— Да, — заговорила снова Дамиана Сиснерос — Эхо у нас по всему селению гуляет, так и перекликается. Я-то уж теперь не пугаюсь. Завоют собаки — ну и пускай себе воют. Пускай, я-то ведь знаю, тут на всю округу ни одного пса не осталось. Или, смотришь, ветер поднимется и пошел палую листву носить с места на место. А откуда ей, палой листве-то, взяться, когда деревьев, сам видишь, ни одного нету? В прежнее время, верно, были деревья. Были. Кабы не было, на чем бы та листва выросла?
Только хуже всего — когда разговор послышится. Голоса ровно бы сквозь щелочку цедятся, а внятно, сразу угадаешь, кто говорит. Да вот сейчас хоть бы, шла к тебе, смотрю, похороны мне навстречу. Я и остановилась, прочитала тихонько «Отче наш». И тут женщина какая-то — она там вместе с другими была — ко мне подходит и говорит:
«Дамиана! Моли за меня Господа Бога, Дамиана!»
И шаль откинула. Батюшки! Да ведь это Сикстина, сестра моя.
«Как ты сюда попала?» — спрашиваю.
И только я это вымолвила, она от меня — прочь и спряталась среди женщин.
А ведь сестра-то моя, Сикстина, — ты, может, и не знаешь, — умерла, когда мне тринадцатый год шел. Старшая она у нас была, и всего росло нас братьев и сестер шестнадцать душ, вот и посчитай, сколько минуло лет с ее смерти. Выходит, она все еще по белу свету скитается? Вот я и говорю, не пугайся, Хуан Пресиадо, если тебе что-то рядом послышится.
— А вас о моем приезде тоже мама предупредила? — спросил я.
— Нет, меня никто не предупреждал. Да, кстати, как твоя мать поживает?
— Мама умерла, — ответил я.
— Умерла? Такая молодая? Отчего?
— Не знаю. Скорей всего с тоски. Она все о чем-то вздыхала.
— Это плохо. Каждый вздох отрывает кусок жизни. Так-так. Стало быть, умерла она?
— Да. Я думал, вы знаете.
— Откуда мне знать? Уж сколько лет я ничего не знаю.
— А как же вам стало известно, что я здесь?
— …
— Вы живая, Дамиана? Дамиана, отвечайте!
Я вдруг увидел, что стою один посреди пустых улиц. Из зияющих оконных проемов тянулись к свету толстые стебли диких трав. Из-под обвалившейся обмазки глинобитных оград выглядывали искрошившиеся, размытые дождями необожженные кирпичи.
— Дамиана! — закричал я. — Дамиана Сиснерос!
«…Ана… нерос… — отозвалось эхо. — …Ана… нерос!»
И, словно разбуженные моим криком, залаяли собаки. Я увидел бредущего по улице человека.
— Эй, ты! — окликнул я его.
— Эй, ты! — ответил он мне моим же голосом.
До моего слуха донесся женский говор. Мне почудилось, шепчутся где-то рядом, за углом.
— Гляди-ка, кто это там идет? Уж не Филотео ли Аречига?
— Он самый. Сделай вид, будто ты его не узнала.
— Пошли быстрей. Раз он за нами увязался, стало быть, понравились ему. Ишь как припустил. Интересно, за кем это он так гонится, за мной или за тобой?
— За тобой, конечно.
— А мне так сдается, что за тобой.
— Погоди, будет бежать-то, отстал он. Вон на углу остановился.
— Выходит, ни за кем он и не гнался, ни за мной, ни за тобой.
— А если бы погнался, тогда что? Что тогда?
— Очень мы ему нужны!
— А я тебе скажу, что так-то оно и лучше. Про него, знаешь, нехорошо говорят. Мне рассказывали, будто он для дона Педро девчонок заманивает. Так что считай, мы с тобой дешево отделались.
— Твоя правда. На этакого старикашку и взглянуть-то противно.
— Идем отсюда.
— Идем. От греха подальше.
Ночь. Глухая ночь. И опять голоса.
— …Но я же сказал, уродится нынче маис — выплачу тебе все сполна. А не уродится — будь другом, подожди, ты же не разоришься.
— Я с тебя не требую. Ты знаешь, я своему слову хозяин. Да земля-то не твоя. Ты чужой клин запахал. Где же тебе будет взять, чтобы со мной рассчитаться?
— Кто это выдумал, что земля не моя?
— Ходят разговоры, будто ты ее Педро Парамо продал.
— Да я его и в глаза не видал, твоего Педро Парамо. Земля эта моя испокон веку.
— Это ты так говоришь. А люди говорят, что весь этот участок его.
— Пусть они это мне скажут.
— Послушай, Галилео, я к тебе со всем моим уважением, ты же знаешь. Как-никак ты моей сестре муж. И ей за тобой как у Христа за пазухой, это всякий скажет. Но уж мне бы ты мог не врать. Продал землю, а теперь юлишь.
— Да говорю же тебе, никому я ее не продавал.
— Продавал не продавал, а это земля Педро Парамо. Стало быть, он так распорядился. Дон Фульгор к тебе не заезжал?