А грудью матери своей.
О, сколь отрадно было ей
Младенцу милому в роток
Совать свой розовый сосок.
Так в незапамятное время
Пречистой девой в Вифлееме
Взлелеян был и вскормлен тот,
Кто спас наш человечий род
И, муку крестную принявши,
Своею смертью смерть поправши,
Призвал нас к верности и чести...
Но кто нарушил сей завет,
Тому вовек спасенья нет
От злой судьбы и божьей мести...
И, в эту мысль погружена,
Высокородная жена
Слезами орошала зыбку.
И все же дамы во дворце
Читали на ее лице
Едва заметную улыбку.
Она младенцем утешалась,
В ней боль с отрадою смешалась...
Никто из вас, мои друзья,
Не знает женщин так, как я.
Ведь я - Вольфрам фон Эшенбах,
В своих прославленных стихах
Воспевший наших женщин милых.[46]
Я лишь одну простить не в силах
И посему не стану впредь
Ей гимны сладостные петь.
Из сердца выдерну щипцами
Страсть к вероломной этой даме.
. . . . . . . . . . . . .
Итак, с историей моею
Я познакомить вас спешу.
Но нет, не "книгу" я пишу
И грамоты не разумею.
Все, что узнал я и постиг,
Я не заимствовал из книг.
На это есть поэт другой.[47]
Его ученым внемля строчкам,
Готов бежать я, как нагой,
Прикрывшись фиговым листочком...
III
Весьма прискорбно, господа,
Что среди женщин иногда
Нам попадаются особы,
От чьей неверности и злобы
Мы терпим много разных бед.