Проснувшись, Хельмут обнаружил, что ему было как-то тесно, словно спал он не на лежанке, а в узком сундуке или ящике.
«В гробу», — невесело усмехнулся внутренний голос.
Ну, учитывая, что идёт война… такая ассоциация неудивительна.
Ремешки, придерживающие чулки, сдавили икры ног, отчего те затекли. Странно, что чулки вообще на нём — обычно он спит без них… Несмотря на приближающиеся холода осени, было жарко и душновато. И в целом ощущения были те же, что и в детстве, когда маленькая Хельга, напуганная кошмарами и темнотой, приходила к нему в комнату и они засыпали вместе. Сестра всегда обнимала его во сне, но она всё же была маленькой и лёгкой, а сейчас…
Хельмут открыл глаза и обнаружил рядом с собой спящего Генриха. Вот прямо очень рядом, совсем близко — их лица располагались в считанных сантиметрах друг от друга. Генрих закинул руку на плечо Хельмута и прижался к нему всем телом: лежанка была очень узкой, и если вот так друг к другу не прижиматься и друг за друга не держаться, то можно легко упасть во сне.
Хельмут осознал это не сразу, лишь когда почувствовал, что медленно катится куда-то назад и вниз. Тут же схватился за руку Генриха, ногу инстинктивно закинул на его колени и всё-таки не упал. Правда, Генриха разбудил, но это нестрашно: уже утро, им, пожалуй, и так пора вставать. Если гонец из Штольца прибудет вовремя, то сегодня состоится решающий военный совет, на котором утвердят планы штурма Лейта, а до этого нужно ещё умыться и позавтракать… Ну и переодеться, наверное, тоже.
Генрих зажмурился и нехотя разлепил глаза. И тут же улыбнулся. Пальцы едва заметно погладили плечо Хельмута сквозь ткань рубашки.
— Доброе утро. — Голос друга звучал как-то приглушённо, с хрипотцой.
— Так это был не сон, — отозвался Хельмут.
Он, по правде говоря, не сразу вспомнил, что делает в шатре своего сюзерена, на его лежанке и в его объятиях, но как только увидел лицо Генриха напротив своего… Его тут же окатило с ног до головы приятной волной воспоминаний о вчерашнем вечере, и внутри — в груди и в низу живота — тут же всё отозвалось на эти воспоминания. Где-то в глубине разума мелькнула мысль: всё, что произошло вчера и происходит сейчас, — неправильно и противоестественно. Но Хельмут быстро заглушил эту мысль другой: «Я? Я бы уж точно не стал делать что-то противоестественное!»
Он опрокинул Генриха на спину и навис сверху.
— Ты всех, с кем когда-либо ссорился, прощаешь так же? — усмехнулся Хельмут, проводя пальцами по его щеке и в который раз на мгновение задевая скулу.
— Нет, только тебя, — отозвался он с небывалой теплотой в голосе. — И ничего такого меня ни с кем доселе не связывало, так что…
— Как радостно это слышать. И ты даже не побрезговал?
Генрих поднял бровь в изумлении, и Хельмут звонко рассмеялся.
— Ну, помнишь, ты говорил про заразных шлюх и что я рискую…
— Ох… — Генрих закатил глаза. — Я, конечно, не лекарь, но исходя из того, что я видел… Думаю, ты вполне здоров. — Было не очень понятно, серьёзно он это или шутит. — Сегодня у нас совет, ты помнишь? — вдруг сообщил Генрих после короткой паузы. Опустил взгляд, обнаружил, что шнуровка на воротнике его рубашки порвана, и посмотрел на Хельмута с укором. Тот в долгу не остался.
— Конечно, помню, — парировал он и закатил глаза. — И это не то, что я ожидал услышать от тебя утром после такой… интересной ночи.
— Напомнил на случай, если ты от счастья всё позабыл и решил проваляться здесь со мной весь день, — пожал плечами Генрих. — Вообще я и сам не против, но… у нас тут всё-таки война. Долг зовёт.
Хельмут фыркнул и, будучи выпущенным из объятий, наконец привстал и сел на край лежанки. Свои камзол и плащ, смятые и сваленные в фиолетово-чёрную кучу, он обнаружил в изножье. Ботинки стояли рядом, и возле подошвы одного из них одиноко лежала блестящая застёжка для плаща. Шнуровка на штанах осталась развязанной, а ремень — расстёгнутым, и за это Хельмут был готов от всего сердца возблагодарить Господа, Генриха и Господа в лице Генриха, потому что иначе пряжка бы точно впилась в кожу до боли.
