Разбудило Ромигу ощущение дивной приятности: кто-то ласково перебирал ему пальцы, сгибал их и разгибал, легонько щекотал и покалывал подушечки… На правой руке?!
Нав от удивления дёрнулся… Нет: даже не вздрогнул! Всё тело — блаженный, расслабленный кисель. Ромига с трудом приподнял веки — увидел над собою пещерный потолок. Скосил глаза — увидел довольного Онгу, и веки тут же слиплись обратно. Кажется, довольство Онги и обволакивает Ромигу этим тёплым, вязким, приторно-сладким киселём. Паралич произвольных движений, паралич магии, при полной чувствительности… Ой, нет, при си-и-ильно обострённой!
О, сколько удовольствия могут нести самые обыкновенные касания! Онга всего лишь гладит по ладони — а Ромига уже заходится. Что дальше-то будет?
А дальше смыло все мысли, потому что Онга решил потрогать Ромигу везде, и каждый дюйм Ромигиной кожи отвечает новым наслаждением. Шея и плечи, грудь, живот — источники невыразимого кайфа. Прикосновения к внутренней поверхности бёдер взрывают мозг эйфорическим фейерверком…
Когда Онга успел поднять и развести в стороны Ромигины ноги? Он, что, уже внутри?! Которой частью себя? Вроде, это ещё пальцы, но блаженство щекоткой струится с их кончиков, растекается по всем закоулкам тела, пронизывает насквозь, будто разряды тока. Ромига извивался бы ужом, бился в судорогах, кабы не был парализован. От невозможности шевелиться — ощущения лишь острее, нестерпимее… Отчаянно хочется уже какой-нибудь развязки! И Онга словно отвечает невысказанному желанию: вынимает из Ромиги пальцы и входит тем, что ему некогда откромсала Нархана.
Да, Онга велик, но Ромигины мышцы — кисель, потому не больно… Боль — что это? Ромига забыл. Кажется, это антипод тому, что он испытывает сейчас. И кто-то, где-то, когда-то говорил ему, что противоположности сходятся. Даже показывал! Так плохо, что уже хорошо. Так хорошо, что уже плохо…
Онга вошёл медленно, плавно, до упора — замер, давая Ромиге время привыкнуть, насладиться полнотой внутри и, заодно, тем живительным жаром, что умеют дарить колдуны Голкья… Значит, не только они… Помедлил — с тем же размахом подался назад. Ромига попытался сжать кольцо мышц, задержать Онгу в себе, но тело-кисель по-прежнему не повиновалось, значение имела единственная воля: Онги!
Онга вышел — и вновь вошёл. Опять — и снова. Онга двигался с величавой, завораживающей медлительностью. Ромига дожидался каждого толчка в себя, будто Дня Владыки! Кажется, минула вечность. Такая наисладчайшая! Такая мучительно выматывающая: ритмом обретения полноты — потери — обретения — потери…
Собственное возбуждение тоже нарастало: малая часть киселя обрела твёрдость, чтобы Онга поиграл с нею… О, как он умеет!
Так хорошо, что уже плохо? Так плохо, что уже хорошо? Мелькнула неожиданно трезвая, будто чужая, мысль: чтобы разом покончить с этими дурацкими вопросами, довольно сделать крохотное усилие вот прямо сейчас — и соединиться с Онгой навсегда. Понять бы только, что за усилие: прежде, чем они достигнут оргазма! После может стать поздно… Для чего поздно?
А вот интересно, возможно ли затрахать нава до смерти? Ромига не слыхал, но уже всерьёз опасается стать первым. Онга в сексе, как и в поединке, устали не знает.
И ещё вкрадчивый голосок в голове: то ли собственные мысли, то ли чья-то безмолвная речь, тихонько нашёптывает. «Ромига, ты будешь лучшим Повелителем Теней, нежели Онга. Онга — вор, ты — обокраденный. Нет, не Онга обокрал тебя. Но Онга разживается чужим. А ты станешь богат своим, едва настигнешь и покараешь своего врага. Хочешь увидеть, где враг обитает? Хочешь?»
Ромига не ответил голоску ни малейшим движением мысли. Всеми силами он старался отрешиться от слишком ярких ощущений бесконечного секса, как в бою гарки отрешаются от боли. И всё же видение, посланное неведомо кем, накрыло его: красивый, летний город, затейливо одетые прохожие, мостовая в мозаичных узорах… Мелькнуло и погасло. Город Ромига не узнал.
