Матерь повелевает детям своим не бояться смерти, ибо нет в ней ни тайн, ни страхов.
Четвертый закон. Скрижали Эван‘Лин
Пленников быстро и грубо связали, отобрав все оружие и проверив на его наличие даже голенища сапог. Поясную портупею с Лантеи сдернули полностью, лишив ее как флакончиков с ядами, так и почти пустого мешка с песком. У Ашарха вырвали из рук гладиус, и кто-то из воинов даже сразу же приладил его себе поверх боевой юбки. А другой солдат уже заграбастал стеклянный нож Лантеи, который был воспринят мародерами как крайне забавная вещица. На мертвецов, валявшихся на земле, никто из имперцев не обратил внимания. Они спокойно прошли мимо трупов своих собратьев и так же безучастно перешагнули через изувеченное тело Эрмины, с которого дрожавший Виек не сводил опустошенный взгляд. Пока ифриты вереницей вели пленников к центру захваченного города, гвардеец до последнего момента оборачивался, и, казалось, даже сожженная до кости рука совершенно его не волновала. Его душа и сердце навсегда остались лежать там, на вытоптанной поляне, вместе с бездыханным телом супруги.
Цветущий Гарвелескаан превратился в разграбленное и обезображенное место: десятки разрубленных и почерневших трупов покрывали землю, дымились обвалившиеся тростниковые хижины, и, разгоняя ночную тьму, по-прежнему ярко полыхали деревья хацу, объятые магическим пламенем. Ифриты блуждали по уцелевшим каменным домам и между телами убитых, собирая в мешки награбленное оружие и украшения, за волосы выволакивая из укрытий стариков и женщин с детьми. Угольно-черные псы ксоло с наслаждением вгрызались в еще теплые внутренности погибших альвов, пачкая свои морды в крови и виляя обрубками хвостов. Такое пиршество было им по нраву, и звери торопились скорее набить животы, пока хозяева не прервали их трапезу.
На центральной городской площади прямо на земле, прижимаясь друг к другу, сидело около сотни связанных и избитых альвов. Вокруг них бродили псы и имперцы, зорко наблюдавшие за пленными, среди которых было куда больше простых мирных жителей, чем воинов. Некоторые альвы прижимали к себе плачущих детей, трясущимися руками убаюкивали младенцев или зажимали раны на своем теле. Дети Леса с лицами, покрытыми копотью, залитыми слезами и кровью, в ужасе и отчаянии смотрели по сторонам, не видя больше для себя никакой надежды на спасение. Их дом был разорен и сожжен дотла.
Ашарха и его товарищей грубо толкнули на землю к остальным пленникам. Виек сразу же зашипел от боли: его обожженная рука выглядела крайне скверно, двигать ей он практически не мог и лишь держал на весу, стараясь не касаться лишний раз. Пока выдалась минута, Аш помог Лантее оторвать ошметки рукава гвардейца, чтобы освободить рану от обгоревших тряпок. Виек держался из последних сил, сжимая зубами воротник своей рубахи, чтобы не закричать во все горло и не привлечь к себе еще больше ненужного внимания. У Манса тоже кровоточила длинная царапина на предплечье, но от помощи он отмахнулся, больше озабоченный тем, что теперь с ними всеми будет.
— Они убьют нас? — одними губами спросил бледный как полотно юноша.
— Не думаю. Империя славится работорговлей… — едва слышно прошептал ему в ответ профессор. — Из всех налетов ифриты приводят пленных, которых потом продают на рынке рабов.
— Молчать, лесные выблядки! — гнусавым голосом рыкнул один из воинов, следивших за альвами, и поднял вверх руки с двумя тяжелыми топорами. Все невольники мгновенно затихли.
Через час из дальней части города вернулся крупный отряд ифритов, который вел целую толпу связанных и избитых жителей Гарвелескаана. Их было около сотни, и они также присоединились к тем, кто уже сидел на площади. Многие были ранены, кто-то лишился конечностей, другие отделались ссадинами и ожогами. Ашарх очень надеялся, что все же большинству жителей города удалось вовремя укрыться в лесной чаще, тогда можно было рассчитывать на прибытие подмоги и последующее спасение пленных. К тому же дым горевших хацу, поднимавшийся до самых небес, не могли не заметить в соседних городах и поселках. Однако пока что участь защитников Гарвелескаана была незавидной и весьма горькой.
В какой-то момент всех пленных ударами и грозными окриками заставили подняться с земли. На вопли раненых никто не обращал внимания: их били нагайками по спине до тех пор, пока они не вставали или же не умирали под градом хлестких ударов. У матерей выдергивали из рук детей, даже грудных младенцев, невзирая на слезные мольбы, и либо сразу перерезали им глотки на глазах у родителей, либо бросали в пылавшие повсюду костры. Крики отчаявшихся наводнили город. Ифриты плотным кольцом окружили своих рабов, а отдельные воины связали пленников друг с другом, пропуская веревку через стянутые руки, делая петлю на горле, и выводя ее к следующему рабу — они создавали колонны. Позади Ашарха привязали Манса, а вот Лантея и Виек оказались порознь совсем в другой шеренге. Когда дело было закончено, ифриты провели рабов через распахнутые настежь каменные врата крепости и пострадавший от взрывчатых смесей мост.
За спиной остался опустевший Гарвелескаан и охваченный пожаром Лес.
На другом берегу реки Мистис, укрывшись в мангровых зарослях, уже собиралось войско имперцев, готовясь уходить прочь от границ Ивриувайна со своей добычей. Ифриты торопились, укладывая трофеи на спины ксоло, смывая с себя кровь в водах шумной реки и постоянно поглядывая на дымившиеся развалины крепостной стены. Ашарх, посвятивший многие годы своей работы в академии изучению истории империи Ис, был знаком с воинскими формированиями ифритов и легко мог отличить одно подразделение от другого. Он украдкой разглядывал войско, подсчитывая количество бойцов, и в итоге пришел к выводу, что напавшие на Гарвелескаан никак не могли принадлежать к регулярной армии генерал-императора. Но и действовали они явно не самостоятельно, хотя численность выживших воинов не доходила даже до трех сотен с учетом тяжеловооруженной пехоты и нескольких отрядов всадников. Профессор предположил, что это было личное войско одного из генерал-экзархов, ставленников императора в отдельных округах ифритских земель. Экзархи часто на свой страх и риск предпринимали такого рода отчаянные вылазки к территориям альвов, надеясь разжиться рабами, награбить нефрита и укрепить свое положение среди соседей.
Когда имперцы были готовы к отбытию, они выстроили своих рабов таким образом, что пять вытянувшихся колонн образовывали фалангу, со всех сторон окруженную пешими группами ифритов. Между рядами равномерно были распределены всадники верхом на ксоло, которые следили за порядком. Любые разговоры или переглядывания мгновенно пресекались ударами палок, кнутов и нагаек, которыми воины подгоняли не только невольников, но и своих псов. Имперцы вели построение строго на север, удаляясь все дальше от реки Мистис и бежево-желтых крепостных стен, чтобы не быть замеченными из приграничных застав Ивриувайна.
Ифриты явно пришли налегке, практически без запасов продовольствия, без осадных машин, за исключением единственного тяжеловесного тарана, который вполне могли изготовить уже перед осадой и который так и остался лежать возле городских ворот. Они рассчитывали на силу взрывных смесей и не прогадали — алхимические бомбы позволили войску взять крепость буквально за одну ночь, избежав длительной и выматывающей осады. И даже теперь, возвращаясь домой, имперцы не были сильно нагружены: лишь позади колонны, вывалив языки, ступал десяток ксоло, освобожденных от всадников и увешанных мешками с трофеями, краденым провиантом и бурдюками. Это в очередной раз подтверждало мысли профессора о том, что основной целью набега все же были именно рабы. Но даже учитывая все имевшиеся у него на руках факты, Ашарх никак не мог понять, как же этому войску удалось незаметно подобраться так близко к крепости, если их обнаружили уже практически у самых ворот. Гарвелескаан явно был не самым подготовленным к осаде участком на границе Ивриувайна, но, даже владея этими сведения, ифриты ведь не могли соткаться прямо из воздуха.
Альвы ступали в колоннах очень медленно. Если кто-то из них спотыкался и падал, то моментально утягивал за собой соседей — тогда каждый из них получал удар нагайкой по хребту. Аш особенно страдал: веревка, тянувшаяся от горла к горлу между пленниками, из-за большой разницы в росте между ним и идущим впереди альвом постоянно натягивалась и вынуждала его идти на цыпочках, чтобы не задохнуться. Скорее всего, точно так же дела обстояли и у Лантеи с Виеком, но преподаватель даже не мог отыскать их взглядом в ровных шеренгах рабского построения, потому что опасался лишний раз повернуть голову, чтобы не получить удар.
Ночь закончилась быстро, и вот уже из-за линии горизонта поднялось яркое солнце. Оно неумолимо нагревало головы и с вершин небосклона наблюдало за мучениями побежденных. Ифриты гнали своих пленников целый день, постоянно то ускоряя темп, то делая краткие передышки на пять минут, чтобы напоить ксоло. Рабам воду никто не предлагал, и они могли лишь с завистью смотреть на то, как капли желанной влаги стекали по мордам псов. Прежде чем наконец встать на ночлег посреди голой равнины, караван дождался захода солнца. За весь день они значительно отошли от Леса: верхушки могучих хацу и черный шлейф дыма скрылись за горизонтом, а вместе с ними истаяла и слабая надежда альвов на освобождение.
Пленники были сильно измотаны после битвы и перехода в быстром темпе, а раненые и вовсе держались из последних сил. Сотники скомандовали остановку резко, их приказы гулко разнеслись над всеми шеренгами. Ашарх ждал этого несколько часов: он полагал, что теперь с них хотя бы снимут веревки, без которых можно было бы даже подумать о возможности побега. Но все его надежды испарились во мгновение ока, когда имперцы согнали рабов в один тесный круг, усадили на землю и окружили со всех сторон. Не было ни единого шанса незаметно пробраться сквозь плотное кольцо ифритов. Веревки так и остались на шеях и руках пленников, натирая кровавые мозоли, снимать их никто не собирался, и даже нужду пленникам приказали справлять под себя, как животным. А единственным послаблением для рабов стал бурдюки с мутной речной водой и грузный баул с едой.
Когда голодные альвы жадно накинулись на мешок с пищей, отталкивая друг друга, Аш с сожалением понял, что еда достанется не всем. С каким же удивлением уже через мгновение он увидел, как истощенные альвы брезгливо отбросили увесистый баул, и никто из него так ничего не взял. Ифриты же зашлись гогочущим хохотом, со своих мест наблюдая за происходившим, как за представлением. Аш быстро дополз до отброшенного в сторону мешка, который оказался наполнен обыкновенным сушеным мясом. Его спокойно ели ифриты, люди и даже хетай-ра, но совершенно не переносили травоядные альвы. Это была своеобразная гнусная шутка и одновременно жесточайшее издевательство над захваченными противниками: давать им пищу, которую они не могут съесть. Все альвы, как один, решительно отказались от мяса, невзирая на чудовищный голод, но Аш был уверен, что имперцы не будут в ближайшем будущем предлагать им другую еду. Тогда уже через пару дней альвам пришлось бы переступить через свои принципы и привычки, потому что голод стал бы сводить их с ума. И они возненавидели бы самих себя.
