Витус никогда не страшился монотонной работы, вот и сейчас с энтузиазмом проходится молотом по раскалённой заготовке. Возможно, через несколько часов она станет ножом или же мечом, а быть может, отправится к отходам, как очередная неудача. Юноша всегда увлекался работой, не замечая, как быстро проходят день и отведённые часы в кузне. Обычно Антуанетта вырывала лесного мальчика из океана грёз, но сегодня это сделал Патриций, крепко приобняв ученика.
— У меня для тебя отличные новости, малыш!
Витус дал понять, что слушает, но работу не остановил.
— Видно, я слишком надоел барону, поэтому он меня увольняет, вернее будет сказать, отказывается от услуг учителя. И очень вовремя, скажу я тебе, потому как наше обучение подходит к концу, и я с гордостью на сердце могу сказать, что подготовил отличного бойца!
Юноша не мог остановить ковки, но удары молота потеряли ритм, стали хаотичными. Более того, он не понимал, отчего Патриций радуется концу обучения, ведь это означает, что их пути разойдутся. Впрочем, Витус боялся неизвестности, следующей за концом обучения, а не потери учителя.
— Но, маэстро Патриций, что будет дальше?
— А? Дальше? Ну, это ты уже сам решай, перспективы у тебя огромные. Но мой тебе совет: отправляйся в путешествие по Рунтерре! Вот увидишь, жалеть не придётся.
Молот стукнул в последний раз — повисшая тишина была чужой. Юноша глядел на своё творение — небольшой ножик, созданный на замену предыдущего, оставленного в плоти одного из бойцов Мордекайзера на арене ровно полгода назад.
— Путешествие? — с недоверием в голосе спросил Витус, понурив плечи.
— Да, ягнёночек, через терни к звёздам!
***
Шум городской жизни помогал отвлечься от назойливых мыслей. Проходясь по малолюдным улочкам, Витус размышлял о словах учителя и о своём дальнейшем пути. Предложение Патриция было заманчивым, однако оно подразумевало одиночные скитания по Рунтерре, а это по-настоящему пугало юношу. Нет, в своих силах он не сомневался, но страх неизвестности, боязнь выйти из зоны комфорта становились лозами, окутывающими сердце, острыми кончиками шипов, вонзающимися в плоть. Отпрыск барона думал и в думах своих вышел за пределы города, зайдя на уже знакомую поляну.
События годовой давности пронеслись перед глазами: крики детей, ненасытный голод, вкус плоти во рту. С тех пор утекло много воды, и теперь Витус ощущает себя совершенно иначе. Если раньше ему было сложно контролировать жажду крови и свои инстинкты, то сейчас это стало заметно проще. Он будто бы открыл некую тайну, что была скрыта за семью печатями; стал обладателем знаний, доступным лишь избранным. Витус повзрослел.
В пруду неподалёку плескались карасики, ещё не подозревая, что завтра утром дед Бридер придёт по их рыбьи души и наловит себе на уху. На ветках строили гнёзда птицы под музыкальное сопровождение собратьев. Лес жил своей жизнью. Здесь чувствовалась свобода, в которой Витус так нуждался, но сейчас он отдал бы многое, чтобы его посадили на цепь и отдавали бы указания. Делать шаги, а после отвечать за последствия — это так волнительно!
Послышался скулёж. Он стал гвоздём, проходящим по стали, ударом молота в кузне, звоном колокола в пустой зале, то есть был инородным. Юноша незамедлительно отправился на источник звука и вскоре обнаружил истекающего кровью волка. Хищник припал к земле, сокрушённо опустив голову; грудь его тяжело вздымалась, а взгляд утратил былой задор. Бордовая субстанция была повсюду: на траве, стволе дерева, земле…
Витус стал медленно подбираться к волку, стараясь не совершать резких движений. Патриций обучил его первой помощи и перевязке ран; самое время применить знания на практике! Расстояние между двумя видами стремительно сокращалось и вскоре исчезло. Юноша припал на колено, вытянул ладони перед собой. На них опустилась волчья морда; хищник позволял себя осматривать. Одного взгляда хватало, чтобы понять — дела хуже некуда.
Возможно, отпрыску барона показалось, а возможно, и правда взгляд лесного жителя был умоляющим, будто бы тот просил если не помочь, то хотя бы облегчить страдания. На него охотились с самострелов, а три торчащих, глубоко вошедших болта лишь подтверждали теорию Витуса. Вскоре в полумёртвого хищника прилетел ещё один снаряд, а после несколько охотников вынырнули из кустов.
