Вильяра с Альдирой не слишком торопились на зов Рыньи. Ромига как раз дорисовывал Онгу в Доме Теней: уж марать стену, так марать.
Хрустальный чертог и асура на алтаре он изобразил ещё раньше, сам удивляясь, как ярко врезалась в память картинка, и как легко, уверено ложатся угольные штрихи на шершавый песчаник. Будто некий более умелый рисовальщик слегка направляет руку нава… Или померещилось?
Уж Онгу-то — точно сам! Ромига запечатлел древнего нава таким, каким его нашёл, во всём безобразии распада. И тут же, рядом — исцелившегося, торжествующего. Рисовал — снова думал, могла ли та история завершиться иначе, чем она завершилась? Нет, ни в одном из своих действий Ромига не раскаивается! Ни что кинулся сородича лечить, ни что убил Повелителя Теней. Но пока рисовал, окончательно уложил в голове, что любой нав, который прожил вне Дома слишком долго, может оказаться уже не совсем навом — или совсем не навом. Вести себя с такими бродягами, будто с товарищами по арнату — опасная привычка, подлежащая искоренению. Вытравливая безусловное доверие к представителям своего генстатуса, Ромига сам идёт по пути неприкаянных, непредсказуемых одиночек. Единство с Навью больно трещит по очередному шву… Или он просто становится осторожнее и рассудительнее, чего всю жизнь желали ему старшие товарищи? Боль — роста, а не разрыва?
Так или иначе, неизвестно, встретит ли он в своих скитаниях других навов. Встретит — поглядит, кто или что они такое. А в данный момент на повестке дня асур. С поправкой на возможную ложь, светлый тоже очень давно не бывал дома. То есть, ожидать от него можно всего, чего угодно. Даже вменяемости, дружелюбия и сотрудничества… Эсть'эйпнхар! Придёт же такое в голову… Нет, разумеется, правильнее ждать от светлой твари смертельного подвоха. Но пока Ромига нужен асуру больше, чем он — Ромиге… Увы, это тоже не точно.
Нав стряхнул с пальцев раздавленный в пыль уголёк и попросил у Рыньи другой, но мальчишки в комнате не оказалось. Ромига так увлёкся рисованием и своими мыслями, что не заметил, как тот вышёл… Плохо! Но лучше, чем вчера, и гораздо лучше, чем позавчера. Короткая медитация — самодиагностика…
— Нимрин?
Ну, вот и Вильяра! Ромига со вздохом открыл глаза: Вильяра и Альдира.
Мудрая, первым делом, принялась проверять состояние пациента и тоже одобрила динамику.
А мудрый уставился на рисунки, как шас — на налоговую декларацию. Да, именно с таким сложносочинённым выражением лица, способным впечатлить даже философски настроенного нава!
— Рыньи передал, ты хотел показать нам с Вильярой зарисовки своих снов?
— В первую очередь, вот это, — Ромига обвёл рукой пейзаж. — Знакомы ли тебе, о мудрый, эти горы?
Альдира нахмурился сильнее. Молча переглянулся с Вильярой и запел. Провёл ладонью над рисунком, потом у Ромиги перед лицом — нав тихо, угрожающе зарычал на такую бесцеремонность — снова над рисунком. Старательный, но далёкий от совершенства набросок обрёл фотографическую точность, цвет и глубину. Словно распахнулось окно в стене. Да, именно такой образ Ромига явил бы мудрым, если бы мог. Три пары глаз некоторое время созерцали горные пики над пеленой облаков.
А потом и асур на алтаре стал во всём подобен настоящему… Ромигины уши заострились не столько от генетической ненависти, сколько в ответ на ворожбу Альдиры. Голки так легко и непринуждённо вывернул наизнанку память нава!
Заметив Ромигину реакцию, Альдира не стал проявлять Онгу. Спросил:
— Иули, объясни, чем ты недоволен? Ты желал нам это показать. Ты приложил изрядную смекалку, сноровку и упорство, чтобы мы это увидели. Мне осталось наполнить образы, которые ты создал, колдовской силой, и мы их увидели. Что не так?
Ромига зарычал — теперь уже от досады, чувствуя себя идиотом. Конечно, он сам выложил им эти картинки: на блюдечке с голубой каёмочкой, как говорили знакомые челы. Но не ощущать магию, не сознавать и не контролировать глубину вторжения в собственный разум — невыносимо!