Хельмут сначала обулся, потом оделся — плащ на плечи накидывать не стал, свернул его и перекинул через локоть. Застёжку он бережно поднял, отряхнул и спрятал в карман камзола. Вся одежда измялась и пропиталась тысячей запахов прошедшей ночи, так что не помешает перед советом переодеться и найти одеколон.
— Мне пора, — вздохнул Хельмут. — Увидимся на совете.
— Пообещай не заигрывать со мной при всех, — рассмеялся Генрих. Он наклонился, чтобы зашнуровать немного пыльные чёрные ботинки, потом вдруг резко разогнулся, сжал плечи Хельмута и внимательно посмотрел ему в глаза. — В том числе и взглядом, да, — добавил он уже серьёзнее и оставил короткий поцелуй на его губах.
Хельмуту тут же захотелось большего, и он прижался к Генриху, притянул его к себе, обняв за шею, но тут же ощутил на губах его тёплый палец. Да, конечно, повторять вчерашнее прямо сейчас не очень разумно, но всё же… Что делать, если тело в таком случае отзывается быстрее, чем разум?
— Зайдёшь вечером, после совета, если хочешь, — улыбнулся Генрих.
— Если назначим штурм на завтра, то прямо перед битвой? — изогнул бровь Хельмут, всё ещё не выпуская его из объятий. Заметил на его шее бледно-красный след от поцелуя и довольно ухмыльнулся.
— Обещаю, что не буду драть тебя в зад всю ночь. — Генрих вдруг сделал лицо серьёзным, будто на самом деле хотел совершить нечто подобное, но раз битва, то тогда ладно, тогда его милость лорд Штейнберг дарует величайшее благоволение своему презренному слуге…
— Ловлю на слове, — кивнул Хельмут.
Он вышел из шатра и обнаружил, что снаружи уже совсем рассвело: солнце чуть пригревало, лёгкий ветерок разогнал тонкие, похожие на куски ваты облака, а неподалёку от лагеря, выступая из-под верхушек шатров и палаток, виднелись башни Лейта, захваченного врагом. Хельмут вздохнул. После прошлой ночи идти в бой ему совершенно не хотелось, но, услышав звон стали с тренировочной площадки, где упражнялись рыцари и солдаты, он тут же вспомнил тот азарт, что завлекал его и затуманивал мысли, вспомнил невероятной красоты брызги крови и ту лёгкость, которую ощущаешь всем телом и всей душой, когда твой остро заточенный меч пронзает чью-то мягкую плоть… Это опьяняло сильнее, чем вино или даже виски, и заставляло забыть о риске погибнуть самому.
Мимо прошёл крайне сосредоточенный лорд Джеймс; Хельмут заметил, что с каждым днём в его каштановых, отросших до плеч волосах и небольшой бородке виднелось всё больше седины, а во взгляде серо-голубых глаз всё явственнее светилась усталость. Оно и понятно: лорд Коллинз с Генрихом сейчас вдвоём командовали огромной армией, и на плечи властителя Нолда как более старшего и опытного ложилась большая часть ответственности.
Хельмут поклонился ему, на что лорд Джеймс ответил лёгким кивком и слабой улыбкой.
Барон Штольц уже почти дошёл до своего шатра, как вдруг увидел Вильхельма. Тот стремительными шагами вышел откуда-то из-за солдатских палаток, ведя под уздцы коня. Хельмута он не заметил — резко запрыгнул в седло, расправил серый плащ так, чтобы он покрывал круп жеребца, и взмахнул поводьями, направившись куда-то на восток, прочь из лагеря. Один.
Хельмут насторожился. Только он начал снова доверять Вильхельму, стараясь не обращать внимания на его резкие слова, попытавшись забыть о том, из-за чего они проиграли первую битву, и о его связях со шлюхами… как Остхен снова выкинул что-то странное.
