I
Олловин вышел из лощины, в которой тренировался последние несколько лун и оглядел мир, что предстал перед ним.
Перед юным воином открылась долина на столь большая, что тянулась до самого горизонта, изредка проряжаемая странными игольчатыми строениями. Выжженая красная земля была похожа на чью-то безумную картину, а не на часть природы. Война уничтожила всё. От зелёных могучих деревьев, до черноты земли, столь ужасна она была. Приглядевшись, Олловин увидел, как земля то тут, то там дымилась, и до юноши доносился запах, вызывающий рвотный рефлекс. Запах был похож на смесь серы и трупного аромата, что говорило о том, что даже спустя многие луны, тела и кости павших тут горели бесконечным пламенем.
Олловин помнил, как ему говорил учитель, что тёмная магия способна выжигать жизнь из всего, даже из земли, но он не верил. А сейчас, смотря на бескрайнюю долину, что была выжжена от земли до неба, парень понимал, что его учитель ему не лгал. Увиденное пугало юного воина, столь сильно, что он стал робко отступать в сторону прохода в горах, из которого он вышел недавно. Когда он почти дошёл до входа в лощину, его тело перестало его слушаться, и юноша вновь услышал голос в голове:
«Олловин, я могу тебя обрадовать, ровно так же, как и огорчить. Я не ощущаю в данном месте тёмной магии. Всю данную долину залили светлой магией, которая уничтожила всё живое. Я видел такую магию раньше, подобной была уничтожена целая деревня культистов по моей вине. Теперь нам точно нужно в Столицу. Только там мы узнаем ответ на то, что тут происходит. Да и экипировку для тебя найти там проще.»
— Святая магия? Т-ты уверен? — заикаясь, спросил Олловин в пустоту, обращаясь к Аэгрону.
«Да, юноша. Магия тут была только святая. Я ей сам пользовался в своё время. И прекрасно помню последствия. Так что, давай пока без вопросов, пора выдвигаться в путь. И тебе нужно найти таверну, погода меняется, скоро будет буря, которую лучше переждать под крышей.»
— Буря? Да, надо идти тогда… Только в какой стороне Столица?
«Иди всегда на запад. И ты не ошибёшься, Столица на закате.» — произнёс голос у Олловина в голове. И юноша молча, хоть и крайне понуро, стал отходить от входа в лощину, осторожно ступая на красную, мёртвую землю, которая хрустела под каждым его шагом.
Сделав несколько первых шагов, молодой воин стал ощущать себя увереннее, с каждым шагом более твёрдо ставя ногу в сыпучую почву. Подняв голову к нему, Олловин посмотрел на солнце и улыбнулся его яркому свечению. Юноша смотрел на чистое небо, на котором не было видно ни единого облака, и не понимал, как в этой голубизне могла появиться буря. Но он понимал, по горькому опыту помня, что величайший герой всех времён, чья душа делит с ним тело, юноша понимал, что Аэгрон не ошибается. Поэтому, погревшись в лучах яркого солнца, молодой воин решительно двинулся в сторону заката.
Юноша шёл, задумавшись обо всём произошедшем. Олловин шёл, потупив взгляд, не обращая внимания на происходящее, его голова была забита кадрами из боя с его учителем, кадрами выгоревшей земли и картинками из прошлого его нового наставника. Но, вопреки рекам магии, солнце неустанно стало склоняться к земле, представляя силу для сумерек. А вечер, равно как и ночь — время для различных тёмных тварей, как говорили все вокруг Олловина, от родителей, до храмовых служителей. Юношу в себя привёл жуткий вой, который раздался где-то позади. Оглядевшись вокруг, Олловин увидел, что солнце уже почти коснулось горизонта, и темень ночи начала брать своё. Наблюдая за закатом, юноша вспомнил отрывок стиха-страшилки, одного из тех, которым пугают детей.
Пусть Тьма идёт на грешный мир,
С собой неся всю боль и страх.
Беги ты путник, хоть в трактир,
Коль слаб ты на мечах.
Ведь монстры ночи, дети Тьмы,
Идут за вашей жизнью,
Не доверяй вечернему затишью,
Ведь твари эти хуже и чумы.
Они рвут всех и вся, кто ходит днём.
Грызут и отгрызают,
А кто-то вас проглотит аж живьём,
И никто не сможет и спасти, все потеряют.
Надежду, веру и отвагу,
Забьются в дальний угол дома
И не спасти вас будет магу,
Ведь все боятся грома…
Олловина бросило в дрожь от этого стишка, ведь сейчас он слышал чей-то вой. Вой, не принадлежавший ни одному живому созданию, означал приближение ночи, а значит, и тварей, которые подстерегали всех неудачливых путников.