Однако подобные моральные запреты не касались ни хетай-ра, ни Ашарха. Они набили полные карманы еды, в душе даже радуясь такому исходу: по крайней мере умереть от голода лично им было не суждено. Вот только когда профессор попробовал это мясо, оно показалось ему довольно странным на вкус. Он определенно ел такое впервые и никак не мог понять, чье оно.
— Скорее бы эти бараны травоядные заканчивали говниться, — сплюнул один из ифритских воинов на землю, блуждая темными глазами по толпе рабов. — Каждый раз одно и то же! Не хотят жрать мясо, а потом валятся без сил по дороге! И так улов, как по мне, не сильно богатый вышел, а тут еще половина сдохнет по пути к хренам собачьим!
Ашарх, пытавшийся разжеваться жесткое мясо, осторожно прислушался к ифритской брани. Он надеялся тайком вызнать, куда же ведут караван и что ждет пленников в обозримом будущем. Имперцев, похоже, совершенно не волновало, знали ли альвы их язык, потому что воины между собой разговаривали громко и в целом относились к порабощенным противникам как к безмозглому скоту, плюя в их сторону и покрывая грязными ругательствами.
— Да эту старую конину не стал бы жрать даже мой пес! А ты знаешь, Клещ не привередлив в жратве! — хрипло загоготал другой имперец, шлепая по спине крупного черного как ночь ксоло, лежавшего у его ног.
Ашарх с трудом сдержал рвотный позыв. Конина! Как он мог забыть?! Ведь это был один из самых распространенных среди имперцев видов мяса, поскольку трусливых животных, не способных защитить себя самостоятельно, ифриты, согласно своим убеждениям, разводили лишь на забой. Но для Аша, как для человека, который большую часть жизни провел рядом с лошадьми, есть мясо животных столь разумных и благородных было настоящим преступлением. Однако в данный момент у него не было выбора. Профессор через силу продолжил жевать тонкие ломтики. Он хотел сбежать, а для этого нужна была энергия. Если бы он стал вести себя как высокомерные альвы, отказываясь от пищи, то уже на следующий день бы упал без сил.
Манс тихо сидел неподалеку, совершенно ничего не подозревая о душевных терзаниях преподавателя, и тоже посасывал сушеное мясо. Как бы им обоим ни хотелось полноценно обсудить ситуацию и обменяться своими мыслями по поводу незавидной ситуации, в которой они оказались, но на любые перешептывания ифриты сразу же щелкали кнутом в воздухе и угрожающе сверкали глазами. У мужчин не было возможности даже подобраться ближе к Лантее и Виеку, чтобы узнать о состоянии воина: веревки сразу же натягивались, грозя задушить альвов, с которыми профессор и юноша оказались в одной колонне.
Имперцы плотным кольцом окружили пяточек земли, на котором разместили пленников. Они развели слабые костры из сухих веток кустарников, росших неподалеку, и в свое удовольствие ели сыровяленую колбасу, поджаренную на огне. Этот ароматный запах дразнил обоняние невольников, но им оставалось лишь жевать старую конину и сглатывать подступавшую слюну. Иногда имперцы потягивали из фляжек какой-то крепкий напиток, празднуя свою легкую победу над защитниками Леса, и в скором времени над лагерем зазвучал нестройный хор голосов, пьяно горланивших протяжную застольную песню о некоем пиратском капитане, пошедшем ко дну вместе со всей своей флотилией из-за собственной самоуверенности. Однако те ифриты, что следили за рабами, не позволяли себе выпить ни глотка и все так же зорко глядели за невольниками, не смыкая глаз.
Спать пленникам пришлось вповалку, тесно прижимаясь к соседям, иначе не всем хватало места, а веревки начинали путаться. Ашарх и Манс легли как можно ближе друг к другу, чтобы их короткие перешептывания труднее было услышать со стороны.
— Куда нас ведут? — едва двигая губами, спросил юноша.
— Не знаю точно. Они об этом не говорили между собой, — тихо ответил профессор, постоянно прислушиваясь к любым движениями и беседам со стороны ифритов. — Но мы точно идем на север, прямо к имперским землям. Куда точнее — сказать не могу.
В этот момент заворчал один из ксоло, лежавший ближе всех к границе круга с рабами, и оба мужчины мгновенно замолчали. Как только на пса прикрикнул хозяин, Ашарх продолжил:
— В империи несколько рынков, где продают рабов. Но нас могут вести вовсе не на продажу, а на работу в тот округ, из которого они сами пришли. Или сразу на жертвоприношение…
Манс побледнел и нервно сглотнул, из-за чего его острый кадык дернулся под кожей. Все варианты развития событий были отвратительными.
— Как так получилось, что у крепости оказалось целое войско имперцев? — с отчаянием в голосе спросил юноша.
— Ифриты часто совершают набеги на Лес и ближайшие регионы в Залмар-Афи ради рабов и добычи. Особенно это любят делать генерал-экзархи, которые пришли к власти в своем округе силой, а не были официально назначены генерал-императором, — быстро шептал профессор. — Они так доказывают свое могущество и пытаются утвердиться перед другими экзархами.
— Но почему именно Гарвелескаан? Он ведь далеко от границы?
— Вот именно. Сам подумай. Крепости альвов на северных границах Леса хорошо защищены, потому что на них приходятся основные силы нападающих. А на западе, где расположены всего два города, оборона слабее, поскольку со стороны пустынь обыкновенно нет угрозы. Но Ференаат — это неподходящая мишень, ведь туда мгновенно прибудет подмога. А вот Гарвелескаан, крошечная крепость с горсткой защитников, стоящая на отдалении от других городов, — это идеальная цель.
— Хорошо, — согласился Манс, нахмурив белые брови. — Но почему тогда раньше они не пытались захватить Гарвелескаан?
— У них не было взрывчатых смесей гоблинов. Без них крепостные стены просто так не разрушить. Везти из империи полноценные осадные машины слишком долго и тяжело, а возвести их на месте невозможно, ведь в этих степях растут только хилые мангровые деревья, а хацу находятся под защитой стен и альвов. Поэтому алхимические бомбы и перевернули ход битвы. Даже предательство Бриасвайса не сыграло тут большой роли: если бы ворота не открыли, то ифриты рано или поздно все равно бы пробились внутрь через ту брешь в стене после взрыва.
Пьяные песни ифритов раздавались уже где-то на другом конце небольшой лагеря. Они праздновали свою победу, а альвы сжимали руками нывшие от голода животы и боялись лишний раз даже пошевелиться. Наконец раздался гневный окрик одного из командиров, и веселье имперцев поутихло. Видимо, кому-то из сотников шум мешал спать. Над стоянкой сразу же воцарилась густая тишина, прерываемая лишь стрекотом кузнечиков вдали.
— Я все еще не могу поверить в то, что Бриасвайс так поступил со своей крепостью, — едва слышно признался Манс. — Мне он казался несгибаемым воином, готовым оберегать свой дом до смерти.
Ашарх слегка поерзал на месте.
— У меня были подозрения насчет него после того, что он рассказал об ифритском плене и своем побеге. Но я решил не лезть в это дело с лишними вопросами. А вон оно как все обернулось…
— Печальнее всего, что это напрямую сказалось на нас и наших товарищах, Аш.
— Я же говорю тебе, что Бриасвайс тут почти не сыграл. Все решили бомбы.
— Так, получается, это те же самые бомбы, что использовали ифриты, напавшие на Третий Бархан? — тихо поинтересовался Манс у профессора.
— Да. Это изобретение алхимического клана гоблинов Диш, которое они бережно хранили от всех веками, прекрасно понимая всю его опасность, — с тяжелым вздохом поделился сведениями Ашарх. — Но имперцам, видимо, как-то удалось завладеть рецептами. Готов отдать руку на отсечение, что генерал-император провернул настоящую аферу, чтобы их получить. Кагатт славится своей хитростью и нестандартным подходом к решению проблем… Поэтому ифриты и стали еще смелее. Пробили стеклянный купол Третьего Бархана и испытали бомбы на крепостной стене альвов. Теперь вряд ли есть хоть одна сила в мире, которая сможет остановить империю Ис, когда они, наконец, получили желанные бомбы.
— Видимо, так оно и есть… Никому больше не удастся остаться в стороне. Даже моему народу, — хмуро пробормотал Манс и почесал заживавшую рану на предплечье, которая днем под солнцем покрылась стягивавшей кожу коростой. — А ведь если бы мы покинули Гарвелескаан сразу по прибытии, а не пьянствовали в трактире, то сумели бы избежать всего этого.
— Вряд ли. Скорее всего, ифриты сидели в засаде всю прошлую ночь и целый день. Иначе они бы не смогли незаметно установить взрывчатые смеси в канал, проходивший под крепостной стеной. Это все было неизбежно.
Мужчины замолчали, с грустью размышляя над своей судьбой, которая теперь была так туманна, что пытаться предсказать ее казалось совершенно безнадежным делом.
— Знаешь, я постоянно теперь думаю об Эрмине, — неожиданно еле слышно признался другу Манс.
— Ее страшная смерть тоже не выходит у меня из головы.
— Она пожертвовала собой, чтобы у нас был шанс сбежать через пролом… А в итоге мы все станем рабами или умрем по дороге в империю.
— Не будь так уверен в этом. Нельзя отказываться от любой возможности для побега, которая нам представится. Но и бездумно рисковать тоже не стоит.
Ашарх с грустью посмотрел на юношу.
— Да, ее кончина была чудовищно жуткой, — продолжил он. — И мне искренне жаль, что мы даже не смогли попрощаться с ней и достойно оплакать ее тело… Эрмина погибла как воин, в бою, отстаивая то, что ей было действительно дорого. И она была смелой до самого конца.
— Виек так ее любил… Наверное, ему сейчас очень нелегко. Они оба не заслужили такой судьбы.
— Не нам это решать. К сожалению, не нам.
Измотанные тяжелым дневным переходом, мужчины быстро заснули. А вот Лантея, терзаемая бессонницей и нелегкими думами, провела половину ночи, любуясь звездным небом и поглаживая стеклянные молитвенные часы в кармане штанов — одну из тех немногочисленных вещей, что ей удалось сохранить при пленении. Ее шеренга спала слишком далеко от того места, где лежали профессор и Манс, поэтому она не могла слышать, что они обсуждали. Но и сами мысли девушки были обращены к Эрмине, погибшей в клыках безжалостного ксоло у нее на глазах. Она то и дело вспоминала, как еще совсем недавно эта счастливая женщина, смеясь, танцевала в объятьях мужа посреди шумного трактира, как даже не могла помыслить о своей скорой кончине. Да и никто тогда не мог.
