустов.
Никакого костра альвы разводить не стали. Как понял Ашарх, для них непочтительной грубостью было разжигание открытого огня на природе, ведь пламя и дым уничтожали растительность и губили деревья, которые дети Леса почитали как одушевленных существ. Без костра в лагере было темновато, хоть голубоватый свет, исходивший от хацу, и пронизывал Лес со всех сторон. Альвы с комфортом обустраивались на выступавших корнях, растягивали между стволов тканевые гамаки, в которых, видимо, и намеревались провести ночь, и собирали по округе свежие фрукты. Как уже успел заметить Ашарх, фруктовые деревья в Ивриувайне были распространены повсеместно, и даже за один неполный день профессор неоднократно видел, как вдоль дороги тесной чередой стояли целые сады, полные экзотических плодов. Их клевали птицы, срывали звери и собирали альвы, и сладковатый запах фруктов постоянно висел в воздухе, правда, вместе с тучами мошки.
Последнее, вообще, было настоящей напастью. Из-за жаркого влажного климата, царившего в Лесу, вокруг отряда постоянно вились комары размером с палец, мелкая надоедливая мошкара и крупные наглые слепни, только и норовившие залезть под одежду и укусить побольнее. Днем, проникавшие сквозь густые кроны солнечные лучи еще разгоняли насекомых, заставляя тех прятаться в тени, но стоило наступить сумеркам, полчища гнуса выходили на охоту. Более привычные альвы сразу же обмазали открытые участки тела соком пережеванных листьев с какого-то пахучего куста, а вот посольству приходилось нелегко: большей частью все попрятались по гамакам, завернувшись в них, как в кокон.
Сидеть вне укрытия остался только профессор, поскольку спать ему еще не хотелось. Склонившись над масляной лампой и плотно закутавшись в свой потрепанный дорожный плащ, он некоторое время работал над пустынными картами, продолжая делать зарисовки и ни на что не обращая внимания. Альвы, выставив часового, тоже скоро отправились спать, и весь лагерь затих. Забравшись по коре на нижнюю ветвь одного из деревьев хацу, караульный принялся нести свой дозор, вглядываясь в чащу, окутанную мягкой синевой.
Стоило ночи опуститься на Лес, мир вокруг наполнился мириадами различных звуков: стрекотали насекомые, хлопали крыльями птицы, изредка кричали какие-то звери и ветер легко шумел в кронах. Две недели, проведенные в пустынях, приучили профессора к тишине. Он всегда легко засыпал под мягкое шуршание песка, и теперь, оказавшись со всех сторон окруженным сотнями и тысячами разнообразных звуков ночного Леса, Аш мог лишь сидеть и постоянно прислушиваться к этой мелодичной песне. Он давно уже отложил пустынные карты и просто молча внимал окружающему пространству, прикрыв глаза и опершись спиной на теплую кору дерева.
— Лучше погасить огонь, если не хочешь, чтобы к лагерю вышли дикие кошки.
Голос Бриасвайса невольно заставил Ашарха вздрогнуть. Он распахнул глаза и разглядел в тенях перед собой высокую фигуру альва. Тот поправил на поясе перевязь с нефритовым мечом и опустился на землю рядом с профессором. Сложив свои длинные ноги и удобнее усевшись на траве, Бриасвайс послюнявил пальцы и затушил фитиль лампы.
— Почему ты не отдыхаешь? — спросил альв. — Завтра мы тоже весь день проведем в дороге. Тебе понадобятся силы.
— Не могу заснуть, когда вокруг все так стрекочет, — тихо признался Аш, убирая свои записи обратно за пазуху, а масляную лампу — в сумку.
— Это колыбельная Леса, человек.
— Кому как. Мне тяжело спать, когда над ухом постоянно кто-то кричит. — Профессор скривился, и сразу же где-то в стороне от стоянки пронзительно и громко завопила какая-то птица. Больше всего это походило на болезненный рев, но через пару секунд к нему присоединился второй и третий голос, и через полминуты уже целая стая птиц истошно кричала совсем неподалеку.
— Ты скоро привыкнешь, — чуть прикрыв глаза, Бриасвайс задрал голову и прислушался к Лесу.
Они сидели в молчании достаточно долго, размышляя каждый о своем, пока на плече альва не завозилась крыса. Спустившись вниз по галунной перевязи, она начала своевольно рыться в мешочках, висевших на поясе Бриасвайса и что-то искать. Ее хозяин отреагировал на это спокойно. Потянувшись к одному из тканевых кисетов, он высыпал на ладонь горсть желтоватых изогнутых орехов и позволил крысе забрать несколько.
— Будешь? — альв предложил угощение профессору, и тот взял пару штук на пробу. Орехи оказались сладковатыми на вкус и вяжущими рот, а также достаточно сытными. После легкого ужина, по большей части состоявшего лишь из свежесобранных экзотических фруктов, многие из которых Ашарх и его товарищи есть не стали, голод никуда особенно не делся. Так что лакомство пришлось кстати.
В это время крыса, сунув за каждую щеку по ореху, забралась обратно на плечо, ловко обвивая хвостом перевязь. Удобнее перехватив маленькими лапками добычу, она стала ее грызть с легким хрустом, не сводя при этом глаза-бусинки с преподавателя.
— Это Руфь, — кивнув на зверька, сказал Бриасвайс. — На амриле это значит «Друг».
— Никогда до этого не встречал ручных крыс, — посасывая последний свой орех, признался Аш. — Обычно их все сторонятся. Говорят, крысы разносят заразу, так что их никто не трогает в Залмар-Афи.