Юноша задумался над тем, что за тварь могла так выть. Его мысли путались, вспоминая всех ночных тварей, о которых ему рассказывали сначала сиделки, а потом уже и в храме, в первые дни послушания. Юноша думал, вспоминая рассказы, и начал сравнивать вой с теми, о ком слышал. Был ли то дуллахан, воин, чья душа не обрела покоя и была отвергнута самим Дааном, обречённый скитаться по земле, забирая жизни путников, пытаясь найти себе новое тело, убивая нерадивых путников, которые не владели даже толикой магии, дабы противостоять ему? Или же это был обычный упырь, вампир, что не мог выходить на свет из-за проклятия Хаоса, что скитался в ночи и пожинал кровь путников, кося их, словно веточки, выпивая их досуха, и все, кто не умел держать в руках оружия, падали пред ним, словно колоски ржи под ветром? А может, Олловин зря накручивал сам себя, и это был всего лишь волк? Молодой воин не стремился поскорее узнать ответ, ведь он находился на тракте, до которого дошёл в раздумьях, и не видел ни одной таверны вокруг.
Но, будь то судьба, или злой рок, Олловину всё же суждено было столкнуться с существом, что издавало этот вой. Вернее, с существами. Стоило юноше отвлечься от своих мыслей, как он почувствовал напряжение в воздухе, и инстинктивно потянулся к мечу. Стоило ему коснуться эфеса, как тут же в пятнадцати футах от него, вдоль тракта из-под земли начали выпрыгивать странные, низкорослые существа. Это были гоблины «красного колпака». Олловин читал о них. Злые, ненавидящие всё существа, были похожи на гномов, но были более щуплыми, худыми. Ростом не более трёх футов, они имели крайне длинные руки, что почти касались земли. Двигаясь на ногах, напоминающих лапы, согнутых в коленках, они были крайне проворны и быстры. Гоблины не признавали доспехов, нося лишь тряпочные одеяния, будь то рубашки или туники, любая одежда людей была для них слишком велика, поэтому она выглядела на них, словно платья. Из оружия гоблины предпочитали большие ножи или серпы, орудуя ими быстро и кровожадно, как заправские мясники. А красными колпаками люди их прозвали за то, что для этих гоблинов самым почётным головным убором был обычный колпак, пропитанный кровью жертв. Однако, не смотря на столь невинное, даже для монстра, описание, гоблины эти были опасны тем, что они никогда не нападали по одиночке. И сейчас напротив Олловина стояло уже восемь этих тварей, завывающих в унисон, прогнозируя быструю, как им казалось, победу.
Олловин сжал руку на эфесе меча, но рука предательски начала дрожать, потому что он не сражался раньше, и даже его бой с учителем был исполнен не им самим, а героем внутри него. Но, как бы то ни было, юноша понимал, что данный бой ему стоит провести лично, дабы показать свою решимость в деле правосудия и Света. Поборов свою дрожь и страх, Олловин вытащил меч из ножен и направил остриём к земле. Закрыв глаза, юноша сосредоточился, вспоминая все уроки его наставников о том, как правильно драться на мечах, с чего начинать и как правильно бить, дабы не потерять свой меч. Вспоминая каждое движение, которое он оттачивал снова и снова, каждый шаг и выпад, которые он зубрил, юноша услышал, что первый гоблин осмелился начать бой, посчитав, что человек напротив сдался. Издав дикий визг, который резал уши, красный колпак резко рванул в сторону Олловина, на бегу поднимая свой ржавый нож над головой. И вот, когда до воина оставалось всего лишь фут, визг гоблина прервался, вместе с его жизнью. Олловин сделал резкий, молниеносный выпад, рассекая воздух перед собой дугой. Этим выпадом воин отсёк голову красного колпака от шеи, будто это была обычная тряпичная игрушка. Согнув колени, Олловин поймал падающее тело гоблина, и закрылся им от прямого удара другого гоблина, попутно протыкая грудь третьему. Вопреки ожиданию юноши, гоблины оказались никудышными воинами, годными лишь для того, чтобы даже начинающий боец на мечах использовал их в качестве подвижных манекенов для оттачивания навыков. Поэтому, спустя каких-то двадцать ударов сердца, Олловина окружало много крови и трупы гоблинов. На нём же не было существенных повреждений, если не считать пару царапин на кисти, в которой держал меч, оставленных серпом одного из гоблинов, который был самым быстрым из всех. Оглядев поле битвы, или же бойни, что было более явно, Олловин не испытал ни малейшего чувства отвращения либо жалости, потому что он знал, что твари перед ним — всего лишь монстры ночи, и им не ведома жалость к народам света. Разглядывая то, к чему привело его мастерство во владении мечом, юноша услышал голос в голове:
«А ты молодец, юноша. Движения быстры и отточены, плавны и остры. Я даже завидую тебе, так мастерски владеешь одноручным мечом, что даже залюбоваться можно, наблюдая твой танец.»