Виек спал неподалеку, глухо постанывая во сне. Его рука выглядела просто ужасно: из-за жары рана воспалилась и покрылась гнойной коростой, от которой шел крайне дурной запах. Лантея слегка промыла ее перед сном, когда общий бурдюк с водой оказался у нее, но ситуацию это никак не улучшило. Казалось, мутная речная вода только сделала хуже. Гвардеец был бледен, его терзала боль как физическая, так и душевная. Разговаривать на протяжении целого дня и всего вечера он не хотел, отворачиваясь от Лантеи, а в какой-то момент девушка и вовсе заметила, что в здоровой руке Виек сжимал горсть мелких ракушек, соединенных гнилой ниткой. Это украшение, купленное у Оцарио еще в самом начале их пути, Эрмина последние недели почти не снимая носила на запястье, а теперь ее муж хранил браслет как единственную памятную вещь. От этого зрелища Лантея почувствовала себя еще хуже: она весь день пыталась доказать себе, что не виновата в гибели Эрмины, но удавалось ей это крайне плохо.
Ближе к середине ночи острый слух девушки уловил шорохи. Она приоткрыла глаза: двое высоких альвов, весь вечер сидевших недалеко от нее, каким-то образом сумели избавиться от веревок. Они пытались тихо выбраться из круга рабов, аккуратно ступая по крошечным свободным от тел участкам земли. Лантея не подала виду, что заметила альвов, хотя ей очень хотелось остановить беглецов: их план был глуп, ведь им бы недалеко удалось убежать по ровной выжженной солнцем земле, где любой куст было видно за километр. Но она решила наблюдать, не вмешиваясь.
Альвы сумели выйти из круга пленников совершенно бесшумно. Они тихо прошли между спавшими часовыми, которые столь неосторожно позволили себе задремать на посту. А когда весь небольшой лагерь оказался позади, беглецы ринулись в степь как сумасшедшие. Но Лантея видела, как шевелились мокрые носы ксоло, когда альвы проходили мимо них: псы ждали лишь команды. Некоторые из них начали тихонько нетерпеливо поскуливать, и их хозяева моментально распахнули глаза, словно они и не спали все это время, а лишь лежали с закрытыми веками. Ифритам хватило одной секунды, чтобы увидеть беглецов, и одного мгновения, чтобы дать ксоло команду. Тройка псов, взрывая когтями землю, бросилась в погоню и в несколько мощных прыжков догнала альвов, которые едва успели распробовать вкус свободы. Животные со свирепым рычанием накинулись на мужчин, погребая их под своими тяжелыми телами и сминая плоть острыми клыками.
Лантея закрыла глаза, но все равно слышала жуткие крики умирающих и смачные чавкающие звуки разрываемых тел. Многие альвы сразу же проснулись от душераздирающих стонов и стали невольными свидетелями казни беглецов. Ксоло вскоре вернулись на свои места. Они были сыты и довольны, облизывая свои окровавленные морды. Зато невольникам теперь стало ясно, почему часовые могли позволить себе поспать: куда более чуткие охранники стерегли рабов.
Как только солнце окрасило горизонт в светло-розовый цвет, ифриты пинками и окриками принялись будить пленников. Караван в быстром темпе шел все также на север, на почтительное расстояние удалившись от реки, редких мангровых лесов и границ Ивриувайна. Всюду тянулась голая безжизненная степь, выжженная солнцем и жаром, — это были окраины пустынь Асвен, где вместо песка под ногами стелилась жесткая каменистая почва, практически не встречалась растительность и только буйствовал порывистый колючий ветер, бросавший пыль в лицо. Лантея почти весь день напряженно приглядывалась к Виеку, который находился в ее колонне на пару альвов впереди. Его сожженная рука обессиленно висела вдоль тела, да и сам хетай-ра ослаб и осунулся. Вряд ли он долго смог бы выдержать заданный темп ходьбы, но у гвардейца просто не было выбора: ему приходилось идти, тратя на это последние крохи своих сил.
Когда очередной проведенный в дороге день неумолимо начал клониться к закату, пленники невольно замедлились, ожидая скорого привала. Альвы ничего не ели уже двое суток, и лишь непомерная гордыня все еще давала им силы двигаться дальше. Однако ифриты и не думали останавливаться: они кнутами понукали рабов, заставляя продолжать путь. Так прошло еще несколько часов, пока один из пленников, у которого вокруг головы была обмотана пропитанная свежей кровью повязка, не упал без сознания на землю, утягивая за собой соседей.
— А ну поднимайся, ленивая скотина! — сразу же закричали надсмотрщики.
Они стали обжигать этого и других невольников ударами кнута, однако альв в себя так и не приходил. Больного пытались поднять на ноги его собратья, но открывшаяся рана на голове лишь сильнее начала кровоточить, из-за чего по лицу раба потекли густые алые струйки.
Несколько ксоло без всадников неожиданно забеспокоились. Они принялись прыгать на месте, рыть землю когтями и поскуливать. А после один из них без команды хозяина вдруг резко бросился к раненому альву, видимо, одурманенный запахом свежей крови. Двое псов сразу же последовали за ним, черными тенями стелясь по земле.
— Сука! Прочь, Клык!
— Репей, Зудень, назад! Я сказал назад!
Ифриты принялись свистеть и разгневанно отзывать собак, без приказа накинувшихся на раненого невольника, но те уже рвали тело альва на куски. Хозяева ксоло устремились следом за своими жестокими питомцами и били их обухами кнутов и нагайками, пока те не выпустили из пасти уже полностью обезображенный труп, оставшийся от раба. Альвы с ужасом смотрели на останки своего собрата, едва сдерживая рыдания и плач.
После этого ужасного происшествия караван шел дальше почти до самой полуночи. Лишь тогда имперцы дали команду на отдых, и все пленники мешками упали на землю, лишенные каких-либо сил. Большая часть одежды на рабах порвалась и была покрыта слоем пыли и грязи, из-за палящего солнца у многих обгорела кожа, а волосы сбились в колтуны. От них несло потом и мочой. И уже трудно было в этих измученных созданиях опознать представителей гордой расы альвов. Да и сам Ашарх вместе со своими спутниками выглядел ничуть не лучше.
В этот раз преподаватель с интересом наблюдал за тем, как некоторые альвы уже робко тянулись к мешку с мясом. Их сопровождали злобными взглядами голодные соотечественники, которые пока что не поступились собственными принципами. Но это был только вопрос времени, скоро должны были сдаться и они.
Профессор и его шеренга этим вечером оказались почти у самого края круга, поэтому он с любопытством прислушивался к разговорам между имперцами, собравшимися возле небольшого костра. Солдаты явно были чем-то озабочены. Один из ифритов, носивший на себе тяжелую кожаную юбку, покрытую кольчужными кольцами, громко и отчаянно бранился:
— Чтоб тебе провалиться!.. Да здесь эта ебаная река должна быть, сказано же тебе! Мы от нее ровно два дня шли!
Он отчаянно бил себя по коленям нижней парой рук, из-за чего массивный кистень с шипастым шаром, заправленный у него за пояс, постоянно дрожал и звякал цепью. Почему-то у Ашарха даже не было сомнений, что этот воин состоял в тяжелой пехоте и мог одними своими ладонями раздавить кому-нибудь голову в пылу гнева. Но собравшиеся вокруг него товарищи едва ли уступали крепкому солдату в силе.
— Ну вишь ты, дубина, нету ее! — беззубо прошепелявил огромных размеров имперец, чей рот пересекал уродливый рубец. — Ежели мы вовремя к границе не выйдем, то галеры уйдут. Будем тогда хрен сосать, пока следующее гнилое корыто не приплывет.
— Никуда они не уйдут, — возразил еще один ифрит, разглядывавший какой-то свиток. — Сотник сказал, что корабли будут стоять сколько надо. Завтра мы выйдем к реке.
— Точно?
— Да пусть мне сфинкс башку оторвет, если я не прав!
— Хоть бы скорее добраться до воды, уже сил нет! Жарко тут как в печи и только мошкара эта сраная летает, — пожаловался первый из говоривших, отмахиваясь от толп гнуса, садившихся на влажную кожу. Он был с голым торсом, не прикрытым никакими доспехами, впрочем, как и его соратники. И, насколько было известно Ашарху, это был один из показателей храбрости среди ифритов. Таким образом воины демонстрировали отсутствие страха перед смертью или ранениями. Именно поэтому сидевшие возле огня солдаты были почти полностью покрыты шрамами, как их псы — блохами.
— То верно. Скорее бы в Тардор, там уже осень… Прохладно небось, хорошо! — протянул беззубый воин, и соседи поддержали его согласным хмыканьем. — В подполе ледяная настойка ждет!
— Рано тебе об отдыхе думать, Медвежий Рев. Сначала бы доплыть до Салкахаса без проблем, чтобы вся эта падаль зеленая не подохла и не разбежалась.
— Да там до дома рукой подать по тракту. Чай с галер нихрена они никуда не денутся, десятник.
— Сам знаешь, они безмозглые и гордые. Языки себе вырвут, лишь бы сдохнуть с честью! — ифрит с картой, который, судя по всему, был командующим этого десятка, кивнул себе за спину, где спали пленники. — Чем больше народа экзарху приведем, тем больше заплатит. Но таскаться с этими недоносками и беречь их тоже не хочется. И так больше пяти десятков наших порешили.
— На галерах старичье всякое и хворые подохнут, а генерал-экзарху только сильных приведем. Может, он за них даже вдвойне заплатит, — потирая руки, проговорил ифрит, до этого молча жевавший колбасу. — Если до галер никто не откинется больше, то почитай нормальный улов!
Все солдаты поддержали говорившего нестройным гулом голосов, а Ашарх, уже закрывая глаза, с отчаянием подумал, что если ему с хетай-ра не удастся сбежать до границы империи, то после Салкахаса их шансы освободиться начнут таять на глазах.
Очередной ранний подъем никому не добавил добродушия. Альвы стоически страдали, все еще продолжая отказываться от мяса и питаясь лишь найденными в земле и пыли корешками и ветками кустарников. Степи становились все зеленее, их бескрайняя равнина тянулась до самого горизонта, и лишь иногда вдалеке можно было заметить, как из объемных облаков тянулись косые штрихи дождя. К сожалению, в этой части прерий не стоило даже мечтать о ливнях, поскольку воздух здесь был раскаленным, как чугунная сковорода, и застоявшимся. Периодически каравану попадались голые стволы одиноких деревьев, но до желанной прохлады ифритских лесов нужно было идти еще долго. Многие альвы, привыкшие к влажной земле Леса, обжигали голые ступни о высохшую почву степей и рвали на себе одежду, чтобы обмотать стертые ноги.
Ашарх целый день потратил на то, чтобы в шеренгах пленных рассмотреть хотя бы одно знакомое лицо. Он надеялся, что увидит Пелеантада или Тестариуса. Но ни один из альвов так и не попался на глаза профессору. Видимо, они оба или погибли при захвате крепости, или же им все-таки удалось скрыться в Лесу. На одной из остановок преподаватель, осторожно называвший эти два имени всем альвам, к кому мог обратиться, наконец отыскал того, кто сумел приоткрыть завесу тайны над судьбой коменданта крепости. Сутулый одноглазый воин, чья глазница еще сочилась гноем и сукровицей, провел пальцем по животу, демонстрируя, что Тестариусу выпустили кишки. Судьба Пелеантада так и осталась неизвестной.
Ифриты становились злее: ранние подъемы и тяжелые переходы по жаре могли утомить кого угодно. Поэтому имперцы вымещали гнев на своих безвольных рабах. Они плевались, пинали альвов в пыль и дразнили их мехами с прохладной водой, сразу же огревая нагайкой по пальцам, стоило кому-нибудь протянуть к бурдюкам руки. К середине дня одному из рабов напекло голову, и он потерял сознание, рухнув на землю. Караван был вынужден остановиться, а один из всадников слез с ксоло и пошел проверять состояние пленника. Он хлестко побил его по щекам, но альв не шевелился. Тогда воин пощупал артерию на горле, однако пульса не было. Тогда солдат снял с шеи пленника веревочную петлю, поднял тело за ноги и оттащил в сторону. Все рабы, замерев в своих шеренгах, с опаской наблюдали за происходившим: пара хозяев ксоло подвели псов к трупу и отдали команду. Собаки мгновенно набросились на мертвеца, они разрывали плоть клыками и, не жуя, проглатывали мясо с рычанием, брызгая слюной. Несколько животных даже завязали драку за право обладания внутренностями: они с угрожающим воем вцепились друг другу в загривки и царапались до тех пор, пока один, поскуливая, не отполз в сторону. Через пять минут от альва не осталось ни косточки, а довольные хозяева отвели своих сытых питомцев обратно в строй. Среди дрожавших от ненависти и страха рабов слышался одинокий женский плач.
Ближе к закату караван вышел к реке Мистис, которая, сделав крюк у крепостных стен Ивриувайна, вновь вернулась на прямой северный курс. Извилистые каменистые берега должны были привести ифритов и их пленников прямиком к границам империи Ис. Рабам, под строгим контролем солдат, позволили быстро окунуться в воду. Каждой шеренге давали едва ли больше минуты, чтобы помыться. Кто-то быстрее полоскал свою смердевшую одежду, другие распутывали свалявшиеся волосы, а некоторые жадно пили прохладную воду, даже не смущаясь, что рядом с ними стирали ножные обмотки.
Лагерем встали на этом же месте, хотя солнце еще не садилось. Ифриты намеревались как можно раньше разбудить пленников, поскольку, судя по их разговорам, до границы оставалось полтора дня пути, но они намеревались пройти это расстояние за один день. Профессор, у которого ноги в сапогах давно уже превратились в постоянно кровоточившее скопление мозолей, мог лишь с тоской думать о том, что из-за суровой бдительности имперцев и их псов сбежать у них вряд ли получится. Силы в нем с каждым днем убывали: ифриты делали все, чтобы рабы каждый вечер падали лицом в землю, и у них не было желания даже шептаться друг с другом. Хотя, даже несмотря на свинцовую усталость, придавливавшую Аша к земле каждую ночь, спал он все равно прерывисто. Тяжелые мрачные кошмары по-прежнему посещали его и заставляли раз за разом просыпаться в поту. Теперь для профессора не было покоя ни во сне, ни наяву.
Утром преподавателю удалось сказать Лантее пару слов во время построения. Он передал информацию о галерах, стоявших у границ империи, и о том, что после сплава нужно будет обязательно бежать и затеряться в лесах. С восходом солнца их путь продолжился. Караван двигался на север вдоль берега реки, а имперцы постоянно поглядывали в сторону Леса, который иногда можно было увидеть на горизонте. Насколько Ашарх помнил, на этой части крепостной стены должна была находиться альвская крепость Ференаат, но ее защитники при всем желании не смогли бы разглядеть войско на таком расстоянии, да и, зная царившие в Лесу устои, никто не стал бы посылать за пределы границы спасительные отряды.
Все больше альвов, следуя примеру соплеменников, перестали отказываться от мяса, но все еще оставались и те, кто гордо игнорировал пищу. И именно они чаще других обессиленные оставались лежать на земле, чтобы после отказа подняться на них натравливали вечно голодных ксоло. За последующий день количество пленных уменьшилось почти на десяток альвов. Имперцев это немыслимо раздражало, но они ни на минуту не сбавляли темп, продолжая гнать караван к границе. Однако хотя бы жара начинала постепенно спадать: окружающий ландшафт менялся достаточно быстро, и вот уже выжженные солнцем степи уступили место заливным лугам, где гулял приятный ветер, и где речная прохлада разгоняла полуденный зной.
Только глубокой ночью, когда весь караван, включая ифритов, еле передвигался на гудевших от усталости ногах, вдалеке, наконец, показалась имперская граница. Это были всего лишь высокие деревянные столбы с красными флагами, вкопанные в землю каждые пятьсот метров. Находились они посередине чистого поля, совершенно никем не охраняемые. Но после перехода импровизированной черты имперцы заметно приободрились и ускорились еще сильнее, из-за чего даже крепкие ксоло высунули из пастей алые языки и тяжело дышали. Через пару часов, когда в непроглядной тьме ночи уже практически ничего не было видно, войско ифритов и их невольники неожиданно вышли к небольшой речной пристани, у которой раскинулось несколько заброшенных деревянных домов и сараев, а на причале стояли две узкие величественные галеры.
Это были вытянутые корабли с одним рядом весел и двумя толстыми мачтами с треугольными парусами из грязного коричневого брезента. Эти галеры отличались плавно изогнутым корпусом, у них был низкий тупой нос и высокая корма, оканчивавшаяся стальным украшением в виде чешуйчатого рыбьего хвоста, слабо блестевшего в свете звезд.
Пленников, как скот, загнали в темные сырые трюмы кораблей, где пахло гнилью, застаревшим потом и можно было заметить крупных крыс, которые совершенно никого не боялись. Ашарх и Манс вновь оказались разделены с Лантеей и Виеком, так как тех увели на второе судно. Трюм представлял собой сплошные лавки с впаянными металлическими кандалами и длинными веслами, временно втянутыми внутрь. Пленников распределили по лавкам, застегнув тяжелые кандалы на щиколотках. Кисти рук, наконец, освободили от жестких веревок, но у всех рабов на запястьях остались жуткие кровавые следы, которые нестерпимо болели и сильно опухли.
Профессора и Манса посадили вдвоем на одной лавке практически в самом носу галеры. Аш сперва подумал, что им повезло, поскольку остальных пленных разместили по трое, но довольно быстро он осознал свою ошибку, поскольку грести вдвоем оказалось куда тяжелее. Из крошечного окошка, на краю которого лежало одно из весел, ничего не было видно, кроме черной глади реки. Рабам спустили в трюм ведра с речной водой, мешки с надоевшей сушеной кониной и приказали спать до рассвета на жестких лавках.
Манс выглядел ужасно: он был морально и физически истощен. Постоянные тяжелые переходы, однообразная еда и периодические удары кнутом, которые каждый из рабов ежедневно получал за различные мелкие провинности или же просто так, — все это превратило юношу в осунувшегося призрака, который при любом окрике сразу же втягивал голову в плечи и дрожал. Профессор старался чаще приободрять Манса, нашептывать ему добрые слова, которые могли бы поднять боевой дух хетай-ра, но последние дни в глазах юноши все время стояли слезы.
— Послушай меня, — тихо позвал Ашарх своего друга. — Я знаю, тебе сейчас очень нелегко. Как и нам всем. Но нельзя сдаваться. Имперцы добиваются именно этого — ослабить нас, чтобы мы были готовы трудиться в их округах лишь за еду и сон.
— Я уже не знаю, что я хочу, — едва слышно признался Манс, обхватывая себя за плечи. — Это словно бесконечный кошмар, из которого невозможно выбраться. И я устаю бороться, Аш…
— Верю, верю. Но нужно продолжать, понимаешь? Ты ведь силен духом, уж я-то знаю. Ты пережил нападение на Третий Бархан, сумел выжить в Диких тоннелях почти без еды и воды. Ты пересек пустыни, побывал в сердце песчаной бури. Попал в Могучий Лес и не погиб под военной мощью имперцев. Разве можно сейчас отступить? — продолжал шептать профессор, не сводя пристальный взгляд со своего товарища.
— У меня уже нет сил, друг. — В глазах юноши блеснули слезы.
— Вспомни, мы ведь хотели втроем, ты, я и Лантея, уйти на край света. Побывать в горах гарпий. Забыть о войне и просто посмотреть на мир. Вспомни море. Ведь ты был покорен им? А есть и другие моря… Теплые, как парное молоко, или же скованные льдом, иссиня-черные, изумрудные, бурлящие или спокойные, словно душа мудреца. Неужели ты не хочешь увидеть их все?
— Хочу… — дрожащим голосом произнес Манс.
— Тогда ты должен быть сильным. Морская стихия подвластна лишь тем, кто способен ее обуздать. — Аш коснулся плеча хетай-ра и слегка его сжал. — Мы непременно выберемся и сбежим из этого плена. Только не падай духом и верь мне.
— Ты думаешь, улизнуть от ифритов действительно возможно?..
— После того, как эти галеры причалят в Салкахасе, мы должны будем любым способом бежать. В тех местах будут густые леса, где мы сможем укрыться.
— Но ведь нас наверняка казнят, если поймают? — надрывно протянул юноша.
— Значит, мы не должны попасться им. Вернемся по реке к границе с пустынями или Ивриувайном, а там мы уже сумеем решить, что делать дальше.
В этот момент по трюму прошелся один из надсмотрщиков, вооруженный кнутом. Он проверял, все ли рабы спали, поэтому Манс и профессор быстрее легли на свою лавку, притворяясь дремлющими. А когда имперец вернулся обратно на палубу, Ашарх понял, что хетай-ра успел по-настоящему заснуть, обессиленный долгим и тяжелым днем. Преподаватель решил не будить своего друга, да ему и самому требовался отдых.
Пинок ногой по ребрам вырвал Лантею из приятной темноты сна, возвращая вновь в мир, где она была лишь безвольной рабыней на галерах. Имперцы щелкали кнутами и толкали пленников, которые, с трудом свернувшись калачиком на узких лавках, едва смогли восстановить часть сил за ночь, а их уже собирались подвергнуть очередному испытанию. Новый щелчок — и ифриты указали на тяжелые длинные весла, которые следовало взять в руки и спустить на воду. Хоть ей и помогали два альва-соседа, Лантея едва сдержалась, чтобы не застонать, сделав первый гребок. Деревянные весла казались слишком тяжелыми, чтобы их можно было без усилий толкать даже втроем. Но надсмотрщиков не волновало это: они продолжали щелкать кнутами, подстегивая невольников, а один толстоватый имперец с мясистыми губами сел за тугие барабаны, установленные в носу галеры, и стал отстукивать ладонями единый ритм, в котором рабы должны были вспарывать речные волны.