Он оглянулся. Лорд Джеймс давно уже ушёл, и никого больше здесь не было — и никто этого внезапного отъезда не заметил. Хельмут стоял далеко и вряд ли мог как-то себя выдать. Поэтому он ещё раз воровато оглянулся, убедился, что никто за ним не следит, и, забыв о завтраке, умывании и переодевании, стремительно, но тихо и осторожно последовал за Вильхельмом.
Конечно, за скачущим рысью конём поспеть было трудно, и Остхен всё сильнее удалялся, оставляя Хельмута далеко позади. Он объехал солдатские палатки и выехал из лагеря, направившись в лес. Хельмут понимал, что проследить за ним будет нелегко, но всё же не терял надежды. К тому же копыта коня оставляли на начинающей желтеть траве довольно глубокие следы, по которым и можно было идти. И Хельмут шёл, ускоряясь с каждым шагом, хотя уже начинал запыхиваться.
Он оглядывался, проверяя, не заметил ли их кто-то, но вроде бы всё было чисто. Насчёт себя он почти не беспокоился: можно оправдаться, что ходил по нужде. А вот Вильхельм… какие оправдания найдёт он?
В конце концов Хельмут устал. Он остановился, опершись о дерево с жёсткой корой (кажется, это была сосна), и замер. Вильхельма он из виду потерял окончательно, хотя стук копыт ещё слышал. Он попытался отдышаться, вдохнул побольше свежего лесного воздуха — запах хвои всегда приносил удовольствие. Особенно приятно было оказался в таком прохладном, благоухающем зеленью месте после столь жаркой и душной ночи… Хельмут усмехнулся.
Дальше, смотря под ноги и пытаясь идти по следам, он двигался шагом, не срываясь на бег. Не забывал оглядываться, и не только для того, чтобы заметить возможную слежку. В этой части леса не было протоптанных дорожек, поэтому велика вероятность заблудиться и потерять ход к лагерю. А Хельмуту только этого и не хватало.
Вдруг он услышал голос Вильхельма и замер. Сердце пропустило удар. С кем он может беседовать здесь, в лесу?
Остхен говорил вкрадчиво, но достаточно громко, и Хельмут мог его чётко и ясно расслышать.
— Схемы у меня, — донеслось до его ушей. — Гонец прискакал несколько минут назад. Я их внимательно изучил и нашёл тайный вход в замок в юго-восточной части внешней крепостной стены. Так что можете ждать меня там. Во время штурма я поведу туда своих людей. Вообще, для вас это должно стать неожиданным, но… — Видимо, он усмехнулся.
— И мы точно можем вам доверять? — ответил кто-то Вильхельму. Голос незнакомый, довольно высокий, но всё же явно мужской. И говорил этот кто-то с жутким акцентом: окает, звук «р» глотает даже не так, как нолдийцы, а ещё хлеще, смягчать согласные у него получается плохо… Хельмут узнал фарелльский говор и невольно прижался к дереву спиной. Холод в груди с каждым мгновением становился всё неприятнее. — Мы можем быть уверены, что вы не перережете наших людей, когда зайдёте в Лейт через тайный ход?
— Я уже поклялся вашему герцогу и могу поклясться королю, если он соизволит приехать к месту боевых действий, — заявил Вильхельм, в голосе его слышилось раздражение. Легко было представить, как он закатил глаза. — Я приведу людей, мы пройдём в замок и будем сражаться за вас. Если же за мной увяжется кто-то лишний…
Он замолчал, и Хельмут почувствовал, как кровь в жилах начала стынуть из-за ощущения липкого страха — кажется, его заметили! В тот миг он пожалел, что у него не оказалось с собой метательных ножей: два нехитрых движения, и оба — и фареллец, и Вильхельм — были бы мертвы… Хельмут почти всегда носил метательные ножи с собой, но когда он шёл к Генриху, то и подумать не мог, что они пригодятся!
Но после двухсекундной паузы Вильхельм продолжил как ни в чём не бывало, и это вызвало небольшое облегчение.
— Если за мной кто-то увяжется — снимите стрелами. А так в моём отряде две тысячи человек, они верны мне и сделают всё, что я скажу.
— И вы уже сказали? — поинтересовался его собеседник.
— Нет, а вдруг кому-то не понравится моя идея и он откажется идти к тайному ходу? — В голосе Остхена зазвучали возмущение и пренебрежение. — Скажу, как только мы зайдём в этот ход. Там у них и выбора-то не будет.
