24688.fb2 Паническая атака - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 15

Паническая атака - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 15

Весь сентябрь мы вместе с Артемом ходили в бассейн МВТУ. Двойная польза — и проведение времени, и общение. Конечно, типом своего недуга он не вполне подходил мне в партнеры, но тут уж что Бог послал. Радуйся ходя бы этой кривой спине, выжимай хоть малую пользу. Собственно в разлинованной воде или в душе не до обмена исповедями, но семь-десять минут дороги от бассейна до «Электрозаводской» для душевного разговора годились, даже были как бы предназначены для него ввиду приятной расслабленности после водяной возни.

Артем тогда, как, впрочем, почти всегда, был озабочен проблемой прокорма своего семейства. Со стороны могло бы показаться, что оно у него какого-то несусветного размера, потомков в двенадцать, а на самом деле-то всего только дочь и сын. Артем крутился, описывая в литературном пространстве самые разнообразные фигуры, то там, то здесь срезая, отхватывая, выуживая свою стопочку ассигнаций. Конечно, исчезающую мгновенно в топке вечно горящего семейного бюджета. Как я, однако, завидовал ему! Такие человеческие, такие сочные, такие богоугодные заботы. А тут распухшая страданием шея и свинцовая пустыня впереди, без единого цветущего кустика. Никчемность и конечность — вот мои пугала. А Артем так великолепно, жизненно крив, наделен межпозвоночной грыжей, которую он лечит с помощью особых валиков, сбитых вместе, по совету одного народного деда. У него так лихо угнали его проржавевшую машину и так ярко ее не нашли наши ни на что не способные, кроме взяток, милиционеры, что он теперь имеет замечательную жизненную возможность занять тысчонку баксов, купить еще одну ржавую жестянку, чтобы удобнее было хлопотать по заработным делам.

«Представляешь, месяц, даже меньше осталось до срока, аванс-то я давно уж спустил, и не идет! Уперся как лбом в стену!»

«Да, стена. Никакого просвета. Куда все подевалось?!»

«Да, как будто никаких денег и не получал. Пять листов я им предоставил, нет, говорят, крови маловато, в конце каждой главки должен лежать труп».

«Именно труп. Раньше не понимал этого выражения, „живой труп“, а теперь сам все время в этом состоянии. Почти труп, потому что иногда болит, и страшно».

«Сначала было страшно, ну что я им скажу, не деньги же возвращать. Оделся в старье, на клюку посильнее припал, пугай меня быками своими, вот я весь!»

«Весь, до дна, удивительное ощущение — кончился Михал Михалыч, вычерпался. Того человека, того прежнего человека уже нет. Подергался под конец и рухнул. Говорят, из остатков прежней личности надо теперь строить здание личности новой, но это легко сказать».

«А я решил — хрен с ним, заготовка есть, поскребу по сусекам, к этим пяти главам про капитана Родионова здесь сделаю пристроечку, там. Сквозную линию, пусть тоненькую, одну. Они и не сообразят, в чем дело. Родионов — личность уже известная, а мы фамилию заменим. Главное, чтобы объем».

Но потом уж я не смог навещать эти собеседования, да и Артем, как выяснилось, тоже. Завербовался в предвыборную команду где-то в Подмосковье и стал протаскивать директора одного завода в главы администрации. Поразительная жизнеспособность, я и ум не знаю как тут приложить к такому заданию, а Артем уже строгает листовки, выпускает газеты, сыплет слоганами и лидирует в гонке. Его бы с таким талантом на самые верха, он бы и Зюганова придумал как протащить в президенты.

А у меня настали черные дни. Закапал главный кран в ванной, и, таким образом, остался я без единственной облегчающей жизнь процедуры. Это и в лучшие времена могло меня выбить из колеи, а тут совсем порушило. Не станешь же окатываться раз за разом ледяной водичкой, когда пятый день ни маковой росины во рту. Притащился в нору к сантехникам, они бодро чифирили: бутерброды со вкусными плавлеными сырками, докторская колбаса. Отвернувшись в сторону и поджав ноздри, я пожаловался на кран. Во мне настолько не было никакого напора, что они долго вообще меня не замечали, несмотря на мой рост и гнусавую песнь. Жевали, глядели в квадратный немой телевизор, где приседал и подпрыгивал на насекомых ногах Киркоров. Без звука он был даже лучше.

Наконец мне обещали, что навестят.

