— Заслушалась, — и память отбило: забыла, что вы голодные.
Она подала квашеную капусту, соленые огурцы.
— Эх, к этакой-то закуске бы… — протянул Бондаренко.
— Да, не мешало бы… — поддержал Тимофей Иванович, поглаживая усы.
— Давайте сбегаю, — сказал Сергей и с полной готовностью вышел из-за стола.
Бондаренко громко засмеялся. Засмеялись и другие.
— Куда ты? — спросил Бондаренко Сергея.
— Да за этим! — Сергей выразительно щелкнул пальцем по шее. — У нас неприкосновенный запас. Немецких мотоциклистов как-то поймали. Ну, они и одолжили нам спирту. Храним для раненых, в случае чего.
— Для раненых и храни… Иди… Давай готовь, готовь отряд, — сказал Бондаренко. Вспомнив о чем-то, задержал Сергея:
— Как это ты рассказывал, что хотел хлопнуть дверью, что-то я не понял.
— Фу, чёрт, а я было забыл, — ответил Сергей. — Разрешите мост разобрать?
— Какой мост?
— Да трубу эту на железной дороге, виадук. Я давно понял, что вы целитесь на него. Две недели изучал, вдоль и поперек всю линию знаю на двенадцать километров. Тимофей Иванович такую нагрузку мне давал.
— Верно, Тимофей Иванович? — спросил Бондаренко.
— Верно. Все сведения от него и из Почепа. Он мне уши прожужжал: давай разберу — да и только. Не разрешил. Что толку рельсы раздвигать? Хотел вас запрашивать.
— А что ж, — обратился Бондаренко к своим спутникам после недолгого раздумья. — Пожалуй, верно? Подключить надо к вам Сергея с группой.
Так и решили. Группа Сергея примет боевое крещение и после операции вместе с группой Дарнева придет в партизанский отряд.
Обрадованный Сергей не стал допивать чай, быстро оделся, подошел к лежанке, громко позвал:
— Андрейка! Спишь?
— Не-ет, — ответил тот.
— А что же лежишь, как поросенок в соломе. Открой голову-то, задохнешься.
Сергей дернул покрывало. Андрейка не пошевелился. Когда Сергей вышел, Андрейка поднялся. Сел, поджав ноги, и обратился к матери:
— Мам, пусти меня с Сергеем.
— Куда это тебя пустить? Не лежится ему!
— В отряд пусти. И ты иди со мной в отряд, что нам тут делать? Пойдем…
— Господи ты боже мой! Глядите-ко! В отряд захотел! Да я вот тебе! — Ильинична суетливо взяла веник, подошла к Андрейке. — Ну-ка, снимай портки, снимай. Я вот покажу тебе отряд!..
Веник зашуршал над головой Андрейки, но он сидел неподвижно, шмыгая носом. Рука Ильиничны безжизненно опустилась. Она села рядом с Андрейкой, закрыла лицо руками, опустила голову, широкие плечи вздрогнули. Её никто не утешал.
— Андрейка, иди сюда, — позвал Бондаренко.
Андрейка подошел, шмыгнув носом и бодро подняв голову.
— Эка мамка, чуть что и в слезы! Захочу — всё равно уйду с Сергеем.
— Значит, в отряд хочешь? А ведь давеча ты сам говорил, что матери тяжело жить. Это при тебе тяжело… А без тебя каково ей будет? Заплачешь тут.
— Так я и её с собой возьму. Я же говорю ей: пойдем.
Бондаренко погладил Андрейку по голове.
— Я не могу один решить, — сказал он. — Хочу посоветоваться. Как — возьмем Андрейку в отряд?
— Только с мамкой, — вставил Андрейка. Глазами, полными нежной детской преданности и любви, посмотрел на мать. Ильинична сквозь слезы засмеялась, глядя на сына.
— Так, значит, только с мамкой? — спросил Бондаренко.
— Ага, — твердо ответил Андрейка.
— Вот тут-то и заковыка, — сказал Бондаренко. — Нельзя матери уходить отсюда. Здесь надо матери работать.
— Значит, тогда и мне нельзя. И я, выходит, здесь работать буду, — с сожалением сказал Андрейка.
Бондаренко тяжело вздохнул и заговорил с Андрейкой совершенно серьезно, как со взрослым, о том, что он и его мать хотя и остаются здесь, но тоже партизаны, и что здесь они нужнее отряду, чем там на базе. Конечно, одним им будет трудно и они должны быть ещё более осторожными. Андрейка слушал внимательно.
Было уже около двух часов ночи. Все вопросы решены. Бондаренко с лыжниками вернется в лагерь, Литвин повезет в Почеп масло и к вечеру вернется в колхоз Буденного. Дарнев и Вера должны подготовить мины и подрывников.
Рано утром Бондаренко простился с Ильиничной и Андрейкой и пожелал Дарневу и Вере успеха.
Вечером партизан из колхоза имени Буденного провожал один Андрейка. Особенно не хотелось ему отпускать Веру. Он шел рядом с ней. Кроме неё да мельком Сергея, Андрейка вряд ли кого видел. И так темно, а тут ещё метель. С полудня она не унимается. Чуть повернешься лицом к свету, не только дыхание захватывает, но и застилает глаза. А партизаны уходили как раз против ветра. Мимо Андрейки пробежал Сергей. Он нахлобучил на глаза мальчику шапку и крикнул:
— Прощай, разведчик, духом не падай!
Андрейка хотел крикнуть: «Не бойся, не упаду…» — и захлебнулся ветром. Не успел Андрейка опомниться, как очутился в объятиях Веры.
— Беги, Андрейка, домой. Холодно… Беги, родной, — приговаривала она.
У Андрейки щекотало в горле. Он не мог ничего ответить. Вера ещё раз сказала: «Беги скорее домой», поцеловала Андрейку и точно провалилась куда-то.
Андрейка постоял, его шатало ветром, в спину бил снежный песок. Мимо проезжали повозки, проходили люди, но он их не видел. Он слышал только печальный скрип полозьев да крики, подгонявшие лошадей.
Андрейке стало грустно и жалко, до боли в груди жалко Веру. Ему казалось, что он давно с ней знаком, не раз слушал её сказки. Весь день Андрейка был в кузнице с Верой и видел, как она и парни укладывали в ящики тол, стягивали ящики проволокой, сверлили отверстия. И вот она ушла в стужу, в метель, ушла с партизанами. Жалко было Веру, но Андрейка беспощадно зажал где-то там, в горле, первую же, чуть было не накатившуюся слезу и побежал домой, к матери.