— Вы поклялись, но ваши люди никаких клятв не давали!
— Если они будут иметь что-то против, тогда уже я перережу их.
Хельмут представил оскал Вильхельма и поёжился. Захотелось убежать прочь, потому что сердце сковало ледяным страхом, но он сдержался. Нужно дослушать этот разговор до конца, а потом… Хельмут понятия не имел, что делать потом.
— Солдаты, впрочем, пойдут как миленькие, — продолжил Вильхельм, — потому что делают всё, что им прикажут. А рыцари… в основном они доверяют мне. И если я скажу, что так будет лучше для них, то они мне поверят.
— О, к слову… — снова раздался голос таинственного собеседника. — Герцог просил поинтересоваться… с какой целью вы это делаете, господин…
— Ваша светлость! — огрызнулся Вильхельм. — Господами у нас называют сквайров, а мой титул выше.
— Простите, ваша светлость, — в голосе собеседника послышались нотки яда, — но… зачем вам всё это? Вы предаёте свою страну, своего лорда и короля… для чего?
— Моя мать всегда говорила, что я должен искать для себя лучшей доли, чем у меня есть, — охотно ответил Вильхельм. — Но я, конечно, за свою перебежку многого не потребую… Хотя даже это возвысит меня над остальными вассалами лорда Штейнберга.
— Да-да, мы помним: все земли Клауда и Шелли к востоку, но… ваш дядя отбил залив.
— Дядя обо мне не знает, и чёрт с ним, — фыркнул Вильхельм. — Нам нужно просто не позволить Коллинзу и Штейнбергу отбить Лейт, потом оттеснить их назад, к югу, вплоть до Эори… а дальше они сами сдадутся и с радостью отдадут вам тот кусок земли, на который вы претендуете, а Серебряный залив, как известно, входит в эти территории. В оттеснении я вам тоже помогу, естественно. И вот ещё что, — добавил он, снизив тон, и Хельмуту пришлось прислушиваться ещё сильнее. — Мне, помимо земель, нужно будет ещё и позволение привести сюда мою невесту, бьёльнку. На фарелльской девушке я жениться не стану, хотя и понимаю, что ваши герцог и король могут этого потребовать в знак моей верности… Но я уже принёс клятву своей невесте, и нарушать её я не намерен.
Зато вассальной клятвой лорду и королю Вильхельм, видимо, не настолько дорожил. Хельмут хмыкнул: это бы уж точно потешило самолюбие Хельги.
— О-о-о! — довольно протянул незнакомец. — Конечно, госпо… ваша светлость, конечно! Столь обширным землям нужен не только лорд, но и леди.
Дальше Хельмут слушать не хотел.
Он медленно побрёл в лагерь, еле переставляя ноги и не боясь, что Вильхельм настигнет его на коне и поймёт, что за ним следили. В конце концов, ему тоже можно что-нибудь соврать. А если Остхен что-то заподозрит… да чёрт с ним. Хельмут его тут же повалит на землю и придушит.
Какая-то часть разума до сих пор не могла поверить в то, что он только что услышал. Вильхельм, конечно, тот ещё непредсказуемый засранец, вечно себе на уме, с задумчивым взглядом и неожиданными идеями… Но чтоб до такого? До предательства? Это же просто бред какой-то. Наверное, это всего лишь сон; наверное, Генриху всё-таки удалось вчера влить в Хельмута пару бокалов вина, после чего его развезло, и него напали такие вот бредовые похмельные сновидения. Захотелось поскорее проснуться и прийти в себя.
Но другая часть разума понимала: всё услышанное — правда. Хельмут застал друга, жениха своей сестры, союзника на месте преступления. Услышал, как тот договаривался с врагом. Как потребовал от него взамен на двухтысячный отряд часть захваченных земель. Хельмут не знал, что думать: злиться, негодовать, недоумевать, рыдать? В глазах и правда стало как-то больно, но ещё больнее — в груди, в душе, и руки затряслись от переизбытка чувств, и ноги сделались почти ватными…
Как он мог?
Хельмут не хотел в это верить, но он услышал достаточно, чтобы поверить.
Его осенило, и он снова замер.