И я снова побрел к Ганнушкину, ибо было мне не просто чрезвычайно худо, а становилось все хуже и хуже. И не в одном только отсутствии горячей воды дело. Отчаяние мое усугублялось мыслью о том, что терплю я поражение на своем любимом поле. Всегда голодание выручало, все гастриты, холециститы, простатиты, наплывы давления — все снималось одной неделькой на голом кипятке. Легчать начинало уже с третьего дня. А теперь вот не ем шестой, а душит меня шея и нарывает спина, как будто и не начинал голодать. Пойду-ка я в то место, где собраны специалисты в этой редкой области, тем более что идти недалеко и дорога разведана.

Проскользнув мимо регистратуры — подозрительность тамошних теток была мне неприятна, — я поднялся на шестой этаж, мысленно всплыв из мрачного подвала обычной психиатрии на поверхность, освещенную добрым солнцем естественных методов. Я хотел открыться заведующей отделением и сообщить о своем шестом дне и поговорить как посвященный с посвященной. Ей, несомненно, приятно будет встретить еще одного энтузиаста.

Ее не было на месте. Я прошелся по коридорам, поглядывая сквозь стеклянные двери внутрь палат. Серый осенний день заливал их тусклым, депрессивным светом. Далеко не все кровати были заняты. Редкие больные лежали поверх покрывал с неподвижностью личинок.

— Вы кого-то ищете?

Я сказал равнодушной женщине, местной сестре, что хотел бы с кем-нибудь поговорить о лечебном голодании, а вот Татьяны Сергеевны нету.

— Вы к ней записаны?

Я промычал что-то и, кажется, обошелся без прямой лжи.

— Может быть, профессор Калещук вам поможет. Профессор!

Проходивший мимо старикан в халате повернул в мою сторону суровый профиль с выдающейся чуть не на три сантиметра густой седой бровью. Выслушав мой лепет, велел:

— За мной.

Усадил перед собой в кабинете. Выслушал. Нарисовал на полировке голого стола ельцинское изобретение — загогулину.

— Знаете что?

— Нет, — выдохнул я осторожно, почему-то готовясь услышать что-то успокоительное, вроде «потерпите еще денек-друтой и станете здоровее дерева».

— Бросьте вы это!

— Что?

— Начинайте выходить. Соки, протертые овощи вареные. Как положено. Вы же сами сказали, что знаете как.

— Знаю. Но я думал…

— Нечего тут думать. Выходите, пока совсем не раскачали серьезную симптоматику. С эндогенной депрессией шуточки нехороши.

В голове у меня было жалко, мысли валялись, я пытался поднять одну, другую за шиворот, но они норовили забиться куда подальше, залечь.

— Но я… у вас в отделении разве не лежат с этой… с эндогенной…

Суровые брови сошлись-разошлись, орлиный нос чуть дернулся. Судя по всему, я сказал что-то неприятное герру профессору.

— Лежать-то лежат, только лечим мы тут не голоданием.

— Но ведь было же…

— Было, все было, двести коек было, теперь нет. Я работал тут, я знал Николаева, моих работ есть немало. Теперь ничего нет.

— А почему?

— А почему рухнула советская власть?

Вот именно на этот вопрос и как раз в эту минуту я отвечать был не готов. Я встал, оглядываясь, как будто принес с собой много вещей и теперь боюсь их забыть. На самом деле принес с собой я несколько надежд, и уносить теперь было нечего. Еще в прошлый раз можно было понять.

Брови все торчали в моем направлении.

— В случае тревожной депрессии эффективны леривон, анафранил, прозак, лучше в сочетании с легким нейролептиком. Атаракс, сонапакс…

Я молча достал из кармана пятисотрублевую бумажку, положил на идеально чистую столешницу и пошел к выходу. Профессор встал за мной, отомкнул квадратным ключом дверь. Выходя, я бросил взгляд на выгнувшуюся, как сухой лист, пятисотрублевку и подумал, что на эти деньги поднять дело дието-разгрузочной терапии у нас в отечестве вряд ли удастся.

Теперь надеяться было не на что.

Дома с такой мыслью в обнимку не сиделось, и я пошел бродить по окрестностям, тупо твердя себе старую, еще времен посещения психотера-певтши, песню про то, что надо сжиться, свыкнуться, принять… Принять мне предложил Леша Боцман, он сидел в компании двух помятых, уже смоченных пивом девиц под грибком на детской площадке. Я, закусив сразу обе губы, отрицательно мотнул головой и отвернул свой маршрут в сторону.

