Массивная, дубовая дверь скрывала за собой тьму, находившуюся в подвале. Терпкий запах вина зудил в носу, заставляя неприятно морщится любого, кто подходил к холодному, мрачному помещению, скрывавшемуся под ногами постояльцев гостиницы.
Проход и коридор, ведущий к этой двери, в отличии от остальных мест, не был украшен разнообразными картинами, не было здесь и пресловутых золотых подсвечников в виде двуглавых змей.
— Гм, где вы берёте не обмёрзшую древесину, мистер Роберсон?
— В подвале, — растерянно проговорил мужчина, смотря в сторону комнаты, где заперли Ростафа. — А что?
— Действительно похолодало, а потому я хотел бы сходить и принести поленьев для растопки, — соврал наёмник.
Роберсон повернулся к пепельноволосому мечнику, смерив его взглядом. Потом медленно кивнул, казалось, о чём — то догадавшись.
— Хорошо. Ты справишься один?
— Гм, возможно, лишние руки не помешали бы.
— Я могу пойти, — робко проговорила Вероника.
Гумберг сжал кулак. «Плохо дело, — подумал он. — Не может же Вероника быть убийцей. Ну же, я иду совсем один в страшный, тёмный подвал, без оружия и чего — либо. Отличный вариант для тебя. Ну же, подай голос. Согласись идти со мной.»
Но голос никто так и не подал.
— Гм, хорошо. Спасибо, Вероника. — наёмник вздохнул, устало оглядевшись.
Ромари, сидящая в кресле, медленно обводила каждого взглядом. Джефри, всё ещё бледный, заламывал пальцы, шарахаясь от каждого скрипа. Орен просто тяжело молчал и, казалось, не дышал даже, полу — прикрыв глаза. Девочка не давала своим волосам покоя, то и дело поворачиваясь в сторону коридора.
Гумберг вздохнул ещё раз.
— Гм, пошли.
Неприятное чувство одолело наёмника. Тягучее, пульсирующее, оно скребло в груди у солнечного плетения, заставляя бледнокожего помощника детектива сжиматься всё сильнее и сильнее. Каждый шаг к двери давался, пускай и с не большим, но трудом. Неприятное ощущение росло. Наёмник размял пальцы, чувствуя, как они затекают.
Холод железной ручки, щелчок замка и резкий запах алкоголя. Тёмный проём и слабоосвещённые ступеньки крутой лестницы, ведущей в самый низ. Шаг вперёд. Ощущение тут же пропало. Гумберг не знал, что то, что он только что испытал — мимолётный страх неизведанности.
— Где именно здесь древесина? — без особого интереса спросил он.
«Было бы странно, если бы я вернулся без неё, — скучно заметил Гумберг. — Тем более, раз уж за мной никто не пошёл.»
— Прямо у правой стены, перед бочками с вином, — подала голос служанка, следуя прямо за мечником.
Слабое пламя свечи в её руках освещало лишь небольшой кусочек пространства, вырывая его из когтистых лап тьмы. Тень наёмника, деформированная и вытянутая, легла на деревянные ступеньки, создавая причудливую картину. Где — то в углу заскрежетала древесина. Нога вступила во что — то липкое.
Гумберг не успел среагировать. Кинжал, воткнувшийся ему чуть ниже лопатки вызвал яркую вспышку боли. Толчок в спину, и вот он уже летит над ступеньками, боковым зрением замечая сдержанно ухмыляющуюся Веронику. Грохот разбитых бутылок, испуганный писк грызунов, новая вспышка боли и полная дезориентация.
Свет исчез, скрип двери и щелчок замка. Всё произошло менее чем за пару секунд. Наёмник лежал, хрипя и сплёвывая кровь. Его лёгкое было пробито, а нога вывернута. Но смутило его больше не это, а то, что его рука упиралась во что — то липкое, холодное и мягкое. С трудом, чувствуя притихающую боль в позвонках, он поднял голову. И обомлел — прямо рядом с ним, широко раскрыв стеклянные глаза, в которых отпечатался истинный ужас и настоящий животный страх, вся мокрая, лежала Вероника. Гумберг отключился.
Гумберг почувствовал покалывание в кончиках пальцев. Несколько распуганных его падением крыс наконец осмелели, и, выползя из своих нор, подобрались ближе. Некоторые уже начали кусать его кожу. То же произошло и с Вероникой, на которой уже виднелись давние укусы.