Вильхельм говорил о схемах, которые Хельмут ждал сегодня с гонцом. Хельга должна была их найти и отправить, а они бы потом на совете обсудили и составили план штурма, исходя из местоположения этого тайного хода… Но схемы попали в руки Вильхельма. Наверное, пока Хельмута не было, Остхен встретил гонца и забрал письмо. Или Хельга отправила их не брату, а жениху… Вильхельм просил не сватать его с фарелльской девушкой, чтобы сохранить свою помолвку с Хельгой… Уж не в заговоре ли она с ним?
Хельмут покачал головой. Нет, сестра бы так ни за что не поступила. Она, конечно, любила Вильхельма, но всё же хотелось верить, что на предательство из-за этой любви она бы не пошла. Разве что… её могли обмануть. Хельга всегда была доверчивой, возможно, Вильхельм запутал её, убедил, чтобы она послала схемы ему, а не Хельмуту… Или не Вильхельм, а, например, Эрика. Наверняка её прекрасных белых рук дело. Хельмуту стало даже как-то неловко от того, что он с ней спал.
Он заскрипел зубами, сжал руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу, и ускорил шаг. Эрика так ему нравилась, она была такая хороша и изысканна… Конечно, он не был в неё влюблён, но всё же они провели вместе ночь, и эта женщина очаровала его напрочь. А в итоге… в итоге она оказалась такой же предательницей, как и её братец. Что ж, следовало ожидать.
Хельмут не заметил, как вернулся в лагерь. Сердце бешено колотилось, в мыслях царила полная неразбериха, пальцы мелко дрожали. Пройдя мимо палаток солдат, он оказался возле шатров командующих. Сразу же взгляд упал на чёрно-серый шатёр Генриха, и Хельмут понял, что наилучшим выходом было бы пойти к нему и рассказать всё, что он услышал. Тогда Вильхельма, скорее всего, схватят и допросят, возможно, с пристрастием. Есть вероятность, что «случайно» убьют под пытками. План штурма поменяют или вообще отменят его, придумают что-то новое. Война затянется ещё на несколько лун, Хельга будет убита горем, а Хельмут, несмотря ни на что, почувствует себя последней мразью.
Но Вильхельм-то явно себя последней мразью не чувствует?
Нет, это точно была какая-то магия. Остхен не в первый раз творил глупости, чего стоит та попытка разделить авангард, из-за которой битва за Клауд оказалась проиграна. Но Хельмут каждый раз не мог никому об этом сказать. Ни Генриху, ни лорду Джеймсу… и теперь тоже что-то мешало ему, что-то будто бы затыкало рот и путало мысли: Хельмут вроде бы шёл к Генриху в шатёр не очень уверенными шагами, но внезапно обнаружил себя у собственного шатра, хотя, чёрт возьми, вообще не помнил, как до него добрался.
Видимо, Вильхельма и вправду заколдовали либо сами фарелльцы, либо кто-то ещё — может, Эрика, кто её теперь разберёт, вдруг она, помимо всего прочего, была ещё и ведьмой? И теперь о предательстве Остхена никто не узнает, потому что Хельмута — единственного, кто знал обо всём этом, — заморочили и заставили ощущать себя таким же предателем, каким был сам Вильхельм, если не хуже.
Но если это магия, значит, её можно разрушить — тоже магией? Хельмут особо не разбирался в ворожбе и колдовстве, но всё же кое-что понимал, вычитав из книг, сказок и легенд. Если Вильхельма заколдовали, позволив ему творить что угодно и защитив его от опасности выдать себя, то, значит, расколдовать его тоже можно… Хельмут поначалу совсем отчаялся, а потом вспомнил… Бобровая жилетка, высокие ботфорты, кулон с руной на шее и рассыпанные по носу веснушки… Убеждённая язычница, целительница-магичка, сражающаяся бок о бок со своим братом…
Кассия Кархаусен, шингстенская ведьма, прибывшая сюда не столь давно с Серебряного залива.
Хельмут вскочил и бросился искать её шатёр.
