— Развѣ я отказывался когда-нибудь?
— Нѣтъ, но ты тянешь. Мнѣ больше ждать нельзя.
— Такъ-таки, вотъ непремѣнно сегодня и загорѣлось? — воскликнулъ Симеонъ не то съ испугомъ, не то съ насмѣшкою. Викторъ, стоя предъ нимъ прямо, какъ стрѣла, отвѣчалъ:
— Въ часъ ночи я долженъ выѣхать съ этими деньгами.
— Откуда же я возьму? Такихъ суммъ не держать дома, въ ящикѣ письменнаго стола.
— Я удовольствуюсь твоимъ чекомъ. Чековая книжка всегда при тебѣ.
— Мы видѣлись днемъ. Почему ты меня не предупредилъ?
— Потому что самъ еще не зналъ, что сегодня понадобятся.
Симеонъ сѣлъ къ письменному столу и, подпершись правою рукою, долго и угрюмо молчалъ, барабаня пальцами лѣвой по бювару. Викторъ, такой же угрюмый и стройный въ черной блузѣ своей, ждалъ спокойный, холодный и увѣренный. Что-то солдатское, неуступчивое появилось въ его лицѣ и фигурѣ, и Симеонъ видѣлъ это, и это раздражало Симеона.
— Нѣтъ, Викторъ, я не дамъ тебѣ денегъ, — сухо отрѣзалъ онъ, наконецъ.
— Вотъ какъ? — равнодушно, безъ всякаго удивленія, безъ искры въ глазахъ, сказалъ Викторъ.
— Во-первыхъ, расчеты между нами еще не кончены…
— Неправда, — остановилъ Викторъ. — Моя доля въ наслѣдствѣ опредѣлена завѣщаніемъ. Мой долгъ тебѣ подсчитанъ. Потрудись выдать разницу.
Симеонъ тонко посмотрѣлъ на брата и погрозилъ ему пальцемъ.
— Викторъ! Деньги тебѣ не для себя нужны.
— Это тебя нисколько не касается.
— Какъ не касается! Какъ не касается! Выбросить вдругъ ни съ того, ни съ сего изъ своего кармана этакую сумму на руки мальчику, который, чортъ знаетъ, куда ихъ упрочить…
— Хотя бы я ихъ въ печи сжегъ, онѣ мои, и ты обязанъ выдать мнѣ ихъ по первому моему требованію.
— Нѣтъ! — рѣзко оборвалъ Симеонъ. Викторъ смотрѣлъ на него, въ упоръ, большими темносиними глазами.
— Странно! — подумалъ Симеонъ, — впервые замѣчаю, что онъ глазами на Епистимію похожъ…
И эта мысль, напомнивъ ему унизительную, оскорбительную зависимость, въ которой онъ находился, вызвала въ немъ нервную дрожь.
— Нѣтъ, — повторилъ онъ. — Нисколько я не обязанъ. Нѣтъ.
— Почему?
Симеонъ принялъ особенно значительный и твердый видъ и отвѣтилъ, раздѣльно скандуя слоги:
— Потому что я чую запахъ преступленія.
Презрительная складка мелькнула и исчезла на тонкихъ губахъ Виктора.
— Милая ищейка, на этотъ разъ ты бѣжишь по ложному слѣду.
— Сказать все можно! — пробормоталъ Симеонъ.
— Ты слыхалъ когда-нибудь, чтобы я лгалъ? — спокойно возразилъ Викторъ.
Симеонъ раздражился.
— Ахъ, всѣ вы, вотъ этакіе, сами по себѣ, ходячая правда, души, растворенныя настежь. Но чуть «Партія велѣла», — кончено: глаза, — подъ непроницаемою дымкою дисциплины, слова — на вѣсъ и ничего въ нихъ понять нельзя,
— Партія мнѣ, покуда, ничего не велѣла, — равнодушно отвѣчалъ Викторъ.
— Тогда — для чего тебѣ деньги?
— Ты не имѣешь никакого права требовать отъ меня отчета.
— Я не требую, a прошу, — смягчилъ Симеонъ тонъ свой, — и не отчета, но отвѣта… И ты ошибаешься: имѣю право. Потому что ты требуешь деньги свои необыкновенно, оскорбляя меня подозрительною поспѣшностью, точно онѣ въ рукахъ y вора. Между порядочными людьми должна быть деликатность взаимнаго довѣрія.
Викторъ выслушалъ слова эти, провѣряя мысленно ихъ логическое теченіе, и онѣ ему понравились.
— Хорошо, — сказалъ онъ. — Я объясню, пожалуй. Хотя не обязанъ, но объясню. Но умѣй молчать.
Симеонъ гордо выпрямилъ стройный станъ свой.
— Ты говоришь съ Симеономъ Сарай-Бермятовымъ.
— Я долженъ немедленно… внести залогъ за арестованнаго товарища.
— Всю-то сумму?
— Вѣроятно, всю.
— Хорошъ, должно быть, гусекъ попался! — протяжно произнесъ Симеонъ.
A Викторъ объяснялъ:
— Онъ попался подъ ложнымъ именемъ на пустомъ дѣлѣ. Его необходимо выкупить, во что бы то ни стало, прежде, чѣмъ жандармы напали на слѣдъ, кого они сцапали.
— A если догадаются?
— Висѣлица, — коротко сказалъ Викторъ.
Симеонъ съ шумомъ оттолкнулъ бюваръ и всталъ съ порывистымъ жестомъ негодованія.
— И ты воображаешь, что я выдамъ тебѣ хоть копѣйку? — рѣзко почти прикрикнулъ онъ. Развѣ ты не знаешь моихъ политическихъ взглядовъ?