Раз в неделю наступал день, когда Витус был освобождён от учёбы и мог заниматься излюбленными делами. По привычке мальчик хотел зарыться с головой в книги, но запертая дверь в библиотеку сорвала его планы. Более того, как-то раз (случилось это на прошлой неделе) по приказу барона его комнату обыскали и все трактаты изъяли, не сказав об этом ни слова.
Удручённый мальчик собирался покинуть усадьбу, но был остановлен голосом брата, что бегло спустившись в прихожую, натянул свою самую обаятельную улыбку. Между ними не проскакивали ссоры, однако в атмосфере отныне висела напряжённость.
— О, так, значит, ты хотел прогуляться по лесу? Здорово! Витус, прошу тебя, не держи на меня зла за тот случай… Я уснул прямо на твоём месте… Мне так стыдно. Вот, возьми, это мой подарок, который, я на это рассчитываю, искупит мою вину.
Гэвиус протянул брату толстый фолиант, название гласило: «Война и прогресс: Автобиография Патриция Патриция». Радость мальчика была необъятна, а вот вручивший презент молодой человек — более чем. Объятья были крепкие, улыбки широкими. Парочка слов, ничего не значащих предложений, и Витус с довольным видом, сжимая в руках книгу, покидает усадьбу и движется в сторону леса. Сегодня ничто не должно ему помешать.
***
И снова мальчик утонул в океане грёз, с трепетом перелистывая страницы. Журчал ручеёк, репетировали синички, своими голосами создавая божественную идиллию. Но её в одночасье разрушил гам и топот десятка ног; судя по голосам, то были дети, а если взглянуть на их расшитые дорогими нитями плащи и сделанные на заказ пращи, становилось понятно — дети баронов и лордов.
Они появились на поляне, где сидел Витус, остановились, будто прицениваясь, а после один из них воскликнул:
— Поглядите, какая зверюшка! — зачинщиком толпы стал тощий блондин, ровесник Витуса. Он узнал их лица, понял намерения: они пришли по его душу, пусть и случайно забрели в эту рощицу.
— Да, да! — вторил полный мальчик, что на две головы ниже товарища; позади них распласталось пятно толпы, насчитывающее никак не меньше десяти голов.
Витус не обратил внимания, хотя тело его напряглось, когти оставили царапины на обложке.
— Ты обещал мне месть! Ну же, Петруччи, вызывай его на поединок! — воскликнула девочка, и по голосу её лесной мальчик узнал Эрнестину — ту самую бедняжку, на чьей лодыжке красовались три здоровенные царапины, оставленные во время тренировок.
— Так это он тебя, что-ли? Эй, страхолюд!
До слуха Витуса долетели не только слова, но и небольшой камушек, неприятно попавший в шею. Мальчик воскликнул больше из-за неожиданности, нежели от боли. Закрываясь книгой, как щитом, он принимал снаряды, пущенные с пращей негодников, а те, кажется, познав превосходство, с большей охотой начали измываться. На то, безусловно, были свои причины. Всего две: любовь брата к сестре и защита её чести, а также непереносимость иных рас в любом селении Ноксуса. Камни летели, Витус сдавался.
— Стойте! Хватит! Остановитесь!
— Получай, страхолюд! Это тебе за сестрицу!
Перед глазами лесного мальчика пролетали события давно минувших дней: кровь на его руках, вкус плоти в пасти и крики бегущих жертв. Охота. Погоня. Инстинкт.
— Проваливай, страхо…
— Хватит! — прорычал Витус, да так громко, что кидающие опешили. — Хватит, хватит, хватит!
Он был подобен берсеркеру, в безумном порыве ярости бросаясь на виновников. Девочки завизжали, зачинщики побросали пращи и побежали куда глаза глядят, оставив несколько особо смелых прикрывать отступление. Следуя инстинкту, Витус схватил одного из недругов и, тряхнув того, прижал к дереву. Он не хотел причинять вреда, да и не стал бы этого делать, но удар, прилетевший в спину, изменил ситуацию.