Свыкнуться.

Перебежав дорогу перед насмешливо дребезжащим трамваем, окунулся в парк. Сыро, тускло, пихты, собаки. На одном дереве снующая вверх-вниз белка, протянутые к ней руки с булками и конфетами. Белка схватила одну конфету передними лапами, взлетела, кроша коготками кору, рассмотрела добычу и бросила вниз. Обертка, да? Умный мальчик не догадался развернуть шоколадку. Что ж ты, пышнохвостая тварька, не стала свыкаться с тем, что твоя еда теперь может оказаться и в бумаге!

Так и не набредя ни на какое облегчительное размышление, я обогнул уже затушенный к зиме фонтан, добрел до метро и, поколебавшись, — со стороны буквально было заметно, как меня шатает из стороны в сторону, — потащился к местному книжному магазину. Казалось бы, ну что тебе еще надо, какую ты еще не прочитал про себя гадость?! И так уже ясно, что у тебя «тревожная депрессия», куда уж дальше. Оказалось, есть куда. Можно, конечно, сколько угодно улыбаться и вспоминать и «болезнь третьего курса», и Джерома Джерома, но каково же было мне, когда на меня из всех углов, как на Хому Брута, поползли рыла, хари, морды всех этих параной, вялотекущих шизофрений, ипохондрий, черных меланхолий, маниакально-депрессивных психозов. Назвал болезнь — вызвал болезнь. Я изо всех сил старался не смотреть в их сторону, прищуривал при чтении не только внутренний глаз, но и вообще почти зажмуривался, но цепкие букашки буковок вцеплялись в лишь чуть-чуть приоткрытый зрачок и лезли внутрь. И, по заведенной мной уже традиции, начиналась торговля: что-то я готов был признать за собой, от чего-то яростно открещивался. Совсем родной почти казалась «неврастения», да и некоторые виды депрессий скрепя сердце можно было бы принять в гости, тем более что о них имелось мнение, что иной раз они проходят и сами собой, и даже могут повториться не более двух-трех раз в течение дальнейшей жизни. Более всего ужаснула меня именно «ипохондрия» — болезнь, характерная «для высокоразвитых личностей». «С большим трудом поддается лечению». «В основном течение хроническое». «В 25 процентах случаев лечение приводит к ухудшению состояния». Как отвратительно это было похоже на то, что мы имеем в моем случае. И почти из-под каждого абзаца торчал гадкий хвост мелкой, но жуткой ящерки по имени «суицид». Стоило остановиться на нем взглядом, хвост начинал медленно извиваться.

Особенно ядовитыми были слова, что большинство ипохондриков — люди с интеллектом. Вот уж действительно чем больше знаний, тем больше печалей. А у гения вообще никаких шансов порадоваться хоть чему-нибудь. Знающий все проживет ровно столько, сколько нужно, чтобы добежать до ближайшей движущейся машины. Или поезда. И самое страшное, если врачи потом спасут. Тут также есть пища для извращенной гордости: чем отвратительнее кажется тебе этот мир и ничтожнее — твоя собственная жизнь, тем ты умнее и глубже.

Я остановился, закрыл глаза. Не хо-чу!

Кое-как добрел дворами до пруда, сделал вокруг него почти полный оборот, представляя, что гуляю с исчезнувшим Гриней, наивная попытка встроиться в состояние, всегда бывшее комфортным. Фиг тебе, ипохондрик. Внутреннего комфорта внутри было ровно столько, сколько Грини у моей ноги. Я остановился у замечательного для меня и моей где-то, может быть, еще существующей собаки места. Однажды, давно, в жарчайший июльский полдень, после тяжелого, парного дождя мы оказались тут, на бережку, и застали забавную картину. В воде с огромной скоростью вращалась буханка хлеба. Я заметил это издалека и сначала подумал, что ее просто кто-то только что выбросил и она вот-вот остановится, но вращение не прекращалось. Подойдя вплотную, я понял, в чем дело: сотни серых, яростных мальков одновременно грызли ее, и почему-то с одной стороны. Гриня тоже обалдел от этого зрелища и уставился на меня: объясни! А потом стал лаять на невразумительную буханку. В этот раз ничего особенного тут не наблюдалось, но я простоял довольно долго, мысленно лая на свою жизненную ситуацию.