— Ты… Ты смотрел за мной? — спросил юноша у пустоты.
«О да, Олловин. Я наблюдал за тобой всё время битвы, дабы, в крайнем случае, помочь тебе. Но ты смог справиться самостоятельно, не получив при этом даже ран. Одолеть «красных колпаков» может не каждый, но не зря же тебя обучали в Храме Аорта. Твоё мастерство помогло бы тебе и против дюжины гоблинов, возможно и упыря бы ты смог одолеть, но не рассчитывай на многое, не считай себя неуязвимым. Лучше давай отправимся в путь. Ночь длинна, а тут раздолье для многих падальщиков. Поэтому, Олловин, прошу, отправляйся в путь, найди таверну или кабак. Тебе нужно отдохнуть»
— Да, я думаю ты прав. Надо идти вперёд. — так же ответил Олловин в пустоту. После чего убрал меч в ножны и неспешным, но уверенным шагом двинулся дальше по тракту, прислушиваясь к звукам вокруг.
Но, не смотря на осторожность юного воина, в эту ночь более не одна ночная тварь не посмела бы потревожить его, потому что от Олловина исходила Сила. Сила, которую все опасались, зная, что она может уничтожить всё…
II
Приняв свою обычную, человеческую форму, Элиссиф почувствовала, что Сила переполняет её. Открыв глаза, молодая королева драконов удивилась изменениям в мире. Вместо привычных картин, окружающих девушку, её обволакивали туманные линии разных цветов. Вглядевшись в них, Элиссиф поняла, что эти линии ни что иное, как линии Силы. Разношерстной, дикой энергии, что шла от самой земли, просачиваясь через скалы, воду и всё, что встречалось на её пути.
Осмотревшись вокруг, взгляд девушки привлёк странный цвет ауры далеко на горизонте. Среди ярких и тёплых тонов, исходящих от земли и каждого живого существа в мире, Элиссиф увидела холодную, иссини-фиолетовую ауру. Она резала глаза юной девушки-дракона, столь чужда она была для этого мира. Элиссиф видела, что эта аура не была постоянна, как все остальные, она была непостоянна, постоянно в движении, и девушке казалось, что она поглощает ауры рядом, становясь всё больше и ярче.
— Что это? — спросила в пустоту девушка.
«Это — Хаос, дитя. Ты видишь лишь малую часть того, что творится в мире из-за него. И эта аура — лишь шапка огромнейшего айсберга, что таиться в мире и в не его. Присмотрись, в этом бушующем пламени ты увидишь всю боль и множество миллионов душ, что пали от Хаоса первозданного с момента сотворения Миров. И сейчас эта сила медленно, но уверенно поглощает этот мир, крупица за крупицей.»
Элиссиф стояла, опешив от услышанных слов предыдущей Королевы. Её мало интересовало, как она смогла услышать древнего дракона, что находится в пучине Хаоса без проводника — Аллори, ведь весь её разум затмевали мысли об ужасном, растущем Хаосе в этом мире. Девушку стала пробирать мелкая, предательская дрожь страха. Она боялась этой чумы, понимая, что ничего не может с ней сделать. Боялась столь сильно, что не заметила, как вампиры стали проявлять интерес к той, кого им приказали называть Госпожой. Однако, Дети Ночи не могли принять более одного хозяина, коим являлся Древнейший дракон, поэтому они всем своим чернейшим естеством желали уничтожить нового дракона в их логове, которое даровал им в полное распоряжение их Хозяин и Отец. И теперь всё гнездо этих низших тварей Хаоса медленно подкрадывались к девушке-дракону, которая стояла, разглядывая что-то в стене пещеры. Не ощущая ауры своего Отца, Грушшака, вампиры решили, что названная Хозяйка просто уничтожила его, и решили отомстить, особенно сейчас, пока девушка-дракон была поглощена своими мыслями. Переглядываясь меж собой, около десятка низших вампиров стали медленно приближаться к Эллисиф, царапая когтями пол пещеры. Не смотря на яркий солнечный свет, что проступал через дыры в скале, и льющийся с центра зала, который обжигал тварей Хаоса, заставляя кожу плавиться, вампиры упорно приближались к девушке, поглощённые своей жаждой убить врага. Но, чем ближе вампиры приближались к девушке-дракону, тем больший ужас окутывал тварей Хаоса, ведь перед ними находился не просто дракон, а Королева, пускай и не опытная. И сейчас Эллисиф окутывала аура Повелительницы Драконов, которая обжигала вампиров сильнее солнечного света.
