и гораздо выше ростом.
Федору Ивановичу совсем недавно исполнилось семьдесят, а Кристиночке
- двадцать два. Но он был огурцом. Чистеньким, крепеньким и аккуратным.
Какой у Вас хороший галстук.
У меня все хорошее - отшучивался он.
А у Кристиночки с прошлого лета был рано потухший взор из-за
нелепой, безысходной и логически незавершенной любви. Любви к человечку,
который четыре года водил ее за нос мимо постели, изображал страстные
чувства, но корыстный расчет взял верх, и он присосался к богатой дурище
старше его лет на пятнадцать.
Короче говоря, Кристинка решила от скуки проверить: действительно ли
у Ф.И. все работает хорошо. Или он фантазирует, обещает как всегда больше,
чем может. Сказано - сделано.
Был легкий намек на возможность совместного ужина, благосклонно
приняты цветы и другие знаки внимания. В тот вечер им никто не мешал.
Мысленно она насмешливо называла Ф.И. "папиком".
И вот Кристина удобно расположилась на просторном диване, а папик
начал нежно и бережно целовать ее всю, начиная с обнаженных рук, прямо
через платье. И кто же выдумал эту грязную дикость про слюнявый рот
старика. Прикосновения его губ были осторожными, выверенными, волнующими.
Понемногу ее кожа начала отвечать, к тому же помогал вездесущий
язык. И казалось, что сегодня вечером нашу маленькую-аккуратненькую
процелуют до дыр. Папик с чудовищной галантностью отзывался на малейшие
движения девичьей души. Он был само понимание и такт, но при этом
продолжал свое неустанное дело.
Почему-то быстро становилось душно, и часть одежды была отброшена.
Кристиночка решила в тот вечер во что бы то ни стало остаться в трусиках.
Но оказалось, что оставленная белая подвижная ниточка совсем не мешала
обоюдному кайфу.
Она поворачивалась и так, и эдак, подставляя папику свои потаенные
места. Словно хвастаясь холеною кожей и формами, налитыми, как спелая
сочная груша. В какой-то момент ее ножки разошлись, а водопад поцелуев
просто затопил, превратив задуманную шутку во что-то сверкающее,
пряно-тягучее, ненасытное.
Курчавая бородка сама рвалась наружу, была терпкой и влажной. А
раскаленная кожа и вместилище требовательно пульсировали, как бы вбирая
этого чистенького, ненавязчивого папика, и вообще все (почему-то
искривленное) пространство комнаты.
А папик как будто только присутствовал при этой бешенной работе
бедер, не подбрасывая хвороста. Но так искусно помогая Кристиночке
облегчаться, что в результате у нее окрепло и осталось на годы чувство
глубокой привязанности ко "всему хорошему".
Трусики в тот вечер, как и было обещано папиком, на ней все же
остались в неприкосновенности.
*
И Ю Л Ь
Тик-так, ходики.
Пролетают годики.
Жизнь - не сахар и не мед.