Геон стягивал войска к Черной долине — как отступающие части, так и бойцов из своих центральных и северных лагерей. Соединиться две эти армии должны были в первых числах мая. И правитель Алмары исполнил обещанное, отдав приказ спустить на воду корабли, — тысяча боевых магов востока вот-вот готовилась отправиться на помощь союзнику.
«Мэйнард Второй, разумеется, уже знает, — думал глава почтового двора Алмары, возвращаясь в свои покои на исходе дня. — И разведка его тоже не дремлет — полагаю, примерный подсчет сил противника Данзар уже произвел и не спешит отчаиваться… Даже с нашей тысячей магическая поддержка Геона всё еще уступает его собственной. Пусть не с таким отрывом, как в Хелвинде, но тем не менее, — и лучше всех об этом, конечно же, осведомлен Рауль Первый. Он мог попросить у нас две тысячи бойцов вместо одной, и мы бы дали — отчего же не попросил? Не хватило золота? Или ему есть чем сравнять счет, не опираясь на магию?..»
Задумчиво хмурясь, шафи качнул головой. Чутье подсказывало ему, что последнее предположение, скорее всего, верно. И непроницаемая завеса секретности, висящая над Даккарайской пустошью который месяц, это лишь подтверждала: даже почтовый двор Алмары, известный мастерством своих агентов, на этот раз потерпел фиаско. Сколько ни бился ан Махшуд, пытаясь вызнать, что приготовил Данзару Геон в Черной долине, ему это так и не удалось. Четверых соглядатаев раскрыли, спящие ячейки выявили вслед за ними, и пусть всё спустили на тормозах, памятуя о союзе меж Алмарой и Геоном, внедрить новых агентов у шафи не вышло. «Менталист, — досадливо морщась, подумал ан Махшуд. — Воистину, боги благоволят Геону! Столь редкий дар, да еще так вовремя выявленный… И фантомаг в довесок — похоже, если Рауль Первый сумеет распорядиться дарованной ему милостью, он впишет свое имя не только в летописи, но и в историю».
В кольце своей молчаливой охраны шафи пересек внутренний дворик, журчащий фонтанами, и свернул в сторону западной галереи. Здесь было пусто, прохладно и сумрачно — солнце уже закатилось. День вышел долгий, подумал шафи. И, достигнув резных дверей в свои покои, немедленно распахнувшихся перед ним, коротким кивком отпустил сопровождение. Шагнул через порог, потянул с плеч накидку — да, день вышел долгий и хлопотный. Селим Тринадцатый обязал главу своего почтового двора лично проследить за сбором ополчения, и со вчерашнего дня ан Махшуду решительно некогда было даже присесть. Он устал.
— Рашид, — не поворачивая головы, сказал он. — Проверь, что там с баней, и распорядись, чтобы ужин подали через час.
— Да, мой господин, — шарарец, споро подхватив падающую накидку, перебросил ее через локоть и уточнил: — Прислать вам Рами?
Хозяин кивнул. Спину тянуло, и Рами, старый раб-банщик, известный своим мастерством на весь Дворцовый холм, сегодня был шафи определенно необходим. «Жаль, ни один из его учеников так и не дорос до учителя, — подумал Мурад ан Махшуд. — Разве что Гаяр… Но он свободный человек и выбор свой уже сделал. А у Рашида к банному делу нет ни малейшей способности, только костями рисковать понапрасну».
Шафи философски вздохнул про себя — как боец его прислужник был почти легендой, но что на кухне, что в бане ему за тем же Гаяром было не угнаться. «Фаизу повезло с тенью, — подумал шафи. — Впрочем, если он всё же сменит Дворцовый холм на Песчаный замок, Гаяр останется не у дел — и можно будет позвать его к себе. Хоть подсластить пилюлю!» Ан Махшуд поморщился — как всегда бывало, стоило ему вспомнить об ордене Длинной тени, и направился в баню. Она была уже готова, банщик тоже не замедлил явиться, так что вскоре полную горячей воды купель сменил теплый мраморный стол, а Рами, пыхтя, взялся за дело. Его умелые руки разминали каждую мышцу, пальцы безошибочно отыскивали самые крошечные узелки напряжения, и тянущая боль в спине потихоньку сходила на нет. Шафи, расслабившись, прикрыл глаза.
