Десница Пращура - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Глава 3

Альдира вернулся в дом Травников двое суток спустя и застал Вильяру уже на ногах. Талари медленно и осторожно водила раненую по комнате: расхаживала. Вильяра через шаг кривилась от боли и затейливо поминала щуров, но глаза её блестели ярко и живо, даже в ругани слышался задор. Больше никаких сомнений, что смертельная угроза миновала… Если колдунья снова не споёт Летучую.

Мудрый поморщился от досады, а больше — от воспоминаний. Как нёс Вильяру на руках и не знал, донесёт ли живой. Как пел над почти бездыханным, растерзанным и окровавленным телом, пока с ней возились целители. Оба раза вспомнил: первый — в Пещере Совета. И как тут, заодно, не вспомнить отчаянный взгляд и кривую ухмылку Повелителя Теней, последний разговор с чужаком Нимрином?

За пять дней, минувших с песни Равновесия, Нимрин так и не объявился. Наритьяра вышел из круга сразу, и даже колдовской дар сохранил. Вышел, правда, слегка не в себе, но Нельмара поручился за ученика, что со временем это пройдёт. А пока ученик с учителем вместе куролесят в трактире Ласмы и Груны: то пляшут, то сказки сказывают, то роняют слёзы в похлёбку с марахской травой. Ласма грозится вместо дурманных травок подсыпать им зелье глухого сна, уложить туши на салазки и оттащить в Пещеру Совета. Но пока только грозится. Альдира тоже не торопит, хотя, по праву временного главы Совета, мог бы. Однако вновь избранный глава понимает: даже мудрым нужно время, чтобы переварить великую радость и великое горе. Всем нужна передышка, чтобы осознать перемены, привести в порядок дела кланов, выбрать замену погибшим и помощников живым, подготовить новых колдунов к посвящению… Альдира взвалил на себя такую груду забот, что голова у него кругом. Однако пропавший Иули тревожит мудрого едва ли не больше всего остального. Похоже, в их с Латирой гадания и расчёты, в завещанное Тмисанарой понимание равновесия вкралась существенная ошибка. Мысли об этом не дают Альдире покоя. Тмисанара и Латира сгинули, значит, разбираться теперь ему.

Мудрый уверен, что жёлтый Камень не забрал жизнь чужака. После Великой песни круг спокойно раскрылся, и в нём не прибавилось новых Камней. Разогнав дурную молодёжь с дурными затеями, Альдира сам ходил в тот круг, пел и слушал. Нет, Нимрин не остался внутри, и не похоже, чтобы он застрял во временнóм сдвиге. Конечно, он мог войти в один круг, а выйти из другого, но что дальше? Те, кто искал, не нашли его. И стихии молчат о чужаке. И на безмолвную речь он не отзывается.

— О мудрая Вильяра, я счастлив видеть тебя восставшей с ложа болезни и слушать несравненные плетения слов из прекраснейших уст твоих! — приветствовал Альдира выздоравливающую колдунью.

— Какой сказитель наплевал тебе в рот, о мудрый Альдира, что ты так выражаешься? — ответила она ему, блеснув острыми клычками.

— На Ярмарке в твоих угодьях завёлся величайший сказитель! Сам хранитель знаний Нельмара! Вот мне в уши слегка и надуло. Но ты столь прекрасна, Вильяра, что я готов беседовать с тобою сказочным слогом — всегда.

— Брось, Альдира! Твой лучший друг, а мой наставник говорил, что мужчины от такого глупеют. Глава Совета не в праве туманить свой разум. Но я тоже рада видеть тебя, старший брат по служению. Я ужасно скучаю. Я жду не дождусь, когда гостеприимные родственники сочтут меня достаточно здоровой, чтобы отпустить из-под своего присмотра в мои угодья.

