Война заставляет нас позабыть, как должен выглядеть мир.
Пророк Бога Ской Гервасиус
Лесная дорога витой лентой устремлялась вдаль, плутая меж неохватными стволами деревьев хацу. До крепости оставалось совсем недолго. Весь прошлый день караван с раннего утра и до поздней ночи ехал по тропе, практически не делая остановок. Бриасвайс поторапливал отряд, хоть скорость передвижения напрямую зависела от тягловых слонов, а вовсе не от воли альвов. Но тем не менее за два дня с момента отъезда из Алвераха каравану удалось преодолеть расстояние, которое в обычное время путники покрывали за трое суток. Оставался последний рывок — уже к вечеру нового дня Бриасвайс рассчитывал добраться до окраин Гарвелескаана и с самого отправления с места стоянки сидел на облучке передовой телеги и вглядывался вдаль.
Едва ли пустынники были недовольны подобной спешкой. Им и самим не терпелось быстрее покинуть границы Леса и вновь спокойно вздохнуть, забыв о гордых альвах и скинув с плеч тяжкий груз дипломатических обязанностей. Конечно, горечь скорого расставания давила на сердце, но с тех пор, как Оцарио попрощался с отрядом, избрав свой собственный путь, многие в посольстве стали легче относиться к близившейся разлуке. Ведь если избалованный и трусоватый торговец в одиночку рискнул все изменить в своей жизни и уйти в свободное плавание, то чем остальные были хуже.
Местность вокруг неуловимо менялась, и вскоре Ашарх заметил, что караван въехал в густой бамбуковый лес. Было полуденное время, и солнце стояло в зените, пробиваясь сквозь узкие тонкие листья. Вокруг царила всеобъемлющая тишина, нарушаемая лишь едва уловимым дыханием ветра, скользившим меж растений. Толстые одревесневшие стебли бамбука тянулись к самым небесам, и их ровный частокол расстилался во все стороны, насколько хватало глаз.
В тени рощи колонна медленно продвигалась в прежнем направлении, слоны ступали по пыльной ухабистой дороге, периодически на ходу обрывая хоботами мелкие бамбуковые побеги с листьями и засовывая их себе в рот. В этом месте чувствовалось умиротворение и какой-то безмятежный покой, и никому даже не хотелось разговаривать: молча ехали альвы, в тишине сидели и гости Леса, разглядывая вытянутые темно-желтые стебли с зелеными поперечными полосками.
Когда откуда-то со стороны раздался отчетливый шум и слабый треск бамбука, в тот же миг все напряглись, вглядываясь в гущу Леса. Из чрева чащи медленно и тяжело ступал высокий древесный альв, закутанный в грязную рваную хламиду и с потрепанным дорожным мешком за плечами. Едва он вышел на дорогу, то поприветствовал караван на амриле и склонился перед путниками в неглубоком поклоне, вытянув вперед в просящем жесте свои покрытые корой ладони. Аш без особенного интереса разглядывал бедняка, хотя кое-что в облике попрошайки все же вызвало у него вопросы. Древесный альв явно был истощен, весь покрыт паршой и желтоватыми пятнами лишайника, но среди его обносков профессор рассмотрел висевший на шее нефритовый амулет, который явно стоил немалых денег. Вырезанная из зеленого камня эмблема изображала древо хацу, заключенное в круг, и за такую вещицу, наверняка, можно было купить себе и еды, и новой одежды, и лекарств.
Бриасвайс неожиданно жестко отреагировал на появление нищего. Спрыгнув с замедлившейся повозки, он в несколько шагов оказался возле древесного альва и толкнул его ногой в бедро, чуть не повалив на землю. Гневный окрик на амриле заставил попрошайку сжаться, и он, так ничего и не получив, торопливо засеменил к обочине, подальше от каравана. Многие из воинов Бриасвайса и Пелеантада стали гнать нищего еще дальше, бросая в него камни и громко бранясь.
Без промедления процессия двинулась вперед, но, как подметил краем глаза Ашарх, бедняк, выждав, пока повозки отъедут на некоторое расстояние, медленно двинулся следом, прихрамывая и тяжело передвигая свои ноги, покрытые узловатыми корнями. Где-то через час Бриасвайс объявил о коротком обеденном привале, и отряд разместился на обочине, пока слоны, углубившись в бамбуковую рощу, искали себе зелень посочнее.
Рассевшись прямо на земле, альвы пальцами ели из своих мисок сладковатую холодную кашу из перетертого зерна с добавлением воды и сухофруктов. Для чужеземцев эта пища показалась скудной, к тому же жевать ее приходилось долго, но как походная еда и альтернатива опротивевшим фруктам каша все же была не так уж и дурна. Держа в руках свои миску, профессор добрался до Бриасвайса, облюбовавшего себе тихое место на слое поваленного высохшего бамбука в стороне от лагеря.
— За что вы все так жестоко прогнали того нищего? — поинтересовался Ашарх у заместителя коменданта, присаживаясь рядом на корточки.
— Это был один из проповедников Танабе, — нехотя ответил альв, пережевывая кашу.
— Кто это такие? — не преминул спросить Аш, обсасывая кусок высушенной дынной груши, попавшийся ему в каше.
— Крошечная община на юго-востоке Леса, в которой по собственным законам и обычаям живут древесные альвы. Они по-прежнему сохранили свою веру в Омеотана и считают себя прямыми носителями проклятия бога, поэтому и не желают обитать рядом с обыкновенными альвами, которых, по их мнению, нелюбовь всевышнего не коснулась.
— То есть они принимают себя за каких-то прокаженных, что ли?
— Вроде того. Верят, что однажды молитвами все же добьются благословения Омеотана, сбросят с себя узы проклятья и только тогда вернутся к обществу. А пока что они выгоняют всех детей, не обросших корой к десяти годам, в ближайшие поселки и сами постоянно посылают проповедников бродить по Лесу, возрождать веру в Омеотана и звать к себе в общину древесных альвов. Хотя к ним никто в здравом уме идти не хочет, вот они и вымирают потихоньку.
Аш задумчиво облизал свои пальцы после каши и отставил пустую миску в сторону.
— А за что такая ненависть к ним? Я все еще не понимаю.
— Наш народ давно уже перестал испытывать какой-то пиетет перед божественным. Омеотан проклял нас и исчез, и с чего бы это альвам продолжать ему молиться и просить о снисхождении. Но Танабе надеются вернуть благосклонность бога, стелются перед ним, как послушные слуги и других призывают делать тоже самое. Древесные альвы давно стали неотъемлемой частью нашего общества, нашли для себя место в каждой нише, но Танабе продолжают считать своих покрытых корой собратьев олицетворением божественного проклятья. Их проповедники приходят в города и обливают древесных альвов такой словесной грязью, что уши вянут. Они говорят, что древесные альвы грешны уже одним своим появлением на свет, а искупить эту вину можно лишь постом, лишениями и молитвами. Ну и кто станет слушать этих безумцев-отшельников, а?
— Но меж тем община еще живет, — сделал вывод Ашарх. — Значит, на кого-то их проповеди действуют. К тому же, смотри, какие у них упорные приверженцы встречаются.
Указав пальцем в направлении дороги, видневшейся через бамбуковые стебли, профессор откровенно усмехнулся. По лесной тропе брел недавно встреченный древесный альв, который все же умудрился нагнать караван.
— Вот же отребье! — недовольно фыркнул Бриасвайс сквозь сжатые зубы. Но подниматься он не спешил, будто знал, что отгонять упорного проповедника было бессмысленно.
А тем временем древесный альв остановился возле разбитого лагеря и, упав на колени, лицом прямо в пыль, вытянул вперед пустые руки, что-то едва слышно приговаривая. Подручные Бриасвайса и Пелеантада отреагировали неоднозначно. Кто-то просто ушел подальше, другие игнорировали попрошайку, продолжая свою скромную трапезу, но нашлись и недовольные. Один из альвов приблизился к проповеднику и вывалил прямо перед ним остатки своей каши из миски, после с лающим смехом зачерпнул горсть дорожной пыли и присыпал это блюдо, которое впору было предлагать бродячему псу.
Однако древесный альв, проявив неожиданное смирение, голыми руками стал есть кашу вместе с землей, жадно глотая ее под взглядами всего отряда без какого-либо отвращения. Истощенный и обессиленный, он был готов даже на такую пищу, хоть и выглядело подобное зрелище крайне унизительно и прискорбно. Ашарх даже отвернулся, не в силах понять ту ненависть, которую вызывала в сердцах альвов община Танабе.
