Мальчишка заорал, и было с чего: неистово-алый, яростный свет выжигал глаза даже сквозь веки. Солнце едва взошло над облачным горизонтом, но мириады хрустальных граней множили сияние до нестерпимого. Что же будет в полдень?
Помня, как тут всё проваливается, нав откатился подальше от скорчившегося на полу Рыньи. Сел. С третьей попытки встал на шаткие ноги. Попутно обнаружил, что одет во что-то охотничье, и оно болтается на нём, как на пугале, а штаны норовят сползти. Стянул вздёржку и пояс, оправил подол куртки, тут-то и глаза немного притерпелись к свету: можно озираться, изучать обстановку.
С ночи — без перемен. Та же башенка, те же горы вокруг. Асур как лежал на своём алтаре, так и лежит. Рассветное пламя тщится перекрасить его в чуда, но увы, безуспешно: само уже перецвело из алого в соломенно-жёлтый, а там и до белого недалеко. Глаза болят, слезятся… Хватит тянуть время! Если что-то делать, то сейчас.
Ромига подошёл вплотную к алтарю. Потрогал холодный мрамор, по-прежнему не ощущая ни следа магии. Заглянул в лицо врага. Одно в нём, пожалуй, поистине прекрасно: вот эта его каменная неподвижность. Если бы поганец спал и не отсвечивал… Смиряя отвращение и страх, нав проверил жизненные показатели твари. Напоминает окоченелый труп, но к сожалению, только напоминает.
И снова нечего тянуть время! Либо решиться: совершить то, что Ромига пообещал асуру, и зачем Рыньи притащил его сюда. Либо отступать и принимать то, что с ним самим собираются сделать мудрые. Как лучше для Голкья? Да честно говоря, уже плевать! Этот мир вымотал из нава всё, что не забрал душекрад. Всё, кроме жизни, и на неё посягает. Так пусть подавится!
Ромига вдохнул и выдохнул, размял руки. Попробовал призвать набор инструментов — впустую. Ну и ладно. Рана аккуратная, можно ничего не чистить, не шить. Регенерируют асуры почти так же хорошо, как навы. И Камень ему в помощь!
Осторожно, бережно Ромига разжал холодные пальцы асура, стиснутые на рукояти. Взялся за неё и плавно потянул вверх. Кинжал вышел, почти не оставив следа. Крохотный надрез с припухлостью по краям, да пара капель серебристой крови… Кровь! Запах! Выпустить её всю, растерзать врага, добить… Не здесь и не сейчас. Не на алтаре!
Нав глянул на клинок, пытаясь понять, из чего он? Не золото, не лунный сплав — что-то полупрозрачное, светящееся изнутри… Истаявшее вместе с рукоятью, при попытке проверить остроту на ногте. Вот же погань! Но клинок — ерунда, важнее состояние врага: пока без перемен. Убраться бы прочь, пока он не очухается, а то благодарности можно не пережить.
— Рыньи!
Нет ответа: мальчишка лежит, не шевелится. Не поворачиваясь спиной к алтарю с асуром, Ромига отступил к своему проводнику. Позвал его ещё раз, потрогал ногой, всё без толку. Сел рядом, вытеребил из комка шкур вялую, холодную и влажную руку, нащупал пульс-ниточку — ругнулся отчаянно. На это они с Рыньи не рассчитывали. То есть, Ромига не успел спросить, на что рассчитывает малолетний балбес. Например, что он думает про магическую защиту, которой в хрустальном чертоге не может не быть? Удивительно, что обоих не испепелило… Нет, вопреки здравому смыслу, в своей безопасности Ромига не сомневался. И мальчишку своей уверенностью заразил: вместо того, чтобы подумать и предостеречь.
Хорошо, что не насмерть! По крайней мере, не сразу. Возможно, юный сновидец даже оклемается без последствий? Но увы, он не уведёт нава из башенки быстро и незаметно. Ромига его тоже не утащит: выхода для не магов асурская архитектура попросту не предусматривает.
Разве, что аварийный? Нав приник к узорчатому витражному полу, высматривая, далеко ли лететь, если тот снова провалится под ногами? Нет, совершенно не вдохновляет: с милю до облаков и неизвестно, сколько под ними. Скальные отвесы — мечта альпиниста, ветер развевает снежные шлейфы. Короче, ни зацепиться, ни пережить спуск. Ладно!
Ромига ещё раз проверил состояние Рыньи: не ухудшилось. Уложил мальчишку поудобнее, больше-то помочь нечем. Проверил асура… Этому пациенту явно лучше! Даже любопытно наблюдать, как светлые выходят из регенерационного анабиоза.
Любопытно, только очень уж долго. Дело к полудню, свет режет глаза, ноги подкашиваются. Опираться на Камень-алтарь — дурная идея, хотя Ромига по-прежнему ничего не ощущает. Отошёл, сел рядом с Рыньи, облокотясь о хрустальную стенку. Усталость обволакивает, сковывает тело и разум…
Полыхнуло над алтарём, и асур встал: словно птица взлетела. Всплеснул руками-крыльями — белоснежные, струящиеся одежды облекли стройную фигуру. Коснулся волос — они сами собой перевились в жгуты, косы, и улеглись вокруг головы. Лишь после этого асур с видимым удовольствием потянулся. Посмотрел на свои руки. Огладил лицо. Расправил складочку на одежде… Полуденный свет слепит, скрадывая подробности, но такое ликование, наслаждение собственной телесностью ни с чем не перепутаешь!
И немного дежавю…
Ромига зарычал, взвился на ноги, хотя минуту назад казалось, пальцем не шевельнёт — стена лучей выросла перед ним, отрезая от хозяина чертога.
Тот, наконец, перестал охорашиваться и обратил внимание на своего гостя:
— Осторожно, нав! Будь последователен. Не пытайся испортить свою же великолепную работу. Я тебе этого не позволю, но ты поранишься.
Нав смирил инстинкты и замер в полушаге от сияющей решётки. На всякий случай, загородил собой бесчувственного Рыньи. Асур тоже подошёл вплотную: подплыл, величественно ступая, высоко держа голову. Из-за сложной причёски светлый казался выше нава, но смотрели они — враг врагу — точно в лицо. Мерили взглядами, изучали враг врага ненавистно и жадно. Удовлетворили первое любопытство — сцепились в самом бескровном из поединков, глаза в глаза. Увы, Ромиге слишком жгло, чтобы выиграть в «гляделки» у светлого. Да и жутко: страшнее чем, когда асур смотрел через Вильяру. Уж насколько нав сейчас не ощущает магию, не видит ауры, а мощь этого присутствия пробирает до печёнок!
Вытерпел, сколько смог, и отступил, признавая превосходство противника. Асур принял такую реакцию без торжества, но как должное. Позволил наву проморгаться, потом заговорил. Возможно, кто-то вечно бы наслаждался переливами его голоса, даже не вникая в слова, а Ромиге мешает генетическая ненависть.
— Ты исполнил своё обещание, нав. И даже быстрее, чем я рассчитывал. Но скажи мне, зачем ты привёл в мой дом этого мохнатика? Тебе известно, что он умрёт, если останется здесь ещё немного? — в мелодичном голосе светлого прозвучала словно бы печаль, сожаление.
— Немного — это сколько? — уточнил нав, всеми силами сохраняя нейтрально-вежливый тон.
— До заката. Может быть, до полуночи.
Нехорошо! Но просить асура, чтобы он отпустил их? Просить? Асура? Напускная вежливость норовила осыпаться с Ромиги, но нав кое-как держался.
— Вообще-то, в наши планы не входило гостить у тебя так долго. Мы уже сделали всё, что намеревались: помогли тебе слезть с алтаря.
— Мы? — асур удивлённо приподнял белоснежную бровь.
В отличие от нава, он ни капельки не злился. Он был спокоен, как чистая стихия: ясная, совершенная, беспримесная. Заразительно спокоен, и Ромига вдруг тоже поймал этот настрой. Иметь дело со стихией, даже враждебной, легко. Опасно, жутко, но легко. Ромиге — не впервой.
— Я обещал сковырнуть тебя с алтаря, и я это сделал. Но без мохнатика я не попал бы в твой чертог во плоти. Я не настолько хороший сновидец. А вот он — достаточно хороший. Он первым предложил мне свою помощь и помог. Поэтому я говорю о нас.
— Ну что же, поговорим о вас. Или всё-таки о тебе, нав?
Ромига пожал плечами:
— А что ты желаешь сказать нам? Или мне? Что ещё, кроме: благодарю, вот ваш портал?
Асур рассмеялся. Не обидно, не оскорбительно — ему просто было весело, и реплика нава его позабавила, и он не таил это в себе.
— Благодарю. А неужели, нав, ты ни о чём не хочешь меня расспросить?
— А неужели, асур, твоя благодарность простирается так далеко, что ты ответишь мне правду, и она пойдёт мне впрок?
Глаза-солнца вспыхнули гневом: таким же мгновенным, как веселье, и таким же искренним.
— Пойдёт ли тебе впрок хоть что-то, зависит лишь от тебя самого! Или тебя этому не учили, нав?
Гнев асура подавлял. Однако Ромига нашёл в себе силы не обмереть со страху, не сгореть со стыда — ухмыльнуться:
— Жизнь учит.
Асур поморщился, будто вспомнил что-то мерзкое.
— Некоторых — не учит, — взмахом руки, словно крылом, отмёл воспоминание. — Тебе есть, чему учиться, нав. Однако ты мне нравишься. Поэтому я тоже исполню своё обещание. Я не стану вредить тебе на Голкья… Пожалуй, вовсе не стану. Моя Тень подсказывает, что это слишком нездоровое занятие. А мне моя жизнь ещё пригодится. Нужно предотвратить одну войну.
— Твоя Тень?
Асур указал себе под ноги:
— Конечно, я тоже отбрасываю тени. Из-за нестабильности мира, на Голкья это имеет любопытные последствия. Но ты разбираешься в них лучше меня, о ПовелительТеней. Я уверен, ты уже знаком с моей непоседой.
Ромига вспомнил задорно-глумливый голосок и смех-колокольчик… А пожалуй, что и знаком, но решил не развивать тему. Спросил другое.
— Войну? Ты сказал, предотвратить войну?
— Я долго размышлял, как отомстить тому, кто её развязал. Лучшей местью видится мне — возвратиться к истоку и сорвать его планы. Время — самая своевольная из стихий. На моём нынешнем уровне знаний, задача выглядит нерешаемой. Но кого, когда интересовали простые задачи?
— Ты… Ты о той Войне?
Асур кивнул. Коснулся лучей, разделяющих его с навом — они зазвенели под рукой, как струны.
— Наши Великие Дома не могли не сцепиться, — продолжил враг. — Мы рождены для соперничества. Для соперничества, нав, а не для взаимного истребления! Я найду, кто стравил нас так, и сделаю с ним, с ними… Что смогу, то и сделаю.
У Ромиги сердце зашлось от восторга и ужаса. Кого он опять отпустил на волю? Воскликнул:
— Ты сумасшедший, хуже Онги!
Воплощённая стихия взглянула укоризненно, качнула головой:
— Нет, нав. Я никогда не стану ломать мир. Ни этот, ни какой-либо другой. Ни под чужие приказы, ни под свои желания. Я удовлетворяюсь возможным. Ты же слышишь миры, ты это чувствуешь, как никто.
Вот тут светлый наступил на больное, и Ромига не сдержал гнева, пополам с горечью.
— Да я сейчас ничего не слышу, кроме твоих сладкозвучных речей!
Ещё один отрицательный кивок:
— Твой душекрад откусил больше рта. Он теряет власть над тобой, и не только. Дни его сочтены. Ты скоро вернёшь себе всё, что потерял, и с прибытком. Прощай, нав! Вам пора. Да пребудет моё благословение на твоём спутнике, а ты обойдёшься. Просто пожелаю тебе здоровья и удачи.
Ромига, забывшись, чуть не пожелал удачи в ответ, но сверкнуло, ослепило, и вот уже нав летит из асурского портала — лицом в сугроб.