— Что, Рами, — спросил он, — всё благополучно?..
Даже редкие минуты отдыха глава почтового двора не привык тратить на себя. А Рами, благодаря редкому таланту, был желанным гостем в любом уголке Дворцового холма и всегда был в курсе самых последних событий.
— Всё хорошо, мой господин, — с усердием налегая ему на плечи, отозвался раб, и чуткое ухо шафи уловило в его голосе сдерживаемое нетерпение. Очевидно, Рами разжился отменной новостью — и теперь до дрожи в членах желал поделиться ею с хозяином. — Даже очень хорошо… Вчера светлейшая принцесса Ашхен весь день провела в постели — так ей нездоровилось, а нынче утром к ней призвали госпожу Ясмин, и подозрения подтвердились.
Мурад ан Махшуд приоткрыл один глаз. Госпожа Ясмин была самой опытной и уважаемой повитухой гарема, она пользовалась личной благосклонностью светлейшей аль-авалу, и по пустякам из покоев в покои ее не гоняли.
— Подтвердились? — боясь обмануться, переспросил он. — Я правильно тебя понял, Рами?
— Да, мой господин. Теперь осталось дождаться, что взойдет первым — ячмень или пшеница…
Шафи удовлетворенно прищурился. Хвала Четырем, наконец-то! Принцесса ожидает дитя, и если первым взойдет ячмень — будет сын. Примета, конечно, полной гарантии не дает, однако…
— Хорошо бы ячмень, — обронил ан Махшуд. — Где сейчас шахри ан Фарайя, Рами?
— В покоях супруги, мой господин, — доложил тот. — Еще со вчерашнего дня. С тех пор, как принцесса почувствовала себя дурно, он ни на шаг от нее не отходит.
— Хорошо…
Шафи вновь смежил веки. Молодец, подумал он. Впрочем, на счет Фаиза сомневаться не приходилось, игроком он всегда был блестящим. И воистину преданным долгу.
Разумеется, в гонке Фаиз победил. Три недели в пустынном оазисе под чутким руководством мастера-колесничего дали свои плоды — да и сам шафи не сидел всё это время, сложа руки. Он позаботился о том, чтобы расчистить ученику путь к победе: кого-то из возниц подкупили, кого-то припугнули, кому-то повредили колесницу с тем расчетом, чтобы она продержалась на арене лишь пару-тройку кругов… Единственный, с кем ничего не смог поделать даже Мурад ан Махшуд, был племянник сиятельного шауки — дядя его тоже не дремал, оберегая свои колесницы и своего протеже, так что тут Фаизу пришлось рассчитывать лишь на себя самого. Заур Хаддад-ан-Керим противником был опасным — опытный, бесстрашный, характером в дядю, он приложил все усилия, чтобы колесница соперника не добралась до финиша, и всё рано остался ни с чем. Все его попытки протаранить колесницу Фаиза своей или притиснуть ее к разделительному барьеру, заставив сбавить ход, не увенчались успехом, пусть на последнем круге шафи и пришлось поволноваться — стараниями то ли самого Заура, то ли подручных его дяди повозка Фаиза на последних минутах гонки лишилась колеса и отстала — однако молодому Хаддад-ан-Кериму не пришлось праздновать победу. У самого поворотного столба Фаиз нагнал его, балансируя на последнем оставшемся колесе, и вырвался вперед за секунду до проигрыша. Его колесница на целых два корпуса обошла колесницу соперника, трибуны взревели, шафи, сидя в ложе подле своего повелителя, с облегчением выдохнул — и сиятельному шауки Рифат-ан-Кериму вслед за племянником пришлось смириться с судьбой… Схватка на арене была зрелищной, победа шахри ан Фарайя — безусловной, и Фаиз удостоился чести принять заслуженную награду из рук самого Селима Тринадцатого — хотя широкую золотую чашу, полную золотых же монет, победителю всё же вручил не он. Стоило Фаизу подняться в роскошно убранную ложу и с трепетом преклонить колена перед своим повелителем, светлейший аль-маратхи лукаво улыбнулся, взглянул на сидящую по левую руку дочь и отдал ей право поздравить героя — коль уж гонка была дана в ее честь. Принцесса, вспыхнув, зарделась от удовольствия, ей поднесли золотую чашу, Фаиз растерянно вскинул глаза, услышав над головой нежный девичий голосок, взгляды их встретились — и шафи не без труда сдержал ликование, увидев, как затрепетали ресницы юной Ашхен…
Несколько дней спустя Мурад ан Махшуд, сидя в компании своего повелителя за игрой в нарр, двигал фишки и с удовольствием вспоминал минувшие гонки.