«Ну конечно. Ведь я всего лишь живой труп. Не человек. Мутант, порождение проклятья или некромантии. Чей — то неудачный эксперимент, существо, противное самой природе. Я убиваю чудовищ, а таких, как я, убивают паладины. Выродок скверны и дитя бездны. Вот кто я такой. Но умереть вот так. От простого удара в спину таким же паразитирующем выродком. Бездна и пекло, если я умру от рук доплера!»
Помощник детектива встал, хрустнув спиной. С трудом, но поднялся. Начал делать более частые вдохи, почти не кашляя и не хрипя.
«Да меня же Мирана засмеёт! Не смог распознать ублюдка за столько дней! И что мне делать…»
Наёмник поправил пепельные волосы. Осмотрелся. Потянулся, протёр лицо. Замер, почувствовав запах дыма, просачивавшегося сквозь плотно закрытую дверь.
«Пекло. Нет… У меня есть цель. Приехать к Д’антстарам. И такой шанс у меня представился.»
Мечник повернул голову, окинув взглядом труп. На одежде вероники выделялись четыре расплывшихся пятна и глубокий порез на горле.
«Первый удар пришёл в шею. Остальные же… Ублюдок бил так, чтобы она не умерла мгновенно, мучаясь и истекая кровью. Она ведь даже не могла кричать из — за пореза в горле. Ещё и залил её труп алкоголем, чтобы скрыть запах…»
Пилигрим взглянул в сторону двери, чувствуя, как вскипает. Глаза, привыкшие к темноте, выцепили тёмную полосу на ступеньках, идущую примерно до половины лестницы. Дальше же след обрывался.
«Она, страдая, пыталась сбежать. Из — за тебя всем пришлось пережить этот кошмар. Из — за тебя мы не можем уехать отсюда и неизвестно, что будет дальше. Из — за тебя…»
Он попытался взять себя в руки, но его мысли путались, сбивались, игнорируя попытки сосредоточиться на чём — нибудь помимо закипающей где — то внутри злобы. Путали его также и странные образы, возникавшие перед глазами, смутные обрывки воспоминаний, наваждения которых он сгонял как остатки сна. Туманные и противоречивые ощущения поднимались всё выше и выше, как клубы дым, что таились до этого в его сознании, беспрерывно сменяющиеся и пульсирующие в голове, звенящие и шипящие, шепчущие и кричащие одновременно, но так далеко от него, словно шелест листвы.
Охотник на монстров сделал шаг вперёд. Посмотрел вниз и вправил ногу. Потом ещё один шаг. И ещё. Пепельноволосый охотник поднимался вверх, шаг за шагом. Кровь струилась по его пальцам. Теперь это была его кровь, ведь от злобы он сам не заметил, как стиснул кулаки сильнее, игнорируя впившиеся в кожу ногти.
«Верно. Я охотник на монстров. И сейчас я делаю именно то, что и должен — охочусь на монстра.»
Раздался крик. Потом ещё один. Гумберг не знал, сколько он так пролежал на холодном, каменном полу без сознания. Но теперь он отчётливо чуял запах дыма и треск пламени. Различить голоса в этой какофонии звуков было невозможно. Дверь оказалась заперта, что, впрочем, совсем не удивило наёмника.
Удар. Ещё один. Охотник наносил удар за ударом, сдирая кожу с костяшек. Бил, не переставая и даже не думая перестать. От каждого такого удара дверь трещала, ломилась, а старая ручка прогибалась всё сильнее и сильнее под натиском мечника. Гумберг закричал. Удар. Ещё один. И снова, и снова, и снова, и снова, и снова, и снова…
Со звоном ручка упала на ступеньки и, подпрыгивая, покатилась вниз. Сопровождаемая скрипом, дверь медленно приоткрылась. И явила на свет страшное, но внешне спокойное лицо мертвеца. Мертвеца с горящими глазами цвета самого чистого рубина. С глазами, горящими яростью.
Гумберг прошёлся по коридору, всё отчётливее видя стелящийся по полу дым. За углом раздался грохот. Языки пламени, находившиеся у самых оснований деревянных стен, с каждой секундой поднимались всё выше и выше. Картины падали, разламывая рамы, а бумага чернела и тлела. Становилось всё жарче и жарче. И в этом аду из пламени и дыма мечник смог разглядеть тело. Тело Роберсона, до последнего сжимавшего меч. Из — за угла вышел Ростаф.
Весь потрёпанный, в саже, красный и вспотевший, он безумными глазами смотрел на Гумберга. Его руки задрожали. Руки, в которых был антрацитовый меч наёмника. Ростаф сжал его посильнее, да так, что побледнели костяшки. Заговорил, побелев:
— За что?
— Гм, прости? — не понял наёмник.
— За что ты убил Ромари? Роберсона? Люси? За что? — Ростаф шептал, постепенно переходя на крик. Его лицо было покрыто испариной, а глаза бешено бегали. — Что они тебе сделали!?
Гумберг перевёл взгляд на мёртвого хозяина гостиницы. Его глаза были полуприкрыты, а в груди зияла рана. Кровь расплылась по некогда белой рубашке. В руке был небольшой полуторный меч с v-образной гардой.
Мечник сделал пару шагов в сторону, медленно двигаясь в телу, не сводя глаз с мужчины. Тот, покачиваясь, переводил меч в сторону, по направлению к Гумбергу.
— Я ничего не понимаю, — спокойно сказал мечник.
— Ты! Ты убил Ромари и Ростафа! И Веронику! Заколол прямо при мне! Ухмыляясь!
— Пекло, — выругался мечник. — Тело служанки лежит прямо за мной. В том самом подвале за моей спиной. Она лежит, со вспоротым горлом, залитая спиртом.
— Это ложь! — воскликнул Ростаф.
— Иди и сам убедись, — забирая меч с тела хозяина гостиницы, проговорил наёмник.
Ростаф покачнулся, замолчал на несколько секунд. Перехватил меч наёмника поудобнее. Хищно и пугливо одновременно сощурил глаза.
— Это не отменяет того, что ты убил при мне остальных!
— Это был доппельгангер.
— Его не могло тут быть! Никто бы не прошёл через такую метель! Ни одно живое существо! И не пытайся оправдаться, Роберсон бы знал…
— Гм, ну, так уж получилось, что прошёл, — хмыкнул наёмник, описав мечом полукруг. — Отдай мой меч.
— Чтобы ты им и меня зарубил!? — лицо мужчины дрогнуло, стоило ему завидеть горящие глаза мечника. Глаза, в которых отражалось разгорающееся пламя.
Красные языки проглатывали стены, с каждой секундой поднимаясь всё выше и выше. Где — то наверху трещало дерево. Обои обуглились, став чёрными как смоль, а потолок заволок серый дым. Единственное место, которое не мог поглотить огонь, это каменный пол. Шаг в права, шаг влево — и всё безопасное пространство для свободного перемещения заканчивалось.
— Гм, мне нужно найти девочку. Пропусти меня.
— Ни в коем случае, — помрачнев, ответил Ростаф.
Гумберг ещё раз взмахнул мечём, посмотрел на него, оценил длину лезвия и тяжесть. Вновь повернулся к мужчине, стоявшему напротив и преграждавшему ему путь.
— Тогда мне придётся пройти через тебя.
Ростаф дрогнул. Антрацитового цвета клинок отразил бушующее пламя, покачнулся. Пространство вокруг завибрировало, затрещало от напряжения. Наёмник сделал шаг вперёд. Ростаф не отступил. Боль в ноге предательски напомнила о себе, но Гумберг её проигнорировал. Взглянул на меч ещё раз.
Пригнулся, напружинился, задрав голову и заведя клинок за спину. Почувствовал, как трещат костяшки. Незаметно, по привычке, выдохнул. И прыгнул.
Прыгнул как кот, целившийся в мышь, тихо, бесшумно, даже не подняв пыли. Прыгнул, в мгновение ока преодолев смертельное пространство, разделявшее его и мужчину. Прыгнул, высоко занеся меч над головой, сделал вольт, вновь описав остриём полукруг, расслабив плечи и выдохнув, придав рукам гибкость.
Звон болью раздался в ушах, мечи загудели и заискрились, алые капли крови брызнули из раны, образовавшейся на груди Ростафа. Наёмник вспомнил, что в руках не его меч. Удивился также тому, что мужчина почти отразил его удар. Переворот на одних только носках, вольт, уход от медленного для мечника выпада и контрудар. Всё кончилось менее чем за несколько секунд, но длилось это, казалось, вечность.
Ростаф обмяк, выронил меч, и, цепляя горящую стену, прошёлся вперёд, не оборачиваясь на мечника. Кровь текла рекой, пенясь и шипя от жара. Красная полоса тянулась дальше и дальше за ним, его одежда начала тлеть и дымиться, пока не вспыхнула. Он шёл, двигаясь по коридору в сторону лестницы, ведущей в подвал. Огонь поднимался по его телу всё выше и выше. Запахло спаленными волосами. Ещё несколько шагов вперёд и Ростаф добрался до двери. Остановился и встал в проходе спиной к пепельноволосому мечнику. Жадно вдохнув воздух, мужчина провалился во тьму. Раздался глухой звук удара и тяжёлый выдох.
Мечник поднял свой меч, рукавом отёр его от крови. Выкинул полуторный, в последний раз взглянув застланый тьмой спуск.
Лестница была заборикадирована шкафом и несколькими вешалками и разобрать этот завал не представлялось возможным, тем более, что дерево уже начинало загораться. Гумберг развернулся и уже было собирался уйти, пока не услышал тяжёлое дыхание за спиной. Повернул голову и замер.
Джефри лежал прямо под завалом. Весь в ожогах, с неестественно выгнутыми руками, его почерневшая и лысая голова медленно моталась из стороны в сторону, словно в трансе. Тяжёлый хрип, сопровождаемый ежесекундными плевками крови и кашлем, пробирал до мурашек. Картина была воистину ужасающей и неописуемой.
— Гм, Джефри? — подал голос Гумберг.
Мужчина не ответил, даже не поднял глаза, лишь резко мотнул головой и снова вошёл в своеобразный транс. Гумбергу казалось, что он всё что — то нашёптывал, но наёмник осознавал, что разума в этом теле уже нет. Заметил, заметил, как несколько обломленных кусков древесины выпирают из его брюха. Заметил также и осколки стекла, застрявшие в изуродованной голове.
«Чем — то облили и подожгли, — думал мечник, двигаясь в сторону извозчика. — А потом его придавило обвалом, я так полагаю, барикад. Или, наоборот?»
Пепельноволосый охотник остановился в двух шагах от изувеченного мужчины. Вытянул руку, держа меч параллельно его шее.
«Что же это за чудовище, раз от него нужно было барикодироваться?»
Гумберг поднял глаза. Быстрым, но плавным движением провёл лезвием по горлу Джефри, дойдя до самых позвонков.
«Могу предположить, что Роберсон вышел к нему на бой, но, очевидно, проиграл. Если забарикодировались до этого момента, то долже быть способ спуститься сюда со второго этажа. Но лестница всего одна, тогда как тут оказался Ростаф? Возможно, его просто забыли? Нельзя забывать и про Джефри…»
Наёмник широко раскрыл глаза.
Джефри, Роберсон, Ростаф, они все мертвы. Единственный, кто может дать хоть какой — то отпор доппельгангу, то это Орен… Конечно, это если он сам не монстр… Пекло, нужно срочно найти способ подняться!»
Гумберг пробежался в сторону ещё одного коридора, ведущего к ванной на первом этаже, пробежал через маленькую кладовку, полностью поглащённую разгоревшимся пожаром, свернул влево, увернувшись от резких всполохов пламени, которые изрыгнула кухня, богато украшенная фарфоровым сервизом. Почти оббежав целый круг, и, уже было, не надеясь найти способ попасть на второй этаж, заметил краем глаза небольшой лифт, по которому подавали еду с первого этажа на третий. Ногу пронзила вспышка боли, заставив его затормозить, зацепив одну из стен и уронив несколько подсвечников в виде переплетающихся хвостов двухглавых змей.
Наёмник отряхнулся, подошёл к лифту и с ужасом осознал, что просто — напросто не поместится внутри.
— Пекло!
Он уже было развернулся и собирался направиться обратно, пока не услышал тихий и приглушённый кашель. Развернулся обратно, уставившись в сторону лифта. Кашель больше не повторился.
Сзади трещало пламя, своими красными языками поглощая стены, жаром взрывая стёкла в окнах, укрытых железными решётками, застиля пространство чёрным дымом, подгоняемым ветром, когда пепельноволосый мечник, охотник на монстров аккуратно опустился на одно колено и, неверя своей удачи, поднял дверцу.
— Гм, как бы это не звучало, но твоя болезнь спасла тебе жизнь.
В маленьком, тёмном, пыльном и явно неуютном лифте сидела девочка лет двенадцати — четырнадцати на вид, со спутанными, грязными, в пыли и саже, светло — русыми волосами чуть ниже плеч и большими, серыми глазами. Большими и испуганными, но такими холодными глазами, в которых отражался окружающий наёмника и девочку ад.
— Пошли, — проговорил Гумберг, протягивая руку.
Девочка не отриагировала, потупив взгляд о свои босые ноги.
— Гм, эм, — Гумберг почесал щёку, чувствуя, как ноготь соскребает сажу и пыль, — нам нужно уходить, и я бы не сказал, что у нас вообще есть выбор.
Сзади что — то затрещало и обвалилось, подняв столб пыли. Девочка закашлилась вновь, из её глаз потекли слёзы.
— Пекло…
Гумберг почти силой вытащил девочку из её убежища, игнорируя её жалкие потуги сопротивляться. Болезнь давала о себе знать, не позволяя ей хоть как — то уверенно отбиваться. Одно из окон взорвалось россыпью стекла и холодный воздух, проникший внутрь всполошил огонь, который тут же опалил их. Мечник закрыл девочку от огня и осколков. Почувствовал, как обгорает его спина, обдаваемая нестерпимым жаром. Почувствовал, как сгорает кофта и плафить жилет, прилипя к коже.
— Эллеанора… — прохрипел Гумберг, замечая, как одна из подпорок начинает трещать, — Эллеанора Д’антстар, держись крепче…
Девочка не успела удивиться. Наёмник сорвался с места, в последний момент успев проскочить под упавшей балкой. Искры и пепел заметались под ногами, а ещё несколько жгучих языков прошлись по пяткам ног. Не прошло и пары секунд, как Гумберг преодолел несколько коридоров и, позабыв о резких волнах боли в ноге, вылетел на улицу, предварительно выбив дверь.
Прошёлся вперёд, упал на колено, чувствуя, как оно ноет. Дверь поддалась намного хуже, чем он рассчитывал.
Эллеанора не двигалась, ошарашено смотря на лицо наёмника. Тот посмотрел в ответ. В её полных испуга глазах цвета золы он видел своё собственное отражение. Принеприятнейшее для него, но такое завораживающе — пугающее для неё.
Серая, в кое — каких местах обожённая кожа, покрытая слоем пепла и пыли. Горящие, рубиновые глаза, так сильно выделяющиеся на фоне чёрного неба. Спутанные пепельные волосы. Он чуть улыбнулся, не зная, что сделать. Она зажмурилась и отвернулась. Он не обиделся.
Снег обжигал, и пусть был холодно приятен, Гумберг всё же не решался отпустить девочку на снег. Вместо этого он посмотрел в сторону горящей гостиницы, полностью поглощённую огнём. И замер, чувствуя пульсирующее, резко возникшее чувство, от которого его руки начали дрожать.
В окне третьего этажа стоял силуэт, смотрящий на наёмник светящимися, оранжево — рубиновыми глазами, столь пронзительными, что заставляли дрожать даже пепельноволосого мечника. Гумберг видел, как этот силуэт медленно передвигается, словно скользит от одного окна к другому, игнорируя смертельное пламя. Наконец, ему удалось найти одно из окон, которое можно спокойно открыть, ведь оно давно прогорело.
Наёмник видел, как силуэт пригнулся, а после вытащил что — то тяжёлое и большое. Девочка догадалась что это было.
— Орен! — воскликнула она, дёрнувшись. На её глаза тут же накатились слёзы.
Гумберг отвернул девочку в другую сторону, прикрыв её глаза своей ладонью. Тут же почувствовал тепло её слёз. Даже с такого большого расстояния, он услышал, как тело упало в снежную гладь. Следом, из того же окна выпало что — то ещё. Мечник не хотел даже представлять, что это было. Но, к сожалению, ему и не нужно было.
— Всё будет хорошо, — прошептал он, отпуская с рук свою прапраправнучутую племянницу на постеленный заранее жилет. — А пока, гм, отвернись и закрой уши.
Гумберг встал, опустив плечи и изподлобья, развернувшись, посмотрел в сторону силуэта, движущегося к ним. Эллеанора охнула. Наёмник предпологал почему, ведь его спина сейчас была не в лучшем виде.
— Я же сказал отвернуться, — холодно сказал он.
Меч удобно лёг в руку, тем местом, где должна была быть гарда, но находилась лишь выгравированное ужасное, измученное и сильно деформированное лицо человека. Гумберг сжал клинок сильнее. Холодный метал приятно остужал горящую кожу.
Снег под ногами хрустел и трещал, проминаясь под ногами двоих силуэтов, идущих друг к другу. За одним была сама пучина ада, кошмар на яву в лице беспощадного буйства стихий, за другим же беззащитная девочка, которой не выжить без мечника. Не выжить, если он проиграет эту битву.
Наконец, доппельгангер и наёмник встали на таком расстоянии, на котором им можно было рассмотреть друг — друга в деталях.
Гумбергу стало противно. Противно видеть собственное лицо. Поняв это, допельганг улыбнулся, отчего наёмнику стало ещё хуже. Они вновь начали двигаться друг к другу. Допельгангер заговорил:
— Слышал бы ты, как кричала та девушка. Её, кажется, Ромари звали.
Гумберг не ответил, сверля лже-Гумберга вглядом. Копию наёмника это совершенно не напрягало, а потому он продолжил:
— Хм, знаешь. Наверное, забавнее всего было, как кричала служанка, завидя меня.
Лицо лже-Гумберга поплыло, провалилось и начало, словно трясина, стекать вниз, прибретая серо — коричневый оттенок, пока окончательно не превратилось в бесформенный кусок чего — то, напоминающего тесто. Глаза превратились в глубокие чёрные впадины, а рот просто исчез. Одежда, как знал мечник, хоть и могла меняться вместе с внешностью, осталась точно такой же, какая была у Гумберга.
Доппельгангер поднял ладонь на уровне лица, чуть повернув голову в её сторону. Длинные, тонкие пальцы без ногтей надулись, укоротились, приобретая человеческую форму. Следом же, за пальцами и ладонью, плавно обратилось всё остальное тело. Серо — коричневый цвет сменил бледный оттенок кожи.
— Всё ещё молчишь? Знаешь, а мне нравится твоя внешность. Я думаю, поиграюсь с ней немного ещё, с твоего позволения…
Гумберг вновь увидел себя, только теперь более взрослого. Таким, каким он вряд — ли бы когда — нибудь смог выглядить. Нос стал более выраженным, лоб и подбородок широкими, а волосы длиннее и зачёсанней назад. Что — то в этом образе, возникшем перед лицом мечника, навеяло смутные воспоминания, которые он тут — же отогнал. Допельгангер улыбнулся, широко растянув синие губы.
Гумберг перешёл на бег. Антрацитовый меч блеснул в свете луны. Клинок зазвенел, завибрировал, рассекая пространство. Размашистый удар с одновременным отскоком в сторону со стороны наёмника. Он даже не предпологал о уровне силы противника, а потому держался максимально осторожно. Какого же было его удивление, когда он понял, что его атака была отражена и более того, ранили его самого.
Снег захрустел, зашуршал под ногами, раскидываемый в разные стороны большими обмёрзшими кусками. Кровь, сочащаяся из груди мечника, каплями окропила белое полотно. Блестел снег, блестел и меч в смертельном танце.
Мечник, не обращая внимания на рану, закружился, напрягся, размахивая клинком. Несколько новых ран появилось на его теле. Доппельгангер же умело уходил от всех его атак, лишь изредка отражая их неизвестно откуда взявшимся франциском. Топор блестел, вторя антрацитовому клинку наёмника и стойко принимал те редкие удары, которые всё же достигали перевёртыша.
Пепельноволосый мечник стряхнул волосы, напружинился, набирая скорость и обороты, заметался. Его движения стали намного более хаотичными и дёргаными, а удары стали более резкими. Теперь же он бил не выцеливая сухожилия и артерии, а бил лишь с одной целью — задеть ублюдка и пустить ему кровь.
Ещё несколько мгновений и их силуэты растворились в начавшейся пурге. Нет, то была снежная пыль, которую они подняли, превратившись в два неясных сверкающих урагана, сопровождаемые лязгом и звоном металла.
Широкий удар наотмашь, рывок назад и попытка заблокировать удар — меч резко ушёл в сторону, открыв торс охотника. Удивление наёмника длилось недолго, новая красная полоса появилась на его груди. Вторая попытка заблокировать удар, но допельганг вновь меняет направление и уводит франциску за бок, нанося, внезамно, невозможный колющий удар, оставляющий синяк на коже, вновь почти выбивая меч из рук. И новая красная полоса уже на бедре, чуть выше колена.
Вольт, пируэт, удар с переворотом — чёрное древко отлично выдерживало удары мечника, защищая хозяина. Руки Гумберга задрожали.
Взгляд, крик полный ярости и свист клинка, режущего пространство. Силуэт перевёртыша расплывается, и тот оказывается где — то правее наёмника, нанося свой смертоносный удар. В последний момент он меняет направление, ударяя наёмника обухом топора по колену, отчего тот теряет устойчивость. Ещё один удар наискось рассекает бровь мечника и часть губы. Левый глаз Гумберга заливает кровью. Доппельгангер продолжает улыбаться, не сводя глаз с мечника.
Разворот и наклон опасно близкий к земле, и Гумберг делает то, чего противник не ожидал от слова совсем. Собрав все силы в ноги, наёмник прыгает, резко выкидывая клинок вперёд, чётко целясь в голову.
Но он был слишком медленным. Прямой удар от бедра откидывает пепельноволосого мечника на несколько метров, вышибая весь воздух из его лёгких. Охотник прокатился ещё несколько метров, глотая снег и зарываясь в него лицом. Прилипшая корочка тут же окрашивается в красный.
Гумберг опёрся на проваливающиеся сквозбь снег руки, с трудом попытался подняться. Резко дёрнул головой, отряхая её. Взглянул на Эллеанору, вжавшуюся в землю и испуганно смотрящую на приближавшеегося к ней допельганга.
Пепельноволосый охотник сорвался с места, с криком побежав в их сторону. Прыгнул, взмахнув мечём, высекая искры из франциски. Упал вновь, неумело сгруппировавшись и сделав кувырок. Остановился, замерев между перевёртышем и девочкой, что укрывал рукой.
Доплер посмотрел на это и вновь криво растянул свои губы, показав два белоснежных ряда зубов. Закапала кровь. Гумберг перевёл взгляд. Чуть выше локтя, вместо привычной ему тонкой и бледной руки, истекая кровью, виднелась ужасающая, уродливая культя. Наёмник раскусил губу.
Вторая половина руки, всё ещё сжимавшая антрацитовый меч, торчала прямо у ног бледнолицего убийцы, откидывая длинную и кривую тень от пожарища.
В это же время, допельганг преспокойно начал выискивать что — то за пазухой, всё время нашёптывая и лишь изредко переводя взгляд на почти что задыхающуюся от ужаса девочку. Наконец, он нашёл то, что искал.
Гумберг рванул вперёд, сжав кулак и занеся для удара единственную целую руку. Но не успел сделать и пары шагов, как перевёртышь резко вскинул руку, заставив наёмника покачнуться. Несколько ножей, со свистом преодолев пять метров, воткнулись в грудь мечнику. Он упал, запутавшись в ногах. Голова тут же начала кружиться, а в глазах потемнело.
— Этот яд чертовски токсичен, — наконец проговорил доппельгангер, убедившись в действии отравы. Он подошёл, пнул Гумберга в бок, заставив его перевернуться на спину и бессильно смотреть в небо. — Начинает действовать почти сразу, но вы исключение. Впрочем, этой дозы хватило, у меня было время рассчитать. Прошло всего чуть больше секунды, а ты уже чувствуешь себя скверно, я прав, Мартин?
Гумберг не ответил, лишь тяжело вздохнув и уставившись на нависающий над ним силуэт. Он плыл, троился, а снежинки залепляли глаза, ещё больше ухудшая обзор. Силуэт развернулся, пнул Эллеанору, заставив ту вскрикнуть и закашляться. Одним движением он вытянул её руку и резко порезал ладонь. Таким же ножом, которым поразили и Гумберга.
— Возможно, ими стоило воспользоваться сразу, но я хотел оценить тебя. И, честно, огорчён. За сто лет мог научиться чему получше. А впрочем… Всё ещё не полегчало? Ну, для каждого своё. Не бойся, выделение твоими железами той клейкой субстанции не остановится, так что руку себе обратно приделать сможешь. А вот по иммунитету это ударит довольно серьёзно. Точнее, возведёт его в самую что ни на есть боевую готовность, начнёт бить по всем фронтам так скажем. Да — да, твой собственный иммунитет начнёт уничтожать вирус. А потому на время ты лишишься всех своих сил сверх человеческой меры. Грубо говоря, чувствовать ты себя будешь крайне паршиво. Вроде, правильно объяснил…
— Что… тебе… известно? — еле слышно прошептал наёмник. Но допельганг услышал.
— Не правильный вопрос.
Он отпустил уже притихшую девочку, и та упала тряпичной куклой, не шевелясь. Охотник до скрежета сжал зубы. Но пошевелиться он всё так же не мог.
— Что тебе известно? — процедил вновь Гумберг.
— Ты повторяешься, — перестал улыбаться доппельганг. — Последняя попытка.
— Просто… — спустя долгие секунды мочлания, задался вопросом мечник. — Зачем?
— Потому что это мне нравится, — тихо проговорил перевёртыш, присев на корточки. — Злой, потому что злой. Я монстр, ирод, таким уж родился. Но мы отличаемся, Мартин. Ведь я таким был с самого начала, а тебя таким сделали. И я вот, например, ни о чём не жалею. Не знаю уж как ты.
— Т..ты врёшь.
Доппельгангер вновь криво улыбнулся. Хихикнул.
— Никто никогда не мог заставиться меня что — то делать, никто никогда не властен надо мной, а потому я чувствую себя воистину свободным. И эта свобода развращает. Меня возбуждает сам факт того, что я могу делать всё, что захочу. Вот так просто. А что может быть большим табу, чем убийство? Вот именно. — Доппельганг поправил волосы, восторженно глядя на догорающую гостиницу. — Возбуждает во всех смыслах. О нет, о нет, сексуального насилися над жертвами я не терплю, не считай меня законченным психопатом. Для меня оба пола одиноково не привлекательны. Доппельгангеры там, ты сам знаешь… В любом случае, вряд — ли ты поймёшь. Ты ведь сам никогда не был свободным. Возможно позже ты поймёшь смысл моих слов, Мартин.
Перевёртыш встал, с отвращением оглядев девочку, сжавшуюся в позу эмбриона. Вновь пнул её, но она не отреагировала.
— Хм. Мне сказано было её забрать, но знаешь… Если она сдохнет со мной по пути, вся вина падёт на меня. А мы в любом случае ещё встретимся, и я уверен, эта соплячка будет с тобой яшкаться. По крайней мере, так говорил Влад, а он человек очень… проницательный? Да и ты, наверняка, начнёшь меня преследовать, а убежать мне с ней будет ой как трудно. Я ведь прав? Да, по глазам вижу.
Перевёртышь заметил край конверта, углом торчавший из кармана Гумберга. Сдержанно улыбнулся.
— Или, эгкхм, не стоит всё так оставлять? Как — то, на самом деле, не ожидал я, что погода будет столь буйной… — доппельганг почесал голову, сделав задумчивый вид. Не удержался, а потому вновь заулыбался. — Ладно, Мартин, я решил! Всё равно я не могу тебя убить, а брать на душу смерть этой девки себе дороже.
Перевёртышь в который раз пнул Гумберга, заставив того перевернуться на бок, чуть не выплюнув лёгкие. Сел, забрал помятый конверт с печатью. Его глаза хищно блеснули.
— В общем, ещё встретимся, и тогда, я надеюсь, ты полностью меня удовлетворишь… И это, извини! Я надеюсь, что в следующий раз у нас будет больше времени и мы с тобой пообщаемся подольше! Я же, в конце концов, впервые за семьдесят лет вижу ещё одного, обрёвшего сознание…
Доппельгангер договаривал это, уже на приличном расстоянии от двух лежащих тел, постепенно заносимых снегом. Позади что — то грохнуло и часть третьего этажа гостиницы, (в которой Гумберг так и не побывал), обвалилась, вызвав гигантских размеров всполох искр. Пожар искрился, бурлил, яркой точкой увеличиваясь в размерах посреди белой пустыни.
— К‑кто тебя… послал? — это всё, что успел выговорить Гумберг, вновь собравшись с силами. Но было уже слишком поздно.
Последнее, что он видел, это как силуэт, скрывемый метелью, забирает его меч. Бледное лицо Эллеаноры. После темнота.