— Люди заблуждаются. Заразу разносят не крысы, а паразиты, которые заводятся на них. Но Руфь — умная и чистоплотная крыса, она вычищает блох.
Будто в подтверждение этих слов, черный как уголь зверек стал умывать свою мордочку обеими лапками, убирая крошки еды с шерсти.
— Откуда она у тебя? — поинтересовался Ашарх.
— Ее кинули мне в клетку ифриты, когда я был у них в плену, — фыркнул Бриасвайс. — Думали, с голода я съем ее живьем. Но, к их удивлению, я приручил крысу, и вскоре она даже стала приносить мне тайком кусочки украденной еды.
— Ты был в плену у ифритов? — Изумлению профессора не было предела.
— Да, был, — сухо ответил его собеседник.
— Насколько мне известно, от имперцев никому живьем не удается уйти. Ты либо умираешь, либо попадаешь в рабство. Как тебе удалось сбежать?
— Удалось, и все тут, — недовольно проворчал альв, явно не желая делиться подробностями.
— Нелегко, наверное, пришлось?..
Бриасвайс помолчал несколько секунд, а после все же ответил:
— Я не намерен ворошить прошлое. Тяжело было или нет — сам догадаешься, чай не первый день на земле живешь, ифритские повадки знаешь. Мне помогла справиться со всем Руфь, и за это я благодарен ей.
Протянув руку, альв ласково погладил крысу, которая явно собиралась вздремнуть на его плече, уцепившись за перевязь коготками.
Ашарх слабо улыбнулся, наблюдая за животным. Какое-то время они с Бриасвайсом еще сидели рядом. Но тем для разговора почему-то больше не находилось, и вскоре они разошлись спать по своим гамакам. Уже пытаясь забраться на свою мягкую лежанку, которая оказалась подвешена слишком высоко, явно из расчета на средний рост альва, профессор неустанно обдумывал то, что упомянул заместитель коменданта. Если Бриасвайс действительно находился в плену ифритов какое-то время, то как ему удалось миновать рабскую участь? Чаще всего имперцы безжалостно убивали всех, кто осмеливался поднять на них оружие, но порой они не гнушались и брать пленников. Сильных и крепких мужчин ифриты продавали на невольничьих рынках, а женщин приносили в жертву богине Азуме, восхваляя свою владычицу. Сбежать с каторги или плантаций представлялось практически невозможным, ведь имперцы не щадили своих рабов — они всегда могли выкупить новых. К тому же, насколько было известно Ашарху, многих невольников подвергали таким суровым пыткам и внушению, что из них буквально создавали послушных и беспрекословно подчинявшихся любым приказам кукол, которые и не желали сбегать. Уже засыпая, профессор решил, что ему стоило при первом удобном случае подробнее расспросить скрытного Бриасвайса об этом побеге, чтобы окончательно выяснить, как же все-таки альву удалось совершить невозможное — ускользнуть от имперцев живым и вернуться обратно в Лес.
Стоило над Лесом забрезжить рассвету, Лантея одной из первых завозилась в своем гамаке. Можно было сказать, что всю ночь она с нетерпением дожидалась утра, поскольку спать в непривычном подвешенном состоянии оказалось странно, и в итоге девушка практически не отдохнула. Выбравшись наружу и приведя себя в порядок, она присела на корни дерева хацу и принялась жевать фрукты, оставшиеся еще с вечера. Конечно, такого рода пища была ей чужда, хотелось чего-то более сытного, вроде хлеба или мяса, но, судя по всему, альвы питались лишь дарами Леса и следовало привыкать к их рациону. Пока Лантея давилась каким-то очередным кислым плодом красновато-желтого цвета, к ней со спины подошел проснувшийся Манс.
Потягиваясь и почесывая щетину, он поприветствовал сестру хмурым кивком.
— Не выспался? — сочувственно спросила девушка. — Я тоже.
— Ужасно. Не представляю, как альвы вообще могут лежать в этих гамаках. Они же постоянно то раскачиваются во все стороны, то и вовсе норовят перевернуться.
— Тут по земле столько дряни ползает, что невольно перехочешь на траве спать. Я вчера видела змею длиной с меня вон в тех кустах, — поделилась Лантея, указав пальцем на ближайшие заросли.
— Я Ашу говорить не стал, но я тоже перед сном заметил у тропы гнездо тарантула, — усмехнулся Манс, присаживаясь рядом с сестрой и принимая из ее рук один из фруктов. — Думаю, он бы не обрадовался, если бы я указал на такое соседство.
— Это уж точно… Скорее бы добраться до их столицы. Надеюсь, она окажется куда цивилизованнее, чем эти джунгли. Хотя, признаться, тут все же есть своеобразная красота.
— Твоя правда, — согласился юноша, кривясь от кислого вкуса фрукта. — Я столько зеленой растительности еще никогда в жизни не видел. Вчера весь день в глазах рябило с непривычки.
— Не жалеешь, что увязался с нами в эту экспедицию? — ненароком спросила Лантея, вытирая губы.
— А я должен? — вопросом на вопрос ответил Манс, вздернув белую бровь.
