— Но пальцами я одну поймала.
Я не знал — радоваться мне или впадать в панику.
— Но это, но…
— Что я вам могу сказать… Единичные экстрасистолы… для вашего возраста… сорок пять?
— Сорок шесть.
— Тем более, это почти норма.
Кудрявая влезла в разговор, взмахнув обеими руками:
— Да с этим живут, и не просто живут, а еще и злоупотребляют. Сегодня духота, солнце вообще провоцирует перебои. Если прихватило на улице, это вам на будущее, валидол под язык и присядьте в теньке.
Врач измерила мне давление:
— Почти норма. При таких цифрах редкие экстрасистолы — это неопасно.
— Ну, извините за побеспокоил что. Перепугался. Сердце.
— Вы все сделали правильно. Никогда не стесняйтесь в таких случаях.
Я полез в карман и достал заранее приготовленные двести рублей, чем, кажется, еще улучшил мнение медичек обо мне. Они пожалуй что готовы были признать, что у меня вообще железное здоровье.
Были еще разговоры, даже до анекдотов дошло, они не спешили уезжать, я понял почему — все же сердечник, вдруг, несмотря на легкий диагноз, начнет все же внезапно давать дуба.
Когда они уехали, на прощание наулыбавшись мне, — может, и искренне, — я остался в каком-то не очень приятном раздумье. Такое чувство у меня бывает, когда я покупаю, да еще и задорого, какую-нибудь не слишком нужную мне книгу. Что же произошло сейчас? Я тоже купил нечто. Слово «экстрасистола» за двести рублей.
Заверения белых халатов меня успокоили, но и… не успокоили. Влекомый любопытством, к которому примешивалось что-то неуловимо стыдноватое, я на следующий день забрел в медицинский отдел на втором этаже книжного магазина на Новом Арбате. Обычно я посещаю другую часть магазина, в левую сторону от входа. Я даже не подозревал, сколько интересного, а главное, нужного можно найти, повернув вправо. Кардиологическая полка как бы сама вышла мне навстречу, мне даже не пришлось искать ее. Издания на любой вкус. И фолианты, и брошюры. От бесстыдно популярных — «Счастливая жизнь после инфаркта» — до угрюмо специальных — «Типы флюктуаций при расширительном…» и т. д. Все формы сердечного нездоровья предусмотрены. Помимо инфарктов, еще и блокады, ишемическая болезнь, пороки. Очень быстро я нашел касающееся меня. Тоненькая книжка «Нарушения ритма сердца», написанная кандидатом медицинских наук с красивой фамилией Трешкур и кучкой соавторов. Не унося ее с собой, я углубился в чтение тут же, на месте. Уже через несколько минут я понял, что эта книга написана для меня. Никакой Гоголь, никакой Конан Дойл не могли бы встать рядом. Когда человек обнаруживает свои казавшиеся столь неповторимыми, столь индивидуальными симптомы напечатанными на бумаге и изложенными даже образнее, чем он выразил бы сам, даром что литератор, его, можно сказать, охватывает некий экстаз узнавания и сопричастия. «Сердце как бы замирает, кувыркается», именно «кувыркается!». Если успели из миллионов жалоб выкристаллизоваться эти точные слова — значит, дело исследовано, глубоко понято специалистами. Потрясающе приятно, что я не один, все носители сходных симптомов вдруг почувствовались мною как близкие родственники, даже, может быть, и ближе. Ничто так не роднит, как сходство страданий.
Пережив волну этих первых, таких новых чувств, я конечно же захотел узнать прогноз, проистекающий из моей хвори. Скончаюсь ли я на этой неделе, или мне предстоит тусклое, скорбное существование с вечно прижатой к левой стороне груди ладонью и таблеткой под языком. Или у меня есть шанс выкарабкаться? Разумеется, я желал надеяться на последнее. И в поисках подтверждений ринулся по страницам книжки, выклевывая сведения, которые считал имеющими отношение к моему случаю. По ходу дела попадались симптомы обнадеживающие и сразу вслед за этим — вгоняющие в ступор. Так что же у меня, наконец, черт возьми? Мерцательная аритмия? Пароксизмальная тахикардия? Брадикардия? Неполная блокада сердца? Ни одна не подходила полностью, и ни одна не казалась полностью не имеющей ко мне отношения.