Виек был прикован к лавке, находившейся прямо перед девушкой. Она не сводила взгляд с напряженной спины гвардейца. Во время стоянки у реки им удалось хорошо промыть раненую руку, ожоги даже начали самостоятельно подсыхать, а количество гноя уменьшилось. Но теперь пленникам предстоял тяжелый труд в виде гребли, а из-за этого рана вновь могла воспалиться.
Лантея чувствовала, как мерное течение реки сопротивлялось напору галер, и ей приходилось прикладывать все больше сил, чтобы весло могло сделать свой оборот. А ифриты неустанно били рабов по спинам, заставляя их работать синхронно. Разве могла когда-нибудь девушка, живя в своем изолированном Бархане, хотя бы подумать о том, что существует такое понятие, как рабство, когда одни существа позволяли себе распоряжаться чужими жизнями просто потому, что они были сильнее и безжалостнее? Она верила в рассказы профессора, когда он говорил о суровом народе ифритов, живших лишь войной и работорговлей, но, только встретившись с этой реальностью лицом к лицу, Лантея впервые почувствовала себя беспомощным насекомым, схваченным чьей-то безжалостной ладонью. И эта рука безостановочно продолжала сжиматься, грозя раздавить ее вместе с товарищами по несчастью.
Несколько ифритов постоянно ходили между рядами рабов и следили за тем, насколько старательно пленники гребли. Три часа прошли как в тумане: Лантею сильно укачивало из-за того, что она первый раз в жизни оказалась на борту корабля, но ее пустой желудок мог лишь сотрясаться в бесполезных судорогах, а исторгать из себя ему было совершенно нечего. Ладони сразу же покрылись огромными кровавыми мозолями, которые лопались и болезненно сжирали кожу, но хетай-ра обмотала их оторванным от брюк куском ткани, решив хотя бы одну из многих проблем. А вот Виек страдал куда сильнее, чем девушка. Раненая рука не выдержала такой нагрузки и очень скоро, полностью онемев, обвисла вдоль тела, из-за чего мужчине, мучимому лихорадкой и болью, приходилось толкать весло вполсилы. Его соседи недовольно поглядывали на эту обузу, а имперские надсмотрщики стали присматриваться к хворому и метить его кровоточившую спину новыми ударами кнутов, пытаясь придать пленнику скорости и работоспособности.
— Виек, — негромко окликнула Лантея своего товарища, когда ифриты решили передохнуть и, усевшись на лестнице в задней части трюма, лениво разговаривали между собой. — Как ты?
— Бывало лучше, — скупо ответил воин, не поворачиваясь и тяжело дыша.
— Ты не чувствуешь руку? — спросила девушка во время очередного рывка весла.
— Мне кажется, я уже ничего не чувствую, — не сразу откликнулся Виек.
Лантея плотно сжала губы. Как она и думала, гвардеец держался из последних сил. Он был вымотан и, скорее всего, постоянные думы о погибшей жене лишь усугубляли его состояние.
— Тебе нельзя показывать свою слабость. Если ты не сможешь грести, то тебя заживо скормят этим черным псам, Виек, — яростно шептала девушка, на которую уже начинали смотреть соседи.
— Какая разница, что со мной теперь будет? Может, я хочу, чтобы это скорее закончилось.
— Нет! — воскликнула Лантея, и сама испугалась своего приглушенного крика, зато надсмотрщики мгновенно поднялись на ноги и устремились к ее лавке. — Эрмина пожертвовала собой, чтобы ты мог спастись и жить дальше! Не смей пренебрегать ее даром!
Девушка едва успела проговорить последние слова, как имперец с толстыми губами уже ударил ее палкой по спине. Лантея сжалась в комок, пряча голову в переплетение рук, но ифрит лишь сильно ткнул ее под ребра, вынуждая вновь приняться за греблю. А Виек, который сумел избежать кары надсмотрщика, неожиданно с трудом поднял изуродованную ожогом руку и положил ее на весло. Ему было невыносимо больно, но он продолжал грести, превозмогая себя.
Трудно было сказать, сколько времени точно они провели в этих темных и вонючих трюмах. Но имперцы заставляли толкать весло целый день, сделав лишь одну полноценную остановку, во время которой галеры поставили на якорь, а рабов облили ледяной речной водой из ведер. За бортом постепенно начинало холодать, это было особенно заметно, когда свежие потоки воздуха проникали через крошечные окошки в затхлые трюмы, где сотни вспотевших разгоряченных тел без остановки гребли на протяжении многих часов.
Единственный раз за день им дали поесть, лишь когда галеры встали у речного берега на ночь. Впервые ифриты пожаловали пленникам не сухую жесткую конину, а небольшие хлебные лепешки, которые были настоящей радостью после однообразного рациона последних дней. Дети Леса пришли в восторг от этой пищи, хотя среди них уже не осталось тех, кто брезговал есть мясо. Те принципиальные альвы стали кормом для ксоло еще в приграничных землях.
Утром все повторилось снова: рабы гребли, их били и подгоняли щелчками кнутов, а за деревянным корпусом галер была желанная и такая недоступная свобода. Это был бесконечный замкнутый цикл, и никто из присутствовавших на кораблях пленников не знал, как и когда закончится этот кошмар, вторгнувшийся в реальность их жизней. Единственным послаблением судьбы можно было назвать попутный ветер, который позволил, наконец, раскрыть на галерах паруса, что существенно облегчило тяжелую работу обессиленных гребцов.
На закате Ашарх услышал снаружи посторонние звуки. Он мельком выглянул в окошко: вдоль берега сильно сузившейся реки Мистис тянулись невысокие деревянные домики, а кое-где издалека можно было заметить бизонов, запряженных в телеги, и краснокожих всадников верхом на ксоло. Похоже, галеры прибывали в город Салкахас. Профессор весь прошлый день пытался воспроизвести в своей памяти карту империи, чтобы понимать, в какую сторону караван направлялся. По его подсчетам путь до Тардора по главному тракту должен был занять не больше трех дней, а сбежать из крепости генерал-экзарха было бы так же невозможно, как незамеченными проникнуть на территорию Ивриувайна. Поэтому Ашарх намеревался сделать все, что было в его силах, чтобы получить свободу до прибытия в Тардор.
Через полчаса корабли причалили к надежной каменной пристани, и рабов начали расковывать, вновь обматывая веревками их только начавшие заживать изуродованные руки. Горло никому почему-то связывать не стали, лишь сцепили веревками руки соседей по колонне. Ифриты явно успокоились после прибытия в Салкахас, если решили немного ослабить свои суровые меры.
Пленных вывели с галер по трухлявому трапу, скрипевшему под ногами, и перед взорами прибывших раскинулся вонявший рыбой небольшой порт, где в воздухе с оглушительными криками носились стаи чаек. Город оказался совсем невзрачным и, очевидно, являлся лишь точкой отдыха для торговых караванов и военных отрядов. Строений было совсем мало, зато Аш увидел на окраинах обилие шатров кочевников, которые приводили сюда на продажу табуны откормленных лошадей. Насколько помнил профессор, округ Мато Диад, в котором он с товарищами как раз и находился, славился именно разведением лошадей. Жаль, что выращивали их исключительно ради мяса, так как лошади в роли гужевого транспорта здесь были не в чести. Это место успешно занимали бизоны, славившиеся своей стойкостью, массивностью и крутым характером, норовя насадить на рога любого, кто не являлся их погонщиком.
Рабов ровными шеренгами вели через главную и, судя по всему, единственную широкую улицу города. На небольшое войско и пару сотен пленных никто даже не обращал внимания. Кругом, перекрикивая друг друга, зазывали покупателей разнообразные ифритские барышники, но практически у всех них единственным товаром были лошади, на которых Аш смотрел с жалостью. Несколько раз профессор замечал гоблинов, коробейников и лавочников, которые во все горло торговались с прямолинейными и вспыльчивыми имперцами, совершенно не боясь вызвать их гнев. Эти купцы чувствовали себя здесь как рыба в воде, а ассортимент их товаров был до неприличия богат: кувшины медовухи и ягодных настоек, роскошные шелковистые меха, нефритовые изделия, привезенные из Леса, отделанное серебром оружие и разные элементы доспехов от тяжеловесных наплечников и наручей до громоздких кольчужных юбок, надевавшихся поверх традиционных кожаных боевых юбок ифритов.
Ифритский город не отличался от человеческого особенной архитектурой: здесь было множество простых деревянных домов, сложенных из срубов, и более богатых каменных построек, явно принадлежавших знатным семьям, судя по небольшим садам и высоким заборам с острыми пиками. Эти облицованные гранитом здания чаще всего были украшены металлическими флюгерами, изящными коньками и даже декоративными скульптурами на фасадах. Однако Салкахас все же был достаточно небольшим и малочисленным городом, поэтому подобных выделявшихся роскошью домов Ашарх по пути увидел всего несколько штук. В столице империи, насколько он знал, каждое здание считалось настоящим произведением искусства, там знать только и делала, что соревновалась друг с другом, кто вложит в свое родовое гнездо больше средств. Но профессору не очень хотелось лично убеждаться в неповторимости архитектурных решений столичных поместий, поскольку для чужаков попадание в Эрлун означало лишь смерть у жертвенной пирамиды в честь богини Азумы и ничего иного.
Очевидно, надсмотрщики не планировали делать остановку на ночь в Салкахасе, потому что, пройдя небольшой город насквозь, имперцы уверенно вывели караван к широкому мощеному тракту, который находился немного в отдалении от поселения. Всю империю соединяли хорошие, добротно сделанные дороги, которыми ифриты очень гордились и постоянно следили за их состоянием, своевременно занимаясь починкой. Возможно, именно благодаря этой замечательно развитой дорожной сети им удавалось так быстро перебрасывать огромные войска с места на место, в отличие от Залмар-Афи, который славился отвратительным качеством своего единственного тракта, соединявшего западные и восточные регионы. О состоянии остальных дорог, разбитыми колеями расходившихся во все стороны от главного тракта, даже не стоило и вспоминать. Это был бич Залмар-Афи и постоянная тема для недовольств среди народа.
Ашарх чувствовал, что к нему возвращалась былая уверенность. Жар, царивший на окраинах пустынь Асвен, давно остался позади, а ровные выжженные солнцем степи за время их плавания сменились сперва зелеными лугами, а после уже и редкими рощами, которые с каждым километром продвижения на северо-восток становились все гуще и непрогляднее. Теперь побег казался более реальным: если в степи их было бы видно, как на ладони, то в лесу можно было затеряться и запутать след. Надсмотрщики продолжали вести караван по тракту, хотя солнце давно уже село за горизонт и в воздухе даже появилась ощутимая ночная прохлада. Профессору повезло оказаться рядом с небольшой группой ифритов, которые на повышенных тонах разговаривали друг с другом, шагая возле невольников. Среди имперцев Аш сразу узнал одного из сотников легкой пехоты, а, судя по тону, которым он беседовал с окружавшими его воинами, остальные тоже носили звания сотников или по крайней мере десятников.