— Зрелище вышло напряженное, — говорил он, — особенно последний круг! Признаться, по милости молодого Заура я в какой-то момент едва не оставил подушки — всё же Фаиз мне как сын…
— Как не понять, — с улыбкой отозвался Селим Тринадцатый, — ты всегда выделял шахри ан Фарайя, и, надо сказать, не без причины. Этот его проход на одном колесе — редко встретишь такую ловкость и присутствие духа! Тебе стоит гордиться учеником, Мурад.
Шафи польщенно опустил глаза долу.
— Благодарю, мой повелитель. Надеюсь, сиятельный шауки не слишком расстроился, когда его любимый племянник пришел вторым, — как ни крути, Фаиз в свое время был лучшим на манеже Каф-Хаттафи… Ну да, полагаю, Зауру еще представится возможность проявить себя. Очень способный молодой человек, и не его вина, что победа досталась другому. Кстати, я слышал, сиятельный шауки просил для него руки несравненной принцессы Ашхен?..
Аль-маратхи медленно подвинул вперед одну из светлых фишек.
— Просил. И даже несмотря на обидный проигрыш в гонке, пожалуй, я склонен согласиться с тобой — молодой Хаддад-ан-Керим человек способный и далеко пойдет. К тому же, он первый наследник рода Хаддад, а они всегда были верны трону… Не стоит ли сделать выбор в его пользу?
— Решать только вам, повелитель, — занося руку над ближней фишкой черной кости, отозвался Мурад ан Махшуд. — Однако, будь я на вашем месте, я без сомнений бы выбрал Заура. Вы совершенно правы — он человек достойный и далеко пойдет, а уж его происхождение сделает честь любому отцу! Уверен, если вы сочтете возможным этот союз, ни вам, ни принцессе ни дня не придется о нем жалеть.
Селим Тринадцатый раздумчиво кивнул.
— Надеюсь, Ашхен будет того же мнения, — сказал он. И, потянувшись к чаше с щербетом, взглянул поверх доски на главу своего почтового двора: — А что же твой воспитанник, Мурад? Он уже зрелый мужчина и ему давно пора задуматься о семье, особенно теперь, когда род Фарайя вот-вот угаснет. Или он пока не намерен снимать свой траур?..
По лицу ан Махшуда скользнула тень.
— Не намерен, — безрадостно подтвердил он. — Фаиз не знал матери и был глубоко привязан к отцу, такую потерю нелегко пережить. Грешен, я уговорил его участвовать в гонках, надеясь, что это хоть сколько-нибудь его взбодрит, но увы! Стало только хуже.
Шафи, махнув рукой, издал сокрушенный вздох. Селим Тринадцатый понимающе опустил веки.
— Да, припоминаю, — обронил он, — даже на пиру он держался особняком и, кажется, так и не улыбнулся ни разу… Редкая преданность семье! Однако Хизаму его одного будет мало, Мурад. И как бы ни велика была горечь утраты — сыновнего долга она не отменяет.
