Утро Витуса не задалось. Сначала его разбудила прислуга, слишком громко топающая мимо его комнаты. Далее он разминулся с Гэвиусом, чья улыбка была ярче солнца; видимо, брат провёл хорошую ночь. Только юноша добрался до ванной комнаты, он обнаружил, что вода в бадье, оставленная работниками усадьбы, успела нагреться и была отнюдь не холодной. Ворча, как старый дед, лесной мальчик бегло умылся и направился в место, где ему всегда рады — на кухню.
Но до назначенной цели Витус не дошёл, хотя специально выбрал маршрут подлиннее, используя старую скрипучую лестницу. Его встретил отец. Судя по пылающим щекам, уже на порядок выпивший. Барон нетрезвой походкой доковылял до лестницы и, представ во всей красе, натянуто улыбнулся, обнажая почерневшие зубы.
— А-а-а, Витус, мой малыш. Доброго утра тебе! Право, уже полдень, но сын барона может спать, сколько его душе угодно!
Юноша кинул беглый взгляд за спину отцу, наблюдая, как прислуга собирает вещи в тяжёлые ящики. Руководил сборами Фельги по прозвищу Быстроучка, личный ловчий Олуса Гальего, сопровождающий его на охоте. Не нужно быть гением, чтобы сложить дважды два, а потому Витус быстро раскусил намерения отца. Впрочем, ему до этого дела нету.
— Вот значить, как отец и сын, на охоту!
— Что? — недоумённо спросил юноша, поймав себя на мысли, что витает в облаках с начала разговора.
— Говорю: мы с тобой на охоту отправимся! Тебе ведь вроде нравится, чтобы там дичь бегала, стрелы пускать… А погода сегодня ого-го какая! Хе-хе.
Натужной улыбкой барон походил на довольного мопса, которому наконец-то дали косточку. Он, причмокивая губами, потянулся за фляжкой на поясе, но, уловив гневный взгляд сына, передумал, продолжая говорить о хорошей погоде и добротной дичи. Упомянул кабанчика, якобы терроризирующего местных прядильщиц, а после и волков, стаей нападающих на путников. Говорил ли Олус правду или же бессовестно манипулировал чувствами сына — неясно, однако в его желании провести время с отпрыском ощущалась нотка корысти.
— Да, господин, нынче волки позарились на караваны. За жопу как ухватят… — внезапно для всех послышался голос Патриция, покидающего гостиную с видом крайнего негодования; судя по недовольному взгляду, прислуга разбудила его.
Барон встретил гостя с брезгливостью на лице, будто тот был мокрой водорослью, что прилипла к его подошве. Он смерил того взглядом, пока учитель Витуса не прошёл на кухню, где собирался присосаться к бочонку с вином. Во дурень, бочонок-то уже давно пустой! По этой же причине Олус был доволен, и Гэвиус радовался жизни. Как же сложно жить с пьянчугами!
— Дело говорит мастер Патриций, хо-хо, волки, зараза, на караваны нападают, людям жить мешают, — барон не отступал, и Витусу пришлось принять его правоту, ведь его нетрезвому голосу вторил наставник.
— А лицензию на их истребления, знаешь, как трудно получить?! Складывается ощущение, что в министерстве у живностей есть родственники.
Вдвоём они убедили юношу, отправиться на охоту, хотя он до сих пор думал, что это не самая лучшая идея. Впрочем, сейчас перед ним открылась уникальная возможность всадить нож в спину барона, да по самую рукоять за всё хорошее, что он для него сделал! Кровь забурлила в венах Витуса, тело вспотело от предстоящего убийства. Нет, — поправлял себя юноша. — Я сделаю это, потому что должен, никакой радости!
— Ну, Витус, ждём тебя возле…
— Мы отправимся вдвоём, — заявил лесной мальчик, наблюдая за спектром эмоций на лице отца.