Их взгляды остановились на Витусе, а после они приняли решение ретироваться подобру-поздорову. Юношу обуяла печаль, он глядел в стеклянные глаза волка, проходился ладонью по безжизненному телу, которое отныне станет кормом, а после — удобрением для земли. На секунду вспыхнула мысль отомстить, ринуться за ними, выпуская своего внутреннего зверя. Но здравый смысл помешал ему совершить задуманное. Пожалуй, ещё никто не устраивал похорон волка. Что ж, Витус стал первым, кто предал земле тело лесного жителя…
***
После возвращения домой юноша ещё долго не мог прийти в себя, казалось, сознанием он всё ещё на той лесной поляне, держит мёртвого волка. Чтобы забыть об этих мыслях и найти покой, он принял решение отправиться в библиотеку, где его никто не побеспокоит. Только Витус выбрал книгу с интригующим названием «История благословленных островов», как тут же дверь с грохотом открылась и в библиотеку вошёл Гэвиус, радостно пританцовывая.
— Братец, я женюсь! — нарушая самое главное правило любой библиотеки, заявил молодой человек.
— Весь город это знает.
— Я женюсь на другой. Её папик устроит меня квартирмейстером при дворе. Ты представляешь, какая это должность?! За это нужно выпить.
— Я всё равно не пьянею, поэтому ты можешь…
— Не будь таким занудным, Витус, — Гэвиус в два шага оказался рядом с братом, опустив книгу. — Нельзя всю жизнь искать ответы. Пока ты их найдёшь, геморрой появится!
Сколько бы доводов ни приводил будущий жених, все они разбивались о нежелание Витуса покидать насиженное место и расставаться с рукописью. Понимая, что старшему отпрыску барона здесь ничего не светит, он сдался и отправился праздновать в гордом одиночестве. Наконец-то воцарилась тишина, но она не простояла долго — прозвенел колокол, приглашающий за стол.
***
Трапеза семьи Гальего радовала не только глаз, но и желудок. Старый барон привык жить припеваючи, а потому не отказывал себе в заморских изысках даже на грани банкротства. И пусть у него ещё остались множественные суммы динаров, маразм твердил ему, что вот-вот наступит момент, когда придётся ночевать на улице и охотиться на крыс. После путешествия в «Бессмертный бастион» Олусу пришлось продать несколько коттеджей и прекратить финансирование некоторых проектов, а всё из-за сидящего рядом выскочки — Витуса.
О, с какой ненавистью, порой, барон глядел на своего сына, благодаря которому он оказался в столь незавидном положении. Это же подумать только: сам Мордекайзер пригласил его к себе в войска, а тот отказался! Дурак! Самый настоящий дурак! Но лесной мальчик видел эту ситуацию не как возможность поднятия статуса своей семьи, а как очередную цепь, на которую его посадят. Молчание прервал Гэвиус:
— Кхм. Смею напомнить: совсем скоро у меня свадьба!
«Свадьба… Ну, хоть один из братьев иногда пользуется мозгами. С Гэвиусом я, конечно, часто был не в ладах и, видит Кейл, был готов удавить собственными руками после письма бывшего тестя, который недоумевал, почему зять покинул его дочурку. Но потом…»
— О, твоя новая пассия просто бесподобна, Гэвиус! Мои поздравления. И приданое у неё хорошее, хо-хо…
— Да, отец. Более чем…
Витус слушал вполуха, увлечённо поглощая информацию на страницах книги. Конечно, он знал о правилах этикета за столом, но дома не привыкли их блюсти, что лишний раз указывало на разлад в семье.
— Кхм. Витус.
— Да, отец.
— Говорят, что сир Сервольде собирает войска в поход на земли Демасии. На вакантное место подле главнокомандующего ещё никто не претендовал…
Витус и бровью не повёл, лишь перелистнул страницу, а после сделал глоток чая.
— Послушай, Витус, наша семья в затруднительном положении… Сейчас мы можем себе позволить жить как прежде, но через…
— В таком случае тебе следует перестать инвестировать в винные погреба.
То ли на кухне стало душно, то ли барон побагровел от ярости: лицо его налилось красным, мочки ушей пылали огнём. Старику захотелось взять ремень да как отхлестать поганца, который ни черта не делает для своей семьи. Но гнев быстро ушёл, стоило подумать, что юноша может учудить, стоит ему разозлиться. Повисло молчание, разбавляемое работой вилок. Барон попытался ещё раз, голос его приобрел шелковистость:
— Я вложил большие средства в твоё образование, и всё ради того, чтобы устроить тебе достойное будущее. Да, пусть оно будет не слишком… лёгким, зато надёжным. Ты всегда…
— В таком случае тебе следовало бы спросить, хочу ли я этого.