«Кто ты?» — спросил он неизвестного собеседника. — «Как твоё имя?»
«Не помню… Тень. Просто тень.»
«Что тебе нужно от меня?»
«Изгони Онгу, встань на его место, повелевай нами!»
«Онга-то чем вам плох?»
«Онга пожрал одну из нас. Он ищет, как пожрать Голкья, потом — твой мир. Он никогда не насытится. Останови его, пока можешь!»
Вот те, здрасте! Такие заявления надо обдумывать всерьёз, но Ромиге, увы, нечем. И всякие голоски выслушивать да расспрашивать — тоже больше нечем.
Заслоняйся, не заслоняйся, а ощущения захлёстывают с головой. Плохо или хорошо? Хорошо или плохо? Кровь бешено стучит в висках, сердце готово вынырнуть из киселя тела и убежать, куда подальше… Простая мысль, даже примитивная, всё-таки пробилась сквозь эйфорию. Ромига не просил Онгу о сексе. Ромига не сказал Онге «да». Значит, Онга — насильник, значит, враг. То, что он делает, не может быть хорошо, даже если приятно.
В ответ на мысль — или само по себе? — сумасшедшее наслаждение разом обратилось в свою противоположность. Ромига попросту задохнулся болью. Сердце встало. Член Онги показался раскалённым штырём, обсидиановым клинком, раздирающим нутро.
Онга сделал ещё несколько движений, прежде чем заметил: что-то идёт не так. А дальше Ромига, вроде, и наблюдал происходящее, но как бы слегка со стороны. Все ощущения ушли — осталась кристальная, ледяная, отстранённая ясность.
Нет, по счастью, Онга не собирался убивать сородича таким заковыристым способом! Кажется, он даже испугался: всё у него сразу упало. Однако, не растерялся ни на миг. Ударом в грудину запустил сердце, потом принялся драть сомлевшее тело за уши, заодно освободив от парализующего аркана.
Тут-то Ромига и начал нормально приходить в себя. В себе оказалось неуютно, до крайности. Ромигу вырвало: кровью и желчью. На этом телесные неприятности, в общем-то, исчерпались, если не считать слабости — и звона в ушах от ругани Онги…
В кинжально острых ушах нава на грани бешенства!
Ну, коне-е-ечно! Ярость опоздала на целый акт, зато теперь норовит накрыть Ромигу с головой, как перед нею — эйфория и боль… Опоздала, погань! Ромига уже по горло сыт аффектами. Слишком странно здесь всё, чтобы давать волю простым реакциям: бей-беги. Слишком опасно, и ничего не кончилось! Пусть ярость схлопнется в чёрную дыру и грызёт там сама себя. А ты, нав, собери руки-ноги и потихоньку переберись с Камня… Ну, хотя бы на сталагмит-табуретку. Теперь замри. Дыши. Ровно, медленно… Вот так! Нав Ромига — само торжество самообладания, уши у него круглые, и останутся таковыми, как бы ни разорялся Онга… Собственно, уши — ерунда, главное, что творится посередине…
— Придурок! Как! Ну как ты себя так вывернул, что едва не сдох? Я на этом Камне сколько раз пытался умереть — не вышло. А ты раз, и во Тьму наладился? Я даже не спрашиваю, зачем! Не вынес, что оказался под мужчиной? Или твои голки внушили тебе, что лучше сдохнуть, чем стать ключом от силы? Так это у них называется, я ничего не путаю?
Онга спускает пар по-своему, руганью. Острые кончики его ушей пока не скрылись в волосах, и Ромига помалкивает. Дышит. Думает. Он и сам не понял: что натворил, или что с ним случилось? С кем он разговаривал? Бредил, или как? Под Онгину брань размышлять всё-таки затруднительно: такие обороты, поневоле заслушаешься!
— Под белой луной и большим солнцем, щуровыми болотами, с кочки на кочку, да под корягу — в асурский портал! Хрустальным замком тебе по голове и Железную крепость под ноги, лунной сталью — в печёнку, светом вековечным — по глазам. Кувырком по Большой Дороге, через сто миров, да прямо к Спящему в задницу!.. Ромига, я кого спрашиваю? Или ты, заодно, язык себе отгрыз?
Ромига уже достаточно спокоен, чтобы, вопреки гневу, иронично улыбнуться Онге.
— Я ничего не отгрыз, а просто слушаю и запоминаю маршрут. Онга, ты потрясающе ругаешься! Ни у наших, ни у мохнатиков я таких загибов не слыхал! С кочки на кочку — в асурский портал. Это же просто поэзия какая-то! То есть, сначала под корягу… Жаль, записать нечем!
Углы Онгиных губ дёрнулись вверх, однако он не позволил себе ответной улыбки.
— Ромига! Прекрати паясничать! Я задал вопрос! Отвечай! — вот это уже не сотрясение воздуха, а команда, которой трудно ослушаться. И пока незачем.
— Онга, как ты думаешь, что ты со мной делал? И что пошло не по твоему плану? — Ромига тоже умеет играть голосом, чтобы трудно, очень трудно не ответить, причём, по существу.
— Ты мне — вопросом на вопрос? Я вылечил тебе руку, потом парализовал и поимел… Не удержался! А ты сперва таял от восторга, будто у тебя сроду — ни одного умелого любовника. Потом вдруг скукожился и чуть подо мною не помер. Хочешь сказать, ты это не сам? Не нарочно?
Онга совсем перестал прятать эмоции. Недоумение, досада и растерянность выглядели подлинными. Даже какая-то почти детская обида, совершенно неуместная в таком матёром и древнем!
Ну, что же…
— Онга, я сейчас не спрашиваю, какого асура ты меня изнасиловал! Позже обсудим и сочтёмся… Скажи, ты накинул на меня только паралич? Эйфорию — не ты?
Онга потупился, дёрнул углом рта: на этот раз, вниз. Виноватое выражение ему давалось плохо, физиономия не привычна к такой мимике. Но кажется, ему, правда, было отчаянно неловко. За всё ли происшедшее, или только за часть?
Помялся — ответил:
— Не я. Камень.
— Отлично! То есть, у нас тут совершенно случайно завязался потрясающий тройничок! И кто кого имел? Ты меня? Или твой Камень — нас обоих? Или… Онга, а точно нас было всего трое? Или, может, нас ещё со всех сторон сношали твои Тени?
Уши Онги вновь заострились, и Ромига сбавил напор:
— Может, объяснишь, кто они такие, эти Тени? Или что?
Онга охотно соскочил с темы сомнительного группового секса на отстранённую:
— Каждый, на кого светит огонь, солнце или луна, отбрасывает тень. Тени, обитающие в недрах Голкья, помнят всех, кто когда-либо ступал на этот мёрзлый камень, и всё, что происходило здесь с начала времён. Жаль, вызвать их на разговор бывает не легко, а разбудить их память и получить ответы на вопросы — ещё тяжелее. Даже теперь, когда Тени признали меня своим Повелителем.
Онга не усидел на Камне — вскочил, заходил взад-вперёд, запетлял между сталагмитами и колоннами. Голос его, мощный и полнозвучный — таким бы армией командовать — всё оглушительнее гремел под сводом пещеры. И тёмные клочья вихрились вокруг него. Онга протягивал им раскрытые ладони, они струились меж его пальцев, ласкаясь и лаская, вились вокруг головы, путались в неровно обрезанных волосах, туманом затмевали лицо. И само лицо это, мужественное и вдохновенное, вдруг показалось Ромиге маской, пустой личиной, сквозь отверстия которой струится нечто… Да, без сомнения, тоже порождённое Тьмой изначальной, вечной и бесконечной! Отчего же в голове Ромиги упорно крутятся два слова: «имитация» и «профанация»? Почему так больно смотреть на Онгу, который этим живёт и дышит? Слишком заигрался нав не в свою игру?
— Онга, наверное, это здорово, повелевать тенями мохнатиков на какой-то мороженой каменюке, задавать им тысячу вопросов и толковать ответы. Но когда мы с тобой уже пойдём домой, на Землю?
Онга замер на полушаге, резко обернулся: зрачки его полыхнули жёлтым.
— Ромига, я мог бы уйти на Землю прямо сейчас. Даже, возможно, увести тебя. Но я никуда не пойду без моего Источника. Я уже почти придумал, как взять его с собой. Подожди ещё несколько дней, маленький нав.
Конечно, подходящих Источников много не бывает! Это как бы аксиома. Отчего Ромиге кажется, что затея Онги — дурная? Внятных аргументов у него нет: даже для себя.
— Ну, допустим… Онга, я могу тебе помочь?
Сосредоточенный, оценивающий взгляд:
— Я думаю над этим.
— Хорошо, Онга. Только, когда надумаешь, не забудь спросить моего согласия? А то исцелил руку — хорошо. Но я же ясно сказал, что не желаю идти к тебе! Я приживил бы кисть сам. Какого асура ты утащил меня?
— Сам? — хмыкнул Онга. — Да, ты кое-что умеешь. Но ты остался бы колчеруким надолго. А я не желаю угодить под твое проклятие!
— Ах, вот оно что! Проклятие… Онга, скажи, кто мешал тебе рубануть чистым клинком? Или поранить меня слегка, как я тебя?
Онга снова будто бы смутился:
— Я проучил тебя за дерзость и глупую привязанность к мохнатой твари. А потом уже вспомнил: кто Ромигу убьёт или всерьёз покалечит… Тьфу! Надо же было додуматься! Чем ты, малявка, настолько ценен для Нави, что на тебя наложили такое?
Теперь Ромига опустил взгляд и старательно закрылся: обсуждать геомантскую эпопею с Онгой он совершенно не желал. Тем более, финала её Ромига пока так и не вспомнил. Он должен был, собирался освободить старого чела от заклятия обещания, грозившего тому неизбежной гибелью. Успел ли?
А на вопрос Онги ответил предельно кратко и общо:
— Просто один мой друг и наставник изо всех сил старался меня защитить… Кстати, Онга, у тебя ведь тоже кое-что подобное есть. Откуда у тебя взялась катана-братоубийца?
— А я получил её по должности… Или отобрал у палача, посланного за моей головой… Или снял с трупа на поле боя…
Онга с абсолютно серьёзным лицом, нарочито неспешно перебирал взаимоисключающие версии и тут же посылал Ромиге видения: одинаково яркие и достоверные. Попробуй, отличи подлинное воспоминание от игры воображения! Или все — вымысел?
— Гадаешь, как оно было на самом деле? Уже не важно! Зато моя красавица пригодилась мне против Теней, что подняла на меня Нархана. Имперский форпост простоял здесь меньше полугода. Тени тех навов успели народиться, но не успели заматереть. Ещё немного, и я отбился бы от них.
Новое видение: Онга дерётся против целого арната. На первый взгляд, навы, как навы. На второй — заторможенные куклы с дешёвыми мозгами. Как они его всё-таки смяли, Онга не показал: лишь как падают разрубленные тела, как закипает, пузырится чёрная кровь и стремительно разлагается плоть… Так не бывает! Слишком быстрая, слишком сильная реакция на обсидиан! Минута-другая, и никаких трупов: распались, дымом изошли, дым всосался под снег… Нет, с навами так не бывает, точно!
— Онга, те навы, с Тенями которых ты сражался… Они умерли на Голкья? — спросил Ромига, пытаясь увязать в голове неполные, противоречивые сведения.
— Нет, тут тогда никто не погиб. Просто бросили форпост и ушли отсюда. А Тени не могли за ними последовать, они здесь родились и здесь пребывают, — спокойно пояснил Онга.
— А ты убил тех Теней, с кем дрался?
Онга сделал отрицательный жест:
— Развоплотил. Нархана потом призвала всех обратно.
— А куда они девались после? — продолжал расспрашивать Ромига, пока собеседник снисходит до объяснений.
— Это было очень долгое «после». Тени не выжили в дневном мире. В конце концов, все вернулись в пещерный мрак.
— А ты сейчас можешь их призвать? Как Повелитель?
Онга, присевший, было, на Камень, вновь подскочил, заметался по пещере. Фыркнул:
— Могу, но не хочу!
А чёрный туман так и завивался вокруг него, так и ластился!
— Они до сих пор тут, рядом, но мне опротивели их тупые рожи. Навами им никогда не стать, даже убедительным подобием. Зачем мне эти куклы, когда у меня есть ты? Ты — живой! Ты такой маленький, нелепый, трогательный — а ведёшь себя, по-настоящему… Ромига, постарайся не держать зла! Я посягал на тебя, как на вещь… Я разучился… Я забыл, как это бывает между двумя разумными, равными… Но ради тебя… Ради возвращения в Навь, ради Тьмы-прародительницы я постараюсь вспомнить! Веришь мне?
Ромига кривовато улыбнулся: он всё ещё переваривал эпитеты, которыми Онга наградил его. Очень хотелось узнать, почему нелепый-то? Однако сородич задал вопрос, требующий немедленного и точного ответа.
— Я надеюсь, Онга.
— Позволь мне коснуться тебя, в знак нашего примирения?
Онга припал на одно колено перед сидящим Ромигой и медленно, осторожно протянул руку к его щеке. Ромига сдержал желание отшатнуться, рявкнуть: «Не трогай!» Просто слегка отстранился, проворчал с угрозой:
— Онга, дома, в Цитадели, я тебя сам разложу и натяну. Вот тогда мы будем квиты… Коснись — и остановись на этом.
— Хорошо.
Ромига чуть подался вперёд. Пальцы Онги преодолели последний дюйм пустоты. Касание — просто касание. Тёплое. Приятное. Очень приятное. Такое приятное, что хочется продолжить! Длить и длить восхитительный контакт двух тел, до полного, наиполнейшего слияния…
Ромига шарахнулся кувырком со своего сталагмита, вскочил на ноги, зарычал:
— Онга, стой!
Древний нав так и застыл на одном колене: сосредоточено, будто к чему-то прислушиваясь.
— Онга, это ты? Или твоя Каменюка снова имеет нас?
Кажется, Онга с трудом разлепил губы, чтобы ответить:
— Я не знаю, что опять случилось… Нет, это не я. Ромига, лучше тебе уйти отсюда, пока я разбираюсь… Да, я обязательно разберусь!
— Онга, пошли вместе! Домой, на Землю. У Нави есть Источник, нам всем хватает! Нечего тебе здесь ловить! Или потом вернёмся.
— Ну, нет уж, Ромига! Я с места не сдвинусь, пока не распутаю эту сеть. Пока не выплету ниточку силы и не протяну её между мирами. Мохнатые твари не достойны своего сокровища, а мне… Нам оно пригодятся больше.
Что такое знаменитое навское упрямство, Ромига знал не понаслышке: сам такой. Но хотелось бы понять, что конкретно Онга затевает?
— Ты собираешься притащить с собой на Землю этот Камень? Или правильнее — пригласить его? Любопытно, а что сам Камень думает по этому поводу?
— Да, он мне дорог. Однако сам он — не Источник, а точка выхода силы. Источник — весь этот поганенький мирок. Или вся сеть Зачарованных Камней на нём. Шаманы голки сами уже достоверно не помнят, как и что они сотворили. Тени не забыли ничего, но разговорить их и осмыслить услышанное — мне нужно время. И мне нужно больше власти, чтобы все покорились. Да, больше…
Отрешённый, погружённый в себя взгляд Онги Ромиге отчаянно не нравился. Предчувствия… Нет, благие предчувствия не посещали Ромигу уже давно: мрачные, поганые, скверные, отвратительные, ужасные. Однако нынешние, пожалуй, били рекорды.
— Онга! Нав! Что ты собираешься делать?
— Я думаю об этом, — Онга встал, потянулся, присел на Камень. — Ромига, иди-ка ты пока к своей голки. Стурши говорит, она соскучилась и беспокоится. А ты ещё собирался кое-кого искать, ты помнишь?
— Ну, так у меня же пропал проводник! Сбежал без объяснения причин, или его похитили, я не понял.
— Ах, вот оно что! Ты мне не сказал… Тогда, тем более, иди, ищи обоих. Шаманы голки сейчас делят власть. Мало ли кто мог подстроить ловушку твоему Латире? Этот шустрик — один из претендентов в главные. Есть или был, в зависимости от проворства соперников.
— Онга, а ты можешь вопросить о нём Тени?
Древний нав прикрыл глаза, помолчал. Воззрился на Ромигу сквозь усталый прищур:
— Ясно одно: твой Латира не умирал. А следы он умеет путать, не хуже моего Стурши. Я не буду тратить время и силы на поиски шамана, другое сейчас важнее. Иди, Ромига, тебя ждут к ужину.