Одно было ясно: книжку надо взять с собой и изучить в спокойной обстановке.
Продолжал читать я в метро и продолжил дома. При этом все время прислушиваясь к себе.
Часа через два, когда явилась с работы Ленка, я был полностью интеллектуально размонтирован и заразился сразу несколькими страхами. Я очень боялся мерцалки и пароксизмальной тахикардии, но, кажется, мог себя успокаивать, что симптомов этих жутких нарушений у меня меньшинство. Маячил еще синдром слабости синусового узла, но с ним меня связывали совсем уж натянутые признаки. Я готов был согласиться на один из видов экстрасистолии. Более предпочтительной была, конечно, функциональная форма. Она возникает от пьянства, обжорства, стрессов. Больше всего мне нравилась последняя, четвертая причина функциональной экстрасистолии, я готов был ее признать немедленно: недостаток калия и магния в организме. Ликвидируется эта четвертая причина введением в рацион кураги, изюма, чернослива.
Но, наученный опытом своей уже длинной, можно сказать, жизни, я знал, что мне никогда не выпадает жребий ни самый жуткий, ни самый сладкий. Я не оказываюсь ни в числе проклятых, ни в числе избранных. Остаюсь всегда наедине с собой, отсюда столь развитое, всегда побуждающее меня к большей частью глупым порывам желание «примкнуть».
Смотря на пасьянс симптомов трезво, надо, наверное, примерять потихоньку себе если и функционалку, то происходящую от первой причины. От обжорства и пьянства. Достаточно вспомнить, с чего все началось.
Да, надо бросать пить и объедаться, вот такое мне будет наказание. В самом деле, не может же так быть, чтобы человек постоянно издевался над своим организмом и не нес за это никакого наказания.
Я соглашаюсь на нестрашное, почти милое функциональное расстройство, а толковая книжка намекает мне, что дела мои (может быть) и не так уж безоблачны. Ведь есть еще органическая экстрасистолия. Причиной ее могут быть: 1) ишемическая болезнь сердца (не мое!), 2) миокардит (к черту!), 3) эндокардит (вообще не слыхал никогда), 4) порок сердца (ищите у кого-нибудь другого), 5) кардиомиопатия (ну-у…), 6) гипертоническая болезнь. И тут я почувствовал, что со свистом съезжаю вниз с горы снисходительного презрения, на которую забрался по вышеперечисленным ступенькам. А ведь давление-то у меня 140 на 100, и уже немало лет назад мне врачи ставили диагноз: гипертоническая болезнь 2-й степени или стадии.
Тут стоит только начать. Маятник полетел в обратную сторону.
С чего это я так уверен, что у меня нет, скажем, вот этой длинной — кардио-мио-патии?
Посчитал пульс — 92 в минуту. В сидячем, спокойном положении. Не тахикардия, конечно, но все же, все же. По крайней мере, не пароксизмальная. Вчитался в симптомы и остался в неприятном сомнении. Ничего исключать нельзя.
Вывод из всего один: надо провериться. Супруга поддержала мое решение. Но легко сказать — «провериться». Районная поликлиника создана для пенсионеров: только у них достаточно времени и здоровья, чтобы выдержать все эти очереди — сначала в регистратуру, потом в кабинет к невнимательному врачу, который тут же скажет, что ваша хворь не по его части. В литфондовской, прежде чем тебе приложат хотя бы холодный стетоскоп к груди, надо заплатить двести долларов. Уже давным-давно я живу и лечусь словно никакого Литфонда нет. Куда тогда? В таких случаях я звоню Саше Неверову, и он чаще всего помогает. Оказалось, что есть женщина, способная меня выслушать. Анна Владимировна, и работает она в кардиоцентре имени Мясникова.