Гэвиус старательно скрывал ухмылку, потягивая вино из бокала. Он ликовал в душе. Ещё бы, ведь отец наконец-то лишился авторитета в глазах сына! Теперь он один, а их двое, значит, пришло время…
— Это всяко лучше житья в лесу с сусликами и зайцами. Я мог оставить тебя на задворках своего дома, скитаться по лесам, как скитается твоя дорогая матушка. О, она-то больше бы сделала для тебя, спрашивала бы твоё мнение и подтирала зад всякий раз, когда «Витусик» обдристается, испугавшись огня и стали. Но знаешь, что, Витус?! Её здесь нет, она тебя бросила, ушла, потому что ей надоело сюсюкаться с избалованным болваном, у которого одни сказки на уме!
— Не смей так говорить о матери, старый пердун! — взревел юноша, опуская книгу. — Ты и ногтя её не стоишь!
— Ты называешь матерью мразь, которая вырастила тебя, чтобы повыгоднее продать! Где твои мозги, слизняк?! Погляди на меня, на человека, который дал тебе всё! И что из этого вышло? Ты был самой худшей из моих инвестиций!
— Хватит! Закрой рот, прекрати! — Витус перешёл на крик; со стола полетела посуда.
— Лучше бы я перерезал ей горло после того, как трахнул. Так, глядишь, спас бы жизни многих…
— Довольно!
Юноша не смог сдержать эмоциональный порыв, широкими шагами оказавшись возле барона и толкнув его в грудь. Старик заохал и повалился назад, перевернувшись вместе со стулом. Витус стоял в нерешительности несколько мгновений, а после топнул ногой и быстро покинул кухню, оставляя за собой битый сервиз и разбросанную утварь.
***
Это происходило раньше, это же происходит и сейчас. В доме семьи Гальего никогда не было уюта. Он покинул усадьбу вместе с кончиной матери Гэвиуса множество лет тому назад. С тех пор многое изменилось, лишь барон не утратил своего цинизма. Впрочем, годы сделали его ещё более гнусным. Он без задней мысли довёл своего отпрыска до истерики, перевернув действительность в свою пользу. Была ли правда на стороне барона, сказать сложно. Однако Витус точно знал, что ни за что не позволит прозванному Боровом оскорблять Овечку.
Поток мыслей прервал стук в дверь. В ту самую дверь, за которой находилась комната юноши. Он уже давно перерос подвал и поселился в ближайшей комнате, заполонив её странными прототипами, личными изобретениями, склянками, книгами и иными, ученическими вещичками.
— Я войду?
«Глупо спрашивать, Гэвиус, ведь ты уже зашёл. Однако да, проходи», — хотел сказать Витус, но вместо этого ещё больше понурил плечи и с обманчивой улыбкой встречал гостя. Взгляды их встретились, мысли нашли общее русло.
— Рисуешь? — задал вопрос старший брат, разглядывая диковинный набросок на листе пергамента.
— Работаю с чертежами.
Витусу было жизненно необходимо отвлечься, в первую очередь, чтобы не нанести вред семье. Вместо того, чтобы успокоить младшего брата, Гэвиус лишь раззадоривал:
— Я не уверен, всё ли правильно понял. Но когда наступит час, мы сделаем это.
— Прости?
— Убьём его.
До Витуса не сразу дошло, что речь идёт о бароне. Конечно, он до сих пор злился на него, откровенно ненавидел и презирал, но убивать… Никогда до этого юноша не поднимал руки на невинных, используя знания умерщвления ради самозащиты. Сейчас же Гэвиус предлагал ему нечто неправильное, способное запятнать не только руки, но и честь.
— «Наши звёзды ещё засияют, и ночь та будет самая лучшая». Помнишь, а? Рассвет не наступит, пока старый паршивец жив. Когда придёт время, сомнениям не будет места. Я рассчитываю на тебя, Витус, но торопить не стану.
Этот разговор было решено отложить на потом, хотя Витус не желал возвращаться ни к чему подобному. Только сейчас он осознал, что все эти годы его брат маленькими шажками зарождал ненависть к отцу в его юношеском сердце, пропитанном максимализмом и жаждой справедливости. Возможно, Боров в чём-то прав, — с этими мыслями лесной мальчик ложился спать под убаюкивающее пение пташек, изредка прерываемое мяуканьем котов за окном.
Этой ночью он спал дурно, всё больше отдаляясь от своего «я» и отправляясь мыслями в далёкое прошлое. Когда-то он жил в лесу вместе с Вечными охотниками: Овечкой и Волком. Каждый день был похож на предыдущий, но в этом и была радующая сердце атмосфера. Паршиво осознавать, но, останься Витус с матерью, ни о каких научных проектах и речи быть не могло. В лучшем случае ему была бы уготована участь охотника, к которой он никогда не стремился. Так почему же сейчас он в штыки воспринимает слова барона? Пожалуй, потому, что это правда.