Талари осторожно усадила больную на лежанку, помогла улечься и укрыться, сказала:

— Мудрая Вильяра, мы отпустим тебя не раньше, чем ты встанешь прямо и пойдёшь сама, без моей поддержки. Ты, конечно, мудрая. Но ты знахаркина дочь, значит, должна понимать, что к чему.

— Я понимаю, о Талари. Спасибо тебе! Ты не только помогаешь мне выздоравливать, но скрашиваешь мою скуку познавательными беседами. Ты, и твои сёстры, и братья. Я благодарна вам всем.

— Талари, пожалуйста, оставь нас наедине, — велел Альдира целительнице. — Нам нужно поговорить о делах мудрых.

Женщина помогла Вильяре поправить подушку, поклонилась и вышла.

— Что за дела, что нельзя говорить при непосвящённых? — спросила колдунья, разом настораживаясь.

— При посвящённых тоже нельзя, — уточнил Альдира. — Только между нами двоими.

— Я вся внимание, о мудрый Альдира!

— Вильяра, я знаю, с тех пор, как ты очнулась, ты беседуешь не только вслух и не только с Талари. Телом ты пребываешь здесь, а мыслью — в угодьях своего клана. Ты убедила Стиру отсрочить посвящение кузнеца Лембы и призвала второго колдуна, которого отметил твой предшественник. Стира сейчас обучает их обоих и ещё двоих одарённых подростков. Наверняка ты переговорила с ними со всеми.

— Да, я говорила с ними, в этом нет тайны. Я пока слишком быстро устаю от безмолвной речи, но мне скучно. Я болтаю со многими охотниками своего клана и с некоторыми мудрыми. Что беспокоит тебя, о мудрый Альдира? О чём, по-твоему, мне нельзя говорить ни с кем, кроме тебя?

— Вильяра, скажи-ка мне, где бы ты искала своего Нимрина? Если б знала, что он жив и не покинул Голкья?

Зрачки Вильяры расширились, тревожно взблеснули:

— Альдира, ты же сказал мне, что Нимрин не вышел из круга!

— Амулеты, которые он зачаровал для нас, потеряли силу, поэтому сначала я решил, что он погиб.

— Но?

— Никто не видел его после песни Равновесия, однако из круга он, похоже, всё-таки вышел. Только никто не знает, куда. Ты пробовала звать его безмолвной речью?

— А ты?

— О истинная воспитанница старого прошмыги! — воскликнул Альдира. — Я пробовал. Глухая тишина, однако не холод.

— И у меня то же самое, — с видимой неохотой подтвердила Вильяра. — То есть, мне тоже кажется, что Нимрин жив и не покинул Голкья. Но на безмолвную речь он не отвечает.

— А как тебе показалось: он не отвечает или не слышит нас?

— Не знаю. Он не настолько искусен в мысленных беседах, чтобы закрываться нарочно. Возможно, у него совсем нет колдовской силы… А если вспомнить прошлые песни… Вот скажи-ка, Наритьяра Младший сохранил дар?

— Наритьяра — сохранил. Но возвращаюсь на старый след: где бы ты стала искать этого Иули? Если представить, что после песни он лишился дара и прячется?

— Ну, смотря, от кого и зачем он решил спрятаться. Сам подумай, Альдира, зачем ему таиться от меня или от тебя? После того, как мы клялись ему своими сердцами?

— Наша клятва имела срок: до песни Равновесия.

— Ну, я-то ему наобещала всякого ещё раньше. И до сих пор не исполнила. Ты знаешь, я рассказывала… То есть, я уверена, что Нимрину, если он в здравом уме, прятаться от меня незачем. А вот от тебя, Альдира… Даже мне пока не ясно, насколько прочна твоя власть в Совете? И чего ты, временный глава, взыскуешь для Голкья?