— Ты впервые забрался так далеко от дома, бросил все знакомое и привычное, отдавшись на волю обстоятельствам. Неужели тебя совсем не пугает эта неизведанность впереди? Ведь наша судьба сейчас — клубок спутанных дорог. Никогда не угадаешь, куда приведет выбранная тропа… Альвы могут казнить нас за какую-нибудь глупость, могут выпроводить вон из Леса, может начаться война или, напротив, будет заключен крепкий союз. Каждое утро я просыпаюсь с мыслью о том, что этот день может стать последним для всего нашего небольшого отряда. В пустынях нам постоянно грозили опасности иного рода, но даже там я чувствовала себя куда спокойнее. А здесь я даже не предполагаю, что или кто будет ждать меня за соседним деревом, и к чему в итоге приведет нас всех это странствие…
Лантея тяжело понурила голову, и красные пряди ее волос, выбившиеся из хвоста, упали на лицо, заслонив его.
— И это мне говорит девушка, которая не побоялась когда-то бросить родной дом, пустыни, и бесстрашно пересечь горный хребет? — неожиданно со смешком произнес юноша, не сводя взгляд с сестры. — Лантея, ты, не зная ни языка, ни местных законов, пришла в человеческое государство, прожила там два года и даже пыталась поступить в академию. Разве тогда ты не боялась? Не боялась быть пойманной или обличенной? Не думала каждый день, что на следующее утро твою тайну узнают все, и тогда твоему путешествию придет конец?
— Тогда я отвечала лишь за себя одну! Если бы что-то случилось, то погибла бы только я, унеся секрет хетай-ра с собой в мир духов. А теперь я — посол. На моих плечах ответственность за будущее целого народа, за сохранность Барханов и даже за жизни всех наших попутчиков. В том числе и твою, Манс. Если что-то случится с одним из членов отряда, то ведь это будет моей виной. Я не справилась с возложенными на меня обязанностями, я допустила, что все так все плохо обернулось…
— Ты винишь себя за то, что не произошло и, возможно, никогда на произойдет, — чуть понизив голос, сказал Манс. Отложив в сторону свой завтрак и обтерев липкие руки о низ рубахи, он взял кисть Лантеи, заключив ее в тепло своих ладоней, и легко сжал. — Каждый здесь осознает всю опасность нашей миссии и каждый способен защитить себя. Если что-то случится, то ни твоей, ни чьей-либо еще вины в этом не будет. Даже если переговоры пройдут неудачно и эти альвы откажут нам в заключении военного союза, то это случится вовсе не из-за тебя.
— А из-за кого, Манс? Из-за кого? — приглушенно воскликнула девушка. — Ведь я должна убедить этот Синклит. И только от моего красноречия, моих слов и аргументов зависит согласятся альвы или нет на союз.
— Не все в этом мире крутится вокруг тебя одной, Лантея, — позволив проскочить в своем голосе твердости, проговорил юноша. — У альвов тоже есть свои желания, планы и намерения. Если они откажут нам, то вовсе не потому, что ты приведешь неубедительные аргументы, а если согласятся, то не из-за твоего красноречия. Этот союз может быть невыгоден для них, и даже все послы мира не добьются тогда положительного ответа от Синклита.
— Но дома все равно не поймут…
— Ха! Дома! — фыркнул Манс. — Дома, конечно, Совет сожрет тебя с потрохами. Им проще свалить всю вину на посла, выставив тебя неудачницей перед всеми Барханами, чем самостоятельно отправиться на переговоры или продумать пути отступления. Но домой ты не вернешься, и поэтому мнение матриархов не должно тебя волновать.
— Даже если все хетай-ра погибнут в разрушительной войне из-за моего провала? — с вызовом спросила Лантея, приподняв голову и устремив на брата пронзительный взгляд голубых глаз.
— Даже если так. Даже если они будут вынуждены зарыться под пески так глубоко, что больше никогда не увидят солнечный свет. Тебя это больше не коснется. Потому что ты свой выбор давно уже сделала: ты покинула Барханы, и сама сказала мне, что никогда не возвратишься туда.
— Выходит, у меня больше совсем нет дома… И семьи тоже нет. Отец, мать и тетя мертвы, а сестра отвернулась от меня… Признаться, я старалась об этом не думать, но теперь, кажется, это осознание сжимает мне сердце.
Она рассеянно коснулась некогда зеленой, а теперь давно уже выгоревшей на солнце ленты, повязанной вокруг запястья.
— Я — твоя семья, — прошептал Манс, стискивая ладонь Лантеи еще крепче. — Аш — твоя семья. Мы всегда будем рядом, мы не отвернемся в час нужды и не бросим тебя одну, потому что ты всегда была с нами, была готова рисковать ради нас жизнью и доверялась нам.
— Мне бы хотелось, чтобы так было всегда…
— Так и будет! — горячо уверил сестру юноша.
— Я жажду этого. Но последнее время меня и вовсе не отпускает чувство, что проведенные в дороге дни были самыми спокойными и счастливыми в нашей жизни. Что так больше никогда не будет. Не будет тихого звездного неба над головой, не будет свежего морского бриза и жаркого солнца. Будто все это скоро закончится, как мирный сон.
— Сны обрываются, чтобы вернуться вновь, как только стемнеет. И новый сон будет слаще старого, ярче и крепче.
— Пусть только он не обернется кошмаром… Уже одного этого будет достаточно.