Брошенный матерью мальчик, оставленный на растерзание жестокой судьбе, сегодня не смог уснуть…
***
Несмотря на четвёртый десяток, Патриций был ещё тем дамским угодником. О своих похождениях он рассказывал Витусу, частенько вгоняя молодца в стыд. Вот и сейчас, перед тем, как начать оттачивать приёмы фехтования, учитель и ученик беседуют о маловажных вещах, устанавливают манекены и подготавливают сталь.
— Твоё обучение подходит к концу, — снова не унимался наставник. — Я настаиваю на путешествии для тебя.
Как только поднималась тема путешествий, Витус чувствовал себя узником чужих желаний. Сам юноша не хотел покидать отчий дом, однако понимал: рано или поздно нужда заставит его изменить мнение, а потому сделанный сейчас ход может обернуться большой удачей в будущем.
— Но куда мне отправиться, учитель?
— То же мне, важный вопрос! Хочешь — езжай в Ионию, появится желание — в Шуриму! Только не в Демасию, гадкие там места.
Витус пробурчал что-то невнятное и, склонившись над сталью, продолжил её очистку. Пятнышко ржавчины заметно проигрывало. Стоило юноше приложить чуть больше усилий, и меч вновь был как новый. Несмотря на частую работу в кузне, лесной мальчик ещё не освоил кузнецкое дело в полной мере, а потому ковка оружия была возможна только под пристальным наблюдением Бернальда, чьи уста снова будут шутить про погнутые клинки. Пожалуй, это была одна из самых постыдных проблем в обучении Витуса — клинки, с которыми он работал, имели свойство ломаться из-за чрезмерной силы юнца.
— Эй, Витус! — закричал Патриций, со всей силы замахиваясь небольшим кортиком, целью избирая спину ученика.
Он не сумел увернуться, и сталь отпрыгнула от его кожи, точно мячик от земли. Патриций был горд своей выходкой и с менторским видом расхаживал по поляне, будто бы проводя лекцию для лягушек.
— Так-так, как я и думал: ты, Витус, не вастаи.
— Учитель!
— Цыц! Ты не вастаи — факт.
— Н-но…
— Во-первых, вастаи используют магию, а не рубят противников в капусту; во-вторых, каждый уважающий себя вастаи должен был погибнуть от моей атаки, а ты — ну поглядите! — живой! Нонсенс среди бела дня! Дамы и господа, поглядите: мой ученик — не вастаи!
— Ну хватит, Патриций…
— И кто же ты такой, а, Витус?
Они расположились на поваленном дереве, лес замер, даже ветер прекратил свои завывания. Ученик не стал скрывать своего происхождения, всецело доверяя наставнику. Рассказал он про своё детство, не утаил потерянную связь с матерью и своё появление в доме барона. Патриций слушал молча, лишь изредка кивал; слова были неуместны. За долгие годы их обучения наставник стал одним из немногих, кому юноша может доверять без задней мысли — это не только честь, но и большая ответственность, и маэстро сейчас имел все шансы предать доверие подрастающего ученика. Когда Витус закончил, наступила пора вопросов:
— Значит, Овечка бросила тебя на попечительство барону?
— Что-то вроде того. Впрочем, изначально я был товаром, который должен был вырасти перед тем, как его отдавать.
— Ужасно. Прими мои соболезнования, ягнёночек.
Витус не ответил, мыслями устремляясь в далёкое прошлое. Во времена, когда подстилка из листьев была особенно мягкой, а сказки матери по-детски наивными. Он скучал по Овечке, но запрещал себе это делать, будто бы она была его злейшим врагом, предавшим доверие. Что ж, отчасти это была правда, но лесному мальчику никогда не понять, что чувствовала мать всё это время.
— Ваши соболезнования, наставник, не вернут мне мать, — Витус поднялся; сталь скользнула в ножны. — Простите, я себя дурно чувствую.
Патриций не смог (и не хотел) остановить ученика, понимая: минутка откровений далась тому отнюдь не просто. Даже слушать такую душераздирающую историю было совсем не легко. Оставшись один, мужчина долгое время прокручивал в голове слова Витуса, касающиеся Вечных охотников, Овечки и её договора с бароном. Если всё это правда, — а правдой это быть может, — подрастающий юноша скрывает в себе великий потенциал, способный перевернуть мир. Тут же зависть явила себя, но бывший главнокомандующий быстро отринул от столь противного чувства; пусть не он, но его ученик добьется признания. Без сомнений: Витуса ждёт большое будущее.