— Я взыскую мирной зимы и безбедной весны, плодородного лета и сытой осени. После двух буйных Наритьяр искать большего — рушить недоразрушенное. Год покажет, на что мы все годимся как хранители своих кланов, а я — как глава Совета. Справимся — сможем задуматься о большем: о чём мечтают старые сновидцы. Но не раньше, чем благополучно минует год.

— Мне по сердцу такие замыслы, Альдира, — улыбнулась колдунья. — Считай, я опустила за тебя белый камушек.

— Я рад.

— А что ты собираешься делать с Нимрином, если найдёшь?

— Перво-наперво я возьму его под защиту, как певца Величайшей из песен. А после прослежу, чтобы он не слишком глубоко пустил у нас корни и поскорее отбыл домой.

Вильяра едва заметно поморщилась, но ничего не сказала и не спросила. Альдира повторил свой вопрос:

— Так где бы ты искала нашу пропажу?

— Да кто же знает, куда он мог забиться, если прячется ото всех двуногих! Я бы, на его месте, укрылась в древнем Доме Иули.

— То есть, в Пещере Совета? У нас под носом? Знаешь, Вильяра, мне даже в голову не приходило. А зря! Старый прошмыга точно бы спрятался именно там. В Доме Иули полно закоулков, куда мы обычно не забредаем. Где изначальные чары чужаков не перекрыты нашими. Возможно, для Нимрина там отворяются двери, которых мы даже не видим. Но после всего, что учинили Повелители Теней, мы зачаровываем Пещеру Совета заново. Если Нимрин там, мы его непременно найдём.

— Удачи в поисках, — вздохнула колдунья, она явно начала уставать от разговора.

— Вильяра, а если Нимрин не там, где ещё он может быть, как ты думаешь?

— Ну, например… В каком-нибудь из убежищ старого прошмыги.

— В логове при Ярмарке его нету, я проверял.

— Есть ещё одно логово, в истоках Кривого ручья. Мы со старым прятались там от Великого Безымянного. Ты знаешь, где оно?

— Знаю. Проверю… Есть ещё мысли?

Вильяра неприятно скривила губы:

— Старый говорил мне о всеведении Повелителя Теней. Спев песнь Равновесия, Нимрин его утратил, а вот память — вряд ли. Ты понимаешь, да? Ты ведь тоже ученик Тмисанары. Вряд ли я тебе ещё что-то новое подскажу. А мне пока тяжело подолгу говорить.

Колдунья прикрыла глаза — Альдиру по сердцу резануло, какая она осунувшаяся и бледная, до прозрачности. Лучше, чем была пять дней назад и позавчера, но всё ещё плоха… И мудрый наконец-то уловил, что не так с её аурой! Поверх теневых отметин, нанесённых вместе с раной, пролегли более свежие солнечные. Альдира впервые наблюдал существо, меченное Тенями и Солнцем одновременно. За то время, пока Вильяра болела, теневые отметины ослабли, солнечные стали ярче. Престранно само по себе, а особенно, после песни Равновесия. Не должно сейчас быть такого! Ни с кем на Голкья!

— Мудрая Вильяра, прости, что утомил, а не порадовал тебя беседой. Сейчас я позову Талари и оставлю вас.

Вильяра блеснула глазами из-под ресниц, улыбнулась мимолётно:

— Я буду рада видеть и слышать тебя снова, о мудрый Альдира. Пожалуйста, приходи, когда сможешь. Из твоих уст любые новости — добрые.

На прощание он спел песнь: поделился силой. А в коридоре остановил Талари и долго расспрашивал о состоянии раненой и о ходе лечения. Целительница дала ему некоторую пищу для размышлений, но не успокоила.