— Получай, животное!
Удар. Наотмашь. Лесной мальчик выпустил когти, хотел отпугнуть, но вместо этого полоснул по шее. Брызнула кровь, попадая на лицо отпрыска барона. Крик прижатого к дереву пронзил поляну, но вскоре замолк, стоило Витусу вцепился в его шею, перегрызая её, подобно голодному волку.
Витуса объял инстинкт, волк внутри него не знал покоя, не просил, но требовал: ещё, ещё! Я хочу ещё! И он дал своему внутреннему демону свободу, спустил с цепи, позволяя лакомиться душами, вгрызаться в визжащие тела. Мальчик был истинным охотником: быстрым — добыча не убегала далеко, сильным — хватало одного удара, ловким — деревья становились опорами, по которым, он настигал свои цели.
— Переплетения нитей судьбы… — раздался голос в глубинах черепа.
Кровь. Как много крови повсюду. Она на клыках, когтях, ею запятнана шёрстка. Кажется, Витус только сейчас проснулся, будто бы до этой секунды впал в некий транс, из которого был лишь один выход — вдоволь насытиться. Желудок взбух — слишком много плоти; сердце разрывалось — слишком много душ. Мальчик припал к земле, силился дотянуться до книги, будто бы она могла стать лекарством от этого безумия, вакциной, позволяющей прийти в себя. Дальше всё было как в тумане: покинул лес, кое-как добрался до дома, в руках сжимая подарок брата. Окровавленный, с тупым взглядом и еле стоящий на ногах, перед тем как свалиться без сознания, он успел проговорить:
— Гэвиус, помоги…
***
И он помог, быстро подхватывая и уводя в банную комнату. Задачка эта была не из простых не столько из-за габаритов мальчика, сколько из-за слабого телосложения его брата. С горем пополам цель была достигнута, а окроплённый кровью Витус положен на полог. Отныне страх и дурное самочувствие подцепил Гэвиус, стараясь не вдыхать миазмы, исходящие от выходца из лесов. То был запах противный, заставляющий желудок крутиться подобно колесу хомячка; это был смрад крови и кишок.
— Во имя света Кейл, Витус, что же произошло…
Никто не смог дать ответ на вопрос молодого человека, даже его отец, уже проинформированный прислугой и добирающийся до своих отпрысков. Его голова гудела, тело валилось, одним словом старик превозмогал похмелье. Когда Гальего-старший вошёл в банную комнатушку, на его лице запрыгали эмоции, сменяя друг друга слишком быстро. Сначала был гнев — его посмели оторвать от отдыха! Следом интерес — неужели Витус наконец-то пустил в ход свои навыки, открылся зверю внутри себя? А после радость — да, да, так оно и есть! Старик приказал слугам отмыть мальчика, а старшего сына попросил удалиться. И вот стар и млад покинули выходца из лесов, волнуясь за его персону по разным причинам, но одинаково сильно.
А прислуга начала исполнять приказ, боязливо прикасаясь к Витусу, что знавал горячку, прямо как тогда, ещё до прихода в дом барона. Перед глазами предстала Овечка, подстилка из шкур, на которой он лежал, и дядя Волк. Воспоминания отголосками вынимались из его сознания, будто бы проводилась операция и хирург тщательно обрабатывал личность мальчика, отделяя зверя от существа мирного, любознательного, не ищущего крови.
Работа продвигалась, слуги отбегали, стоило когтям разрезать воздух, но в конце концов всё закончилось на положительной ноте. По крайней мере на данную минуту. Ведь Витус ещё не знает, что уготовила ему красавица Фортуна. И вот вымытый переодетый мальчик сидит на своём чердаке; тело его трясётся, ладони сжимают нож.
В это время точно на два этажа ниже происходил разговор отца и сына. Гальего беседуют нарочито тихо, будто бы опасается лишних ушей. Гэвиус держится спокойно, хотя его сердце объято волнением; старик, напротив, спешно показывает наигранные переживания, что никак не клеится с его физиономией. Они беседовали касательно происшествия, моля всех Богов, чтобы кровь на ладонях мальчика принадлежала животным. Но где-то в глубине души оба мужчины понимали: это совершенно не так. Их думы прервал кучер, информируя:
— Госпóды, там пришли… Человек в плаще, зовёт себя прокурором… Говорит, дело важное есть, нужно обсудить.
Пожилой барон с неохотой поднялся с софы, миновал роскошью обставленный коридор и против всяких желаний отпер дверь. По ту сторону стоял — человек? — весьма странный, я бы даже сказал, загадочный: тело его возвышалось над стариком, глаза приковывали к себе внимание, голубыми всполохами изображая светлячков, из одежды, кучер не солгал, — длинный плащ, скрывающий тело, и кожаные перчатки.
Представился он Норовом и тактично толкнул барона внутрь, оказавшись за порогом.
— Ну-с, и где ваш сын? — голос его был спокойный, но тон под стать ядовитой змее.
На его вопрос ответил Гэвиус, подошедший и встретивший гостя излишне холодно.
— Что значит «зачем мне мальчик»? Я исполняю долг следователя, и мне было поручено восстановить картину событий, произошедшей на поляне ровно пять часов и три минуты назад. Кровавый след ведёт к вашей усадьбе, что очень… интригует.
— Вы ставите под сомнение честное имя Олуса Гальего?
— Не нужно пустых речей, барон. Проводите меня к мальчику.
Стар и млад понимали: спорить означало согласиться со всеми обвинениями. Барон подозвал слугу и попросил сопроводить гостя на чердак сына. И когда тот ушёл, Гэвиус незаметно скользнул на кухню, хватая со стола ножик для масла, и бегло поднялся по лестнице. Его отец также времени зря не терял и впопыхах выбежал собирать дружину местных кметов. Витуса не отдадут!
***
— Время идёт, ты не меняешься.
Ворон не мог разгуливать по чердаку, а потому присел на корточки и взглядом пожирал мальчика. Пусть они и виделись несколько лет тому назад, но Витус нисколько не изменился. А вот сам отпрыск Овечки гостя не узнал, и лишь когда тот снял перчатки, явив миру перья, покрывающие руки, мальчика осенило: они уже встречались.
— Вы пришли убить меня? — задал вопрос тоненьким голоском малец.
— Пожалуй, пока что воздержусь. Ты мне пригодишься, — нарочито выждав паузу, отвечал Ворон. Он, как и всегда, чувствовал своё превосходство, а потому ухмылялся, гордо задирая подбородок.
— Я вас знаю.
— Надо же, и я тебя знаю, маленький Витус, гроза школьных дворов и местная зверюшка. Памятник тебе не собираются ставить? Местная достопримечательность, как-никак… Я мог бы закрыть глаза на твоих жертв, но…
Какое именно «но» мальчик не смог узнать, потому как Гэвиус, точно разъярённая пума, кинулся на гостя с ножом. Тот не растерялся, быстро заломил ему руку, заставив отпустить оружие для натирания масла, а после придавил виновника к полу, крепко схватив за горло.
— Прошу, не надо! — вскрикнул Витус, наблюдая, как лицо его брата набухает, краснеет…
Ворон отпустил молодого человека, настоятельно порекомендовал тому разобраться с отцом и десятком кметов с дубинами и сетью. Мальчик кивнул, как бы показывая, что опасность ему не угрожает. Когда потасовка закончилась, а лжехранитель правопорядка остался наедине с подозреваемым, разговор возобновился.
— Ты поступаешь очень плохо, малыш Витус, из-за твоих выходок мне приходится лишать себя определённых радостей. Вместо того, чтобы разбираться со своими проблемами, я подчищаю за тобой хвосты. Нехорошо, — молчание не было долгим. — Твоя мать, милая Овечка, попросила приглядеть за тобой. Чтобы ты знал: мне глубоко наплевать на твою персону, желания, нужды и так далее, и тому подобное. Но я привык выполнять свои обязанности, а ты подкидываешь мне лишнюю работу. Право, ты не идиот, а значит, прекрасно понимаешь, о чём идёт речь.