Сжав в ответ пальцы брата, Лантея поблагодарила его за поддержку и, мягко поднявшись с места, ушла к своим сумкам, так и не закончив завтракать. На душе у нее было смутно. Будто какое-то необъяснимое ощущение тревоги довлело над всеми остальными чувствами, и девушка постоянно неосознанно хваталась за рукоятку ножа. Вот только каждый раз руки ее нащупывали пустоту, ведь изъятое оружие посольству по-прежнему не вернули, хотя Лантея и подозревала, что Бриасвайс захватил его с собой в дорогу, но почему-то отказывался отдавать пустынникам. И девушка очень надеялась, что небольшого мешочка с песком на поясе ей бы хватило, случись в дороге что-то непредвиденное. Но из-за отсутствия полноценного оружия хетай-ра невольно чувствовала свою незащищенность и слабость. Она привыкла рассчитывать на свою силу, и теперь, когда она могла полагаться лишь на горсть песка и воинов Бриасвайса, ни о каком спокойствии не было и речи.
Как только большая часть пустынников и альвов проснулась и позавтракала, недалеко от лагеря вновь появились массивные фигуры слонов. Животные, проведя ночь где-то в чаще Леса, самостоятельно вернулись к отряду и вновь позволили себя запрячь. Это было столь необычно — видеть, как могучие звери добровольно подходили к повозкам и покорно ждали, пока их опутают упряжью, — что Лантея все никак не могла поверить в происходившее. Слоны помогали альвам по собственной воле, они ступали вперед по дороге без понуканий погонщика, будто сами знали, куда нужно было везти путников.
В середине дня, когда жаркое солнце проникало сквозь раскидистые кроны, расчерчивая воздух желтыми лучами, на всех в отряде напала легкая сонливость. Высокая влажность и духота утомляли — ветер нечасто прорывался сквозь густые лесные заросли, и потому постоянно хотелось зевать. Оцарио, как подтаявшее на солнце масло, растекся по плечу Манса, на которое он сперва легко облокотился, а после уже полноценно сполз. Юноша не был против, хоть и сам начинал понемногу уже клевать носом, то и дело проваливаясь на пару секунд в дрему. Во главе колонны ехала повозка с солдатами Бриасвайса, и даже среди них были те, кто украдкой сцеживал зевоту в кулак, поглядывая на своего командира, и тер глаза, пытаясь взбодриться. Ашарх тоже сперва хотел как-то отвлечься, надеясь перечитать еще раз хорошенько свои записи по Гиртариону, но телегу так трясло и качало, что буквы прыгали у профессора перед глазами, как мушки, и сложить их в слова не представлялось возможным.
Идиллию нарушил неожиданно раздавшийся в ближайших кустах шум. Зашуршала листва и сквозь ветви на тропу прямо возле первой телеги выскочила небольших размеров тень с огромными блюдцами широко распахнутых голубых глаз. Едва только она поднялась на четыре лапы, как стало ясно, что это был еще совсем маленький и явно дезориентированный в пространстве детеныш черной пантеры. Все повозки мгновенно встали на месте, резко дернувшись, а слоны стали понемногу забирать в сторону — им такая встреча пришлась не по душе. Котенок тоже испуганно попятился, заметив слонов и альвов, и уже практически наполовину залез обратно в кусты, как вдруг прямо из них с яростным рычанием вырвалась его мать.
Взрослая черная пантера, оскалив клыки и выпустив когти, молнией бросилась на ближайшую к ней повозку. В панике затрубили слоны, ломанувшись в сторону деревьев и утягивая за собой телеги, которые со скрипом и грохотом покатились следом, застревая в кустах. Кто-то из альвов и посольства сразу повалился на землю, не успев среагировать, другие попадали на дно повозок, пытаясь скорее подняться. Пантера металась между слонами, запрыгивая им на ноги и на спину, цепляясь когтями за кожу и оставляя длинные кровоточившие царапины, а после неуловимым вихрем бросалась на альвов, опрокидывая одного за другим.
Что-то громогласно командовал Бриасвайс, успев одним из первых оказаться на ногах, и многие альвы даже слушались его — отступая дальше от разъяренного хищника и укрываясь за стволами деревьев. Никто даже не пытался дать отпор животному.
Тот слон, что вез делегацию, не разбирая дороги убежал в Лес и попросту обломил бамбуковые оглобли, когда телега, в которую он был впряжен, вместе со всем посольством застряла между двумя стволами. Хетай-ра, что еще оставались внутри, тяжело вывалились на землю, а повозка с грохотом осела из-за подломившегося колеса.
— Нужно забраться на деревья! Этот зверь наверняка нас там не тронет! — взвизгнул Оцарио, уже обхватив ствол обеими руками и пытаясь заползти по гладкой коре как можно выше. Его примеру никто из группы больше не последовал, потому что, глядя, как быстро пантера запрыгивала на повозки и хребты впряженных в них серых гигантов, никто не верил, что деревья были ей не под силу.
Тем временем пантера, разогнав всех слонов, которые представляли наибольшую угрозу для нее и ее детеныша, принялась атаковать альвов. Она металась между ними, то и дело впиваясь в кого-нибудь клыками, пока не навалилась всем весом на одного солдата, застрявшего ногой в обломках своей телеги. Он лишь беспомощно вопил, закрывая руками лицо и горло, но пантера, почувствовав вкус и запах свежей крови, свирепо полосовала воина, вгрызаясь в его плоть.
— Почему никто не атакует этого зверя? — крикнул Виек, который, подобрав с дороги острую палку, настороженно косился в сторону пантеры, широко расставив руки и ноги и готовый в любую минуту защищаться.
— Похоже, они или струсили, или вообще не трогают животных в Лесу! — предположил Манс, стараясь не отходить далеко от деревьев, чтобы можно было сразу же за ними укрыться.