***

— …и покрылся он язвами с головы до ног, и сошло с него трижды три кожи, покуда отросла новая, не осквернённая Тенями…

Тунья слушает старого Зуни и удручённо кивает. Сказки о четырёх жизнях мудрого Канрары памятны охотнице с детства, но Тунья прежде не задумывалась, что скрывается за ладно составленными словами. Как это выглядит воочию и, хуже того, как оно пахнет! Куртку, одолженную Нимрину, и все шкуры с его лежанки придётся сжечь, да и щур с ними. А вот каково, на самом деле, двуногому, с которого заживо облазят девять кож…

Умаявшаяся охотница проспала остаток ночи неожиданно глухо и крепко, а наутро заполошно подскочила. Спросонок ей померещилось, будто гость помер и протух… Нет, не помер: дышит. Возможно, помирает, кто ж его поймёт, чужака! Однако услышал, что охотница встала — попросил воды. Руки поднять не смог, поила его сама. А ведь пришёл в дом на своих двоих, да не пришёл — прибежал, наперегонки с ветром. А теперь лежит, шевельнуться не может, и будто гниёт заживо. Тунья глянула — хоть не из робких, а перепугалась. Сразу позвала Зуни: безмолвной речью, чтобы не терять время и не всполошить домашних беготнёй по коридорам. Старик объявился быстро. Посмотрел, сморщил нос и затянул сказку о четвёртой жизни Канрары, бывшего Повелителя Теней.

— …и пока он болел, не помогали ему никакие снадобья, ни даже песни мудрых. А когда выздоровел, стихии больше не слушали его…

— Я помню эту сказку, Зуни. Канрара не смог оставаться хранителем клана, поэтому Канра посвятили нового мудрого, а прежний назвал себя охотничьим именем и до конца жизни скитался по Голкья. Иные сказывают, будто он сохранил дар сновидца и не помер через несколько лет, а ушёл на ту сторону звёзд. Я помню сказку, Зуни. Но что делать нам здесь и сейчас? Ты, Зуни, понимаешь, что нам вот с этим вот делать?

Старый охотник дёрнул ушами, задумчиво почесал лоб.

— Тунья, а неужели, ты ещё не послала зов Лембе? Знаю, ты недолюбливаешь мысленную речь, но твой муж, мой внук — пока ещё глава дома. Он принёс сюда чужака в первый раз, ему и решать, как поступить теперь. Хотя, по-моему, решать тут особо нечего: поить, кормить, и пусть отлёживается.

Внезапно подал голос тот, о ком они говорили. Прохрипел едва слышно:

— Тунья, Зуни, пожалуйста, спрячьте меня. Ото всех. Меня ищут, чтобы убить. Мудрые ищут. Лемба сейчас с мудрыми. Не сообщайте ему. Обождите несколько дней. Пока начну поправляться. Или наоборот.

— Поздно будет сообщать, когда ты помрёшь и мы скинем твой труп с навозный колодец, — ответил чужаку Зуни. — Зверям-то я такую отраву не дам.

— Нимрин, а может, не все мудрые желают твоей смерти? Может, есть кто-нибудь, кто поможет тебе легче переболеть и поскорее выздороветь? — спросила Тунья, в надежде сбросить с себя ответственность за больного чужака. Пусть, Канраре в сказках ничто не помогало, но мало ли?

— Вильяра. Когда вернётся. Ей скажите. От других спрячьте. Пожалуйста.

Тунья переглядывается с Зуни. Возможно, сейчас чужак бредит, однако, ночной уговор был именно таков: спрятать его и держать в тайне его присутствие в доме.

«Зуни, я пообещала Нимрину…»

— Ладно, гость, будь по-твоему, — говорит Зуни. — Мы с Туньей обождём беспокоить Лембу. У внука и так многовато забот. Два дня тебе сроку… Ладно, три. Покажи нам, что ты поправляешься, а не дохнешь.

— Договорились. Покажу. Поправлюсь.

Он цедит слова сквозь чёрные, распухшие губы, не открывая глаз. Из-под век сочится что-то бурое: то ли слёзы, то ли сукровица, всё лицо в волдырях. Тунье хочется спросить, мол сам-то себе веришь? Но кажется, он верит. По крайней мере, надеется.