— Смотри, что будет дальше, — ухмыльнулся Бриасвайс, которого происходившее явно веселило. — Они сами хотят, чтобы с ними обращались как с отбросами, вот они и получают желаемое сполна.
Через несколько минут, когда проповедник доел, он поднялся на ноги и напрямую двинулся к одному из подчиненных Пелеантада. Это был единственный в отряде древесный альв — еще совсем молодой худощавый солдат с бугристыми наростами на коре в районе плеч и большими печальными глазами, запавшими глубоко внутрь черепа и обрамленными темными пятнами мха. Присев рядом, проповедник стал уверенно что-то нашептывать юному альву, и так продолжалось достаточно долго, пока общинник не стал неумолимо повышать голос, распаляясь все больше и больше. И вот он уже не просто тихо говорил с собратом, а, обращаясь ко всем сидевшим в бамбуковой роще альвам, буквально выкрикивал какие-то отдельные пропагандистские лозунги, судя по тону. Кто-то прислушивался к нему с печатью явного скептицизма на лице, другие откровенно гоготали, а отдельные альвы стали швыряться землей, жухлыми листьями и камнями.
Проповедник все терпел, продолжал свою речь, а вскорости, вновь обратив внимание на древесного альва, схватил его за руку стальной хваткой и потянул следом за собой к дороге, явно намереваясь увести глупого юнца в общину силой. Солдат хоть и вырывался, но не ему ростом и крепостью было тягаться с явно более крупным и жилистым собратом.
— Не надо было его подкармливать, — с недовольным цоканьем заворчал Бриасвайс. — Они всегда наглеют после того, как дать им еды. Ну ничего, Пелеантад сейчас разберется.
Щелкнув пальцами, Бриасвайс привлек внимание своего помощника и отдал ему короткий приказ. Поднявшись с места и отерев рот после трапезы, Пелеантад в несколько шагов оказался возле проповедника и своего солдата. Схватив общинника за запястье, он резко и грубо дернул его, вынуждая отпустить пленника, а после без каких-либо слов ударил попрошайку прямо в глаз. Следом была еще пара быстрых ударов по лицу, и после Пелеантад мощным толчком опрокинул проповедника на землю. Дальше в ход пошли ноги, и к своему командиру уже присоединились другие солдаты, без жалости и сострадания избивая сжавшегося в пыли нищего.
Когда тот уже не мог сопротивляться, и только слабо постанывал, размазывая по лицу слюни, смешанные с кровью, Пелеантад приказал воинам подхватить проповедника за руки и ноги и оттащить его подальше от места стоянки. Древесного альва выбросили в кусты, как гнилую корягу.
— Пора сниматься с места, — поднимаясь на ноги проронил Бриасвайс. — И так достаточно задержались из-за этого оборванца, а нам еще нужно успеть добраться до Гарвелескаана к ночи.
— И вы его прямо так бросите умирать посреди дороги? — растерянно вымолвил Аш.
— Этот сброд куда живучее, чем ты думаешь. Он еще и следом за нами пойдет, как очухается, будь уверен. Но к крепости его даже близко никто не подпустит, таким там не место. Вот он и продолжит путников донимать на дороге.
Пока слонов запрягали обратно в повозки, Аш с интересом наблюдал за молодым подчиненным Пелеантада. Юный древесный альв после разговоров с проповедником сник, весь как-то помрачнел и держался обособленно, слабо помогая остальным сослуживцам. Его взгляд метался то и дело к кустам, куда выбросили общинника, но подходить близко он не решался. Видимо, впервые, как и профессор, встретился с членом Танабе и остался под впечатлением. Хотя в больших печальных глазах солдата появились хорошо читаемые сомнения по поводу всего, что он знал до этого момента.
Остаток дороги до Гарвелескаана прошел спокойно. Едва холодные сумерки опустились на Лес, вдали уже показались окраины города-крепости. Слонов распряг все тот же мальчик-погонщик, который и провожал отряд в столицу. Он ловко освободил животных от оглобель и выпустил их отдыхать в чащу, а путники, подхватив свой немудреный скарб, пешком двинулись по направлению к центру города вслед за Бриасвайсом. Альв сиял как начищенная кираса, радуясь скорому возвращению, и, подчинившись внезапному порыву души, он даже предложил посольству отпраздновать их близившийся отъезд:
— Есть у нас тут недурственный трактир. И комнаты в нем на ночь тоже можно снять. Почему бы вам не заночевать там сегодня? Заодно и посидим все вместе, выпьем на прощание, отдохнем.
Обсудив приглашение с Лантеей и остальными, Аш согласился.
— Почему бы и нет, — фыркнул он. — Вот только платить за все будешь ты. У нас нет ни одной вашей монеты до сих пор.
— Я не разорюсь, уж поверь. — Альв усмехнулся и провел пальцами по горсти нефритовых монет с треугольным отверстием по центру, нанизанных на шнуры у него на поясе.
Отпустив Пелеантада и остальных подчиненных, Бриасвайс без промедления повел своих знакомых к трактиру, который, по словам альва, назывался «Разбитной гуляка», и где собирались отдохнуть все служивые крепости по вечерам, поскольку альтернатив в небольшом городе не имелось. Уже на подходе к двухэтажному каменному зданию, заросшему виноградными лозами до самой крыши, из окон были слышны лихие песни и гогот. А стоило Бриасвайсу переступить порог, как и его, и гостей Леса со всех сторон окружил шум, гам, крепкая рыбная вонь и пьянивший спиртной запах.
Изнутри трактир казался больше, чем снаружи. На обоих этажах раскинулись просторные общие залы, где от одной стены до другой тянулись длинные каменные столы и лавки, за которыми группами и поодиночке собрались все защитники этой крепости. По бокам были проходы и в отдельные комнаты, так называемые кабинеты, но, судя по доносившемуся оттуда хохоту и рыганию, их уже давно заняли. Ноги липли к полу и трухлявым тростниковым циновкам, на стенах вместе со связками сухих грибов и никогда не знавшими чистки дешевыми гобеленами соседствовали старые засохшие пятна, прилипшие остатки еды и чья-то рвота.
В целом это был обыкновенный захудалый трактир без особых изысков, но с постоянной публикой. Таких было сотни по всему материку, и все они походили друг на друга, хотя в одних пьянствовали альвы, а в других гоблины, люди или пустынники. Суть от этого не менялась.
— Хорошо, что с нами нет Оцарио, — осматриваясь по сторонам, проронила Эрмина. — Он бы отказался даже близко подходить к такому заведению.
— А мы не столь привередливы, как этот торгаш. Так что для нас вполне сойдет, — заявил Виек, уже подыскивая взглядом свободное место для всей компании.
Они облюбовали край длинного стола возле самого выхода, смахнули с лавок крошки и огрызки и скорее расселись, придвинув поближе чадившие восковые свечи на подставках, чтобы различать лица друг друга в этом полутемном помещении. Подавальщицу удалось перехватить не сразу, но сухопарая высокая женщина в засаленном переднике и с мокрой тряпкой в руках в какой-то момент все же возникла в этой части зала и выслушала у Бриасвайса объемный заказ.
Через десяток минут на столе перед гостями уже выстроились в ряд кувшины с гоблинской медовухой, вином из одуванчиков, сладкими напитками из перебродившего сока агавы и сахарного тростника. Россыпь закусок заняла оставшееся свободное место: в плошках лежали маринованные щупальца осьминога, порезанный тонкими кольцами кальмар, моченые стебли бамбука, белая редька и соленые огурцы. Было много видов рыбы, вяленой и покрытой тонким слоем соли, а также обилие сырых и готовых овощей, названия которых ни профессор, ни его спутники никогда не слышали. Целая миска была отведена под свежие водоросли, а рядом стояло отдельное блюдо с ростками папоротника в дольках острого перца.
— Давайте-ка скорее приступим! — Бриасвайс хлопнул в ладоши и быстро разлил по миниатюрным бамбуковым стопкам сладкую наливку. — Не скажу, что рад был с вами познакомиться, поскольку это будет откровенным враньем, но развлекли вы меня своим появлением неплохо, и за то уже благодарен весьма! Выпьем за ваш отъезд. Пусть путь будет добрым!