— Что за тупицы?! Да этот зверь же сейчас сожрет его с потрохами! — не своим голосом завопила Эрмина, во все глаза уставившись на жуткую сцену того, как пантера драла когтями еще живого альва. — Я не собираюсь просто стоять и смотреть на это!
Она подхватила с земли стебель бамбука, отвалившийся от телеги, и без какого-либо намека на страх бросилась вперед, прямо на черного хищника. Ей попытался преградить путь Бриасвайс, едва он заметил, как Эрмина бездумно побежала навстречу своей гибели, но женщина ловко проскочила под его рукой, даже не замедлившись.
— Человек! Скажи, пусть она не трогает пантеру! Зверь насытится и уйдет сам! — рявкнул в сторону профессора Бриасвайс.
Аш перевел это Лантее и Мансу, но никто из них больше не мог докричаться до Эрмины, которая уже подобралась к животному и что есть силы огрела его палкой по спине. Коротко взвизгнув, пантера взвилась в воздух, отвлекшись от своей добычи и сразу же ринулась к обидчице. Зверь был стремительным и смертоносным. Извернувшись в воздухе, он в длинном прыжке вытянул вперед лапы, намереваясь зацепить когтями хетай-ра, но Эрмина успела ускользнуть в сторону. Подставляться она не собиралась, но зато теперь все внимание хищника было сконцентрировано только на ней, как на единственной, кто решился дать животному отпор.
Еще одна атака произошла так быстро, что мало кто из наблюдавших за этой сценой альвов и пустынников успел заметить, как женщина от нее уклонилась. Взбежав на ближайшую каменную глыбу, поросшую мхом, Эрмина выставила перед собой палку, поддразнивая и раззадоривая хищника, хотя назвать такую задумку удачной было сложно. И без того озлобленная пантера метнулась черной молнией к камню, рассекая воздух обеими лапами в том самом месте, где стояла хетай-ра. Но ее там уже не было: женщина оттолкнулась от глыбы и, зацепившись пальцами за нависавшую над дорогой ветку дерева, подтянулась и встала на нее.
С рычанием зверь последовал за добычей. Легко и без каких-либо усилий он подпрыгнул и, сдирая когтями кору, стал карабкаться на сук, пытаясь умоститься на нем полностью. Листва зашуршала, затрещала ветка под тяжестью двойного веса, но Эрмина не позволила пантере даже приблизиться к себе — она жестко и резко ударила ее по лапам, сбрасывая обратно на землю.
Невольно зашипев, животное извернулось в воздухе, приземлившись на все четыре лапы, и предприняло новую попытку добраться до дразнившей его обидчицы. И вновь получило выверенный удар палкой. Так повторялось еще несколько раз: пантера искала новые способы забраться на сук, и каждый раз Эрмина, орудуя своей бамбуковой жердью, хлестко била зверя по лапам, подсекая и сбрасывая его вниз.
— Виек! — звучно позвала женщина. — Веревку!
Ее супруг стал метаться между телегами, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, что могло бы помочь Эрмине заарканить зверя. Через пару мгновений он заметил тяжелую сеть, которой были укрыты грузы в последней повозке, и, сдернув и скомкав ее, забросил на ветку, где его жена стойко отбивалась от атак пантеры.
Когда зверь в очередной раз оказался на земле после неудачной попытки подобраться ближе к своей жертве, Эрмина расправила сеть и мягко скинула ее сверху на животное. Пантера затрепыхалась внутри, отчаянно кусая веревку и пытаясь протиснуться между ячейками, но от всех этих действий сеть лишь сильнее запутывалась вокруг хищника. И вот зверь уже всеми лапами и даже головой оказался спеленат в плотный кокон, не в силах выбраться оттуда самостоятельно.
Эрмина с видом победительницы спрыгнула с ветки и подошла ближе к пантере, намереваясь ее рассмотреть. Зеленоватые глаза с пульсировавшим зрачком, сузившимся до состояния точки, не мигая следили за каждым шагом укротительницы, но женщина знала — стоит ей протянуть руку, как острейшие когти вмиг разорвут ее на клочки. Пойманным, зверь становится в разы опаснее.
— Какого хрена она творит?! Пусть она отпустит пантеру! — брызгая слюной, бранился Бриасвайс, обращаясь к Ашарху. — Человек! Скажи этой дуре, чтобы она не сдерживала пантеру!
Все понемногу стали стягиваться ближе к месту схватки. Накал утих, и теперь альвы, зажимая кровоточившие царапины, с опаской поглядывали на Эрмину, с гордостью восседавшую возле заарканенного зверя.
— В Лесу никто не смеет трогать животных! — настаивал на своем Бриасвайс.
— Но ведь Эрмина спасла жизнь вашему солдату! — возразил Ашарх, указывая на альва, которому сослуживцы помогали выбраться из-под завалов телеги и остановить кровь, хлеставшую из ран. В целом пострадавший выглядел неплохо: лишь сильно была разорвана правая рука, которой он прикрывал голову во время атаки, и возле горла остался глубокий укус. Альв был бледен, из-за чего его зеленого цвета кожа имела светло-оливковый оттенок, но на ногах держался сам.
— Пантера лишь защищала свою территорию и своего детеныша, почуяв угрозу! — сурово нахмурившись, ответил Бриасвайс. — Пусть женщина выпустит животное немедленно!