Кое-как проморгался, огляделся. Асур вышвырнул его там же, где в прошлый раз. Его и Рыньи.
На холоду, возле родного Зачарованного Камня, мальчишка начал быстро приходить в себя. По крайней мере, удалось поднять его на ноги. И встать самому. И добрести до калитки, держась друг за друга. Калитку Рыньи благополучно открыл и закрыл, а где-то на середине второй лестницы снова скис. Пока Ромига собирался с силами, чтобы взвалить его на спину и тащить дальше, на них наскочил один из старших слуг дома Кузнеца. Этим приключение, в общем-то, и завершилось.
Брань Туньи Ромига, по большей части, пропустил мимо ушей. На вопрос, где были, ответил, что расскажет об этом мудрой Вильяре. Дошёл до комнаты, упал на лежанку и отключился: тоже, как в прошлый раз. Ощущаешь ты вредоносную магию или нет, а она вредит! И не только она — общие условия. Когда и так-то не слишком здоров… Нав понимал: в хрустальном чертоге было слишком много Света, чтобы обошлось без последствий. Но ущерб он станет оценивать, когда отлежится. Об асуре — живом и на свободе — тоже поразмыслит позже. Скорее всего, ужаснётся. Но сейчас, уплывая в горячечный бред, он знает, что поступил единственно верно, и нéчего об этом — пора птичек кормить.
Хор-рошие птички: белоснежный павлин и облезлый одноглазый индюк. Ромига отрывает от себя куски плоти и бросает им… Да ни капельки не больно! Зато птички либо подавятся, либо отравятся, либо — шутка Спящего — прикормятся и станут ему служить… Конечно, дурь несусветная! Наву смешно с самого себя, как с клоуна на арене. Мало ли, что не похож? Зато арена — что надо! Круг из постаментов, а на них картинно, будто сторожевые львы, возлежат белые звери Голкья. Лежат — наблюдают за кормлением птиц. А постаменты-то под зверями не простые: Камни-алтари. И не те ли самые, что запомнили вкус Ромигиной крови? Но сейчас они не претендуют, довольствуются зрелищем. Ромиге же почему-то кажется жизненно важным: сосчитать их. Он считает, а птицы, знай, требуют своего — жрать! Хлопают крыльями, щиплют клювами, отвлекают. Он раз за разом сбивается, не досчитав до трёх десятков. Забывает, откуда начал, слишком уж всё одинаковое: и Камни, и звери на них… Нет, один Камень почему-то белый, в Пещере Совета такого не было. Ромига начинает новый подсчёт с него, заметного, однако птички совсем обнаглели! Индюк сшиб с ног и целит клювом в глаза, павлин налетает на индюка сбоку — драка, вопли, когти, пух и перья кружат в воздухе. Одно перо, невообразимо громадное, опускается Ромиге на лицо, загораживая обзор. Оно, внезапно, тяжелее свинцовой плиты, и под его гнётом нав проваливается куда-то глубже, где нет зримых образов, вообще ничего…
Совсем ничего и никого! Ромига не ощущает даже присутствия поганца, который прежде обитал в этом нигде. А и правильно: сам же поганца отпустил. Зато внезапно понимает, вспоминает, что сквозь похожее нигде можно пронырнуть в любой из миров: хоть к душекраду в гости, хоть домой. Нав уже проделывал этот фокус, не отдавая себе отчёта. А когда-нибудь ещё раз проделает, сознательно и целеустремлённо. Но пока ему не хватает то ли духу, то ли дыхания, то ли чего-то ещё. Пустота выталкивает из себя, словно глубокая вода, и снова арена, алтари, птицы, звери…
Птицы насытились, отстали, исчезли. Ромига смотрит в глаза твари, сторожащей белый Камень. Взгляд её — не по-звериному осмысленный, а морда — уже не совсем морда. Звериные черты плавно и красиво — на удивление! — перетекли в черты голки. Мудрая Вильяра взирает на Ромигу высокомерно и загадочно, будто статуя сфинкса… Сфинкс и есть, с поправкой на местные реалии: звериное тело, лицо разумной. Убьёт, сожрёт — или сперва станет загадки загадывать? Молчит, смотрит…