Альв одним махом опрокинул в себя стопку и сразу же потянулся за пучком папоротника. Затолкав в рот острую закуску, он потер заслезившиеся глаза и признался сидевшему рядом с ним Ашу:
— Лучше вам будет завтра с самого утра отправиться в дорогу. Так что закусывай хорошо, человек, иначе голова будет трещать.
— Мы никуда не торопимся. Можем выехать из крепости и позднее, — ответил ему профессор, тем не менее все равно отправляя в рот несколько кусочков редьки.
Его спутники облизывали губы после сладкой жгучей наливки и больше наседали на водоросли и рыбу, хотя Эрмина одной из первых смело рискнула попробовать щупальца осьминога и некоторые другие экзотические закуски, выглядевшие наиболее безобидно.
— Не стоит вам задерживаться в Гарвелескаане завтра. Скоро в городе будет неспокойно. Так что отправляйтесь с утра и не добавляйте мне проблем, — настоял на своем Бриасвайс.
— Здесь что-то намечается? — удивился Аш.
— Внутренние дела крепости и Леса чужаков не касаются, — сказал как отрезал альв и скорее наполнил стопку профессора новой порцией наливки.
— Весьма показательное отношение…
— Заткнись и выпей, человек. — Заместитель коменданта сунул в руки Ашарху стопку. — Просто выпей за процветание Ивриувайна и за наш народ альвов. Уважь меня!
Едва пустынники и сам преподаватель пригубили новую порцию наливки, альв уже указывал им на блюда на столе, которые непременно стоило попробовать. Крыса на плече Бриасвайса активно шевелила усами и принюхивалась ко всем запахам, хотя было очевидно, что стоявший в трактире шум и витавшие алкогольные пары были ей не по нраву — грызун постоянно лапами тер нос.
— Не такое уже и плохое угощение, — шепнул на ухо Ашу сидевший с ним рядом Манс, разламывая кожуру какого-то колючего желтого фрукта, от которого отвратительно пахло, но при этом юноша с удовольствием жевал оранжевую мякоть.
— Не боишься, что прихватит живот от такой дряни? — поморщившись от вони, спросил профессор.
— В таком деле главное — сразу выпить. И тогда любую гадость есть можно без страха, — поделился своей мудростью юноша. — К тому же, я надеюсь, что даже если замаюсь животом, вы меня не бросите с Лантеей в этой глуши, а вытащите с собой хотя бы за ворота.
Аш хохотнул и пообещал товарищу не оставлять его с альвами даже если очень захочется.
Тем временем Бриасвайс начал копаться в своем наплечном мешке, который он бросил под стол, и через минуту вытащил оттуда увесистый сверток, в котором что-то бренчало.
— Человек, — окликнул он Ашарха, — пока я еще не слишком пьян и могу разумно мыслить, хочу вернуть вам ваши вещи. Держите. Только драк мне тут в трактире и крепости не устраивайте в нетрезвом виде, а то мне придется усомниться в правильности этого поступка.
Потянув за дерюгу, альв развернул сверток, уместив его на крае стола, и все путники с восторгом разглядели в складках ткани свое давно изъятое оружие. Они уже и не рассчитывали, что дети Леса все же вернут гостям клинки и яды, и Бриасвайс сумел приятно удивить пустынников. Лантея в первую очередь схватилась за стеклянный нож с навершием в виды орлиной головы, подаренный ей братом, и скорее вернула его себе на пояс вместе с остальными клинками, а после придирчиво проверила все флаконы с ядами, пока Эрмина и Виек прилаживали к перевязи свои казенные мечи и ножи. Манс тоже вооружился двумя стеклянными кинжалами и с довольным видом закрепил ножны у себя на ремне. Аш забрал свой гладиус, отерев ладонью холодное лезвие, — эта памятная вещь была ему дорога уже хотя бы тем, что не позволяла забыть, как часто он был на грани смерти и как каждый раз находил путь обратно.
Всем в отряде как-то сразу стало спокойнее.
На дерюге остался лежать лишь одинокий костяной нож, который больше для вида, чем для защиты, носил когда-то на поясе Оцарио. И пустынники смотрели на него с легким сожалением.
— Пожалуй, я возьму его, — неуверенно проговорила Эрмина, забирая нож и засовывая его себе за ремень. — Чего хорошей вещи пропадать.
— Этот бестолковый барышник даже оружия с собой не взял в дальний путь, — с досадой в голосе заворчал Виек. — Ума не приложу, как ему удастся выжить в этом мире с такой пустой головой!
— Он — торговец, а не воин, — проронила Эрмина. — Ничего с ним не будет. Не пропадет.
Виек в ответ на это лишь фыркнул со свистом и скорее вернулся к сушеной рыбе, которую он очищал от костей и медленно жевал.
Вскоре Бриасвайс предложил следующий тост, потом еще один и один. Следом за наливкой он посоветовал гостям попробовать гоблинскую медовуху, и только один Ашарх отказался от ароматного напитка, предпочтя ему куда более легкое вино из одуванчиков. Угощения стремительно убывали со стола, даже самые экзотичные и сомнительные на вид, поскольку аппетит разгорался все сильнее с каждой каплей горячительных напитков.
Лантея рассказывала сидевшим по одну сторону стола с ней Эрмине и Виеку о том, как она впервые пересекла Мавларский хребет, а Ашарх, устало подперев рукой подбородок, во второй раз выслушивал историю о несчастной любви Бриасвайса, поскольку альв откровенно перебрал и никак не мог сдержать свои старые чувства, неожиданно вспыхнувшие в нем с новой силой.
— Как же она была красива! Моя Мелладения!.. — горестно и совершенно несвязно бормотал опечаленный воин, практически не отрываясь от кружки с медовухой.
— Да забудь ты о ней уже! — с легким раздражением посоветовал Ашарх, украдкой толкая локтем в бок Манса, который прикорнул на краю стола, подложив под голову руку. Юноша встрепенулся, вздохнул и потянулся к острому перчику, надеясь взбодриться от его вкуса. Помогло ему это не особенно сильно, но теперь он хотя бы не мог спать, поскольку постоянно открывал обожженный рот, чтобы вдохнуть прохладного воздуха, и смахивал с ресниц слезинки.
— Как я могу?! — тем временем пьяно закричал Бриасвайс. — Она ведь любовь всей моей жизни! Нужно написать ей письмо и срочно его послать… Она должна вспомнить о чувствах, что нас связывали!.. Может, тогда она уйдет от этого напыщенного барана!
Альв подорвался было с места, но Аш грубо схватил его за запястье и усадил обратно. Крыса беспокойно возилась на плече хозяина, пытаясь с него слезть, поскольку перегар ее откровенно нервировал. Бриасвайс повернул голову и звонко чмокнул Руфь в бок, от чего грызун явно не пришел в восторг и стал чистить шерсть.
— Ты не понимаешь, — протянул альв, обращаясь к профессору. — Я ведь люблю ее!
— А она тебя нет! Держи себя в руках! Вокруг еще столько красивых женщин, найди себе кого-нибудь по душе! — угрюмо отчитывал Ашарх заместителя коменданта, продолжая удерживать его на месте.
— Ты прав… Ох, человек, ты точно прав, тварь меня сожри!.. — развязно проорал Бриасвайс и стал демонстративно оглядываться по сторонам.
В трактире с каждой минутой становилось все громче и веселее. Где-то на втором этаже звучно и нестройно тянули какую-то заунывную песню другие посетители этого питейного заведения. Внизу в одном из отдельных кабинетов уже шла шумная драка и, судя по собравшимся возле двери зрителям, в ближайшее время заканчиваться она не собиралась. Когда посреди этого безумия неожиданно пронзительно заиграла свирель и ей стала вторить бамбуковая флейта, гвалт стал только оглушительнее. Где-то возле стойки трактирщика двое музыкантов отчаянно пытались задать мелодию этому вечеру, и некоторых посетителей это даже вдохновило на пляску. Альвы один за другим поднимались с мест, хватали отбивавшихся подавальщиц или своих боевых подруг, отдыхавших, как и все, после службы, и тянули их танцевать в свободное пространство между длинными столами или на клочок пустого места возле музыкантов. Понемногу топот босых ног по полу, свист флейты и смех заглушили все остальные звуки — трактир ходил ходуном от веселой пляски.
— Хватит сидеть в стороне! — призывно воскликнул Бриасвайс, отбрасывая руку Ашарха и поднимаясь на ноги. — Время плясать до упаду!..
Он нетвердой походкой обогнул стол, отвесил Лантее неожиданно грациозный и полный элегантности поклон и протянул руку, приглашая ее на танец. Будто они находились посреди просторного особняка, где проходил роскошный бал, а вовсе не в полутемном зале грязного трактира. Едва Ашарх раскрыл рот, чтобы возмутиться, как Лантея уже вложила свою ладонь в пальцы альва и пошла следом за ним к центру зала, чтобы влиться в поток танцующих.
— Слов нет… — выдохнул профессор, провожая их негодующим взглядом.
— А ведь на его месте мог бы оказаться ты, — подначил друга Манс, усмехнувшись. — Как ты только позволил подобному случиться?
Злобно блеснув глазами в сторону соседа, Ашарх вернулся к своему наблюдению. Бриасвайс провел Лантею через толпу потных альвов, выплясывавших между лавками, и, найдя клочок свободного места возле флейтиста, бросился в лихой танец. Девушка, едва достававшая партнеру до живота, тоже пыталась повторять незамысловатые движения, но видно было, что опыта в пьяных трактирных плясках у нее было маловато. Бриасвайс, держа хетай-ра за руку, крутил ее вокруг себя, как деревянный кубарь, пытался без слов научить повторявшимся элементам танца. Вот он дважды топал ногой и делал отскок в сторону, после менялся местами с Лантеей и поворачивался вокруг себя, завершая цепочку хлопком в ладони.
Стены и пол трактира ходили ходуном от десятков альвов, выплясывавших в проходах под задорную мелодию. Кто-то даже умудрился залезть на стол и начать кружиться там, разбрасывая ногами содержимое мисок и кружек, но крепкий трактирщик сдернул затейника на ногу вниз и одним ударом в челюсть объяснил, что так делать не стоило.
Вскоре Лантея втянулась в пляску. Она легко повторяла одни и те же движения, крутясь возле Бриасвайса, и на ее лице даже расцвела широкая радостная улыбка. И пусть она постоянно сталкивалась с пьяными альвами в этом крошечном пространстве, раз за разом топтала соседям ноги, но ей было хорошо и весело, как не бывало уже давно. Аш со своего места наблюдал за этой необычной парой, и впервые он почувствовал слабый укол ревности где-то в груди. Лантея светилась молодостью, красотой и счастьем рядом с Бриасвайсом, она разгулялась и в глазах профессора стала необыкновенно обворожительной: щеки раскраснелись, глаза горели внутренним огнем, легкие пряди выбились из ее алых кос, заплетенных вокруг головы и заколотых отравленной нефритовой шпилькой. Прекрасна в своей свободе.
— Не пожирай их таким завистливым взглядом, мой друг, — посоветовал Манс со смешком. — Лучше повеселись и сам. Пригласи ее на следующий танец! Чем ты хуже этого альва?
— Тут ты прав.
Но Бриасвайс все не позволял своей партнерше уйти отдыхать. Музыканты без устали играли, танцы продолжались, и альв плясал без остановки, увлекая своей энергией и девушку. Видимо, заразившись показательным примером, Виек тоже поднялся со своего места и протянул руку супруге. Та сразу же с восторгом схватила мужа за ладонь, и они оба растворились в толпе, влившись в поток танцующих. Лишь изредка среди зеленокожих альвов мелькали невысокие фигуры двух гвардейцев, которые лихо отплясывали какой-то свой собственный танец.
За столом в одиночестве остались сидеть лишь юноша и преподаватель.
— Не расстраивайся, Аш, — протянул Манс, похлопав профессора по спине. — Давай-ка лучше выпьем.
Они оба синхронно опрокинули в себя кружки и продолжили смотреть за тем, как развлекалась остальная часть из немногочисленного отряда. Вскоре Лантея и Бриасвайс все же вернулись к столу, тяжело дышавшие и вымотанные они упали на лавки и потянулись скорее к медовухе.
— Тея! — осмелев, позвал спутницу профессор. — Ты потанцуешь со мной?
Девушка подняла на Ашарха свой ясный голубой взгляд и виновато улыбнулась.
— Прости. Я так вымоталась, что ноги еле держат! Сейчас немного отдохну и тогда пойдем, хорошо?
Аш несколько расстроился, но все же согласно кивнул, принимая отсрочку. Тем временем Бриасвайс жадно глотал и гоблинскую медовуху, и вино, дотягиваясь до всех кувшинов на столе. Он был уже совершенно пьян и только чудом держал голову, подперев ее кулаком. Глаза его медленно и нехотя закрывались, и альв явно скоро должен был упасть лицом в миску с острыми ростками папоротника. У профессора даже мелькнула шальная мысль попытаться стащить у нетрезвого Бриасвайса тканевый кисет с пустынными картами, когда он заснет или отключится, но случай все не представлялся, да и Ашарх не был уверен, что ему удастся такое провернуть.
Через пару минут за стол вернулись Эрмина и Виек, тоже запыхавшиеся и взмокшие. Едва они утолили жажду, Лантея склонилась к уху женщины и, пытаясь перекричать стоявший в трактире шум и музыку, сказала:
— Вы чудесно танцевали вдвоем! Все только на вас и смотрели!
— Спасибо! — Эрмина широко улыбнулась и зашлась беспричинный смехом. — Мне так хорошо! Давно уже не было так весело! Я будто чувствую себя живее всех живых!
— Будто ты до этого никогда нормально не гуляла! — усомнилась Лантея.
— Раньше для меня всегда только бои были побегом от реальности, — склонившись к своей собеседнице, сокровенно призналась Эрмина. — Я дралась, кровь кипела в моих жилах, и только тогда жизнь обретала подобие смысла — лишь на арене я ощущала себя живой!
— Тебе определенно стоило почаще бывать в трактирах!
— Во время своей юности я не умела отдыхать! Только драться. И даже на службу пошла больше для того, чтобы обрести потерянный вкус жизни, сражаться с ингурами, защищать матриарха — быть всегда на острие атаки, ничего не бояться.
— Ты так и оказалась в личной гвардии матриарха? — полюбопытствовала Лантея, делая глоток сладкой медовухи.
— Да! Меня перевели в гвардейцы именно за мое бесстрашие, а уже там я овладела искусством наездника… Тогда усмирить опасного хищника казалось мне торжеством собственной силы, пиком опасности!
— Интересно, а как это воспринимал Виек?
Эрмина усмехнулась и украдкой бросила взгляд на своего супруга, сидевшего рядом и о чем-то громко спорившего с Мансом через стол. И в этом коротком взгляде было столько любви и искренней привязанности, что они читались без слов.
— Виека я встретила уже после. Но именно с ним моя жизнь стала объемной, многогранной, чувственной и яркой. И мне уже не так нужны стали эти страсти, чрезмерный риск и хождение по лезвию ножа. Рядом с ним я уже чувствую, что живу! Рядом с ним мне везде и всегда хорошо!
Не удержавшись, Эрмина обернулась к мужу и, притянув его к себе за ворот рубахи, крепко поцеловала в губы. Сперва Виек опешил от такого прилюдного проявления чувств, но после размяк, и поцелуй стал глубже. Усмехнувшись себе под нос, Лантея скорее отвернулась и скрыла улыбку за кружкой медовухи, делая большой глоток пьянящего напитка.
Все было замечательно. Все было так, как и должно было быть.
Пиршество и танцы продолжались, хотя над Лесом давно уже стояла ночь. На столе раз за разом появлялись новые закуски, а кувшины с алкоголем совсем не пустели, вовремя пополняемые бдительными подавальщицами, кружившими по залу. Расслабленные и разомлевшие от еды и медовухи хетай-ра, смеялись по всю глотку и улыбались, радуясь разгульной жизни и своему скорому отбытию из Леса.
Прощальный вечер прервал неожиданный звук, раздавшийся где-то на другом конце города. Пронзительное пение сигнального рога облетело крепость и мгновенно оказалось подхвачено другими рожками. Через мгновение уже весь Гарвелескаан наполнился однообразным и протяжным ревом, который проникал в запертые дома через закрытые ставни и толстые стены. Даже в шумном трактире удалось его расслышать, и сразу же замолчали флейта и свирель, а альвы прекратили свою пляску, непонимающе оглядываясь по сторонам.
— Что это такое? — обеспокоенное спросил у Бриасвайса Аш.