— А, дрянной денек! Сегодня мы не успеем дойти до границы округа Си Харук при всем желании. Это еще не меньше шести часов ходу, а уже темно, хоть глаз выколи. Как ни крути, придется вставать на ночевку.
— Только сперва отойдем подальше от тракта и уже там разобьем лагерь. Не особенно хочется располагаться у всех на виду, прямо возле дороги, когда тут всюду слоняются эти треклятые коневоды. Еще выкрадут нашу добычу. С них станется!
Ашарх шел практически в метре от разговаривавших сотников. Он старался ничем не выдать того, что замечательно понимал ифритскую речь и активно подслушивал, поэтому его голова была опущена и за лицами командиров он не наблюдал. Но алчно внимал каждому их слову.
— Я знаю тут одно место. Мы с Крысиным Хвостом там останавливались пару раз, когда перевозили ксоло. Большая пещера с несколькими загонами. Думаю, для нас такая хорошо подойдет. И на случай дождя будет крыша над головой.
— И далеко до нее? — поинтересовался кто-то грубым голосом.
— От Салкахаса часа два ходьбы по тракту на северо-восток. У сожженного дуба нужно свернуть и углубиться в лес. И там еще пару километров по бурелому.
— В темноте только ноги себе переломаем! — воскликнул один из имперцев.
— Цыц, Лисье Ухо! Уж лучше полчаса по оврагам и валежнику, чем прямо у тракта спать…
На некоторое время ифриты замолчали, и Ашарх уже расстроился, что узнал там мало. Один из рабов, находившихся недалеко от профессора, неожиданно споткнулся, и кто-то из сотников сразу же схватился за кнут, вынуждая пленника подняться болезненными обжигающими ударами.
— Слушай, Крик Рыси, ты же собираешься в Эрлун, к пирамиде, после Тардора? — внезапно громко спросил имперец, который шел позади Аша, из-за чего тот неосознанно вздрогнул.
— Тебе кто сказал? — угрюмо откликнулся сотник всадников, ехавший верхом на облезлом покрытом лишаем ксоло. — Ну, собираюсь, положим… Только это не твое собачье дело.
— Да не ворчи ты, старый хрен! Я ж только узнать хочу, ты скольких рабов попросишь у экзарха? — не унимался разговорчивый воин.
— Дюжину.
— Да если он десяток даст, то уже недурно будет! — засмеялся один из соседей наездника.
— Даст десяток, возьму десяток, — продолжил брюзжать сотник.
— А что собираешься просить у богини?
— Да что ты докопался?! — не выдержал всадник и смачно сплюнул на землю. — Отъебись от меня к гоблинской матери!
— Сын у него бестолочь, решил в ремесло податься. Кожевником хочет быть, — пояснил высокий немолодой ифрит, несший на себе небольшой деревянный бочонок, от которого пахло хвоей и спиртным. — Хочет Азуму просить надоумить мальца. Ему преемник рода нужен, крепкий воин, а не сраный рукодельник!
— М-да, — протянул болтливый имперец, — за такое стоит десяток пожертвовать… Хотя экзарх опять одних баб даст, как пить дать! Из них хорошо если только половина сдохнет до Эрлуна.
— Ну а кого ему давать? Сильных рабов он себе оставляет.
— На кой хер ему так много? Их и так уже селить некуда, расплодились, как саранча!
— Ему рабочие руки все время нужны…
— Ой, не скажи! Он всегда их так много держит только потому, что в гневе любит избивать невольников до полусмерти. Вот они быстро и изводятся. Это все знают.
— Ага-ага! — подтвердил кто-то со стороны. — А тех, кто похилее, на продажу сразу отправит в Аэтия Кас, как всегда. Казна-то тоже мелеть не должна.
— Опять туда идти, на этот рынок вшивый… Не хочу! Далеко! — внезапно с досадой прорычал разговорчивый ифрит. — Да и скупают там одни прощелыги, докапываются до всего. Этот им дохлый, а этот беззубый. Они рабов покупают на шахты или, твари их сожри, себе в жены?!
— Да все потому, что там торгуют одни эти паскудные гоблины! Покупают за бесценок, а потом перепродают где-нибудь в восточных округах и хорошенько на нас навариваются. Я давно говорил, что пора рабов на другие рынки возить. Нечего этой погани мелкой деньги нести.
— Ну и куда ты их повезешь? Аэтия Кас — самый крупный рынок рабов в империи. На других десятками никто скупать не будет, а тут еще и на аукционе можно срубить побольше монет. Да и выпивка там что надо!..
Ашарх уже не вслушивался в дальнейший разговор. Ему и так все стало понятно. В Тардоре пленников должны были разделить: физически крепких мужчин собирались оставить в крепости экзарха, женщин отвезти в столицу для жертвоприношения, а всех остальных продать на рынке Аэтия Кас хоть за какие деньги. Профессор почувствовал, как по его телу пробежалась мелкая дрожь от осознания всего, что должно было произойти с ним и его товарищами в скором будущем. Если до Тардора они не покинут караван, то окажутся разделены, поскольку Лантею, скорее всего, увезут в Эрлун. Этого нельзя было допустить.
Наконец, после длительного марша по тракту, имперцы сошли с широкой дороги, и вся колонна солдат и их пленников углубилась в темный лес, раскинувшийся по обе стороны от дороги. Полчаса в непроглядном мраке войско преодолевало непроходимые дебри и овраги, пока ифриты, подсвечивая себе путь факелами, не вышли к крупной пещере, вход в которую зиял черным зевом пролома. Внутри оказалось достаточно просторно. Это явно было популярное место для стоянки, так как на земле виднелись старые кострища, лежал мусор и даже белели чьи-то обглоданные кости, а еще гадко воняло собачьей мочой. Помимо крупного основного зала, находившегося под небольшим уклоном, по бокам располагались две отдельные естественные ниши. Одну из них приспособили под загон для ксоло, а во вторую завели пленников. Места там было не очень много, но рабы за столько дней уже привыкли к любым неудобствам и научились радоваться любым послаблениям даже вроде простой крыши над головой. Альвы, насколько им позволяли веревки, связывавшие шеренги, тихо разбились на небольшие группки и негромко разговаривали. Ифритам явно было чем заняться: в соседнем зале пещеры они носили из леса валежник и хворост, разжигали костры и обустраивались на ночлег. Никто, даже один приставленный охранник, не заглядывал в нишу рабов, позволяя им свободно перешептываться.
Впервые за многие дни Ашарх, Манс, Лантея и Виек смогли собраться все вместе. Они сели у дальней стены этого крошечного зала, выделенного для пленников. Первые минуты спутники просто в молчании осматривали друг друга, подмечая кровоподтеки на коже от ударов, осунувшиеся исхудавшие лица и изорванные обноски, в которые превратилась когда-то добротная одежда. Каждый из них боролся с отчаянием по-своему в последнее время, но теперь, когда они сидели так близко, что могли дотронуться друг до друга или даже свободно обнять, то силы начали возвращаться к ним. Их было четверо, и теперь никакие беды и напасти не могли подорвать их надежду на побег.
— Как рука Виека? — в первую очередь поинтересовался Манс у Лантеи на залмарском.
— Ужасно, — тихо призналась девушка. — Из-за постоянной гребли на галерах она перестала слушаться. Виек теперь при всем желании не может ее даже поднять. Там все воспалено, огромное количество гноя и кожа вокруг начинает чернеть… Я не думаю, что она восстановится. По-хорошему, ее стоит отрезать, чтобы больная кровь не отравила все остальное тело.
Все в отчаянии поглядели на воина, который, слегка прикрыв глаза, молча сидел рядом и сжимал предплечье своей больной руки. Судя по стиснутым зубам и сведенным бровям, она доставляла ему жуткие муки каждую секунду.
— Мы не сможем сами помочь ему, — произнес Ашарх, покачав головой. — Для этого надо хотя бы обладать оружием и суметь прижечь рану… А этих имперцев явно не заботит его рука.
— Их, кажется, совсем ничего не заботит, — выдохнул Манс. — Что с нами вообще будет дальше?
— Я подслушал, что через три дня нас приведут в Тардор, крупный город в соседнем округе, — поделился Аш. — Там нас разделят. Самых крепких мужчин оставят работать на экзарха, слабых отправят на продажу на рынок рабов, путь до которого совсем не близкий, а женщин отвезут к жертвенной пирамиде в столице, где им перережут глотки в честь богини Азумы.
Пока профессор рассказывал, что ему удалось подслушать, лица его спутников мрачнели с каждым словом.
— Дерьмо… — Лантея закрыла лицо руками, сгорбив спину. — Это просто бездушный народ мучителей и изуверов. Нет страны хуже, нет отвратительнее нравов…
— Мы должны что-то сделать. Этого нельзя допустить, — сказал Манс, которого очень испугали слова друга.
— Я не знаю, представится ли нам более удобный шанс. Но думаю, сегодня лучшая ночь, чтобы сбежать, — сам не ожидавший от себя подобной решительности, проговорил Ашарх.
— Почему именно сегодня? — хором спросили брат и сестра.
— Они откровенно расслабились, — хмыкнул профессор, — даже не связали нам шеи и разрешают болтать, хотя раньше за это били. Если мы перережем или перетрем веревки в этой нише, то никто даже ничего не заметит, потому что мы скрыты от глаз имперцев, сидящих у костра. А по лесу будет проще скрыться от погони, если они решат ее за нами отправить.
— А что делать с псами? — серьезно спросил Манс, пальцами поглаживая свои старые четки, обмотанные вокруг запястья. — Они весьма чуткие и сумеют быстро нас догнать, если их спустят.
— Надо их как-то отвлечь. — Преподаватель нашел на полу несколько мелких камней и принялся их раскладывать в определенном порядке. — Вот мы, а вот здесь держат ксоло. Ифриты будут спать вокруг костра в основной зале. У нас три проблемы. Первая — это охранник, который сидит у выхода из нашей ниши, вторая — псы, которые сразу же начнут лаять, третья — это имперцы с собаками, которых поставили на выходе из пещеры.
— Если бы мы смогли как-нибудь перерезать веревки и освободить всех пленников, то в общей суматохе, когда все побегут в разные стороны, у нас был бы шанс скрыться, — неуверенно произнес Манс. — Как я понял, в темноте ифриты видят не очень хорошо. Мы же сможем сориентироваться в ночном лесу и даже спрятаться от солдат.
— Но не от ксоло, — категорично заявила Лантея. — Это наша основная проблема. Они слишком быстрые и чуткие, голыми руками с ними не справиться.
— А охранник тебя совсем не волнует? — вымолвил Аш.
— По его поводу даже не волнуйтесь.
Девушка протянула связанные руки к своим растрепавшимся красным волосам и извлекла из переплетения спутанных косичек нефритовую шпильку, которую ей на прощание подарил Оцарио. Обнажив скрытое лезвие, Лантея продемонстрировала друзьям на конце острия засохшую корку ядовитой слизи, каплю которой хетай-ра некогда позаимствовала у тропической лягушки.