— Альдира, много ли ты видел калек, которые рады напоминанию о своих увечьях?
Вильяра ласково коснулась его руки:
— Ты не калека, Нимрин. Ты ранен, ты болеешь, но ты идёшь на поправку. Ты поправишься.
Ему бы её уверенность!
— Ладно, возвращаемся к началу. Мудрые, вы узнали эти горы?
— Это не наши Небесные, — первой ответила Вильяра. — У нас голкья другой породы, и вершины не такие острые. Может, на севере, за угодьями Сти…
— Такие зубцы могут быть ещё в трёх-четырёх местах, — сказал Альдира и в очередной раз поморщился. — Если бы Повелитель Теней не уничтожил образ Голкья в Пещере Совета, мы прямо сейчас посмотрели бы и узнали наверняка, где это.
— Вы не можете повторить то, что создали ваши предшественники? — ехидно осведомился всё ещё злой нав.
— Мы можем, — спокойно ответил ему Альдира. — Мы уже спели Зрячие песни. Но прежний образ Голкья жил и обрастал подробностями сотни лет, а новый едва народился. Ему нужна дюжина лун, чтобы отразить основные черты мира. А потому сейчас мы станем искать это место иначе. Мы найдём, не сомневайся.
Мудрый снова запел над изображением асура, начавшим, было, затуманиваться. Вернул картинке ясность — буркнул себе под нос.
— Белый Камень-алтарь! И где же у нас обитали такие затейники?
Ромига уточнил:
— Цвет имеет значение?
— И цвет, и порода. Вот такую — нечасто встретишь. Я догадываюсь, откуда эта глыба. Камень-то бродячий: мог убрести далеко от места, где его добыли и зачаровали. Но Камни не любят пересекать моря. Я почти уверен: белый Камень родом с Марахи Голкья, там и пребывает. Подходящие горы там одни. Дикая Стая.
Вильяра как-то по-детски ойкнула, Альдира усмехнулся:
— Да, горы Дикой Стаи высоки, круты и опасны. Там никто не живёт, никто не дерзает объявлять их своими угодьями. Джуни туда, мало, что не ходят, так стараются лишний раз не глядеть в ту сторону. Сказывают, те горы — не для живых. Будто само Солнце присаживается отдохнуть на заоблачные пики и беседует со щурами, а стихии и звери сторожат их покой. Любому незваному гостю — смерть. Но то Джуни! Наритья давным-давно добывают в предгорьях Дикой Стаи медь, золото и яркие камушки для украшений. Считают их благословением самого Пращура.
Ромига заметил, как мудрая вздрогнула и опустила глаза, а мудрый очень старательно не обратил на это внимания. Асур ведает, что между ними творится! Нав переспросил Альдиру.
— Что за Пращур?
Альдира чуть пожал плечами.
— Мы, мудрые, знаем о нём гораздо меньше, чем нам следовало бы знать. Он — единственный хранитель снов, кто не лишился голоса после заклятья Одиннадцати. Он — даритель новых, неслыханных песен, добрый советчик и надежда отчаявшихся. Сказывают, будто он обладает особой властью над жизнью, смертью и удачей тех, кого касаются его длани. Многие считают его первопредком всех охотников. Но чем дальше, тем сильнее я сомневаюсь, что это действительно так, — мудрый сделал многозначительную паузу. — Уж не почивает ли некто, именуемый Пращуром, на белом Камне-алтаре, на высочайшей из гор Дикой Стаи? Отзовись мне, о Асми!
Вильяра охнула и прижала ладони к щекам. Расширенные зрачки полыхнули не обычным её звериным огнём — отблеском Света вековечного. Ромига сморгнул и уставился на мудрую, пытаясь понять: правда, или показалось? А Вильяра пялилась на Альдиру, как пришибленная, потом вдруг встрепенулась и заговорила… Никогда её глубокий, богатый обертонами голос не звучал столь чарующе!
— Ты прав, о мудрейший из мудрых. Из всех, рождённых под солнцем Голкья, ты один догадался верно. И как ты поступишь теперь, о Голкира Великий?
Нав узнал эти вкрадчивые интонации! Асур явился на зов Альдиры, превратив Вильяру в своего медиума. Как? Почему? Не время разбираться! Только надеяться, что это ей не слишком повредит, и слушать. Очень внимательно слушать! Не упустить возможности, вовремя ввернуть своё веское слово. И так уже светлый поганец перехватил инициативу.