Пока Ашарх переводил слова альва Лантее, а та в свою очередь убеждала Эрмину распутать сети, Бриасвайс мрачной тенью ходил по кругу возле пантеры и нервно потирал руки. Наконец несколько солдат с помощью Эрмины и Виека подняли плененного зверя, дотащили его до кустарника и раскрыли сети. Пантера, едва почуяв, как ослабли веревки, уже самостоятельно выбралась на свободу и сразу же скрылась в зарослях, уйдя в направлении, где скрылся ее детеныш. Все вздохнули с облегчением, и только Эрмина еще какое-то время следила за Лесом, вслушиваясь в шелест листвы, чтобы наверняка удостовериться, что пантера и ее котенок ушли.
Раненых оказалось несколько. У большинства из них были простые царапины, которые скорее промыли и смазали какой-то густой субстанцией из перетертой травы, смешанной с грязью. Двое слонов тоже оказались достаточно глубоко ранены, но они позволили осмотреть их укусы и порезы, а вот третий слон, сбежавший от каравана еще в самом начале нападения, так больше и не вернулся. Правда и телеги уцелели далеко не все: не пострадала лишь повозка с поклажей, вторая была полностью разбита, а у третьей разломилось колесо. Поломку починили, и в итоге весь отряд разместился по двум телегам, распределив между собой и грузы.
На Эрмину альвы поглядывали с подозрением. Многих не устроило ее обращение с пантерой, ведь неприкосновенность животных в Лесу ценилась на каком-то особенном уровне, но вот единственным, кто не сводил с женщины восхищенный взгляд был тот несчастный воин, которому хетай-ра помогла. Едва он смог стоять на ногах, как первым делом бросился к своей спасительнице и принялся целовать ей руки, как какой-то госпоже. Альв постоянно что-то твердил на амриле, без устали кланялся и с обожанием разглядывал женщину, из-за чего она безумно смущалась, а Виек тихо скрежетал зубами.
— Кажется, ты обзавелась верным поклонником, — со смешком заметила Лантея, едва только все расселись по повозкам и двинулись дальше.
— Видимо, он уже мысленно расстался с жизнью, пока я не пришла ему на помощь, — улыбнулась раскрасневшаяся Эрмина.
— Если он не прекратит ходить за тобой следом и так пожирать взглядом, то я за себя не отвечаю. Гибели от клыков зверя он избежал, но вот от моего кулака ему так просто не скрыться, — едва слышно проворчал Виек, сверкая глазами в сторону альва, который из соседней телеги с благоговением поглядывал на свою защитницу.
— Ему и так досталось! Не трогай его, — попросила Эрмина, легко толкнув супруга в плечо.
— Ты как будто совсем и не испугана, — произнесла Лантея, внимательно изучая довольное лицо женщины. — Так бесстрашно полезла на этого хищника с одной палкой в руках… Дух укротительницы в тебе, конечно, силен, но не слишком ли самоуверенный был поступок?
Телегу подкинуло на колдобине, из-за чего всех тряхнуло, и что-то забренчало в одной из сумок под ногами. Оцарио устремил на груду вещей свой печальный взгляд, чувствуя, что это был один из его баулов, но убеждаться в этом не стал, предпочтя послушать разговор спутников.
— Я хорошо развлеклась и развеялась. Противник оказался весьма достойным! — призналась воительница. — А то я так засиделась последнее время, что кровь застоялась в жилах, и эта схватка пришлась как нельзя кстати. Тем более я просто не могла стоять, как остальные, и смотреть, пока зверь рвал на куски того альва. Не понимаю, почему никто не прогнал пантеру? Ведь нас тут было достаточно, чтобы отбить ее нападение!
— Судя по всему, эти альвы совсем слабоумные! — прошипел Виек. — Животных даже пальцем не трогают, как и свои деревья. И даже если бы на их глазах жрали ребенка или целую толпу беззащитных сородичей, они бы даже не шевельнулись. Идиотизм какой-то!..
— Как Аш мне объяснил, тут дикие животные нечасто нападают на альвов, — поделилась Лантея, убирая за ухо выбившуюся прядь алых волос. — А если подобное и случается, то лишь из-за того, что хищник чувствует угрозу для себя или своего потомства. И альвы предпочитают постоять в сторонке, дожидаясь, пока зверь сам уйдет, чем прогонять его или, уж тем более, убивать — тут это вообще считается чуть ли не преступлением.
— Судя по такой логике, для них жизнь сородича ничего не стоит? — тихо спросил Оцарио.
— Ну, как мы сегодня убедились, так оно и есть, — фыркнул Виек, скрещивая руки на груди. — Они согласны были, чтобы их сослуживца сожрали живьем. Мол, зверь утолит жажду крови и уйдет.
— Я понимаю, что мы чужаки в этом Лесу, — сказала Эрмина, мотнув своей короткостриженой головой. — Мы не должны лезть к альвам со своими законами и видением мира, но ведь это же просто как-то противоестественно.
— Может, они считают это милосердием по отношению к животным? — предположил Оцарио, пожав плечами.
На это заявление Эрмина нахмурила брови и сжала губы:
— Тогда я не вижу ничего разумного в таком милосердии к каждой живой твари. Нужно уметь хотя бы постоять за себя, когда тебе угрожает опасность, а не просто плыть по течению и мирно ждать, когда угроза сама минует.
— Ты считаешь это глупостью, они — нормой, потому что живут так с начала времен. Что-то из наших обычаев и привычек покажется им неестественным и неправильным, — проговорила Лантея. — Мы просто два разных мира.