Сначала на физиономии барона заиграл ужас, следом удивление, а после принятие. Трудно сказать, о чём подумал хозяин усадьбы, но точно можно заметить, что мысли его знавали дурной характер. Возможно, он почувствовал жажду крови сына, а возможно, обед, подступающий к горлу, по той же причине. Протерев вспотевший лоб, Олус приложился к фляге и одним глотком решил не ограничиваться…
***
До нужного места отец и сын добрались без происшествий. Кучер остановил телегу близ небольшого домика в лесном царстве, а после кряхтя помог выгружать ящики с припасами и иное снаряжение. Витус думал, что его времяпрепровождение с отцом ограничится парой тройкой часов, однако теперь понимал: они здесь застряли на несколько суток. Пожилой работник пожелал счастливой охоты хозяину, а после, улыбаясь тем, что осталось от зубов, благополучно покинул семью Гальего.
Для юноши это был прекрасный шанс оборвать жизнь своего отца, но при каждой мысли об этом его сердце невольно сжималось, будто бы готовясь взорваться. Это был не просто страх пролить кровь, нечто большее, не свойственное хищникам; Витус чувствовал сожаление.
Дом в лесу, которым владел барон, представлял собой небольшое сооружение, не больше четырёх локтей в высоту и семь в ширину; внутри было всё необходимое для хозяйства: котелок, скрипучая кровать, пустой шкаф и небольшое окно, откуда открывался вид на лужайку семицветиков; в свете высоко палящего солнца они были особенно красивы.
Большую часть времени стар и млад проводили в молчании, будто бы были чужими друг для друга. И если Витуса это устраивало, то вот барон не находил себе места, всячески стараясь сблизиться с отпрыском. Да, пускай он хотел продать его Мордекайзеру; пусть воспринимал юношу как разменную монету в торгах, однако сейчас настало время задуматься о тех, кто подаст стакан воды старику на одре. Олус впервые в жизни почувствовал у себя внутри некую сентиментальность и даже раскаялся в своих злодеяниях, правда этого никто не слышал и слышать не мог, потому как случилось это в винном погребе сегодня на рассвете.
Время шло, прошёл первый день пребывания Витуса в охотничьем домике. За это время между отцом и сыном ничего не изменилось; юноша был всё таким же холодным, а его старик всё таким же жалким. Они коротали время, копаясь в своих мыслях, готовя из привезённых продуктов и читая книги. На следующий день, случилось это утром, барон объявил:
— Отправляемся на охоту!
Несмотря на энтузиазм старика, выглядел он совсем вяло, было видно, что года и дурной образ жизни лишили его формы. Всю ночь Витус плохо спал, прокручивая в голове единственную мысль: убийство отца. Он так близко подобрался к своей цели, и теперь нет времени на сожаления, нужно сделать дело ради своего будущего и счастья брата. Они взяли луки, перекинули через плечо колчаны стрел и двинулись по скрытым в зелени тропинкам. В одночасье юноша задумался: вот оно — то самое, что должен получить каждый ребёнок, время, проведённое с отцом. Его лишили этого в детстве и теперь стараются накормить спустя множество лет. Нет, спасибо, уже не надо.
Шли в тишине, но она была настолько давящей, что после нескольких минут Витус решил задать неожиданный вопрос:
— Зачем ты ограничил моё передвижение по Рунтерре?
Такого вопроса барон не ожидал, это было понятно по виду старика; тот скукожился, втянув голову в плечи. И всё-таки ответ не заставил себя долго ждать:
— Для твоей же безопасности…
— Ты держишь меня на привязи как зверька! О какой безопасности может идти речь?
— Тише, Витус, тише. Всех волков распугаешь… — барон протёр вспотевший лоб, запыхавшийся присел на пень. — Ты можешь не замечать этого, но мир наполняют множество странных людей. Не все из них добропорядочные бароны, живущие в замках. Большинство безумцы, и именно от них я и пытаюсь тебя защитить.
— Я сам могу за себя постоять, возможно, Гэвиус был прав…
На лице Олуса отобразилось смирение: он слабо улыбнулся, тяжело вздохнул. Конечно, он знал про мысли своего старшего сына и его желания. Делал ли барон что-нибудь, чтобы избежать этого? Нет, конечно, нет. Он доживает свой век, и будет счастьем окончить жизненный путь в кровати, а не под сталью одного из отпрысков.
— Да, Гэвиус — смышлёный малый. Знаешь, он всегда тянулся в политику. Представляешь, когда твоему брату было семь лет, он отправился в зал суда и заявил, что птиц нельзя обижать, потому что они могут напасть на весь Ноксус, — старик хрипло рассмеялся, вытирая невидимые слёзы. — Вот умора была. Он ещё празднично нарядился и говорил с таким видом, что кастелянам в замках следует поучиться.
Повисла тишина, нарушаемая лишь пением птиц. Витус крутил в руках лук и сам не заметил, как заулыбался. Возможно, барон говорил о той самой жизни, которую у него отняли; на секунду юноша вспыхнул завистью к брату, но быстро усмирил свой пыл и обратился к отцу:
— Ты говорил про опасных людей…
— Культисты. Одни трахают козлов, другие режут друг другу глотки ради ритуалов… Мир — удивительный, но в то же время безумный.
После небольшого отдыха стар и млад возобновили движение, направлением выбрав северо-запад. Через несколько метров им посчастливилось встретить оленя, но мыслями Витус был далеко от потенциальной добычи, размышления его касались культистов, о которых говорил барон. Отчего-то на ум пришла странная женщина, повстречавшаяся ему в "Бессмертном бастионе". Не знакома ли она, часом, с Киндред и не преследует ли коварных целей? Снова вопрос, заданный барону. Чтобы на него ответить, старик остановился, поправил съезжающий в сторону колчан и утер вспотевший лоб.
— У нас был договор… Если бы она сумела убить Овечку, если бы смогла опередить охотников… Вся моя жизнь направилась бы по иному руслу, в другом направлении… — барон сокрушённо покачал головой; призраки прошлого вцепились в его плечи. — Это ничтожество Киндред, её выблядок и уговор… Всего этого можно было избежать, подохни Овечка тогда…
Видимо, Олус полностью отдался ностальгии, ведь говорил в прошедшем времени, обвиняя всех и вся в предательстве. Он неоднократно касался темы Витуса, а его мать поливал недостойными строк словами. Юноша вскипел, бросился на старика и, пихнув того со всей дури, заставил оказаться на земле.
— Убивай, зверьё! Убивай, тварь! Ты не человек, не мой сын! — В глазах пожилого барона заиграло безумие, он вытащил свой кинжал из ножен и кинулся на сына, опьянённый противостоянием в собственной душе.
Возможно, Олус и правда хотел сблизиться с юношей, найти общий язык не как хозяин раба, а как отец сына, но всё это меркло перед событиями прошлого. Витус не видит ничего дальше своего носа, думает, что мир вертится вокруг него и его страданий. Конечно, о муках барона лесной мальчик не догадывался, а потому бессовестно оттолкнул старика, перед этим приняв удар сталью. Клинок скользнул по коже юноши, точно заготовка кузнеца по точильному камню, но никаких увечий не нанёс.
Это было непониманием отца и сына. Пожалуй, мир так устроен, первые никогда не поймут переживания вторых, а те ни за что не станут размышлять о проблемах отчих. Витус накинулся на Олуса как волк на белку, стал бить, не жалея сил, сопровождая каждый удар потоком брани.
— Не смей так говорить про мою мать! Не смей! Не смей, старый жирдяй!
Он мутузил его несколько минут, пустил в ход клыки, разрывая горячую плоть; кровь множественными пятнами осталась на поляне, руках и теле юноши. Эту кровь можно смыть, но сможет ли юноша очиститься от позора, отцеубийства? Пожалуй, нет, никогда. Но сейчас, когда клыки отрывают куски мяса, в тот момент когти отделяют плоть от костей, Витус об этом не думает. Он поглощён делом, и нет ничего, что могло бы сейчас отвлечь убийцу от тела жертвы. Когда недостойное дело было сделано, а труп барона превратился в неопознанное нечто, Гальего-младший остановился и, присев у дерева, обдумывал произошедшее.
Это было его первое осознанное убийство, совершённое не в состоянии аффекта. Перед глазами всплывали картины давней потасовки с детьми из родного городка, тогда он растерзал их трупы только потому, что не смог сдерживаться. Но хотел ли он сдерживаться? И правда следовало ли убивать барона или же был иной, миротворческий путь решения проблемы? От этих мыслей, от принятого решения сердце Витуса усиленно забилось. Юноше казалось, что он совершил ошибку, ужасную глупость. Голос, нависший над поляной, вторил его мыслям:
— Занимательно. Готов отдать все свои перья, если буду не прав, но это было преднамеренное убийство.
Знакомый голос раздался над головой, но стоило Витусу поднять взгляд выше, его источник ускользал с удивительной скоростью. Вскоре некто камнем оказался на земле, грациозно приземлившись. Это был Ворон, тот самый, что некогда уже навещал юношу. Он прошелся ладонью по своему подбородку, подтянул рукавицы и с видом учёного стал осматривать труп.
— Он ограничил меня, посадил на цепь.
Только теперь Витус понял, насколько он жалок перед самим собой. Эти его слова — не что иное, как оправдание убийства. Но нельзя прийти в кондитерский магазин и убить владельца только потому, что тебе не продали леденец. Убийство отца было глупостью, которая навсегда оставит отпечаток в мировоззрении юноши.
— Я слышал, ты кричал об этом очень громко. Складненько выходит, мне нравится эта пьеса! Бедный мальчик, сирота, оставшийся без присмотра, взятый на попечительства безумным бароном, который не кормил его, лупил ежедневно и использовал для низменных целей. О, что за сюжет! — Ворон вскрикнул, заставив птиц покинуть ветви: они, зачирикав взметнулись в небо. — Определённо занимательная история, где добро восторжествует над злом. Так и должно быть, не правда ли, Витус?
— Что… что ты несёшь?
— Возможно, когда-нибудь, Витус, ты поймёшь, кто мы такие. Да, мы монстры, Вечные охотники, но даже нам знаком… порядок. Мы не убиваем только потому, что нам захотелось. Знал бы ты, скольких я предпочёл бы вот этими вот руками зарубить, но профессионализм превыше эмоций. Мы убиваем тех, кто помечен Матерью, действуем чётко по инструкции и исходя из ситуации. То, что делаешь ты, Витус, больше походит на утоление голода и право, я крайне не советую тебе продолжать, потому как моё терпение на исходе. Это будет последний труп, который я скрою для тебя. Впрочем, разберись с этим сам, может быть, поумнеешь, пока будешь собирать косточки папаши.
Закончив свою речь, Ворон взметнулся ввысь и скрылся в кронах деревьев. Раз, и нет его! Ещё долго, очень долго Витус сидел, понурив голову, размышляя о содеянном. Теперь он чувствовал себя жалким мальчиком, делающим всё из-за личных прихотей. Ему никогда не стать истинным Вечным охотником. Вскоре мысли перешли в иное русло, и юноша стал думать, как скрыть труп. Его загрызли волки — самая правдоподобная ложь в этой ситуации, будет нонсенсом, если она не сработает. На том Витус и порешил…
***
Уже весь Болхейм прознал про смерть Олуса Гальего. Каждый считал своим долгом почтить его память, отправив венок в усадьбу или наведаться к отпрыскам покойника. Витус никогда не видел столько людей и был искренне удивлён скорбящим, чьи лица знавали слёзы. У отца было много собутыльников — так думал юноша, однако был ещё больше удивлён, когда в толпе появились ремесленники и простой люд. Его отца любили, пусть он и был тем ещё засранцем.
Патриций также не скупился на слова поддержки, хотя говорил их с неохотой, больше из вежливости. Витус благодарил каждого и чувствовал, как его щёки пылают от воспроизводимой лжи. Вскоре состоялся разговор братьев, в котором Гэвиус узнал тайну смерти старика. Он не был удивлён подобному развитию событий, но надел маску вселенской заботы о родном ягнёночке. Впрочем, вскоре старший сын покойного барона заявил, что самое время отпраздновать, как он выразился, свободу и отправиться на пир к его товарищу, недавно окончившему учёбу у мастера.
И вот братья сели в повозку, приказали кучеру гнать, не жалея лошадей, а сами с заговорщицким видом обсуждали недалёкое будущее. Гэвиус обещал Витусу полную свободу, хотя говорил об этом как о длинной привязи, нежели о независимости. Младший брат не успел как следует обдумать это, и вскоре они добрались до небольшой деревушки, где пиво текло рекой, а веселье лезло из всех щелей. Представителей семьи Гальего быстро втянули в праздник, и вот уже братья кружатся в танце, заливаются медовухой и тискают своенравных мазелей. Гулянка что надо!
Витус то и дело обращал внимания на пылких красоток, отбивающих ритм танца под звуки барабанов. Он не понимал, отчего Гэвиус столько внимания уделяет таким же людям, как и он сам. Увы, юноша был лишён того немногого, что жизнь может предложить каждому из нас: пить вусмерть и занимаются любовью. Пожалуй, только ради этого и следует волочить своё существование на бренной земле, однако для отпрыска Киндред это было чуждо. Он чувствовал себя кондитером на мясной фабрике. Здесь ему нет места.
Но, как известно, странности притягиваются, и вскоре Витус обнаружил пожилого безумца, рассказывающего о неких технологиях на землях Демасии. От него все шарахались и старались не обращать внимания. Поэтому, когда лесной мальчик обратился к старику, тот засиял и, облизав губы, принялся с огромным энтузиазмом рассказывать про свои открытия и то, что некогда было невозможным.
Звали его Куинтос Кано, и был он учёным из Демасии, прибывшим в земли Ноксуса для целей тайных, и о них предпочёл умолчать. Зато он без умолку трещал о своей родине, изобретениях и открытиях. Казалось, два чудака нашли друг друга. Пожалуй, так и было, а вечер закончился многообещающим предложением старика:
— Мне пригодится такой мозговитый малый. Поезжай со мной, будешь учеником!
Витус пообещал, что не станет тянуть с ответом и, обменявшись почтовыми номерами, покинул общество старика. Гэвиус умудрился вляпаться в неприятности с дочкой местного свинопаса, однако его брат быстро решил проблему, своим видом показывая, что не настроен выяснить, кто прав, а кто виноват. Домой поехали ближе к утру, и почти тут же, с порога, встретили Патриция. Мужчина так горевал по покойному барону, что решил с горя осушить его винный погреб.
Несмотря на это, нахождение учителя в доме Витуса было истинной удачей. Ученик рассказал наставнику о своих планах и встретился с жесточайшей критикой.
— Это безумие! Тебе нечего делать в Демасии, я же говорил тебе отправляться в Ионию или же Шуриму. Демасия это… там… просто… Не смей даже думать об этом, Витус!
Между двумя давними товарищами вспыхнула ссора, что ещё не скоро познает примирения. Они разошлись в разных направлениях, Патриция в погреб, Витус прочь из усадьбы в надежде, что утренняя прохлада сможет проверить голову. Он бродил по окраине города и, сам того не желая, вышел к небольшому ручейку. В воде плескалась рыба, воробушки исполняли свои симфонии. Но в звуках леса было ещё кое-что, нечто инородное, не принадлежащее этому место. Пахло смертью.
Внезапно кусты зашуршали, а через долю секунды из них вышел Волк. Его широкая улыбка обнажала ряд острых зубов, но глаза выдавали неподдельную радость. Следом шагала Овечка, как всегда уткнувшая одну руку в бок, второй сжимая излюбленный лук. Витус не верил своим глазам, казалось, перед ним мираж, а может быть всё это сон?
— Сын?
После слов матери юноша понял что Киндред представшие перед ним не плод воображения, а самая настоящая правда! Он рванул к Овечке и что есть силы обнял, повиснув на шее.
— М-м-м, всегда меня обделяли, — наигранно обиделся Волк, но и его вскоре посетили объятья.
Витусу хотел рассказать обо всём, поделиться последними новостями и больше никогда не отпускать мать. Но прежде чем юноша сумел что-либо сказать, Овечка задала вопрос касательно смерти барона.
— Так, значит, это ты убил барона?
— Пришлось. Мама, я так… так скучал…
— Я тоже, ягнёночек, я тоже…
— И я, — вторил подруге Волк, ощущая себя третьим лишним.