— Вот же сучий потрох!.. — пьяно проворчал альв, отрывая подбородок от сложенных рук. — Уже?!.. Слишком рано…
— Это звук сигнальных рогов! На крепость что, напали?! — Ашарх крепко встряхнул Бриасвайса, но у того только голова мотнулась из стороны в сторону, как у безвольной куклы.
— Сидите здесь, — невнятно пробормотал заместитель коменданта, поднимаясь с места. — Я все решу, а вы не высовывайтесь…
Шатающейся походкой он двинулся в сторону выхода вместе с толпой альвов, которые торопились покинуть трактир. А снаружи все также надрывались сигнальные рожки, но только теперь к ним присоединились еще и командирские выкрики на амриле.
Преподаватель, озадаченный и взволнованный всем происходившим, повернулся к своей группе.
— Бриасвайс сказал, чтобы мы оставались здесь, — неуверенно объяснил Ашарх, чувствуя в воздухе нараставшее напряжение. Лантея кивнула и быстро перевела отряду его слова.
— Еще чего! — возмутился сразу же Манс, вскакивая с места. — Пойдемте посмотрим, что там происходит.
Они все вылезли из-за стола и, бросив свои вещи, влились в поток альвов, которые торопливо выбегали из трактира, шумно переговариваясь. Едва оказавшись на улице, отряд изумленно застыл на месте, оглядываясь по сторонам. Всюду метались альвы. По направлению к воротам из центра города стремились созванные по тревоге солдаты. Все они спешно поправляли на себе нефритовую броню и крепко сжимали рукояти мечей и узкие духовые трубки. Сосредоточенные и подтянутые воины вереницами скользили по узким тропам, и в голубом свете, отбрасываемом хацу на ночной город, черные силуэты альвов сливались в беспрерывную череду теней.
— О Эван’Лин, — прошептал Манс, — это явно не к добру.
Стараясь держаться вместе, отряд двинулся в сторону главных ворот, не теряя ни минуты. Всеобщее волнение, царившее в крепости, заставляло сердце Ашарха неровно биться в груди, а ладони потеть, и он прекрасно знал, что не он один в группе испытывал подобное. Бродивший в крови алкоголь понемногу рассеивался, из-за чего происходившее начинало выглядеть все непригляднее и страшнее. Ведь если все было так, как казалось, то Гарвелескаан подвергся нападению. Но всем пустынникам и даже профессору хотелось убедиться в этом лично.
Когда впереди показались главные ворота, уже перекрытые тяжелым металлическим брусом, то стоявший вокруг гвалт достиг своего апогея. В надвратных башнях толпилось бесчисленное количество альвов, вооруженных духовыми трубками. За ревом рогов и приказами командиров не слышном было даже, что творилось за крепостной стеной, а там явно было неспокойно. Лишь можно было различить, как звенели натянутые цепи подъемного моста, который закрывал собой ворота, да раздавалось пронзительное визгливое пение горнов чужого войска.
— Кто напал на город? — надрывая связки, громко спросила Лантея, пытаясь перекричать шум.
Однако Ашарх даже не успел ответить своей спутнице, когда неожиданно из-за стены раздалось несколько мощных громоподобных взрывов один за другим. Яркие вспышки осветили ночное небо, и, кажется, даже сама почва задрожала под ногами. Весь отряд в ту же секунду ударной волной откинуло на жесткую землю. Они тяжело повалились друг на друга, сбитые оглушительным грохотом. Новые взрывы, сразу же последовавшие за первым, слились воедино с визгливыми криками всех, кто находился возле крепостной стены. В воздух мгновенно поднялись непроницаемые облака пыли, дыма и каменной крошки. За границами города послышался хлесткий звук оборвавшихся металлических цепей, и тяжелый подъемный мост с раскатистым гулом рухнул вниз, делая главные ворота крепости уязвимыми. Отряд еще даже не успел подняться на ноги и прийти в себя, как мимо них уже бежали толпы испуганных альвов: мирные жители Гарвелескаана, случайно оказавшиеся в эти минуты у стен, торопились укрыться в своих домах, спрятаться в Лесу, подальше от осажденных ворот.
Город утонул в криках, возгласах, требовательных приказах и топоте ног. Когда у Ашарха и его спутников перестало звенеть в ушах и они смогли крепко держаться на ногах, то их взорам предстало ужасное зрелище. В, казалось бы, неприступной крепостной стене альвов зиял неровный дымившийся пролом. Он находился на том месте, где раньше стояла башня-тайник, ведшая к подземному колодцу. Очевидно, нападавшие воспользовались закрытым каналом для воды, шедшим из реки прямо под все укрепления альвов, заложили туда взрывчатые смеси, а течением их вынесло прямо под оборонительные сооружения. Через обрушенную часть стены, вспарывая воздух пронзительными боевыми криками, быстро проникали вооруженные ифриты, которые безжалостно врезались в ряды защитников Леса, стоявших на их пути.
— Проклятье! Это ифриты! — закричал Ашарх не своим голосом, когда сумел разглядеть в куче смешавшихся воинов имперских солдат. Лантея, ошеломленная и напуганная происходившим не меньше всех остальных членов группы, первой вернула над собой контроль и, подталкивая спутников, побежала дальше от места, где разворачивалась битва. Отряд устремился под прикрытие одного из ближайших домов, но дальше отходить не было смысла: они хотели своими глазами следить за событиями, чтобы грамотно оценить обстановку.
Преимущество альвов состояло в том, что они достаточно быстро успели среагировать на вторжение, буквально за минуту до взрывов подать сигналы о наступлении противника и успеть собрать возле ворот основные силы гарнизона. Именно благодаря этому обороняющихся не смели в первые же пару минут, а после к месту боя уже стали подтягиваться дополнительные отряды. Как только большая часть имперских воинов сумела пройти через пролом на внутреннюю территорию крепости, они стали действовать гораздо агрессивнее и неосторожнее, рассчитывая на скорую победу. Первые ряды наступающих открыли магический огненный залп по защитникам города, превращая кричавших альвов в горящие головешки за секунду. В воздух поднялся настойчивый омерзительный запах паленой плоти. В то время как первые ряды ифритов создавали огненную преграду перед воинами альвов, задние успешно проникали через разрушенную стену, пока вся огромная масса воинов не оказалась на внутренней территории.
Крепостные ворота тоже дрожали, сдерживая напор имперских солдат, которым удалось опустить подъемный мост и вплотную подобраться к каменным створкам. Судя по звукам, ифриты использовали тяжеловесный таран, который с грохотом врезался в ворота раз за разом. Имперцы надеялись пробить в них брешь или распахнуть силой, но часть альвов сгрудилась по эту сторону врат, удерживая их своими телами, к тому же толстая металлическая балка все еще плотно лежала на массивных крючьях, вбитых в створки. С надвратных башен в неприятеля сыпались увесистые каменные булыжники, которые постоянно таскали в огромных корзинах подносчики, летели дротики и другие опасные снаряды.
Тем временем альвы, сгрудившиеся возле пролома в крепостной стене, не собирались просто так сдаваться: полукругом обступив ифритов, отряды солдат выстроились тремя шеренгами за огненным заслоном. Первый ряд воинов по команде опустился на одно колено: в руках у этих альвов появились толстые духовые трубки из сухого бамбука. Командиры отдали приказ, и в кучу сгрудившихся противников полетели небольшие круглые снаряды. При контакте с твердыми объектами они раскрывались, выбрасывая в воздух густые облака белой известковой пыли, которая уже через несколько залпов полностью закрыла ифритов мутной завесой. Тогда в дело вступили вторая и третья шеренги: пока второй ряд из тонких нефритовых трубок начал обстрел длинными играми-дротиками, сдерживая противника, третий вел стрельбу водными снарядами. Они использовали мешочки из свежих листьев хацу, обмазанных застывшей глиной, внутри же эти свертки были наполнены водой. Когда хрупкая глина и листья лопались от удара, влага выливалась на головы врагов. И тогда пыль, осевшая на нападавших, начинала закипать, обжигая открытые участки тела ифритов, заставляя тех заходиться в воплях от ожогов. И рой тонких игл следом глубоко впивались в плоть, отбрасывая имперцев дальше, не позволяя сделать им ни шага вглубь территории. От жутких криков кровь стыла в жилах.