Все задумались над этой мыслью и затихли. Понемногу путники расслабились, опять размякли на жаре, и каждый стал коротать время, как умеет. Аш и Манс негромко что-то обсуждали с Бриасвайсом. Оцарио все же рискнул заглянуть в свои мешки, чтобы проверить, все ли там уцелело, и теперь с грустным лицом выгребал осколки и крошки, высыпая их за борт телеги. Лантея молча вглядывалась в Лес, окружавший караван со всех сторон, а Эрмина ласково поглаживала супруга по коротким белым волосам на голове, пока он дремал у нее на коленях.
Тем же вечером начался проливной дождь. Тяжелые капли застучали по листве, ручейками забираясь за шиворот путников и размягчая землю под колесами повозок. По грязи слоны ступали осторожнее, а телеги и вовсе частенько стали застревать, набирая под днище целые комки влажной глины и клочьев травы. Бриасвайс злился и ворчал, что с такой непогодой путь до столицы займет еще больше времени, чем он планировал.
— Сезон дождей уже закончился! — негодовал альв вечером на привале, прикрывая сложенные в телегах вещи огромными листьями алоказии, заросли которой находились неподалеку. — Откуда взялась эта непогода?!
Его ручная крыса по кличке Руфь забралась в плотный тканевый мешок на поясе своего хозяина и дремала там, не желая мочить шерстку под дождем.
— Ну, ты же не можешь предугадывать абсолютно все в дороге, — без тени сочувствия в голосе произнес Ашарх, пытаясь забраться в свой гамак, чтобы укрыться от ливня. — Уж погода не во власти смертных.
— У меня есть четкий расчет, — пробормотал Бриасвайс, откидывая со лба мокрые волосы. — Если я выбиваюсь из своего расписания хоть на день, то все последние годы моей жизни пойдут сфинксу под хвост! Дерьмо!..
Поскользнувшись голыми ступнями на кучке грязи, альв с трудом удержал равновесие и, быстро разбросав оставшиеся листья алоказии, отступил под укрытие ближайших деревьев. Он промок до нитки, по колено был испачкан в глине, а его зубы постукивали друг о друга, но в гамак Бриасвайс не торопился залезать — ему еще предстояло пару часов нести ночное дежурство.
— Что за дела у тебя в Гарвелескаане, что ты так торопишься успеть обратно? — уже замотавшись в ткань, как в кокон, поинтересовался все же Ашарх.
— Не твое дело, человек, — злобно выплюнул альв, скрещивая руки на груди и прислоняясь спиной к теплой коре древа хацу. — Ясно тебе или нет?
— Я лишь хотел узнать, может, смогу помочь чем-то, — извиняющимся тоном пробормотал профессор, недовольно заворочавшись и расправляя свою скомкавшуюся рубаху.
— Никогда нельзя рассчитывать на чужую помощь, иначе потеряешь контроль над ситуацией и сам не заметишь, как твоя жизнь перестанет быть твоей.
— Хочешь сам плавать по горло в трясине проблем, не мне тебе мешать… В конце концов, и правда, чего это я должен протягивать тебе руку помощи, когда вы с Тестариусом согласились пропустить наше посольство только за отдельную плату…
Бриасвайс презрительно фыркнул и отвернулся в сторону от преподавателя, не намереваясь и дальше развивать эту тему. Он так и остался в одиночестве нести свой дозор под проливным дождем, прикрываясь лишь опавшими листьями хацу и хмуро поглядывая по сторонам.
Весь следующий день ливень не прекращался, будто небеса прохудились и стремились как можно скорее излить на землю свои воды. Во всем караване уже не было ни единого живого существа или вещи, которые бы не промокли насквозь. Дорогу окончательно развезло, и пару раз повозки намертво вставали посреди бездонных луж и топкой грязи. Условия для путешествия выдались не самыми лучшими, к тому же еще и поднялся сильный ветер, который гнул деревья, шумел в кронах и мешал путникам прикрываться от непогоды плащами и листьями.
К счастью, ближе к сумеркам отряду удалось добраться до небольшого постоялого двора, представлявшего собой бедную хибару, в одной части которой жил сухой, как ветошь, одноногий альв, передвигавшийся только благодаря самодельному протезу из бамбука, а другая была отведена под отдых гостей. Слоны разместились под хлипким навесом на улице, а посольство вместе с солдатами потеснилось в одной-единственной комнате дома. Все углы там были черными от грязи и плесени, запах стоял гнилостный, и кроме трещавших от любого движения лежаков хозяин больше ничего и не сумел предоставить своим постояльцам. Хотя даже кроватей хватило не всем — нескольким альвам пришлось спать прямо на полу, на тростниковых циновках, а ни о какой еде для голодных путников речи и вовсе не шло.
— Хорошо уже хотя бы то, что эту ночь мы проведем под крышей, — нашелся Виек.
— Жаль, что кроме целой крыши здесь больше ничего и нет, — из своего угла проворчал на такое заявление Оцарио, вертевшийся на своем лежаке, как угорь на сковородке.
— В дороге надо уметь радоваться мелочам, — нравоучительно ответил гвардеец. — Иначе весь путь будет казаться сплошным наказанием.
Такого торговец принять спокойно попросту не мог:
— Но ведь так оно и есть! Назвать эти джунгли по-другому как сплошным мучением язык не поворачивается! Кругом одни заросли, колючки, какие-то огромные вонючие цветы или острые как бритва травы! За каждым кустом ждет либо очередная жаба, ящерица или змея, либо хищная зверюга, только и жаждущая, как закусить тобой! И конца-края этому зеленому безумию нет! А теперь еще и вода льет с неба без остановки!..