Солнце заявляло свои права на царствование небом, а разговоры матери и сына даже не думали прекращаться…
***
Прошёл день, хотя для Витуса прошло всего ничего. Более двенадцати часов он провёл рядом с Овечкой, слушая её рассказы, как когда-то давно, когда они оба ложились на подстилку и, смотря на звёзды, болтали о всяком неважном. Эти времена давно канули в лету, однако сердца обоих с трепетом вспоминают ушедшие дни. Вечные охотники старались не касаться темы барона, хотя каждый раз диалог выходил именно в это русло, будто бы Олус был некой точкой, вокруг которой происходят все события. Чтобы отвлечься от этих мыслей, Витус задал вопрос:
— Тебе нравится мир людей?
— Пожалуй. Он жесток, но по своему прекрасен. Я думаю… — Волк положил голову рядом, довольно улыбнулся, слушая рассуждения напарницы. — Он такой, каким должен быть, ведь иначе люди не смогли бы жить в нём. Я рада видеть тебя живым, Витус, и ещё больше рада знать, что ты приспособился к этому опасному миру. Но…
— Но?
— Ворон сказал, что ты желаешь покинуть эти места, отправиться в путешествия. Предвижу твои вопросы и отвечу: он следил за тобой по моей просьбе. В каком-то плане я всегда была рядом с тобой.
— Кхм. Мы. Мы были рядом, — поправил Волк, возбуждённо махая хвостом.
— Да, мы. Но я должна тебя предупредить: большой мир, куда ты так рвёшься, опасное место. Тебя могут заметить.
— Заметить?
— Да. Матерь масок, жаждет смерти, таким как ты. Ворон всегда присмотрит за тобой, но он слабее, чем кажется.
— Прости, мама, это принятое решение. Я люблю тебя, но должен двигаться дальше.
Сейчас юноша воспринимал Овечку, как Патриция, что твердил ему о надобности сменить приоритеты, избежать поездки. Нет, твёрдо решил для себя отпрыск барона, он сделает это или будет до конца дней чувствовать себя рабом своих страхов.
— Я тоже тебя люблю, мой ягнёночек. Ты разобьёшь мне сердце, если отправишься в путь, но, пожалуй, это будет лучше, чем прозябание жизни. Я горжусь тобой, Витус, знай это.
Сентиментальность сопровождалась крепкими объятиями троицы, а после ещё нескольких добрых слов они попрощались, но пообещали друг другу вскоре встретиться. События сегодняшнего дня вскружили Витусу голову, казалось, столько произошло и ещё столько впереди! Жажда действий мешала уснуть, а потому юноша, взяв осколок ножа, отправился в кузню. Давно хотел восстановить его, так почему бы этим не заняться сейчас, во время, когда так необходимо занять свои руки?
Стоило двери кузни захлопнуться, а углю в печи накалиться, юноша заметил странное отражение в зеркале. Оно висело возле стола с заказами, что находился достаточно далеко от его места работы. По этой причине он сначала не придал значения сему феномену, но вскоре осознал, насколько странно оно выглядит. Отдалённо некто в отражении напоминал Витуса, но стоило юноше сконцентрировать внимание, как тут же он выявил огромную разницу в отражающейся внешности. Попробовал подвигать конечностями, но отражение замерло, насмешливо улыбаясь.
— Браво. Ты наконец-то вошёл во вкус. Убийство барона было исполнено на ура!
— Снова ты. — Витус понял, где видел этого незнакомца, он приходил к нему во снах.
— Снова я, снова ты, снова мы! Разве не здорово?
— Кто ты такой?
— Я? Я это ты, только немного другой. Нерождённый, забытый, брошенный…
— Это всё ложь. Мне чудится…
Витус зажмурил глаза, а когда открыл веки обнаружил в отражении себя любимого. Видимо, следует поспать, а то всякие странные личности мерещатся. Но вместо заслуженного отдыха герой вознамерился поработать в кузне. Сначала он хотел починить нож, но вскоре юношу посетила другая идея. Настало время кропотливой работы…
***
Мы совершаем ошибки еженедельно, ежедневно, ежеминутно… Кто знает, возможно, наша жизнь есть не что иное, как чья-то ошибка, неправильное решение. Витуса объяла нерешительность, а его ладони парили над глиняными формами, что видом своим напоминали морду Овечки. В кузне было жарко, пожалуй, это был жар сомнений, что распирает юношу изнутри.