— Всё так, мой повелитель, всё так. И, поверьте, Фаизу об этом известно, но… Эта молодость!
Не закончив фразы, шафи вновь горестно взмахнул рукой и потянулся к своей чаше. Светлейший приподнял брови:
— «Молодость»?
— Он о женитьбе и слышать не хочет, — пасмурно пояснил шафи. — И будь дело в одном лишь трауре, смею думать, я всё же смог бы его разубедить, однако… Где замешаны чувства, там все слова бессильны! Мальчик влюблен, он совершенно потерял голову и это куда хуже траура, ибо огонь сильнее слёз, — моих доводов он даже не слышит. Конечно, любое пламя гаснет, и он остынет со временем, но сколько этого ждать?.. И как ему объяснить, что пока он будет рвать себе сердце, упиваясь бессмысленными мечтами, он может стараниями своих же двоюродных братьев остаться на улице?..
С неодобрительно поджатых губ шафи слетел новый вздох, а его повелитель склонил голову набок:
— Погоди, Мурад. Что значит — «бессмысленные мечты»? Шахри ан Фарайя отказали? Или он присмотрел себе какую-нибудь иноземку, хоть в том же Геоне? Или… Не подумай, что я в это верю, но слухи ходят…
Светлейший, деликатно кашлянув, умолк, и ан Махшуд в ответ кисло поморщился:
— Не беспокойтесь, мой повелитель, сиятельный шауки слишком близко к сердцу воспринял провал своего племянника на арене, и слухи эти для меня не новость. Ну разумеется, нет. Фаиз влюблен в девушку. Прекрасную девушку, и рожденную в Алмаре, но о взаимности там говорить не приходится.
— Вот как, — краем губ улыбнулся Селим Тринадцатый. — Так он желает взаимности?..
— Он желает невозможного! — сухо отрезал шафи. И, опомнившись, пристыженно опустил плечи: — Простите, мой повелитель. Боюсь, Фаиз своим глупым упрямством слишком огорчил меня, но ничего, уж как-нибудь разберемся и с этим — не он первый, не он последний! Вчера он просил меня позволить ему вернуться в Хизам, и я думаю, в этом есть смысл. Пускай едет. Оплачет отца, займется делами, а там, глядишь, и страсти поутихнут. В конце концов, ему только двадцать два, с женитьбой пока можно и потерпеть.
Он взглянул на доску и, подумав, медленно выдвинул вперед крайнюю левую фишку. Аль-маратхи довольно сощурился и в один ход зажал ее своей в тупике.
— Однако, ты меня заинтриговал, Мурад, — выпрямляясь, проговорил он. — Шахри ан Фарайя в нынешнем своем статусе — завидная партия. Что за девушка могла привести его в такое отчаяние? И чем он вдруг не поглянулся ее отцу?
— До отца дело не дошло, мой повелитель, — нехотя отозвался шафи, — и не дойдет, я надеюсь. Может, Фаиз и впрямь хорошая партия, но, увы, замахнулся он слишком уж высоко.
— Так на кого же, Мурад?
— Право, мой повелитель, мне не хотелось бы…
— Мурад! — сдвинул брови светлейший. — Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты начинаешь вилять! Твоего ученика здесь нет — так назови хотя бы имя!
Шафи, напустив на себя виноватый вид, немедленно рассыпался в извинениях, потянул еще с пару минут и, всё-таки сдавшись, скорбно признался, что в неизбывных страданиях шахри ан Фарайя повинна принцесса Ашхен. Та случайная встреча в ложе на главной арене… Взгляд прекрасных глаз принцессы, поразивший несчастного в самое сердце… Ее чарующий голос… Все мы знаем, как это бывает!..
— Но поверьте, мой повелитель, — в финале своей исповеди добавил Мурад ан Махшуд, — Фаиз не доставит вам неудобств. Я завтра же отошлю его в Хизам, подальше от Дворцового холма, и, полагаю, со временем всё образуется.