— Неужто наш бравый путешественник, который все пустыни вдоль и поперек изъездил, не может теперь выносить дорожные трудности без соплей? — с издевкой спросил Виек. — Хочешь быстрее вернуться домой, к матери под юбку, а, торгаш?
Оцарио задохнулся от возмущения, но отвечать задире не стал, чтобы не получить в пылу ссоры кулаком в лицо, как до этого уже частенько происходило. Виек обыкновенно долго шуточками не обменивался, а как только что-то в разговоре шло вразрез с его мнением, так он сразу же норовил продемонстрировать обладание недюжинной силой. Это был его любимый аргумент в решении любых споров с Оцарио, хоть торговец и пытался каждый раз успокоить своего собеседника или пойти на мировую.
— Вы, двое, опять там что-то не поделили? — прокаркал со своего места Манс, который застудил под дождем горло и теперь разговаривал не иначе как гнусавым охрипшим голосом. Сестра уже заботливо приготовила для него лечебный травяной настой из компонентов, захваченных еще из Первого Бархана, и теперь юноша, зарывшись под одеяло, прихлебывал горячий напиток и сверкал глазами в сторону споривших Виека и Оцарио.
— Я лишь говорю о том, что когда отправлялся на должности сопровождающего вместе с посольством в дальнюю страну, то рассчитывал на куда более приличные условия, — повернувшись к Мансу, поделился своими душевными страданиями торговец.
— Что, надеялся на хоромы во дворцах и лучшую выпивку? — не смог промолчать Виек.
— Хотя бы на достойный ночлег и горячую еду!
— Помнится, в Гарвелескаане нам предоставили и то и другое.
— Жесткий лежак и кислые фрукты — это не то, о чем мечтает путник после дальней дороги, — пробормотал Оцарио. — К тому же, с тех пор больше ничего и не было. Спим на деревьях, как обезьяны… Или как там зовут этих местных зверьков с хвостами?.. Питаемся только гадостью всякой. Ни нормального отдыха тебе, ни тепла и сухости.
— Ты всегда можешь уйти, — растянул губы в гадкой ухмылке Виек. — Тебя здесь никто не держит, торгаш. Вернешься домой, под крылышко своих братьев и матриарха. Вновь будешь жить-поживать, проблем вокруг не видеть. И не будешь знать ни о каких трудностях.
— Я так не поступлю! — внезапно выпятив вперед свою широкую грудь сказал Оцарио. — Посол рассчитывает на весь наш отряд, в том числе и на меня! Я пройду с Лантеей до самого Синклита и, если понадобится, буду бок о бок с ней отстаивать интересы нашего народа перед альвами!..
— Неожиданно смелое заявление… — невольно протянул гвардеец.
— Виек, прекрати, — с укором произнес Манс и закашлялся. — Может, в чем-то Оцарио и кажется тебе несостоятельным, но все же он уже стал неотъемлемой частью нашего отряда, нашим товарищем. И прогонять его никто не смеет, кроме, разве что, Лантеи. Но она так никогда не поступит. Уж я-то знаю.
Он стрельнул глазами в сторону сестры, примостившейся на лежанке неподалеку и сквозь приоткрытые веки наблюдавшей за спором в состоянии легкой дремоты.
— Спасибо, — одними губами прошептал Оцарио юноше.
Манс махнул кистью в ответ и пригубил свой травяной настой, чтобы промочить зудевшее горло. А после отвернулся и скорее заснул, разморенный теплым питьем.
На утро небо немного прояснилось, ливень практически прекратился, и лишь с деревьев продолжали стекать редкие ледяные капли. Слоны шли куда быстрее, больше не осторожничая и не выбирая дорогу почище. И когда во второй половине дня тропа неожиданно еще сильнее расширилась и вывела отряд к высокой каменной стеле, сложенной из желтоватых известняковых блоков, Бриасвайс удивленно присвистнул.
— Что такое? — сразу же завозился на своем месте Аш, отсидевший уже все ягодицы.
— Не ожидал, что мы прибудем в срок. Смотри-ка, даже дождь нас не замедлил.
— О чем речь?..
— Мы на месте, — сказал альв и указал рукой на стелу, где в толще камня были выбиты потемневшие от времени и поросшие мхом клинописные символы. — Это Алверах, столица Леса и обитель Высочайшего Синклита. Склоните головы перед совершенством города, сотворенного нашими предками, чужеземцы.
Кустарники расступились, и дорога вывела караван на край обрывистой скалы, выступавшей вперед из темноты зарослей. Внизу, в широкой прогалине, где простирались лишь необъятные хацу и вереницы каменных строений, раскинулся город Алверах, обступивший овальное озеро, блестевшее на солнце ровной гладью. С этой высоты казалось, что стоит ступить вперед, сделать один шаг, и ты взмоешь в воздух как птица, и, раскинув крылья, промчишься между стволами вековых гигантов хацу, взовьешься в небеса над широкими кронами и после камнем упадешь вниз, к лазурным водам озера.
Ашарх как завороженный стянул капюшон плаща и невольно опустил голову, повторяя этот жест за Бриасвайсом и остальными альвами. Утопавший в зелени древний город дышал величием и силой, по капле стекавшейся сюда со всего Леса тысячелетиями. И он требовал проявить к себе должное уважение от всех, кто смел переступать его границы.