***
Кассия сидела на скромном деревянном стуле возле шатра и безучастно смотрела в небо, наблюдая за редкими маленькими облаками. Несмотря на ранний час, встала она, судя по всему, давно и уже успела привести себя в порядок после сна: густые каштановые волосы заплетены в косу, поверх серой рубашки накинута всё та же бобровая жилетка, на шее висит шнурок с тремя рунами… Хельмут замер в паре метров от неё и даже чуть попятился — несмотря на безобидный вид, эта девушка внушала какой-то неестественный страх. В Бьёльне шингстенцам и так не доверяли, а Хельмут, живущий недалеко от границы с их землёй, не понаслышке знал о хитрости и коварстве этого народа. Однако Кассия пугала вовсе не возможным коварством — дело было вообще не в её происхождении, а, наверное, в её способностях, о которых по лагерю ходило множество слухов.
И Хельмут не сразу заметил, что её устремлённые в небо глаза светились магическим золотом.
— Доброе утро, барон, — проронила Кассия, не глядя на него, губы её едва заметно дрогнули в ухмылке. — Простите, я сейчас немного занята…
— Ваша светлость, я не хочу вас отвлекать, — откашлявшись, сказал Хельмут, — но у меня правда дело срочное. От этого зависит исход грядущего штурма и, пожалуй, всей войны в целом.
Кассия закатила глаза, на мгновение смежила веки, а когда открыла их, то радужки её вновь приобрели голубой оттенок. Она вздохнула, встала и приподняла входное полотнище своего коричневого шатра, приглашая Хельмута внутрь.
— А ваш брат?.. — уточнил он, подходя ближе.
— Он ещё спит у себя, — хмыкнула Кассия. — Я уговорила его поставить себе отдельный шатёр — мне нужно личное пространство. А россказням о том, как он блюдёт мою честь, вы не верьте. На самом деле он ничего не видит.
Хельмут лишь пожал плечами.
Даже в паре услышанных от неё фраз был слышен ярко выраженный шингстенский акцент. Она сильно выделяла звуки «ж» и «ш», будто растягивая их, а «ч» у неё звучал очень твёрдо.
В шатре Кассии густо пахло ладаном, как в церкви, а ещё травами, отчего дышать стало немного труднее. Мебели тут оказалось немного: кровать, накрытая огромным меховым одеялом, пара стульев и стол, на котором виднелось множество каких-то баночек, склянок, бутылочек и прочих ёмкостей для жидкостей или порошков. Помимо них, можно было рассмотреть и перья, и потухшие маленькие свечи, и камешки, и дощечки с рунами… Кажется, понятно, почему Кассия попросила своего брата поселиться отдельно — ему бы здесь попросту не нашлось места.
Она, на ходу сбрасывая жилетку и кидая её на кровать, подошла к этому столику, в то время как Хельмут застыл у входа, и принялась переставлять баночки и скляночки, словно что-то искала.
— Баронесса, могу я поинтересоваться, что вы делали сейчас, до того, как я вас отвлёк? — решился наконец подать голос Хельмут, потому что Кассия, кажется, слишком уж увлеклась своими сосудами. Ему и правда было интересно узнать, над чем она колдовала, смотря в небо.
— Молилась, — бросила она через плечо. — Молилась за нашу победу, ваша светлость.
— Разве для молитвы требуется магия?
— Какой вы наблюдательный. — Кассия оглянулась и осмотрела Хельмута с ног до головы оценивающим взглядом. Он лишь усмехнулся и гордо вскинул голову. — А что это у вас на лице? — вдруг нахмурилась она. — На левом виске?
Хельмут вздрогнул. После вчерашнего он так и не умылся, и, видимо, на лице остались следы его с Генрихом маленького преступления… Кажется, девушка не догадалась о природе этих следов, и он быстро потёр пальцами висок и щёку, пытаясь их убрать.
— Таким, как я, — да, требуется, — продолжила Кассия. — У таких, как я, с богами особые отношения. — Вдруг она вытянула руку и разжала кулак, и Хельмут обнаружил на её ладони небольшую круглую деревянную пластиночку с чёрной руной. — И боги говорят, что скоро вы, барон, переживёте очень болезненное предательство.
Он внимательно осмотрел руну, но так и не смог понять, что в ней говорило о предательстве.
— Есть руны для заклинаний, которыми пользуются лишь маги, — словно прочитав его мысли, произнесла Кассия, не сводя с Хельмута пронзительно-насмешливого взгляда, — а есть руны для гадания, их и обычные люди могут использовать. У меня есть и те, и те. И руны для гадания говорят именно то, что вы услышали.