— Невероятно, — протянул Ашарх. — Как тебе удалось сохранить ее? Я думал ифриты еще в Гарвелескаане отобрали у пленников весь нефрит.
— Не заметили. — Лантея пожала плечами. — Она выглядит довольно невзрачно. Но этот яд как раз и поможет нам незаметно устранить охранника.
— Он ведь совершенно весь высох… — разочарованно заметил Манс, разглядывая вещицу.
— Даже капли слюны будет достаточно, чтобы вернуть ему прежние свойства. Уж поверь мне, я знаю толк в ядах, — усмехнулась девушка и убрала шпильку обратно в свои взъерошенные волосы. — Так что основными проблемами остаются ксоло и веревки. Я не смогу перепилить этим лезвием путы, к тому же надо беречь сохранившиеся остатки яда. Нам нужен способ, как развязать себе руки.
— Можно просто распутать веревки, — предложил Манс.
— Слишком долго, — возразила Лантея. — Особенно если будем помогать еще и альвам. Хотя я вообще не уверена, что их стоит освобождать. Вчетвером у нас будет куда больше шансов выбраться из пещеры незамеченными.
— Не согласен, — резко сказал Ашарх. — Пока ксоло здесь, мы не сможем уйти, скрывшись в тени. Альвы, скорее всего, побегут большими группами, поэтому псы и наездники выберут их своими целями. Как бы мне ни было жаль детей Леса, но они будут отвлекать от нас собак.
Профессор говорил и сам удивлялся собственным словам. Никогда бы раньше он не смог с таким равнодушием отправить на смерть десятки невинных рабов, чтобы отвлечь от себя погоню. Неужели в нем что-то так сильно изменилось за все время, проведенное в плену?
— В любом случае сейчас еще рано что-либо делать. Нужно дождаться, пока весь лагерь погрузится в сон, — заметил Манс, аккуратно выглядывая в проход. Ифриты успели сходить на ночную охоту и вернулись с крупным кабаном, который уже поджаривался на огне. Альвы морщились и жевали сухой хлеб, а хетай-ра оставалось лишь вдыхать аппетитные запахи и надеяться на то, что вскоре им и самим удастся полакомиться нормальной пищей.
— Думаю, мы можем позволить себе поспать пару часов, потому что нам понадобятся все силы. А когда имперцы заснут, я постараюсь избавиться от охранника у нашей ниши, — пообещала Лантея.
— Даже если у тебя это выйдет, то что потом? — спросил Аш. — Все еще неясно, как выбраться из пещеры, не привлекая к себе внимание ксоло.
— Будем действовать по ситуации, — с тяжелым вздохом ответила девушка. — В любом случае я постараюсь продать свою жизнь как можно дороже, если все пойдет плохо. У нас будет только один шанс… Даже если кого-то схватят, то остальные должны будут бежать, не пытаясь помочь. Именно наше сострадание погубило нас в Гарвелескаане. Тут мы не должны допустить подобной ошибки. Хоть кто-то должен спастись. Пообещайте мне, что не броситесь помогать, если мне не удастся выбраться!
Оба мужчины нахмурились. В словах их спутницы была доля суровой правды, но тяжело было это признавать. Они нехотя по очереди кивнули, подтверждая, что услышали Лантею.
— Вот и хорошо. Ложитесь спать, я разбужу вас через несколько часов.
Сама девушка слишком сильно волновалась, чтобы позволить себе спокойно подремать. Тем более она боялась, что из-за усталости проспит их единственный шанс на побег. Поэтому, как только Ашарх и Манс погрузились в крепкий сон, хетай-ра легко толкнула в грудь Виека, молча сидевшего у стены с закрытыми глазами. Он сразу же распахнул веки, словно ждал этого.
— Мы хотим бежать этой ночью, — Лантея кратко ввела гвардейца в курс дела. — Как только ифриты заснут, я убью охранника, мы освободим рабов и постараемся уйти в лес, как-нибудь миновав псов…
— Я не пойду с вами, — неожиданно прервал девушку Виек.
— Почему? — в растерянности спросила хетай-ра
— У меня нет больше сил.
В этой короткой фразе было столько отчаяния и безнадежности, что Лантея даже не нашлась, что сказать в первые секунды.
— Постой. Просто послушай, Виек, — сбивчиво заговорила она, — мы уже совсем близки к свободе. Скоро все закончится. Этой ночью мы перестанем быть рабами. У нас есть неплохие шансы скрыться в этих лесах и запутать следы. Если будем действовать слаженно, то все получится.
— Я же сказал, что не пойду с вами, — непреклонно повторил Виек. — Я устал бороться за каждый новый день жизни. Зачем она мне нужна, если Эрмины больше нет? Я не смог ее защитить, я жестоко искалечен, а все мое существование теперь не имеет никакого смысла.
Лантея заглянула в лицо собеседника. Воин окинул ее совершенно пустым и безжизненным взглядом, в котором не читалось ничего, кроме желания поскорее закончить эту беседу.
— Но ведь ты так долго сражался… Ты терпел эти трудности, чтобы в последнюю решающую минуту сдаться? Ты — неотъемлемая часть нашего отряда, и мы сумеем тебе помочь. Руку можно вылечить, а светлая память об Эрмине навсегда останется с тобой. Она ведь подарила тебе шанс на спасение, шанс на жизнь. Прошу… не отказывайся от него так легко.
— Мою руку можно лишь отрезать, а что я за воин буду без руки? Я зарабатывал себе на пропитание с помощью клинка, я носил титул лучшего мечника Первого Бархана, а так я останусь лишь беспомощным никому ненужным калекой. И зачем мне это подобие жизни, где не будет битв, любимой жены и будущего? Я лишен всего.
Виек говорил очень тихо и вкрадчиво, а его слова пробирали до дрожи.
— Ты ведь так силен, так упрям и отважен. Разве можешь ты взять и просто сдаться? — все еще не верила гвардейцу Лантея.
— Это Эрмина делала меня сильным. До встречи с ней я был обыкновенным наемником, искателем, заблудшей душой… Я мог лишь пить и драться до разбитых кулаков в вонючих переулках. Она дала мне силы бороться, стать лучшей версией самого себя. Я трудом и усердием добился титула Первого меча, поступил в личную гвардию матриарха. Все лишь для того, чтобы она могла мной гордиться. И без нее мне все это вновь стало ненужно. Без нее я вновь сделался обыкновенным слабаком.
— Виек…
— А вот вам действительно стоит бежать. У вас троих еще вся жизнь впереди, вы не одиноки так, как я. У вас еще есть надежда. Потому просто оставьте меня здесь и уходите.
— Я прошу тебя, не говори так… Пойдем с нами. В жизни каждого есть место потерям и трудностям, но это не повод сдаваться и опускать руки. Все можно решить, все можно принять. — По бледному лицу девушки скатилась одинокая горькая слеза. — Они же убьют тебя, понимаешь? Эти ифриты скормят тебя своим кровожадным псам или заставят тяжело трудиться до тех пор, пока ты не умрешь от истощения. Разве это достойный конец? Эрмина любила тебя всем сердцем, ее дух все еще здесь, рядом с тобой, незримо наблюдает за дорогим мужем. Неужели ты хочешь, чтобы она видела, как ты погибаешь от голода или болезни в рабских оковах?.. Она была бы счастлива, если бы ее муж прожил долгую жизнь и всегда помнил о ней.
— Нет. Вы правы. — Гвардеец неожиданно резко повернулся и схватил здоровой рукой Лантею за запястье. — Это недостойный воина конец. Эрмина погибла, как полагается воину, — в бою, в чужой крови, сжимая в руке меч. Я не могу подвести ее и умереть в грязи, подобно псине.
— О чем это ты говоришь? — испуганно прошептала девушка, широко распахнув глаза.
— Клянусь Эван’Лин, я помогу вам уйти, — решительно и твердо проговорил Виек, выпрямляя спину. — Вы сказали, что вам нужно миновать этих черных ифритских собак. Я отвлеку их на себя.
— Что? О, богиня, нет! — Лантея с трудом воздержалась от крика.
— Если я погибну с честью, спасая своих товарищей, то мою жизнь нельзя будет назвать пустой или бессмысленно прожитой. Это будет хорошая смерть для воина.
— Тьма! Да ты с ума сошел? Что хорошего в такой смерти? Ксоло разорвут тебя на части, как кусок мяса!
— Не кричите, посол. — Виек предупредительно посмотрел на девушку, отпуская ее запястье из своего крепкого захвата. — Я буду бесполезен в бою и быстро отстану при побеге, но в моих силах задержать этих псов и их хозяев. А это спасет ваши жизни.
— Я отказываюсь принять эту жертву! Ты или уходишь вместе с нами, или мы все останемся здесь.
— Не спорьте со мной. Это все вовсе не вам решать. Уж позвольте мне самому распоряжаться собственной жизнью. Или вы хотите запретить мне даже погибнуть с честью?.. Поймите, я ведь хочу скорее присоединиться к Эрмине, но мне нельзя посрамиться перед ее светлым духом поганой трусливой смертью.
— Ты бредишь… — Лантея кусала губы, слушая Виека и не зная, как его отговорить.
— Не стойте на пути у чужого счастья. А для меня сейчас единственное счастье — это скорее избавиться от этой боли и слиться воедино с женой, которая давно ждет меня в мире духов.
Гвардеец не сводил проникновенный взгляд своих темно-серых глаз с девушки. И в этом взгляде читалась всепоглощающая тоска, боль утраты, отчаяние и какая-то удивительная пронзительная ясность, словно Виек впервые в жизни четко осознал, для чего он был рожден. И Лантея просто не могла отвернуться в сторону в этот момент и отказать воину, открывшему ей свою душу.
— Пусть будет по-твоему.
Девушка едва смогла прошептать эти судьбоносные слова бескровными губами, чувствуя, как все внутри нее сжималось от ощущения грядущей утраты, а соленые слезы прокладывали по ее щекам мокрые дорожки.
***
Ашарх стоял посередине бескрайнего лабиринта, стены которого были так высоки и неприступны, что из-за них не было видно неба. Бесконечные петлявшие ответвления манили профессора, но каждый раз заводили его в черные чрева тупиков. Лабиринту не было конца, а мужчина все бежал по длинным однообразным коридорам, касаясь руками холодных стен. Всепоглощающая тишина давила на уши, и в какой-то момент Ашарх подумал, что если он закричит, то вся эта иллюзия разобьется, подобно зеркалу. Он уже целую вечность изучал одинаковые ответвления, и наконец ему стало казаться, что из темных углов и тупиков нечто жуткое следило за всеми его метаниями. Что-то изучало его повадки и жесты, молча наблюдало за отчаянными попытками выбраться и все запоминало.
Земля под ногами профессора внезапно стала удивительно мягкой. Он бросил взгляд вниз и с ужасом увидел, что из почвы сочилась влага. Вода прибывала все быстрее и быстрее в полной тишине, и вот мужчина уже по щиколотку стоял в затопленном лабиринте, чувствуя, как от холода немеют его ступни. Он пытался бежать вперед, в надежде, что где-нибудь сумеет взобраться наверх или отыскать островок суши, где дождется, пока потоп закончится. Но темная непрозрачная вода затопила коридоры уже по колено, а вскоре и по пояс.
И в этот момент у Ашарха дрожь пробежала по спине: он почувствовал, что в этой воде что-то плавало. Оно задевало его ноги, совершенно не боясь быть обнаруженным, а за спиной мужчины периодически раздавались громкие всплески, словно неведомое создание выныривало, чтобы посмотреть на свою жертву.
Профессор невольно закричал. Вода уже поднялась до уровня груди, и в одно мгновение земля словно исчезла из-под ног не умевшего плавать Ашарха. Под ним раскинулась глубочайшая бездна, в которой сидело неведомое существо, жаждавшее его поглотить. А бесконечные стены лабиринта по-прежнему уходили наверх, хотя вода уже добралась до подбородка. Он чувствовал, что еще минута, и либо он захлебнется, навечно поглощенный этой темной пучиной, либо его съест жуткая подводная тварь. Ашарх крепко зажмурился, больше всего на свете желая, чтобы это скорее закончилось…
***
И распахнул глаза уже в пещере, где ифриты держали своих пленников. Он нервно огляделся по сторонам, но вокруг лежали лишь его друзья и спавшие альвы. Не было никакого лабиринта и ровных, уводивших в неизвестность, стен. Не было черной воды и неведомого существа, желавшего его проглотить. Аш шумно пытался отдышаться, и на этот звук подняла голову Лантея, которая отдыхала неподалеку, погруженная в глубокую задумчивость.
— Что случилось? — едва слышно спросила девушка и подползла ближе. — Ты почему весь мокрый?
Профессор не сразу понял, о чем она говорила, но, опустив взгляд вниз, с ужасом увидел, что вся его одежда была насквозь сырая, словно он только что искупался в холодном водоеме.
— Проклятье… — Преподаватель впился пальцами в виски. — Кошмар приснился.
— И ты так вспотел из-за него? Да тут можно целое ведро выжать. — Лантея потрогала его штанину и нахмурилась. — Что же это за сон такой был?
Ашарх откровенно замялся с ответом. Он подозревал, что странные сновидения, все продолжавшие и продолжавшие посещать его в последние недели, были вызваны увиденным существом в заброшенном храме культистов, но как рассказать об этом девушке, не вызвав подозрений касательно своего здравомыслия, не знал. Его почему-то пронзила неожиданная мысль о том, что если он перескажет свои кошмары, то они начнут терзать и Лантею. Природу этой мысли Аш не сумел себе объяснить, однако, она внезапно довольно прочно поселилась в его голове. Поэтому он торопливо ответил, постаравшись придать своему тону как можно больше флегматичности:
— Да… Обычный кошмар. Здесь просто очень душно, совершенно нечем дышать.
— Неужели? — Девушка с сомнением оглядела своего спутника, но допытываться ни о чем не стала. — Знаешь, у моего народа есть поверье, что когда снятся кошмары, то это иные боги пытаются пробраться в мысли и воспоминания хетай-ра, чтобы заставить нас позабыть нашу истинную Матерь, Эван’Лин. Поэтому мы носим разные небольшие амулеты, напитанные душевной энергией и защищающие нас от беспокойных снов и посягательств чужих богов. У меня вот, например, еще от одной из бабушек осталось это колечко.
Лантея вытянула руку. На среднем пальце красовалось узкое костяное кольцо с простым витиеватым узором, на которое профессор никогда раньше не обращал внимания.
— А в Залмар-Афи принято считать, что лишь грешники видят кошмары, — Аш ухмыльнулся.
— Если ты грешник, то я тогда настоящее чудовище. — Девушка чуть печально улыбнулась и стянула с пальца кольцо. — Возьми его. Мне вообще редко сны снятся, а тебе может помочь.
Преподаватель робко принял неожиданный подарок, хотя надеть его он сумел лишь на мизинец.
— Вот и молодец… Что ж. Думаю, хватит ждать. Нам пора действовать, — следом тихо добавила Лантея. — Уже все спят, даже наш охранник у этого входа.
Она осторожно толкнула Манса, лежавшего неподалеку, и потрепала по ноге Виека, который спал, облокотившись на стену. Как только девушка принялась распутывать веревки на руках, лица мужчин стали сосредоточенно серьезными. Путы поддались достаточно быстро, освобождая израненные запястья пленников.
— Думаю, будет лучше сначала разобраться с охранником, а потом решить, что делать с альвами, — негромко предложил Манс, который казался непривычно суровым в этот момент.
Лантея лишь кивнула и, осторожно перешагивая через тела спящих рабов, бесшумно подобралась к выходу из ниши, где держали пленников. Мощный ифрит, пренебрегавший своими обязанностями, а, может, просто отогревшийся у костра и разомлевший от жареной кабанины, беззаботно дремал, перегородив своим крупным телом узкий проход. Он сидел, прислонившись спиной к стене и сложив все четыре руки на груди. Однако, когда девушка вплотную подобралась к нему, то ее взгляд неожиданно упал на пояс имперца, на котором, помимо остального оружия, висели простые кожаные ножны. Из них выглядывала рукоять с навершием в форме головы орла из зеленого стекла. Это был нож Лантеи, подаренный ей Мансом и отнятый еще при пленении.
Такой дар судьбы она просто не могла упустить. Девушка, практически не дыша, аккуратно протянула руку и принялась медленно вытягивать клинок из ножен. Каждый раз, когда ифрит начинал похрапывать во сне, она останавливалась и замирала, но вскоре заветный нож все же оказался у нее в руках. Похоже, Эван’Лин ей в кои-то веки благоволила.
За спиной Лантеи, стараясь не издавать шума, сидели хетай-ра и профессор, которые во все глаза наблюдали за ее действиями. Положив пока что стеклянный клинок рядом с собой на землю, она достала из волос нефритовую шпильку и обнажила скрытое лезвие. Яд плотной синей пленкой облепил кромку, и девушка осторожно смочила ее слюной, а после изучающим взглядом прошлась по телу спавшего воина, возле которого она укрылась в тенях. Это был настоящий гигант, который бы ничего не почувствовал, даже если бы его покусал во сне дикий зверь, но Лантея не могла рисковать и выискивала место, где сумела бы нанести всего один точный порез. На руках вены ифрита были сильно вздуты из-за привычки орудовать тяжелым топором, закрепленным на поясе поверх боевой юбки, и именно этой слабостью решила воспользоваться хетай-ра. Она сделала одно быстрое и легкое движение по самому вздувшемуся бугорку вены. Крошечная царапина, которая едва бы сравнилась в своей болезненности с укусом комара, появилась на предплечье имперца. Несколько капель крови, выступивших из пореза, стали подтверждением того, что отрава с лезвия шпильки попала внутрь тела. Оставалось лишь ждать.
Видимо, из-за того, что яд был разбавлен слюной, он начал действовать лишь через тридцать долгих секунд. Лантея все это время, совершенно не двигаясь, сидела на корточках, в любой момент готовая упасть на пол и притвориться спящей. Но милость богини определенно была в эту ночь на ее стороне, потому что руки имперца медленно и словно бы нехотя расслабились. Шея воина перестала удерживать голову, и ифрит неторопливо стал заваливаться на бок, но Лантея бесшумно его поддержала, потянула на себя и опустила на пол. Когда тело коснулось земли, в нем уже не было жизни.
Виек первым подполз к девушке и удостоверился, что единственный охранник мертв. Он аккуратно снял с его пояса все остальное оружие: тяжелый боевой топор, простой охотничий нож и щербатый катар. Топор гвардеец оставил себе, примериваясь к его весу здоровой рукой, катар протянул Лантее, нож же отдал Ашарху и Мансу, которые по беззвучному сигналу тихо принялись перерезать веревки на руках спавших альвов поблизости.
— Ты просто пойдешь в их загон? — одними губами спросила девушка у Виека.
— Отрежь от мертвеца кусок мяса и дай мне. Я все сделаю. А вы уходите, как только поднимется суматоха, — на ухо Лантее прошептал гвардеец.
Пару секунд она смотрела на воина, стараясь запомнить его как можно лучше. Пусть это был его собственный выбор, но девушка чувствовала тяготившую ее ответственность не только за ужасную смерть Эрмины, но и за гибель Виека, которая вот-вот должна была произойти.
— Помолись о нас Эван’Лин, — напоследок вымолвил гвардеец. Он прижал последний раз к губам браслет из ракушек и, с трудом сжав обезображенной рукой кусок кровоточившего мяса, срезанного Лантеей с плеча мертвого ифрита, подхватил топор, поднимаясь на ноги. Ашарх и Манс, которые уже неслышно разбудили нескольких альвов, даже не успели заметить, в какой момент Виек незримой тенью выскользнул в основной зал.
— Куда он ушел? — тихо спросил у сестры Манс, но молчание было ему ответом.
Гвардеец аккуратно пробирался по стене к нише, где мирно спала свора ксоло. Девушка все это время не сводила взгляд с силуэта хетай-ра, ожидая момента, в который следовало дать сигнал рабам. Когда мужчина подошел к загону максимально близко, то он с силой бросил мясо в сторону псов, и животные, разбуженные запахом свежей крови, мгновенно проснулись, заливаясь лаем и набрасываясь на добычу. Ксоло с воем впивались клыками в единственный кусок мяса, вырывая его друг у друга и хватая соперников за холки. Завязалась настоящая схватка: звери были голодны и жестоки, они драли уже не брошенное им мясо, а членов своей стаи.
Спросонья ифриты не сразу поняли, что творилось, но увидев вооруженного раба, рядом с которым яростно металась свора ксоло, мгновенно поднялись с мест, хватаясь за оружие, и бросились в сторону загона, чтобы убить пленника и успокоить животных. Расчет хетай-ра оказался верным: псы, сидевшие у входа в общую пещеру, гонимые инстинктами, тоже ринулись к своей стае. А их хозяева с криками гнались за сошедшими с ума от голода и жажды крови ксоло.
Вход оказался свободен, а весь лагерь имперцев был отвлечен происходившим. Костры давно погасли, и в ночной темноте, освещаемой лишь слабым светом звезд, ифриты не сразу заметили, как их пленники, прижимаясь к стене, быстро выскальзывали из чрева скалы друг за другом. Троица друзей была в их числе: они одними из первых покинули пещеру и бросились бежать в мрачный лес, различая за спиной лишь безумные вопли ифритов, лай псов и яростные крики Виека, который старался как можно дороже продать последние секунды своей жизни.
Лантея бежала впереди своей группы, а по ее щекам текли непрошеные слезы. Она вдыхала запах свободы, но он уже не казался ей таким приятным и сладким, как раньше. Аш и Манс, в исступлении сжимавшие кулаки, не отставали. Они уже догадались, какой выбор сделал Виек, но тем тяжелее было его теперь принять и простить самих себя за то, что потеряли еще одного товарища, спасая собственные жизни.