— Вы накажете меня?
— Нет… — Ворон развернулся, на корточках прополз к люку, ступил на первые ступеньки. — Всё-таки ты идиот.
После этого лжепрокурор покинул усадьбу Гальего, кивнув барону, за чьей спиной стояло два десятка кметов с несколькими сетями, самострелами, вилами и мечами. Очень хорошо, что его сын сумел стать миротворцем и подавить зарождающееся недоразумение. Стар и млад провожали его с неописуемыми чувствами, но одно знали точно: всё позади.
***
Когда всё и все более-менее успокоились, наступила череда разговоров. Сначала барон донимал Витуса словами о защите, мол, никто не тронет отпрысков Гальего, пока его туша держится на этом свете. После пришёл Гэвиус и стал успокаивать ягнёночка, нашёптывая слова утешения и расспрашивая о загадочной личности.
— Силён… — молодой человек массировал красный след на шее. — Кто это, чёрт возьми, был?
— Вечный охотник…
— Ты знаешь его? Что ему было нужно?
— Я и сам не понял, кажется… Кажется, он оставил предупреждения. Сказал, что я мешаю ему отдыхать или… Прости, я не понял.
Повисло молчание, братья, обнявшись, сидели у стены; давила тишина.
— Это был я.
— Прости?
— Я убил этих детей… Не смог скрыть жажду, поддался инстинкту. Это… трудно объяснить, сложно контролировать… Будто… Будто это был и не я вовсе, — Витус прижал уши, подмял под себя ноги, положив подбородок на колено.
Гэвиус опешил от таких признаний, ведь искренне верил в невиновность брата, думая, что следы крови его, хотя ран на теле отпрыска барона замечено не было. Ответа от молодого человека не последовало, он лишь сильнее прижал Витуса, не зная, как реагировать на такие откровения. Вскоре выходец из лесов уснул, а его брат покинул чердак и вусмерть напился.
***
Мальчик ухватился за кисть, что крепко держал художник. Мгновение, и идеально чистый холст заполонили краски: зелёные — покрытые зеленью горы, серые — десяток домов зигзагообразной линией спускаются к верфи, желтые — лучи солнца.
В одночасье Витус оказывается на камне, слишком знакомом, чтобы не помнить, слишком родном, чтобы забыть. На этом же камне сидела Овечка, когда-то давно, кажется, в иной жизни. Он щурится — краски художника слишком яркие, они щиплют глаза своим сиянием. Но мальчик здесь не один; осознание этого приходит с голосом — знакомым и, в то же время, чужим.
— Переплетения нитей судьбы…
— Что?
— Ты слышал.
Говорящий был похож на Витуса, но лишь отчасти: короткие белые волосы, овальное лицо, ростом на голову ниже сидящего, карие глаза не имели всполохов, тело его было обнажено, шерсти не имело. Он гордо выставил спину, обнимая ветра.
— Покой и страх, душа и инстинкт, голод и… голод.
— Я не понимаю…
— Откройся зверю внутри себя, позволь желанию взять вверх. Ты ведь хочешь плоти, ты хочешь насытиться.
Витус не успел ответить, невидимая рука художника стёрла краски, оставляя на белоснежном мольберте лишь одну чёрную точку…
***
Утро не задалось: сначала мальчик стукнулся головой о балку, следом обнаружил, что его заначка печенья опустела, а после, будто в завершении, барон оповестил, что отныне он переходит на домашнее обучение.
— Забудь про этих снобов, от них одни неприятности. Вот что: скоро придёт твой наставник, один из лучших в Болхейме! Ну, чего стоишь? Иди, что ли, оденься поприличней…
Следуя воле отца, Витус вернулся на чердак и облачился в сшитый на заказ костюм, представляющий собой длинную рубаху с манжетами и некое подобие штанов. И всё-таки рост мальчика становился проблемой для портных, тем не менее, деньги барона решали этот вопрос.