Но на дворе пятница, вторая половина дня. И в любом случае терпеть надо до понедельника. Именно терпеть, потому что жизнью назвать часы этого жуткого уик-энда нельзя.
В понедельник помчался. За четыреста рублей получил без очереди симпатичную, внимательную собеседницу, которой были интересны все мои, даже самые мельчайшие, жалобы. Обслушала, общупала, измерила давление. «Поймала» пару перебоев и отправила меня на кардиограмму и УЗИ.
— Не завтракали сегодня? Тогда еще кровь на биохимию. Из вены.
— Да хоть из артерии, — очень глупо пошутил я.
Я испытывал облегчение от того, что мной так плотно занимаются. Кровью все не закончилось. Посмотрев кардиограмму и остальное, Анна Владимировна сказала, что в моем случае неплохо бы иметь данные суточного мониторинга.
Медсестра облепила меня датчиками и навесила на пояс квадратную кобуру. Дала разлинованную бумажку:
— Это дневник. Будете записывать, что с вами происходит и свои ощущения в этот момент.
Всю свою жизнь занимаюсь этим, подумал я, но вслух ничего не сказал. Вышел из прохладного подъезда на раскаленную Маросейку, осторожно передвигая ноги, чувствуя себя то ли шахидом, то ли инвалидом. Вспоминались случаи похожей немощи из разных кинофильмов. Первая запись будет такая: дорога домой. А что там в груди? Внимание, сползшее к монитору, срочно вернулось в пределы грудной клетки и тут же нашарило там пару непонятных шевелений и три вида покалываний.
Так и прошли эти сутки.
Когда я прочитал этот дневник, мне пришло в голову, что, пожалуй, нельзя представить себе более бездарный и ничтожный день! Вот так я убиваю время, которым якобы дорожу! Не лучше ли позволить умолкнуть своему сердцу, умереть достойно и без страданий?.. Смерть «от сердца» прилична, позволяет умирающему сохранить достоинство, даже гордую выправку. Не гангренозный диабет. И не бешенство (без всякого юмора вспомнил я). И потом, 46 все-таки лет, даже слишком ранней такую кончину не сочтут. Максимум «безвременной». Открыл дверь кабинета Анны Владимировны.
Она уже была готова к разговору. Все анализы и расшифровки лежали перед ней. Я внес в кабинет уравновешенную смесь покорности и любопытства. В конце концов, что может быть интереснее состояния собственных потрохов. Только из этого состояния исходя, можно судить хоть сколько-нибудь уверенно о своем будущем. Недаром древние гадали по внутренностям. Правда, не по своим, а по бараньим.
Итак: изменения в сердце есть. Увеличен левый желудочек, утолщена на один миллиметр межжелудочковая перегородка. Что-то там еще с фракцией выброса. Но, как мне было сообщено, волноваться особенно не надо. Надо просто заняться своим здоровьем, и все можно поправить.
— А эти…
Она развернула расшифровку моего постельного напарника.
— Тринадцать экстрасистол. Да это семечки!
— Мало, да? — прошептал я, ощущая в груди приятную пустоту и зная, что сейчас в нее ворвутся волны радости. Ожидание счастья ценнее и целомудренней самого счастья.
— Да это выйти на улицу и взять человека за руку, первого любого, у него может быть и больше.
У меня была только одна забота — как сдержать улыбку. Анна Владимировна — хорошая, светлая женщина — листала мое «дело», что-то выискивая. Да, пожалуйста, вам можно все! Отложила.
— Попьем конкорчика, все же гипертрофия небольшая есть и перегородка массивновата.
— Конкорчика?
Она подняла на меня свои огромные очки: