– Товарищи офицеры, – зычно сказал Саврасов. – Ваш однополчанин, гвардии капитан Большаков, отлично выполнивший боевое задание, был сбит и раненым оказался на территории, захваченной противником. В тяжелой обстановке вел он себя как настоящий герой и, как видите, возвратился к нам, чтобы наносить новые удары по врагу. Ура Большакову!
Полковник обнял Виктора и, целуя, трижды уколол его в губы короткими усами, пахнущими табаком и одеколоном.
И пошли расспросы, рукопожатия, дружеские объятия. Весь день прихрамывающего капитана сопровождала толпа однополчан. Куда бы он ни пошел, веселый табунок летчиков и техников следовал за ним. Полковой врач Волович к вечеру окончательно рассвирепел и пригрозил установить ему постельный режим, если он будет так много расхаживать, и пришлось Виктору покориться.
На следующий день он должен был на пять суток отправиться в ближайший госпиталь легкораненых для полного выздоровления. Утром его навестил Саврасов, справился о здоровье и улетел на По-2 в штаб фронта. Виктор спокойно позавтракал и стал собираться к отъезду. Выписав продовольственный аттестат, он возвращался в общежитие, когда был остановлен посыльным по штабу, румяным молоденьким механиком по вооружению Иванцовым.
– Товарищ гвардии капитан, вас какой-то майор дожидается.
– Где? – равнодушно спросил Большаков. В ту пору в полк довольно часто наезжали офицеры из высшего штаба, и не было ничего удивительного в том, что один из них по какому-то поводу поинтересовался им.
– В штабе. В кабинете у командира полка сидит, – доложил посыльный. – Просил, чтобы вы быстро.
– А он мне второго костылика не прислал? – ухмыльнулся капитан. – Я не рыжий, чтобы на одном через весь аэродром к фольварку скакать.
Но шел попутный «виллис» и очень быстро доставил Большакова в штаб. В просторной комнате, которая когда-то служила кабинетом сбежавшему с немцами Казимиру Пеньковскому, за столом Саврасова сидел пожилой майор в авиационной форме. Распахнутая шинель открывала перепоясанную портупеей гимнастерку. У майора было длинное узкое лицо с залысинами большого лба и усталые неяркие глаза. Перед ним на раскрытой тетради лежала вечная ручка. Большаков покосился на портрет Сенкевича, висевший на стене, и по-уставному доложил:
– Товарищ майор, гвардии капитан Большаков явился по вашему вызову.
Пожилой майор, не вставая, протянул ему длинную ладонь.
– Садитесь, товарищ капитан.
Виктор присел и, зажав коленками костыль, оперся на него руками. Зеленые глаза в ожидании уставились на майора. С легкой фамильярностью, какую только бывалый летчик мог себе позволить в обращении со старшим по званию, осведомился:
– Чем могу служить?
– Служить? – строго повторил незнакомый майор. – Служить вы должны Родине, товарищ гвардии капитан. – Он достал пачку «Беломора» и предложил закурить. Задетый его ледяным тоном, Виктор не произнес обычного в этих случаях «я не курю», а только отрицательно мотнул головой. В тонких пальцах майора заскрипело перо трофейной авторучки, и на белом листе тетради он крупным почерком вывел: «Гвардии капитан Виктор Федорович Большаков, 1920 года рождения, русский, командир корабля дальней авиации».
– Так, кажется?
– Так, – сухо согласился Виктор.
Майор закурил и потушил почерневшую спичку.
– Какого числа вы были сбиты над Познанью?
– Двадцать первого сентября ночью.
– Во время вынужденной посадки вы остались в живых только один?
– Да.
Майор положил на стол холодные ладони, налег на него узкой грудью и вдруг быстро спросил:
– Кто из немцев вас допрашивал?» Звание допрашивающего, место допроса, характер вопросов?
Большаков удивленно поднял голову и не моргнул, встретившись с блеклыми непроницаемыми глазами.
– Позвольте, а кто вы такой?
– Майор Олежко. Следователь. Прошу отвечать коротко и точно.
– Меня никто из немцев не допрашивал, – растерянно возразил Виктор.
– Значит, никто? – Жесткая линия рта у майора насмешливо дрогнула: – Может, вы вообще там в тылу ни одного немца не видели?
– Нет, видел, – успокаиваясь и понимая, что этого допроса не избежать, спокойно произнес Виктор. – Фашистского фельдфебеля видел.
Перо трофейной авторучки зашуршало быстрее, и на бумаге родились слова: «Во время пребывания за линией фронта имел встречу с фашистским фельдфебелем».
– Что вы там пишете? – взорвался капитан. – Было совсем не так.
– Вас это не касается, – оборвал его грубо следователь. – Отвечайте на мои вопросы, и только. При каких обстоятельствах произошла эта встреча?
– Я был ранен. Нога воспалилась. Фашист взял меня в плен в заброшенном блиндаже. Повел к коменданту.
– Как звали коменданта, звание?
Большаков презрительно вздернул плечами. Развязность майора начинала его бесить.
– Если бы фельдфебель довел меня до коменданта, вам бы не пришлось мотать мне душу этим допросом.
– Почему же он вас не довел?
– Потому что был убит.
– Кем? Вами?
– Нет, не мною.
– Кем же?
– Это к делу не относится, – мрачно отрезал Виктор.
Над фольварком затарахтел мотор. Зеленый По-2 пронесся над самой крышей, косо снижаясь над летным полем. «Саврасов из штаба прилетел», – догадался капитан. Он подумал об Ирене и твердо решил: «Нет, я не буду впутывать ее в эту историю, – кому какое дело».
– Так кто же убил фашистского фельдфебеля?
– Один человек… хороший человек польского происхождения.
– Хорошие люди тоже имеют фамилии.
– Его фамилия к делу не относится. Но если она вас так интересует, советую обратиться к командиру того партизанского отряда, откуда меня вывезли. Короче, об этом я говорить не стану. Задавайте другие вопросы.
Трофейная авторучка снова забегала по бумаге, и Большаков, косивший за ней глазами, прочел: