пятнадцать лет – ты проще воспринимаешь перемены, ты легче на подъем и свободнее. С годами
человек «прикипает» к месту, да и не только к месту – к вещам. Простейшие предметы, привычно лежащие на своих местах, уже составляют целую жизнь. В пятнадцать они пережили
потерю этого мира очень ярко, но быстро. В сорок лет, глядя на развалины любимой станции, каждый из них ощущал в груди пустоту и тянущую боль, которая не собиралась уходить.
Отчаяние вкрадчиво, как настойчивый червячок, вгрызалось в их сердца, лишая воли, надежды, стремления жить.
Встревоженные птицы кружились над сломанными треножниками. Белели поломанные стволы
берез. Маленький оазис исчез – он стал подобен окружающему его миру.
- Ну, станция-то цела, - после молчания робко заметил Паша.
- Цела. А делать что ты собрался? В потолок плевать? Пеньки пинать? – огрызнулся Иван.
- Нет, ну должен же быть какой-то выход… - Ответил Паша.
- Какой? Пригнать подъемный кран и поставить треноги на место? Как ты это себе
представляешь?
- Я не знаю… Я просто думаю, что не надо отчаиваться… Можно попробовать дойти до
аэропорта…
- Ага, словить дозу и скопытиться у Иззварино, - буркнул Иван. – Олег, да скажи ему!
Олег стоял и сжимал кулаки, по щекам его текли слезы.
- Э-э, ты чего? – Схватил его за плечо Паша. – Ну, ты взрослый мужик! Да мы выберемся! Да ну, смешно даже – стоит здоровый бородатый лось такой и слезы льет… Эй! Ну, куда ты прешь! Да
пошел ты!
Олег отмахнулся от него и, опустив плечи, пошел к станции. Паша и Иван понуро побрели за
ним. Поперек ворот лежал сломанный треножник, поэтому всем троим пришлось перелезать
через него.
- Уй-я, - Паша потер голову, - вот зараза неудобная.
Ужинали в полной тишине, не глядя друг на друга Так же молча торопливо легли на топчаны и
отвернулись к стенам. Ночью, казалось, никто не спал, все трое вздыхали и откашливались. Под
утро Паша услышал шаги: кто-то поднялся наверх.
Встали они в тот день особенно рано: не было ночного дежурства на маяке. В той же абсолютной
тишине Паша и Иван вышли из подвала, но Олега нигде не было, и, не сговариваясь, они пошли
искать его.
- На втором нет, - сказал через несколько минут Паша
- Да тут тоже, - ответил Иван, - куда его черти носят-то. Что он, в поселок пошел?
- Ты на улицу выходил?
- Я что, на смертника похож – белым днем по поселку шастать…
- Пойдем посмотрим… На минутку.
- Вот ты дурак. Сиди тут и не рыпайся. Сам вернется.
Паша покачал головой, что-то пробурчал под нос и пошел к двери.
С перекладины сломанного треножника свисало безжизненное тело Олега. Старая неумело
скрученная веревка кольцом охватила его шею. Паша уставился на толстый узел под ухом Олега, потом, словно не понимая, встряхнул головой. Нет, всё тоже. Олег болтался на веревке с
посиневшим страшным лицом, вокруг него роились черные маслянисто поблескивающие мухи.
Паша метнулся назад к дому.
- Повесился, - выдавил он из себя в ответ на немой вопрос Ивана.
- Твою ж мать. Да ну что ж такое.
- А чего теперь делать?
- Чего делать. Снимать пошли. Или нет, пусть лучше как флаг болтается? Где он там?
- На треноге… У ворот…
- Придурок.
В тишине друзья сняли тело Олега. Копать могилу было нечем, так что, недолго думая, они
сбросили его тело в заброшенную шахту. Мухи послушно последовали за телом.
- Я тут точно не смогу жить, – сказал вечером Паша, – я буду все время думать, что он там
лежит.
- А думал как будет? Прилетят америкосы и всех спасут? Все мы там будем. Ну, конечно, кроме