Светлейший, прикрыв веки, благодушно кивнул. А про себя улыбнулся. Он сразу понял, о какой девушке шла речь, да и на глаза тоже не жаловался — там, в ложе, когда Ашхен поднесла победителю золотую чашу, только слепой не заметил бы изумленного оцепенения, сковавшего шахри ан Фарайя, стоило только ему поднять взгляд на принцессу. Насколько ученик шафи был в нем правдив, особенной роли не играло — тот, кому посчастливится стать зятем аль-маратхи, всегда будет помнить, кому он обязан этой высокой честью, а значит, о благополучии Ашхен в любом случае беспокоиться не стоит…
Селима Тринадцатого Мудрым прозвали отнюдь не из лести. Он был умен. Он знал о давнем соперничестве двух своих ближайших сподвижников, знал, что оба терпеть не могут друг друга и, разумеется, понимал, что, выставляя на арену Заура с Фаизом, его первый советник и глава его почтового двора преследовали одну и ту же цель. Что ж, аль-маратхи не имел ничего против — обоих претендентов на руку дочери светлейший знал давно и лично, и как бы ни скромничал досточтимый шафи, поминая «чрезмерные аппетиты» своего ученика, на самом деле сын эмуке ан Фарайя в качестве предполагаемого зятя был ничем не хуже племянника сиятельного шауки. Они оба были молоды, оба имели самое высокое происхождение, располагали внушительным состоянием, и оба уже успели зарекомендовать себя при дворе. По сути, Селима Тринадцатого устроила бы любая из двух предложенных кандидатур. Однако Ашхен он и правда любил больше всех прочих своих дочерей, так что тем же вечером, после беседы с шафи, светлейший призвал принцессу в свои покои и за фруктовым щербетом со сладостями ласково осведомился у нее — не пора ли ей подумать о замужестве?
— Ты уже расцвела, дитя мое, — сказал он. — Тебе шестнадцать, и твоя красота нуждается в достойной огранке. Любой из сынов Алмары почтет за честь дать тебе свое имя, однако и твое счастье для меня важно. Твоей руки за последний год просили многие, и некоторых из них ты видела на арене в день своего рождения — может быть, кому-то из этих славных юношей повезло привлечь твое внимание?
Ашхен, притворно смутившись, опустила густые ресницы.
— Что вы, отец, — пролепетала она. — Я и подумать не смела…
— О, конечно, дитя, мне известно о твоей скромности, — улыбнулся Селим Тринадцатый. — Но всё же? Заур Хаддад-ан-Керим, что пришел вторым в гонке, — как он тебе показался?
— Если он нравится вам, отец, — отозвалась принцесса, не поднимая глаз, — то я с радостью назову его мужем.
Аль-маратхи с добродушной усмешкой качнул головой:
— Заур достойный человек, но ведь не мне рожать ему сыновей? Смелее, Ашхен, дитя мое, — если он всё же пришелся тебе по сердцу, ты можешь сказать мне об этом.
— Не знаю, отец… Я правда не слишком присматривалась, и на арене была такая пыль…
— Понимаю, — пряча улыбку, кивнул аль-маратхи. В том, что Ашхен, как и любая молодая девушка, впервые в жизни покинувшая дворец, уж наверняка рассмотрела каждого колесничего в подробностях, он ни капли не сомневался — и по всему выходило, что племянник шауки не произвел на нее впечатления.
— А что касается шахри ан Фарайя? — помолчав, спросил он. — Уж победителя, надо думать, разглядеть тебе ничто не помешало, коль он был зван в нашу ложу?
Густой румянец залил бархатные щечки принцессы, сделав ее еще краше. Кажется, и здесь несчастный Заур пришел вторым, подумал аль-маратхи, любуясь дочерью. И, оценив ее смущение, вновь улыбнулся:
— Ну же, дитя мое, не молчи! Понравился тебе шахри ан Фарайя?
— Он был так храбр, — мечтательно выдохнула Ашхен.
Селим Тринадцатый рассмеялся. Храбрость храбростью, но Фаиз был хорош собой и умел произвести впечатление — что, похоже, в конечном итоге и принесло ему две победы в один день.
— Так значит, — благодушно проговорил светлейший, — если бы он пожелал тебя в жены, ты была бы не против, Ашхен?
— А он пожелал?.. — с живостью вскинув глаза, вся вспыхнула принцесса — и тут же потупилась снова, но было поздно. Аль-маратхи расхохотался:
— Ах ты, маленькая хитрая лисичка! — с веселой укоризной воскликнул он. — Так ты уж про себя всё знаешь! Что, приглянулся тебе Фаиз?
Губы девушки предательски задрожали в улыбке. Исподлобья взглянув на отца и увидев, что тот даже не думает на нее сердиться, Ашхен бросила разыгрывать из себя покорную дочь и кивнула.
— Вот и славно, — сказал светлейший. — Да, дитя, он желает и, как я слышал, влюблен в тебя не на шутку. Если тебе это по нраву — что же, так тому и быть!
Ашхен звонко рассмеялась и обвила руками шею отца, покрывая его щеки поцелуями. Фаиз ей и вправду очень понравился. А шафи ан Махшуд, наблюдая за этой сценой сквозь тайное отверстие в стене, хитро замаскированное складками парчовых драпировок, удовлетворенно улыбнулся. Дело было сделано.
Спустя неделю — к чему тянуть? — Фаиз ан Фарайя взял в жены любимую дочь Селима Тринадцатого, и вскоре уже весь гарем, от старшей жены до последней наложницы, исходил жгучей завистью к счастью принцессы Ашхен. Как иначе? Ей позволили самой выбрать себе мужа, и мало того, что означенный муж хорош был со всех сторон, так он еще и буквально носил ее на руках! Ее имя не сходило с его губ, он каждую свободную минуту проводил рядом с ней, а стоило принцессе обмолвиться о чем-то, чего ей хочется, как оно тут же у нее появлялось. Драгоценные украшения, редчайшие ткани и кружева, даже живой тигренок — шахри ан Фарайя не жалел золота, лишь бы порадовать супругу. Не жалел он и любви: он называл ее своей единственной, он клялся всеми богами, что никогда не возьмет себе ни второй жены, ни даже наложницы, он заботился о ее удовольствии, когда они оставались наедине… Ашхен сияла, светлейший аль-маратхи радовался за дочь, а его первый советник молча скрипел зубами. Победа осталась за шафи ан Махшудом. Даже слухи о порочных пристрастиях его ученика, что сиятельный шауки действительно распускал устами своих приверженцев, делу не помогли — да и мало кто им верил, видя счастливую улыбку Ашхен и горящие страстью глаза Фаиза. Все ночи они проводили вместе. И рабыни принцессы, среди которых не одна и не две на самом деле служили Рифат-ан-Кериму, в голос вздыхали о том, как повезло их молодой госпоже. Ее супруг был воистину неутомим. Какие мужчины? Сплетни, досужие сплетни завистников — и ничего больше!
А уж теперь, когда любимая дочь повелителя носит под сердцем дитя… Мурад ан Махшуд тихо хмыкнул себе под нос. Алые капли, что говорить, средством были проверенным. И старался Фаиз не напрасно. «Рифат-ан-Кериму, конечно, уже сообщили, — подумал глава почтового двора и улыбнулся, представив, как сейчас рвет и мечет его соперник. — Ну да ничего, посягнуть на здоровье принцессы даже он не посмеет, так что, милостью богов, дитя родится в срок. Хорошо бы мальчик!..»
— Рашид! — приподняв голову, позвал он. Почти в ту же минуту дверь бани приоткрылась.
— Здесь, мой господин.
— Пошли записку в покои принцессы Ашхен, к шахри ан Фарайя. Я хочу видеть его нынче за ужином.
— Да, мой господин.
Шарарец, поклонившись, исчез, и дверь мягко захлопнулась вновь. Банщик, плеснув в ладонь еще масла, вновь подналег на плечи хозяина. Мурад ан Махшуд прикрыл глаза. Сбор ополчения для Геона был завершен, корабли вот-вот готовились к спуску на воду, и в связи с этим у шафи были свои планы на ученика. «Рауль Первый просил тысячу магов, — думал ан Махшуд, вполуха прислушиваясь к сопению Рами. — Что ж, пусть получает тысячу одного».
Супруг принцессы Ашхен явился в покои шафи к назначенному часу — лучащийся такой победной улыбкой, что его учитель не смог удержаться от смешка.
— Мой господин, — сказал Фаиз, опускаясь на одно колено, и Мурад ан Махшуд махнул рукой:
— Встань. Я слышал, тебя можно поздравить?
— Да, мой господин. Похоже, принцесса понесла в одну из первых ночей — и, к счастью, дитя мой дар не унаследовало.
— Очень хорошо, — довольно сощурился шафи. — Проходи же, садись. Угощайся. Ты потрудился на совесть, теперь можно и отдохнуть.
— Благодарю, мой господин.
Фаиз опустился на подушки по другую сторону столика, молчаливый Рашид укрыл его колени салфеткой, поднес чашу для омовения рук — и, повинуясь кивку хозяина, оставил их одних. Шафи, подавая пример, взял с блюда лепешку. Его ученик, вынужденный последние сутки играть роль взволнованного супруга, которому кусок не лезет в горло, потянулся к блюду с жареным мясом. Да, он заслужил отдых. И пусть к ночи ему надо будет вернуться в покои жены, по крайней мере, делить с ней ложе уже не придется: старшая повитуха гарема рекомендовала принцессе полный покой. Фаиз, разумеется, огорчился для виду, но про себя вознес хвалу Четырем. Ашхен уже сидела у него в печенках, и необходимость скакать с утра до ночи то вокруг нее, то на ней опротивела Фаизу до смерти. Конечно, всё это было не зря, и свой долг он выполнил, но… Фаиз, поморщившись, бросил на лепешку несколько кусочков баранины, добавил овощей, свернул в рулет и впился в него зубами. От жены его воротило, и не только потому, что она была женщиной. Увы, любимая дочь повелителя вся пошла в мать — и красотой, и невеликим умом, так что даже просто поговорить с ней было не о чем. Кроме нарядов да дорогих побрякушек Ашхен мало что всерьез занимало. «Скорее бы отослать ее в Хизам, — подумал, жуя, Фаиз. — Хоть вздохну спокойно!»
С ужином покончили быстро. Рашид убрал со стола, принес кофе и шаашир на две трубки, и хозяин с гостем откинулись на вышитые подушки.
— Тысяча наших боевых магов уже готова к отправке в Геон, — сказал шафи. — Корабли отплывают завтра. И я хочу, чтобы ты тоже поехал, Фаиз.
Молодой человек, не веря своей удаче, выпрямился.
— В Геон, мой господин? — с живостью переспросил он. — В Черную долину?
— Именно. Разумеется, не в числе бойцов, и даже не одним из их командиров — ты будешь моими глазами и ушами, Фаиз. Я хочу знать о том, чем всё кончится, из первых рук. Кроме того, есть еще кое-что, — Мурад ан Махшуд приложил к губам мундштук и выпустил в потолок длинную белую струйку. — Фантомаг. В день, когда ты покинул Мидлхейм, Нейлара эль Хаарта забрали во дворец. Насколько мне известно, без дела он там не сидит. Готов поспорить, он тоже будет в Черной долине, и его фантомы пригодятся Раулю Первому — я хочу знать, на что он способен в бою… Близко к нему тебя вряд ли подпустят, но ты не рядовой агент, твои способности будут повыше. Если понадобится, ты до него доберешься. И, полагаю, сопротивления он не окажет.
Фаиз неясно нахмурился.
— Сопротивления?.. Вы хотите, чтобы я убил его, мой господин?
— А тебе бы этого не хотелось?
— Мои желания не важны. Если будет на то ваша воля…
Шафи, усмехнувшись, качнул головой:
— Конечно. Но разве я об этом спрашивал, мальчик?..
— Простите, мой господин, — Фаиз опустил глаза. И, помолчав, всё же ответил: — Нет. Мне бы не хотелось. Это… Это не то, что было в прошлый раз, но эль Хаарт, в отличие от прочих, хоть чего-то стоит.
Мурад ан Махшуд согласно прищурился.
— Пожалуй, — протянул он. — Ну, в таком случае он заслужил легкую смерть, не находишь?..
Фаиз, всё так же не поднимая глаз, кивнул.
— Если таков ваш приказ, мой господин, я это сделаю. Правда, не исключаю, что повозиться всё же придется — защиту я ему ставил сам, а расстались мы не лучшим образом.
Ан Махшуд улыбнулся краем губ.
— Райленд?.. Да, помню. Однако не думаю, что это станет проблемой. Видишь ли, Нейлар эль Хаарт из тех людей, кто скорее оценит горькую правду, чем приятную лесть. И как бы оно там ни было, ты ему нравишься.
На смуглом лице ученика отразилось искреннее недоумение:
— Не понимаю, мой господин. Я ведь его использовал, и он это знает!
— А он, по его мнению, использовал тебя. И если номера Второго он любил, считая другом, то с тобой другая ситуация. Ты не обманул его ожиданий — потому что он изначально ничего от тебя не ждал. И да, ты ему нравишься. Я много думал о том драконе, что он показал тебе, и, сдается мне, выводы ты сделал правильные. Его фантомы обладают сознанием, но это сознание — его же собственное. Что-то вроде второго «я», неосознанного и подавляемого, может быть…
Фаиз вспомнил алую крылатую змейку, овившуюся вокруг его руки, и голос Нейла: «Он не хочет уходить. Ты ему понравился».
— Выходит, — пробормотал молодой человек, — он тогда говорил о себе?
— Вполне вероятно, — пожал плечами шафи. — Но утверждать не берусь — всё-таки, я не фантомаг, а дар это редкий и малоизученный! Однако даже без всяких фантомов расположение их творца к тебе очевидно: он человек благодарный, а ты много для него сделал. Полагаю, трудностей с ним не возникнет… Впрочем, сперва нужно оценить реальную степень угрозы.
Фаиз склонил голову:
— Да, мой господин, — сказал он. — Я понял. В Геон я отправлюсь наблюдателем, а дальше — по обстоятельствам?..
— Именно. Может статься, убивать вообще никого не придется.
Мурад ан Махшуд вдохнул горячий ароматный пар и прикрыл глаза. Его ученик долил себе еще кофе и потянулся ко второй трубке шаашира. Лицо его сделалось отрешенно-задумчивым. Фаиз уважал Нейла, неплохо к нему относился и действительно не хотел лишать его жизни, однако он понимал опасения учителя. Армия Селима Тринадцатого слыла непобедимой — но, по совести, лишь оттого, что ее повелитель предпочитал вовсе не ввязываться в конфликты. И если Данзар и Геон постоянно грызлись между собой, вместе с потерями приобретая опыт, то Алмаре оставались одни парады да смотры. Да, армия ее была велика. Но она много лет не сражалась всерьез. И ни одного фантомага в ее рядах не было.
«А ведь это сила, — думал Фаиз, покусывая янтарный мундштук и не замечая испытующего взгляда шафи, устремленного на него из-под опущенных век. — Реальная сила. Вспомнить хоть тех же морских драконов — говорят, они были огромные! С огнем, похоже, сложнее, да эль Хаарт его и не любит — но кто его будет спрашивать?..» Представив себе того строптивого дракончика, рожденного пламенем, и мысленно увеличив его в размерах до среднего бомбардира, Фаиз беспокойнонахмурился. Даже этот змееныш мог запросто спалить флигель! А если он будет крупнее? Если злее?..
А если он будет такой не один?