Антон узнал - это начальник полиции. И впился в него глазами.
Нет, в его глазах не было страха перед сильным или инстинктивного раболепия перед властью. В глазах Антона было презрение человека, которому нечего терять. Взгляды их встретились и оттолкнулись.
– Почему ты такой мокрый и весь в синяках? - тихим, вкрадчивым голосом спросил начальник. Он не извинялся - просто отделял себя от других.
– Да так, ничего! - выговорил Антон запекшимися губами. - Упал, когда меня вели… по лестнице! Оступился!
Эти слова хлестали начальника по лицу, хлестали наотмашь, как те удары, что недавно обрушивались на самого Антона. И все-таки полицейский чин, казалось, был доволен таким ответом.
– А я уж подумал, что это наши… - Голос полицейского потеплел. Он подошел к столу, налил стакан воды. - Разве знает человек, кого надо остерегаться и кому верить? Идиоты!… На, держи!
– Сыт по горло, - отрезал Антон, хотя в горле у него все пересохло. - Три ведра уже выпил! - Голос его дрогнул, и он испугался, как бы не выдать своего удивления резким поворотом допроса. Лицо начальника полиции расплылось в улыбке. Казалось, разговор даже забавляет его. Наверняка он думал: что это - дерзость или фанатическая ненависть юнца, напичканного коммунистическими идеями?
Потом, когда Антон натянул на себя сухую, но сильно поношенную одежду из домотканой шерсти, начальник снова уставился на него и неожиданно спросил:
– А мы, кажется, уже знакомы, а?
– Так точно, господин начальник! - Антон попытался вскочить со стула и вытянуться по стойке «смирно», но тут же брякнулся на стул как подкошенный - ноги его горели огнем.
– Видишь, еще немного, и мы окажемся друзьями!… - Теперь начальник уже с нескрываемым интересом посмотрел на Антона. - А как мы познакомились, не припомнишь?
– Никак нет, господин начальник, но вас ведь все знают!
– И наверняка говорят, а?… Интересно, что же обо мне говорят?
– Точно не могу ответить, господин начальник, только слыхал, что вы самый жестокий полицейский, но…
– Вот видишь, чего только не болтают люди! Самый жестокий полицейский! А почему?! Потому, что охраняю государство и стою на страже порядка. Да разве это государство мое собственное? Ну, да ничего! Когда мы с тобой лучше узнаем друг друга, ты сам убедишься… Предлагаю только одно условие - говорить правду!
– Так точно, господин начальник, только правду! - снова четко, по-военному отбарабанил Антон.
– Ну, тогда все в порядке! Я всегда любил откровенных людей. Закурить хочешь? - он взял со стола пачку сигарет «Томасян» и протянул Антону.
– Никак нет, господин начальник, я не курю! - ответил Антон.
– Очень хорошо! Это в Молодежном союзе вас так учат? Не курить… не пить…
– Так точно, господин начальник!
– Браво! И теперь, в партизанском отряде, вас тоже продолжают обучать? - небрежно подкинул полицейский, закуривая и садясь против Антона.
– Так точно, господин начальник, продолжают. Мы готовим рефераты, слушаем лекции…
– Сколько человек у вас в отряде? - резко прервал его начальник полиции, потянувшись к пепельнице.
– Не могу знать, господин начальник! - как заведенный, выпалил Антон.
Полицейский посмотрел на него несколько озадаченно. До сих пор все вроде шло нормально, значит, он и в самом деле ожидал другого ответа. Он молчал. Похоже, испугался, что зашел слишком далеко, но не хотел ни выдавать себя, ни идти на попятную.
– Как!… Ведь мы же условились беседовать по-дружески и говорить чистую правду?
– Так точно, господин начальник, только правду! - снова отчеканил Антон, не сводя с него взгляда.
– Так-то оно так, но ты же мне врешь!
– Никак нет, господин начальник!
– Тогда почему не скажешь, где сейчас ваш отряд? - Начальник полиции уже успел взять себя в руки.
– Не знаю, господин начальник, поэтому и не говорю!
– Глупости! Только не надо уверять меня, что ты все забыл!
– Так точно, господин начальник, если бы вас так били, у вас бы тоже все из головы вылетело!
Начальник полиции снова погрузился в молчание. Говорили лишь его глаза, метавшие искры. Понял ли он, что игра проиграна, еще не начавшись? Лицо его вытянулось, глаза ввалились и потемнели.
– Жаль! - вздохнул он. - Ты еще такой молодой, а все торопишься, торопишься… А куда, спрашивается?
Антон не ответил.
– Не беспокойся! Если не хочешь, допрашивать тебя не буду. Для меня главное - чтобы ты задумался, куда может привести тебя извилистый и скользкий путь.
– Мой путь уже окончен, а про ваш вам лучше знать, - дерзко и неожиданно для самого себя отрезал Антон.
– Хм! - снисходительно улыбнулся тот, и в глазах его мелькнуло любопытство человека, располагающего неограниченной властью. - Знаешь, в чем разница между тобой и мной?
– Я голодный, господин начальник! - уклонился от прямого ответа Антон.
Полицейский посмотрел на него, встал из-за стола, обернулся, подошел к окну, открыл створки и снова закрыл. В кабинете стояла духота. Чугунная печка раскалилась докрасна.
– Слушай, а почему ты решил, что мы непременно должны тебя расстрелять?
Это было как гром среди ясного неба.
– У вас нет другого выхода, господин начальник! - тихо сказал Антон.
– Если мы - полиция, значит, только убиваем, сеем смерть, так думаешь? Вы убегаете, мы вас преследуем и уничтожаем…
– Вот тут вы ошибаетесь, господин начальник! Всех ведь перебить нельзя, да и мы вам не прощаем!
…»Приговаривается к смерти!» - произносит Димо.
Осужденного колотит дрожь, кажется, он давно уже расстался и с этими соснами, и с этим небом, по которому несутся белые облака. Чего стоит смерть человека, когда за его спиной маячит предательство, когда пятеро ремсистов уже в тюрьме, Шоп убит, а Лиляну выбросили на берег реки, и товарищи нашли ее окоченевшее тело. Взяли предателя в его собственной лавке. Он ничего не отрицал, только дрожал всю дорогу до партизанского лагеря. Рассказал, запинаясь, как сломался и стал изменником: пока били, истязали - он терпел, но когда привели его дочь и раздели… Не мог объяснить, почему ни с кем не поделился, никого не поставил в известность. Не мог объяснить, почему стал выдавать одного человека за другим, пока, наконец, его самого не поставили к этой сосне. Человек властен лишь над собственной совестью и собственным достоинством. Смерть не зачеркивает преступлений - она просто обрывает их. И только. Казнь предателя - это даже не возмездие, ибо правый в нем не нуждается, она лишь приносит уверенность в завтрашнем дне и предвещает радость тем, кому даже и знать не надо, почему все завершилось таким исходом. Таков закон, такова логика…
Кто-то пересек коридор, лампа под потолком едва заметно покачнулась, и на облупленной стене какая-то тень поклонилась освещенному пятну.