Альдира склонился перед Вильярой, то есть перед тем, кто говорил через неё. Склонился почтительно, но не слишком низко.
— Я поступлю, как должно, а прежде выслушаю тебя, о Асми. Почему ты, пришелец, чужак, лежишь на нашем Камне-алтаре, ни жив, ни мёртв? Кто уложил тебя туда? Зачем?
Вильяра ответила, горделиво вскинув голову, сияя глазами и улыбкой. Никогда прежде она так не улыбалась, не выглядела такой величественной, ошеломляюще красивой — и чужой.
— Никто не властен надо мной, о Голкира. Я сам возлёг на этот алтарь, сам пронзил себе сердце, чтобы спасти твой мир от ужасной, неминуемой гибели.
Мудрый глядел теперь исподлобья, угрожающе:
— А что за дело тебе до нашего мира, о чужак?
Улыбка Вильяры из ослепительной стала печальной:
— Я отдаю старый долг.
— Он подразумевает, что однажды едва не угробил Голкья, а теперь будто бы исправляет содеянное, — вклинился Ромига.
Альдира приоткрыл рот, собираясь что-то сказать…
— В словах Иули есть доля истины, — без тени смущения перебил его асур. — Но, если бы не я, не моя жертва, Иули давно отравили бы Голкья своим присутствием и разрушили. Я храню равновесие.
Альдира больше не гнул шею перед собеседником, ухмыльнулся дерзко:
— Не слишком-то у тебя получается, о Асми! Или ты скажешь, что миру не хватает второй, равной тебе опоры во Тьме? Ведьма Нархана случайно подсобила, но её изуверство над Иули Онгой — не совсем тот обряд, который нам всем нужен?
Вильярин голос прозвенел сталью о лёд:
— Я восхищён твоей мудростью, о Голкира! Ты снова догадался сам. А ты уже придумал, как достичь искомого?
Мудрый расхохотался, сцапал Ромигу за плечи и встряхнул так, что у того зубы лязгнули.
— Асми, ты считаешь, эта дохлятина ещё на что-то годится? Или ты знаешь, где нам взять другого Иули? Ты, правда, уболтаешь кого-то из них на добровольное жертвоприношение?
Вильяра посмотрела на Ромигу… Нет, это асур в силе взирал на подранка-нава. Вильяриными глазами, однако спутать невозможно! Ощущение присутствия ярче, чем в круге, ярче, чем во сне — и сразу же дурнотный, парализующий страх. Всё, на что Ромига оказался способен — выдержать взгляд, не зажмуриться. И то, возможно, зря.
— Он пока не убалтывается, — издевательски протянул асур. — Однако довольно будет соблюдения внешней стороны ритуала. Вильяра поможет ему лечь на алтарь и не промахнуться ножом. Заодно, она проделает с Иули то, что Иули сделали с ней самой, и тем исцелит свою рану.
— Звучит заманчиво, — хмыкнул Альдира. — Но ты не договорил чего-то важного. Ты бы не явился на мой зов и не почтил беседой, если бы не рассчитывал получить нечто от меня. Не от Иули, не от Вильяры — именно от меня. Что тебе нужно, Асми?
— Твоя догадливость продолжает восхищать меня, о Голкира! Призови алтарь Нарханы. Моя Тень подсказывает мне, что Вильяра уже пробовала, и у неё не вышло.
— Время имеет значение? — деловито уточнил мудрый, не вдаваясь в подробности.
— Для меня уже почти не имеет. Для твоего мира — чем скорее, тем лучше. Ты же не хочешь, чтобы снова началась кутерьма с Повелителями Теней и Солнечными Владыками?
— А она начнётся?
— Непременно. Одной лишь Солнечной опоры мало для истинного равновесия.
— Я услышал и понял тебя, о Асми, — сказал мудрый. — Мне нужно несколько дней, чтобы подготовиться.
— Хорошо, Голкира. За несколько дней не произойдёт ничего существенного. Я подожду.