Когда две формы были готовы, ученик кузнечного цеха стал подготавливать сплав. Для этого Витус взял то, что некогда было ножом; воспоминания об арене, Мордекайзере и его предложении всплыли в сознании юноши. Возможно, согласись он на сделку с Тёмным владыкой, его отец был бы жив, а он сам правил небольшим отрядом, будучи подле одного из сильнейших главнокомандующих Ноксуса. Об этом он думал, позволяя своему изделию остыть, копаясь в болоте несбывшихся надежд.
Правильно ли я поступил? — вопрос в пустоту. Пожалуй, именно сегодня в кузнице было слишком тихо и даже Антуанетта, привыкшая следить за зданием, как за вторым домом, куда-то подевалась. Перед глазами юноши всплыл образ отца, улыбающийся своими широкими губами и причмокивающий после глотка вина. Он не был хорошим человеком, однако сейчас сердце Витуса предательски сжимается.
Отцеубийца поднялся с насиженного места, стал заливать металл в готовую форму; пар ударял в лицо, глаза щипала высокая температура. Выдержав испытания огнём, юноша отложил инструменты; очередное ожидание, которое подобно клюву ворона, будет беспокоить закрывшиеся раны. Витус стал измерять шагами комнату, призраки прошлого окружили его со всех сторон.
Овечка. Мёртвый барон. Патриций. Гэвиус. Куинтос Кано. Знакомые образы всплывали один за другим, и все как один чего-то хотели, требовали, предлагали.
— Оставьте меня в покое! — взревел юноша, скидывая со стола кузнечные заготовки.
Да, Витус, да! Выпусти пар, скажи этому миру, что он чертовски нетактичен и вечно требует действий. Но юноша не был готов к подвигам, его обуял страх за предстоящие дни. Хотелось, как когда-то, свернуться клубочком на подстилке и забыться сладким сном под боком матери. Но сейчас это было невозможно, впрочем…
Страх — это самое ужасное, что может случиться с каждым из нас. Сначала ты просто будешь бояться, а после однажды поймёшь, что не владеешь собой. Тобой будет владеть страх, он будет управлять твоими действиями, твоей жизнью и решениями. Отбрось страх, Витус, ибо он яд для твоего сердца, — слова Патриция пронеслись в сознании юноши, тем самым приободрив его на дальнейший ход.
— Я отправлюсь в дорогу, иначе не смогу. Это будет правильным решением… — Витус схватился за изготавливаемое изделие, металлическая маска успела остыть, однако была ещё тёплой.
Сев на стул, он принялся шлифовать края; мысли лесного мальчика стали птицами, что устремились куда-то за горизонт сознания. Юноша старался сосредоточиться на цели и не думать о тех личностях, той жизни, что оставляет позади. Шаг вперёд — это всё, что ему нужно, но как же сложно отбросить прежнего себя, пересилить страх неизвестного.
Время поджимало. Витус решил: когда выйдет из кузни, он должен будет знать, что делать со своей жизнью. Остаться рядом с матерью, внедриться в бизнес брата, принять предложения демасийского учёного… Выбор был велик, но каждое действие требовало от юноши решительности. Сможет ли он обуздать свои страхи? Должен, иначе возненавидит сам себя.
Вставить линзы в прорези для глаз было трудно, но в конечном итоге ученик кузнеца с этим справился и, отделав заднюю часть мехом, гордо надел своё творение. В маске Витус почувствовал себя уверенней, будто бы позади стоял наставник, что невидимой рукой указывает нужное направление. Странно, но все противоречия, отравляющие душу лесного мальчика, в миг, улетучились. Он понял, что мир обязан увидеть эту маску, стальную маску. Но перед тем, как сделать следующий шаг…
— Мама, я иду.
Да будет так.