Альвы продолжали обстрел, а в скором времени с крепостной стены на помощь собратьям пришли стрелки с отравленными снарядами. Из тонких нефритовых трубок вырывались один за другим смазанные ядом шипы, и, стоило им вонзиться в плоть, как ифрит пал на землю. Еще минуту тело сотрясалось в агонии, и наступала смерть. Отравленные дротики выкашивали ряды пехоты и казалось, что неприятель вот-вот начнет отступать. Но ифриты не зря считались самыми опытными и опасными воинами на материке: они сильно полагались на свою разрушительную магию, мастерски умея ее применять в любой ситуации. Во мгновение ока между защитниками и имперцами развернулась высокая и широкая огненная стена, которая абсолютно не пропускала сквозь себя метательные снаряды, сжигая их пламенем. Через пару секунд подобная стена укрыла ифритов и сверху, полностью защитив их от дождя отравленных дротиков, сыпавшихся с крепостной стены. Тонкие иглы вспыхивали и осыпались пеплом при контакте с огнем.
Пока альвы настороженно перестраивались, меняли оружие, ожидая, когда заклинание закончит действовать, Ашарх обратил внимание на одинокую мужскую фигуру, которая, пьяно пошатываясь, брела в сторону крепостных ворот, по широкой дуге обогнув сражавшихся.
— Залмар милостивый, — прошептал себе под нос профессор, не сводя с фигуры Бриасвайса напряженный взгляд. — Что этот придурок задумал? Он же на ногах еле держится. Его сейчас попросту изрежут на куски!
Лантея, прищурившись, тоже вгляделась в силуэт альва. А он тем временем совершенно незамеченным подобрался прямиком к механизму, отвечавшему за закрытие главных ворот. Многотонные каменные створки были плотно заперты, и с внутренней стороны на вделанных крючьях лежала неподъемная металлическая балка явно гоблинской работы. Чтобы поднять ее или опустить, использовались тяжелые цепи и система противовесов, которая приводилась в движение с помощью ручной барабанной лебедки. Бриасвайс, поплевав на ладони, схватился за рукоять и что есть силы принялся ее крутить. Металлический засов стремительно стал подниматься.
— Что он творит?! — изумленно вскричала Лантея, указывая на заместителя коменданта. — Он ведь сейчас откроет ворота!
Альвы, столпившиеся вокруг створок и державшие их, заметили, как балка легко взмыла вверх и мгновенно вычислили предателя. Они бросились в сторону Бриасвайса, надеясь успеть его остановить, но металлический брус уже поднялся, и в тот же миг ворота дрогнули, раскрываясь под напором ифритского войска, прорвавшего оборону. Стенобитное бревно с бронзовым наконечником первым показалось в проеме, а следом за ним с рычанием через распахнутые створки кинулись имперцы, на ходу сбрасывая со своих могучих плеч тяжелый таран и обнажая оружие. Альвы грудью встретили эту волну, и их смели подчистую, попросту растоптав и безжалостно залив огнем.
— Что же он наделал? — пораженно шептал себе под нос Аш, все еще не в силах поверить, что Бриасвайс только что сотворил. — Как он мог так поступить со своим народом?!
— Смотри! — вскрикнул Манс, указывая пальцем на альва-предателя. Тот уверенно и открыто ступал навстречу ворвавшимся в крепость через ворота ифритам. На этом направлении атаковавшими командовал примечательный сотник, весь с головы до ног измазанный в чужой крови, с торсом, сплошь покрытым черными татуировками, и в тяжелой боевой юбке, усеянной железными кольцами. Именно к нему и приблизился Бриасвайс, демонстративно подняв пустые руки и на ходу выкрикивая на ифритском:
— Вот он я!
Ашарх чуть вышел вперед из своего укрытия, присев в густые кусты и пытаясь расслышать, что же альв намеревался сообщить сотнику, к которому так безбоязненно ступал.
— Я тот, кто открыл для вас ворота, Бургас Жало Шершня! — громко признался Бриасвайс, замирая прямо перед могучим ифритом и отвешивая ему низкий поклон. Воин, тяжело дыша и сжимая в одной из нижних рук древко крепкой секиры, с интересом разглядывал склонившегося альва, будто примеряясь, куда его лучше было ударить. Вокруг бежали мимо имперцы, с яростными криками сталкиваясь с шеренгами защитников крепости, а эти двое замерли посреди поля боя напротив друг друга, будто не замечая творившегося всюду безумия.
— Значит, ты еще не сдох, раб… — со смешком протянул имперец.
— Я ждал этого дня! — восторженно и горячо воскликнул Бриасвайс, выпрямляясь и ударяя себя кулаком в грудь. — Я преподношу вам эту крепость в знак своей верности!
— И ты, видимо, желаешь получить за это награду? Так?
Что-то нехорошее прозвучало в тоне ифрита, и даже Аш, сидевший в стороне от ворот, почувствовал опасность, исходившую от этого вопроса. Но Бриасвайс, все еще опьяненный медовухой и своим собственным дерзким поступком, ничего не заметил.
— Вы обещали обогатить меня и сделать наместником этих земель! Я смиренно готов принять вашу милость! С этого дня эти территории будут подвластны только вам, а я лишь скромно буду следить за сохранностью ваших земель, мой господин!
У Ашарха перехватило дыхание от этих слов. Ему все еще трудно было поверить в предательство Бриасвайса, но после услышанного у профессора отпали все сомнения. Альв и сам раньше говорил, что побывал в ифритском плену и только чудом оттуда сбежал. Но теперь Аш не верил в эти сказки. Улизнуть от внимания имперцев для раба практически невозможно. А это значило, что заместитель коменданта на деле давно уже примкнул к ифритам и действовал исключительно в их целях. Его завербовали и перевоспитали в необходимом ключе, внушив чужие идеи и застав поверить, что это были его собственные желания и стремления.
— Ты знаешь, раб… — протянул ифрит с жуткой улыбкой на заляпанном кровью лице. — В империи никто не любит крыс.
Он сгреб в охапку Руфь, привычно сидевшую на плече альва, и неожиданно резко сжал ладонь. Бриасвайс подавился истошным надрывным криком, когда на его глазах ифрит превратил черную крысу в безжизненный комок плоти и шерсти, а после выбросил останки в сторону, брезгливо отряхнув руки. Ашарх мог бы поклясться, что он видел, как стремительно побледнела зеленоватая кожа на лице альва, а его пальцы мелко затряслись.
— И никто не станет властвовать над крысами.
Сделав широкий замах, сотник одним движением снес своей секирой голову с плеч Бриасвайса, и мертвое тело бесформенным кулем упало к его ногам. Ифрит переступил через труп и, командуя своим войскам продолжать наступление, врезался в плотные ряды альвов, которые, прикрываясь круглыми нефритовыми щитами, перегруппировались и пытались сдержать натиск.
— Аш, нужно уходить! — крикнула Лантея, хватая профессора за рукав и пытаясь выдернуть его из кустов, где тот так и сидел, опустошенно вглядываясь в безжизненное тело Бриасвайса.
— Дай мне время! — неожиданно попросил Ашарх, приходя в себя и вырывая край одежды из пальцев спутницы. Он поднялся на ноги и ринулся к самым воротам, где в средоточии битвы лежал обезглавленный труп альва.
— Что ты творишь?! Тебя же убьют! — воскликнула девушка, пытаясь остановить профессора, но тот уже растворился в гуще сражения.
Он бежал, прикрывая голову и весь сжавшись в комок, как трусливый пес, только и ожидая, что вот сейчас ему не повезет, и чей-то меч вонзится в его спину, превращая внутренности в сплошную кровавую кашу. Но боги хранили его. И Ашарх, проскользнув мимо скопища альвов и ифритов, группами сражавшихся на внутренней территории возле врат, упал на колени перед телом Бриасвайса, не веря собственной удаче. Он скорее нашарил рукой черный тканевый кисет на поясе мертвеца, вытащил оттуда карты и сунул себе за пазуху, трепетно прижимая к груди свое сокровище. Он не мог позволить, чтобы эта вещь попала в чужие руки или погибла в пламени ифритского огня, который медленно и неотвратимо растекался по земле вокруг, искрами срываясь в траву от имперских заклинаний.
Чуть вдалеке лежала отсеченная голова Бриасвайса. Два распахнутых карих глаза удивленно взирали в небо, будто альв до последней секунды своей жизни не мог поверить, что все закончится именно так. Ашарх тоже не верил. Он никогда не видел в Бриасвайсе своего товарища или даже приятного компаньона, но отчего-то история жизни альва запала ему в душу, и теперь, наблюдая, как последние ручейки крови покидали тело заместителя коменданта, профессор чувствовал в глубине сердца невыразимую тоску. Бриасвайс предал свой народ, свой Лес и семью, он переметнулся на сторону врага, обманутый чужими обещаниями, и его нельзя было винить за это, потому что в свое время его точно так же предали все близкие, бросив на верную смерть. Он желал основательно изменить свою страну, не испугавшись ступить для этого на трудный и опасный путь, но ему это оказалось не по зубам. И вот он лежал на траве, вновь забытый и покинутый всеми. Презираемый собственным народом, презираемый врагом, погибший презренной смертью.
Аш отвернулся прочь. Не он должен судить о жизни и кончине этого альва. Да и никто не должен.
Вскочив на ноги, он бросился обратно, к тому укрытию, где его должны были дожидаться друзья. Профессор надеялся повторить свой трюк и незамеченным пробраться мимо сражавшихся. Переступая через сваленные на земле трупы и оскальзываясь на лужах крови, он не заметил, как со стороны в его направлении уже надвигался вооруженный короткими патами имперец. Только когда тяжелый удар сапогом опрокинул его прямо на окровавленную землю, Аш ошеломительно ясно понял, что даже гладиус на поясе никак не поможет ему избежать в этот момент смерти. С ревом ифрит бросился на поваленного противника, намереваясь проткнуть его патами насквозь, и Ашарх мог лишь попытаться отползти в сторону, перебирая ногами по почве, как беспомощный жук.
Помощь пришла неожиданно. Ифрит вдруг замер на месте, с удивлением уставившись себе на обнаженную грудь, где в районе сердца торчал кончик острого стеклянного лезвия. Он попытался что-то воскликнуть, но в тот же миг еще один нож впился ему уже в глотку, разрывая кожу и артерии, заливая все вокруг кровью. Зашатавшись на месте, воин взмахнул руками и упал, а за его спиной, сжимая окровавленные кинжалы, стояли необычайно собранные Манс и Лантея. Девушка вмиг оказалась возле трупа и для надежности ударила тело еще пару раз, но имперец даже не шевелился. А Манс в это время протянул профессору руку, помогая подняться.
— Ты просто бестолковый придурок! — наградил друга лестным словом юноша.
— Хватит болтать, — скомандовала Лантея. — Отходим!
Они быстро двинулись через поле боя к тому зданию, за которым их поджидали Виек и Эрмина.
— Какого хрена этот человек так подставился? — сразу же воскликнул гвардеец, стоило всем вернуться в укрытие за углом.
— Этот человек, рискуя своей жизнью, забрал пустынные карты, на которых обозначены все Барханы хетай-ра! — вкрадчиво объяснил Виеку Манс, бросая на него крайне недружелюбные взгляды. Гвардеец мгновенно замолчал и больше не задавал никаких лишних вопросов, лишь с невольным уважением стал поглядывать в сторону профессора, будто заново его узнав.
Тем временем происходившее у ворот и пролома в крепостной стене становилось все серьезнее с каждой минутой. Ифриты не теряли времени даром, скрываясь под магическими заслонами от снарядов противника. Через пару минут, когда заклинание иссякло, и огненные стены пали, на отряды ощетинившихся оружием альвов смазанными тенями бросились огромные черные ксоло — кровожадные псы империи, направляемые своими жестокими хозяевами. Их было всего около тридцати особей, но за счет того, что они бежали без наездников, псы передвигались в разы быстрее, а их клыки и когти практически не промахивались мимо своих целей. Ксоло основным потоком напирали через брешь в стене, но и сквозь главные ворота просачивались редкие вереницы чудовищных псов, которые ловко оббегали имперцев и выискивали в пылу сражения только зеленокожих альвов, вгрызаясь в их тела.
Ряды защитников дрогнули под натиском кровожадных животных: ксоло прореживали строй воинов, создавая панику, а ифриты, спешившие следом за своими любимцами, не позволяли построению альвов закрывать бреши. И тогда солдаты Леса бросились врассыпную, стараясь спасти свою шкуру от острых клыков псов, не слушая окриков командиров, крича от страха и ужаса. Им нечего было противопоставить быстрым и смертельно опасным ксоло, которые за несколько мгновений заполонили собой всю территорию близ главных ворот и которые двигались так стремительно, что в них невозможно было даже попасть отравленными дротиками.
Это и повернуло ход событий у крепостной стены.
Ифриты мгновенно воспользовались слабостью противника, догоняя беглецов, испепеляя командиров и раненых своей магией. Единого строя воинов больше не было. Отдельные группы имперцев рассеялись по всей территории крепости, истребляя оставшиеся отряды гарнизона, а псы смертоносными тенями метались между врагами, перегрызая глотки и откусывая конечности, вымазываясь в крови. Они не боялись ран и оружия, слушаясь лишь приказов своих хозяев.
Альвы протрубили к отступлению. Они оставляли главные ворота врагу, уходя дальше от крепостных стен и надеясь добиться преимущества в Лесу. Выжившие ловкими движениями взбирались на деревья хацу, цепляясь пальцами за кору и надеясь хоть на подобной высоте спастись от вездесущих черных псов. Ксоло действительно не могли забраться по стволам, и им оставалось лишь сердито рычать внизу, прыгая на месте и неотрывно наблюдая за ускользнувшей из их клыков добычей. Рассредоточившись по каменным платформам на разной высоте, альвы выбрали для себя весьма удобную позицию для отражения атаки ифритов. Недоступные для противника, защитники отстреливались ядовитыми дротиками и оставшимися снарядами с известковой пылью. Пусть это было и не самым внушительным оружием, но тем не менее имперцы ничего не могли противопоставить укрывшимся среди ветвей альвам, и лишь один за другим падали на землю, сраженные отравленными шипами.
— Поджечь этот треклятый лес! — послышался громогласный приказ на ифритском, который сразу же подхватили другие голоса.
И в тот же миг имперцы стали взывать к своей богине, разжигая пламя в собственных ладонях, и сплошные огненные потоки полились на вековые деревья хацу. Оранжевые языки плясали на траве, перекидывались на дома и впивались в древесину, подтачивая кору. К ночному небу потянулись угольно-черные дымные столбы. Едва пламя окрепло и охватило нижние ветви, как деревья стали напоминать огромные факелы. Их яркий свет воцарился над всем городом, и из любого конца крепости было видно вереницу подожженных хацу. Альвы, оказавшиеся отрезанными от земли на огромной высоте, пытались спасти свои жизни, прыгая на лианы и спускаясь вниз, но там их встречали только ифритские клинки и клыки ксоло. Многие защитники, задыхаясь от дыма на каменных платформах, предпочли умереть сами — сбросившись с плато, лишь бы не даться в руки имперцам и не стать добычей псов.
Очевидцами этой жестокой расправы стали Ашарх и все хетай-ра, которые пораженно наблюдали за развитием событий издалека, отступив от главных ворот вместе со всеми альвами. Но когда ночное небо осветилось огнями разрушительного лесного пожара, а надежд на победу защитников крепости уже не осталось, отряд путешественников пришел в ужас.
— Это конец, — проговорил Виек. Его бледное напряженное лицо, как и лица его спутников, было искажено страхом. Никто из них не ожидал, что ситуация окажется настолько катастрофической.
— И что нам делать? — нервно спросила Эрмина, кусавшая свои губы до крови.
— Сейчас ифриты будут продвигаться глубже в город, мародерствовать в жилых домах, брать штурмом здание штаба крепости. У нас есть шанс бежать, — неуверенно предположила Лантея.
— Лес охвачен огнем, а за главными воротами, наверняка, еще толпы имперцев! — воскликнул Манс.
— Значит, постараемся незаметно улизнуть через брешь в стене и скрыться в темноте, нырнув в реку, — твердо сказала Эрмина.
— Нельзя ввязываться в драки. Просто быстро уходим! — бросил Виек и выглянул из-за дома, оценивая ситуацию вокруг и ища наиболее спокойный путь для побега.
Вся группа, обнажив свое оружие, осторожно двинулась в сторону ворот, забирая вбок от центра города и скрываясь за густой растительностью. Они продирались сквозь кусты и низкие деревья, избегая троп и дорог, замирая, едва рядом слышались чьи-то шаги или крики. Им уже было не так важно, что произойдет с Гарвелескааном и его жителями. Ифриты прорвали оборону, Бриасвайс сдал свой город неприятелю, а путешественникам оставалось лишь бежать. Это была не их крепость и не их сражение, чтобы жертвовать жизнями ради альвов, которые отказали им в военной помощи и которых было уже не спасти.