Наконец, наступил момент встречи, и пришедший учитель явил себя во всей красе: аккуратные бакенбарды покоились на щеках, тёмные волосы были в тон серым глазам, что по-доброму разглядывали будущего ученика. Облачиться наставник решил в алый плащ и длинные шоссы. Мальчик узнал его — это был тот самый агитатор с площади.
— Ну, хе-хе, люби и жалуй, Витус, перед тобой — Патриций, бывший ноксианский полководец и мой давний друг.
Отпрыск барона никогда не понимал рукопожатий, однако совершил этот странный ритуал с выглядящим на четвёртый десяток мужчиной. После обмена любезностями хозяин дома сопроводил их на задний двор, где и оставил, поспешно ретировавшись.
Витус не догадывался, что будет происходить далее, вспоминая учителей в школе и их прямо-таки садистские наклонности, адресованные ему. Патриций удивил мальчика, начиная урок со знакомства и непринуждённой беседы. Они рассуждали о цветах, что украшают дворик, следом перешли к темам более воинственным и дискуссировали касательно выпадов в бою, закончилось всё горячим чаем и объявлением о спарринге.
Итак, дамы и господа, возле горшка с бегонией — Витус; противоположную сторону занимает Патриций. Оба были готовы к поединку и неспешно стали скрещивать мечи. Это, и правда, походило на тренировку, ведь теперь мальчик не получает тумаков, а следует наставлением учителя и, кажется, вникает в процесс фехтования.
— Нет-нет, Витус, ты слишком часто открываешься. Помни: нанося удар, ты также должен думать о собственном тыле. Не думаешь ли ты, что воины выкручивают пируэты в бою? О, то дело сказочное. В жизни, увы, так не бывает, — наставник увёл в сторону клинок мальчика, а после плавно взял его за ладонь и, совершив подножку, также аккуратно опустил его на землю. — В жизни случается всякое разное, но неизменным остаётся одно: кровь и дерьмо из распоротых брюх.
После небольшого перерыва, во время которого Витус познавал тайны стратегии, наступил урок кулачного боя. Несколько раз наставник уворачивался от размашистых ударов ученика, забавляясь его тактике боя, а следом принялся объяснять.
— Намного эффективнее сжимать кулак в момент удара. Вот, гляди, — мужчина взял ладонь мальчика, сжал пальцы. — Таким образом ты будешь бить сильнее, а что самое главное — надёжнее.
И правда, удары посыпались по манекену с завидной скоростью. Он долго оттачивал приобретённые навыки под пристальным взором наставника. Когда голова деревянной куклы отлетела, Витус радостно вскрикнул. На сим урок был окончен, как и время занятий. Но перед тем, как уйти, Патриций увёл тему разговора в интересующее его русло, замечая, как мальчик тянется к знаниям.
— Сегодня в Ноксусе появился порох, за ним стали производить огнестрельные оружия, а что будет завтра? Мы покорим небеса, изучим глубины! — возбуждённо жестикулировал руками малец, признаваясь, что видел Патриция однажды и слышал его речь, да и учения мудрецов любит читать.
— Что ж, я польщён. Тебе, Витус, и правда следует больше внимания уделять философии, культуре, возможно, немного эзотерике, но никак не ведению войн.
— Мой отец считает иначе. Он запрещает пользоваться библиотекой и всё время твердит про военные походы.
— Ну-с, у полководцев одно на уме, — повисло молчание, пока наставник перешагивал порог усадьбы. — Но знаешь, Витус, думаю, я и правда займусь твоим обучением. Как полагается, разносторонним.
После этих слов Патриций попрощался с юным учеником, оставив тому искорку надежды на предстоящие уроки. Возможно, Витус нашёл единомышленника? В таком случае он ожидает завтрашнего дня с особым трепетом.