Альдира смотрит на Ромигу: долго, пристально. У мудрого мучительно тяжёлый взгляд — и совершенно не читаемый. Лицо, тело тоже не дают никаких подсказок. Нав ждёт приговора. Ну, а чего ему остаётся ждать? Конечно, он попробует увильнуть от жертвоприношения: с Онгой же получилось. Но тогда он был в лучшей форме, и мудрые — на его стороне, а не против…
Альдира, безо всяких прелиминарий, отвешивает Вильяре мощную оплеуху. Колдунья отлетает, спотыкается, падает на лежанку. Тут же вскакивает и, рыча, кидается на обидчика. Альдира больше не бьёт её, просто отшвыривает — раз, другой, третий — и что-то истошно вопит… Поёт? Вильяра останавливается посреди комнаты, пьяно пошатываясь. Трясёт головой, хлопает глазами. Опасливо проверяет, на месте ли скула и челюсть?
— Альдира, я не поняла! Что? Здесь? Сейчас? Произошло?
— Что произошло? А… Мы тут славно побеседовали с тем, кого сказители именуют Пращуром. Вильяра, ты совсем ничего не помнишь?
Колдунья берётся за голову и со стоном садится на лежанку. Альдира присаживается рядом и обнимает её за плечи: жестом, единым для всех миров и рас. Она приникает к нему так же недвусмысленно.
Ромига убил бы их обоих, если бы мог. Не из ревности: ревновать он так и не выучился. Да и самочка голки в любовницах у нава — тот ещё анекдот. Но ядовитый сплав ярости, безнадёги, страха хочется на кого-то выплеснуть, чтобы не жёг изнутри! Больное тело едва держит накал: в ушах — звон, в глазах — круги… Ого! Здравствуй, обморок.
Он ещё слышит голоса голки, но смутно. Вильяра жалуется, что не хочет исцяться такой ценой. Альдира отвечает, мол, тоже не рад, однако нужно погадать на все возможные расклады.
И песня: на два голоса. Чьи-то ласковые пальцы гладят Ромигин лоб и виски. Нет сил отстраниться, а потом желание пропадает. Мягкие подушечки медленно обводят переносицу и дуги бровей. Скользят по скулам, вдоль челюсти — к подбородку. Касаются губ и век. Массируют уши. Безошибочно находят, где нажать, чтобы уши стали острыми, а нав подскочил, как встрёпанный… Не нажимают, плавно водят кругами, и трудно придумать что-то более расслабляющее. Он не доверяет ни голосам, ни рукам мохнатых тварей. Ещё больше опасается того, кто может явиться к нему в сон. Но передышка не просто нужна, а жизненно необходима. И он выравнивает дыхание, замедляет суматошный стук сердца, успокаивается — засыпает.
Чья-то рука на запястье: ужасно знакомым хватом, знакомо волочит его по каким-то кочкам. Куда? Зачем? Почему?
— Рыньи?!
— Да, это я, Нимрин. Ты не просыпайся, пожалуйста! То есть, у тебя всё равно не получится. Мудрые крепко тебя усыпили, а я добавил. Но ты и не старайся. Сначала выслушай меня.
— Да, Рыньи, я тебя очень внимательно слушаю.
— Нимрин, они не зачаровали комнату! Мудрые, то есть, Вильяра с Альдирой, её не зачаровали. Забыли зачаровать, а я нарочно сел под дверью и всё подслушал. Всё-всё-всё! Как Асми говорил через Вильяру. И как мудрые потом совещались. Они, двое, убрались из тёткиной комнаты в какое-то логово. Они собираются там гадать, но я уже всё понял и всё решил. Ты, Нимрин, мой друг! Я никому не отдам тебя в жертву! Альдира объяснял Вильяре: либо две жертвы на двух алтарях, либо ни одной. Вот, пусть будет — ни одной! Ты же знаешь хрустальный чертог Асми, ты видел его во сне. А я научился ходить изнанкой сна. Я протащу нас обоих по твоему следу. Мы ведь сможем снять этого Асми с алтаря? Ну, как ты снял другого Иули?
— Рыньи, откуда ты знаешь про того Иули?
— Так Альдира же спорил с Вильярой! Они говорили, наше с тобой дело гораздо проще. Просто вынуть из Асми нож, и Камень вылечит его, а потом отпустит. Асми ранил себя чисто, не как злая ведьма — Иули.
Полёт мысли малолетнего сновидца ошеломляет нава. Тем более, Ромига сам подумывал о таком варианте. Но прямо сейчас, с наскоку, без подготовки?
— Ох, Рыньи, как же у тебя всё просто!
— А чего сложнить-то? — смеётся.
— Не сложнить, а усложнять.
— Да какая разница! Главное, мы уже на месте. Вот теперь, давай, Нимрин, просыпайся… У-у-у-юй!