Когда до заветной стены оставалось пройти совсем немного, прямо перед группой из-за угла здания появились ифриты. Четверо разгоряченных сражением имперцев, с головы до ног покрытых кровью и свежими ожогами, которые их только раззадоривали, бросились на небольшой отряд, едва завидев его. Они были вооружены кистенями и топорами, хотя у одного в нижней паре рук было зажато экзотичное имперское оружие — катары — тычковые ножи, напоминавшие паты, с защитными боковыми пластинами, плотно пристегнутыми к рукам ремнями. Сражаться против врага, умевшего пользоваться подобным клинком, было тяжело, но выбирать никому не приходилось.
Лантея одним уверенным ударом оттолкнула беспомощного Аша с гладиусом в руке к стене дома, прямо себе за спину. Девушка правильно расценивала его шансы: он ничего бы не смог противопоставить таким опытным бойцам, лишь мешался бы под ногами хетай-ра, которые вполне могли за себя постоять. Виек и Эрмина, держась ближе друг к другу, мгновенно выставили перед собой костяные мечи и ножи и смело шагнули навстречу неприятелю, пока Манс ловко уводил одного из ифритов от группы — он уверенно двигался вокруг своего крупного противника, выискивая слабости в его защите. Лантея же стремительными движениями метала небольшие стеклянные ножи в имперцев, осторожно двигаясь вокруг занятых боем врагов и оценивая их.
Скованный страхом, Аш чувствовал себя совершенно бесполезным, видя, как его товарищи самоотверженно сражались с превосходившими их по силе противниками. В порыве паники он крепко сжимал свой меч потными ладонями, выставив его перед собой. Конечно, владеть он им практически не умел, но в этот миг его товарищам могла пригодиться любая помощь. Если бы ему удалось хоть на мгновение отвлечь ифритов, то хетай-ра могли бы успеть нанести решающие удары. Аш заметил обнаженную спину имперца, который ближе всех находился к нему и был занят отражением молниеносных жалящих атак Манса. Профессор моментально сократил расстояние и нанес сильный выверенный удар прямо по хребту врага, полоснув его мечом по коже. Ифрит на секунду замер от обжигающей боли, а после с разгневанным лицом, искаженным жаждой мести, обернулся в сторону наглеца. Но именно этой секунды хватило Мансу, чтобы подскочить к имперцу ближе и нанести глубокий порез по открытому горлу. Враг упал на колени, захлебываясь густой алой кровью.
Манс сразу же ринулся к противнику Лантеи, который создал огненный шар в своих ладонях и атаковал им девушку, отбивавшуюся песчаными щитами. Однако ифрит, едва заметив прибывавшее подкрепление, мгновенно рассеял свою магию и уже совсем по-иному сложил две верхние руки, свободные от оружия.
— Azuma! Isa dagar! — яростно взревел солдат, и во мгновение ока у его груди зародилось пламя, которое мощным потоком устремилось прямо по направлению к Мансу.
Юноша явно никак не успевал уйти из-под струи огня: он уже слишком близко подобрался к ифриту, возможности отскочить в сторону не было. Но в последнюю секунду прямо перед лицом хетай-ра появилась полупрозрачная песчаная дымка. И огонь разбился об нее, плюясь искрами и медленно затухая.
Имперец недовольно нахмурился. Его поток огня иссяк так же быстро, как и появился. Песочный щит опал на землю, а Манс пораженно посмотрел на Лантею: девушка в последнюю секунду успела выкрикнуть слова воззвания к богине и создать завесу из песка, чтобы спасти брата из-под потока огня. Теперь ее запасы в мешочке на поясе практически иссякли, и больше на магию она рассчитывать не могла. Но обмениваться любезностями было некогда. Ифрит, очевидно, растративший весь свой запас магической энергии и разгневанный неудачей, бросился на Манса, вооруженный двумя катарами с вытянутыми треугольными клинками, которые словно являлись продолжением его нижних рук. Манс отпрыгнул от натиска противника, а Лантея тем временем бросила один из ножей в ифрита, но враг больше не упускал из вида девушку и ловко увернулся от ее оружия. Брат надеялся достать его ножом в этот момент, однако опытный имперец не только отбил атаку, но и сам успел царапнуть юношу по предплечью.
И тогда Лантея решилась на сумасшедший поступок, который мог либо убить ее, либо дать шанс на победу. Она с разбега бросилась в сторону дравшихся и сделала кувырок, находясь практически за спиной у напряженного ифрита. Коснувшись одной рукой горстки рассыпанного песка, оставшегося от щита, девушка создала шар, который устремился прямо в лицо медленно поворачивавшегося имперца. Песок разбился о его голову, сдирая своим хаотичным движением частиц кожу с лица воина. Пока ифрит кричал от боли, Манс сильным ударом по рукоять вонзил нож в основание шеи врага и с трудом его проворачивал до тех пор, пока грузная фигура противника не упала на землю.
Аш, Манс и Лантея, воодушевленные совместными победами, устремились на помощь Виеку и Эрмине, которые стоически сражались с двумя своими противниками, кружась на вытоптанной площадке между двумя деревьями. В этот момент позади оставшихся в живых ифритов внезапно показалась темная фигура оскаленного пса, а следом за ним появилась тройка новых имперцев, которые моментально ринулись на помощь своим соотечественникам. Лантея ускорилась, уже собираясь вклиниться между гвардейцами, когда Эрмина неожиданно остановила ее истошным криком:
— Уходите через пролом! Сейчас же! Мы их задержим и догоним вас!
Лантея замерла на месте, лихорадочно анализируя ситуацию.
— Бегите! — поддержал жену Виек, скрещивая свой меч с патой одного из имперцев. — Сейчас!
Лантея закусила губу ровно на мгновение. Эрмина и Виек готовы были подарить им только один шанс на спасение. Если они им не воспользуются, тогда погибнет весь отряд. Она схватила слабо сопротивлявшегося Аша за предплечье и устремилась к крепостной стене. Манс, нахмуренный и измазанный чужой и своей кровью, молча поспешил за ними следом, не выпуская ножи из рук.
Но когда оставалось сделать один последний шаг, чтобы оказаться по другую сторону стены, Лантея все же обернулась. И душераздирающий крик сорвался с ее губ. То, что она увидела в ту секунду, навсегда запечатлелось в ее памяти. Огромный угольно-черный ксоло мощными клыками вцепился в голову Эрмины и с рычанием дергал ее еще живое тело из стороны в сторону как безвольную куклу. На висках и лбу воительницы расплывались кровавые пятна, она безостановочно вопила и пыталась разжать пасть пса, ногтями скребя по его морде, но это было бесполезно. А окруженный Виек даже не мог ничем помочь своей супруге. Он и так с трудом уворачивался от множественных ударов, сыпавшихся со всех сторон. Но даже быстрая реакция и бойцовский опыт не спасли гвардейца: прямо на глазах Лантеи он попал под огненный шар, который опалил его предплечье до кости, обуглив кожу, и рука мгновенно повисла плетью.
Лантея, ни секунды не раздумывая, вихрем бросилась обратно, не в силах обречь своих товарищей на такую бесславную страшную смерть. Ашу и Мансу ничего не оставалось, как вернуться к месту сражения следом за своей спутницей. Их лица были белы от ужасного зрелища поверженных гвардейцев. Но троица даже не успела приблизиться к раненому Виеку, как имперская ловушка захлопнулась: ифриты опустили свое оружие, на их лицах были злорадные ухмылки. Они смотрели за спины пришедшим на подмогу путникам. Аш обернулся и почувствовал, как его сердце ушло в пятки. Крупный отряд из дюжины имперцев умело теснил их от пролома в крепостной стене, и черные псы скалили клыки, бегая возле ног своих хозяев. Теперь пустынники были окружены со всех сторон. Виек безостановочно стонал от боли, корчась на земле, и от его изуродованной руки валил густой отвратительно пахнувший дым, а Эрмина уже безжизненно обмякла на траве: ксоло раскусил ее голову как орех своими мощными челюстями, разбросав по земле содержимое черепной коробки.
Ифриты не пытались больше нападать, они ждали добровольной сдачи. И Лантее не оставалось выбора. Она бросила оружие на землю, и ее товарищи были вынуждены сделать тоже самое.