Хельмут не знал, как относиться к её словам. Единый Бог, в которого верили в Нолде и Бьёльне, не позволял гадать и заглядывать в будущее, потому что будущее может быть известно лишь Богу, а люди, смертные его дети, об этом знать не должны. А вот множество богов Шингстена, видимо, подобную ворожбу поощряло… Быть может, обычному гаданию доверять не следовало, но ведь Кассия — ведьма, как она сказала, у неё с богами отношения особые… Возможно, они открыли ей часть правды о Вильхельме, ну или она просто угадала.
— Об этом я и хотел поговорить. — Кассия смогла произнести слово «предательство», а вот Хельмут не смог — язык не послушался. — Один человек среди нашего командования… мой друг… он… не очень хорошо поступил.
— Кто? — встрепенулась Кассия, убрав с лица улыбку. — Неужели милорд Генрих?
— Нет, что вы! — Хельмут даже нервно рассмеялся. — Это… чёрт. — Язык словно прилип к нёбу. — Я не могу назвать его имя.
— Не можете, потому что не хотите или боитесь? — уточнила девушка, вертя в пальцах руну.
— Не могу, потому что попросту не способен. Что-то мешает. Поэтому я к вам и обратился, ваша светлость, — наклонил голову Хельмут. — Я чувствую, что здесь замешана магия.
— Вероятно, — задумалась Кассия.
Она снова отвернулась и принялась перебирать свои скляночки, руны и свечи, а Хельмут замер в растерянности, не зная, что сказать дальше. Он не мог назвать имени Вильхельма, не мог передать то, что услышал от него в лесу… Да и не хотелось ему доносить на друга, на человека, с которым он дружил с детства и который приходился женихом его сестре… Да, его предательство было страшным ударом и могло переломить ход войны в пользу врага, и разумом Хельмут прекрасно это осознавал, но вот в душе он совершенно не хотел никому говорить о том, что Вильхельм — предатель, потому что всё ещё считал его своим другом.
Видимо, магия, о которой он сказал Кассии, подействовала именно на душу, и теперь в ней бурлили такие противоречия.
Оставалось надеяться лишь на то, что шингстенская ведьма с помощью магии сможет как-то выяснить, что происходит, и помочь Хельмуту от этого избавиться. Но Кассия молчала, будто забыла о присутствии гостя в своём шатре.
Хельмуту было ужасно неудобно стоять здесь, чувствуя себя полностью потерянным, а ведь он хотел привести себя в порядок, переодеться, уложить волосы… Рубашка измялась к чертям, и ему больно было представлять, как он выглядел сейчас со стороны. К тому же жутко хотелось есть, ведь позавтракать Хельмут тоже не успел.
Он сделал вдох, наполнив лёгкие этим пропитанным таинственными запахами воздухом, и осторожно позвал:
— Ваша светлость?
— Скорее всего, на вашем друге заклятие защиты от дурного слова, — глухо заговорила Кассия. — Я могла бы попробовать его снять, но нужно убедиться, что оно вообще есть… Желательно, чтобы на нём была руна… тогда я могла бы попробовать убить заключённую в ней магию.
— Вот-вот начнётся военный совет. — Хельмут даже испытал некоторое подобие радости, когда вспомнил об этом. Вильхельм наверняка придёт на совет и принесёт схемы, чтобы обсудить план… — Как только вы туда придёте, то сразу поймёте, о ком я говорю. И если у вас получится снять наложенное на него заклинание, то я…
Он не придумал, как мог бы отблагодарить ведьму за её возможную помощь, но верил, что был в силах исполнить для неё буквально всё. Лишь бы она как-то поспособствовала спасению Вильхельма…
— Подождите, барон, мы ещё ничего не сделали.
Кассия снова повернулась к нему лицом и улыбнулась. У неё на лице были веснушки, но не такие, как у Хельги. Сестра всегда пудрила их, говоря, что они её раздражают, а вот эта шингстенка, кажется, особо не беспокоилась. Поэтому веснушки светились на её лице, придавая девушке задорный вид. Однако тот непонятный страх, вызванный, скорее всего, магическими способностями Кассии, так и не покинул сердца Хельмута. Хотя он и понимал, что сейчас она ему вреда не причинит.
— Но если всё действительно настолько важно, как вы говорите, — продолжила девушка, опираясь ладонями о столешницу, — то я постараюсь снять заклинание как можно скорее.