Девушка стояла, вглядываясь в бушующее пламя Хаоса среди мира, мира, в котором она живёт, но, не смотря, на это, она ощущала каждое движение вокруг себя. Словно стоя в невидимом барьере, девушка явно чувствовала вампиров, что ползли к ней, ощущала их ярость и ненависть, направленные на неё. Эллисиф ощущала каждое их движение, будто бы смотрела сейчас не на Хаос, а следила за каждым движением, каждым вздохом этих тварей. Она чётко видела, как один из вампиров стал отделяться от общей группы, приближаясь к ней со спины. И вот, словно в замедленном движении, Эллисиф стала наблюдать прыжок этого вампира в сторону её незащищенной спины. Поддавшись инстинкту, который появился у неё с приобретением её барьера, девушка сделала едва заметное движение рукой в сторону твари, столь быстрое и точное, что девушка, хотевшая поймать это создание, ненароком проткнула его в области груди.
Тварь забилась в конвульсиях, издавая истошный крик, срывающийся на хрип, в глазах вампира стоял первозданный ужас от осознания своей участи. Пытаясь вырваться, вампир не замечал, как все дальше и дальше сползал по руке девушки, не оставляя себе не шанса на спасение. И в момент, когда он достиг изгиба локтя, существо вдруг забилось сильнее и хрип превратился в истошный визг, за которым последовал громкий хлопок взрыва. Некогда самый прыткий и уверенный вампир превратился в чёрную пыль, которая стала осыпаться под ноги девушки.
— Мерзость. — произнесла девушка, отряхивая своё платье от пыли, что была вампиром.
Отряхнувшись, девушка перевела взгляд на, оставшихся позади своего товарища, вампиров. Смерив их презрительным взглядом, Эллисиф произнесла спокойным голосом:
— Кто хочет ещё вернуться в пучину Хаоса, смерды?
Существа стали пятиться назад столь же синхронно, сколь недавно желали убить девушку-дракона. Зрелище, исчезающего в ничто собрата, подействовало на тварей Хаоса лучше, чем угрозы об уничтожении всего их вида. Вампиры были напуганы. Напуганы тем, что один из них исчез. Напуганы тем, что дракон, что был перед ними, испепелил его одним движением руки, без каких-либо эмоций и переживаний. И их Отец, Грушшак… Вампиры не чувствовали его присутствия, и не знали, жив ли он, или вернулся на свой план Хаоса.
Эллисиф же, наоборот, чувствуя эманации страха, исходящие от порождений Хаоса, стала питаться ими, словно вкуснейшей пищей, интуитивно начиная двигаться в сторону вампиров, повергая их в ещё больший ужас. Понимая, что для девушки они не более, чем пища, вампиры сделали единственное, на что были способны — они развернулись в сторону спасительных стен и туннелей и бежали столь быстро, сколь могли. Но чем дальше они убегали от девушки-дракона, тем сильнее становился их ужас. Ужас от обречённости своей участи, ведь каждое создание в кратере вулкана понимало, что от дракона не скрыться.
Подбежав к ближайшей щели в стене, вампиры, вернее один из них почувствовал слабую ауру их отца, Грушшака. Самый чувствительный из созданий Хаоса ощущал чуть осязаемую ауру Старейшего вампира, которая трепыхалась, как малое пламя свечи на ветру. Она была столь слаба, что вампир не мог понять, где находился его отец и создатель. Ему казалось, что Грушшак умирал, хотя аура, хоть и была слаба, она не угасала больше, находясь в постоянном состоянии. Вампир, оглянувшись, издал еле слышный скрип, с помощью которого сообщил братьям о том, что их Отец жив, и дождавшись ответных скрипящих звуков нырнул в щель в стене, который был частью огромной сети внутренних туннелей горы.
Эллисиф, что шла следом за вампирами, подпитываемая эманациями ужаса, в мгновение ощутила всплеск ауры Древнейшего Вампира и остановилась, задумавшись. Девушке не давала покоя сила, вернее её почти полное отсутствие, ауры Грушшака, которая говорила лишь о том, что у вампира на столько мало сил, что он даже не мог стабилизировать свою энергию. Но, после взгляда драконьим оком на мир, у девушки появились вопросы, и ответить на них мог только Первый Вампир. Поэтому, Эллисиф постаралась напрячь драконьи чувства, чтобы найти его. У девушки-дракона ещё плохо получалось контролировать свои силы, и, из-за этого, она не могла определить точное местоположение Грушшака, но всё же чувствовала примерное направление ауры, которое вело вглубь спящего вулкана. Постояв некоторое время в размышлениях, Эллисиф сделала первый шаг к направлению туннелей, что ветвились по всему вулкану.
А в это время Грушшак почувствовал, что дракон почуяла его ауру, которую он пытался скрыть, борясь с ужасом.
III
Когда небо озарили первые лучи рассветного солнца, Олловин почувствовал, что сильно устал. С трудом переставляя ноги, юноша плёлся по тракту, не понимая, чего он хочет больше: спать или есть.
Но тут Олловин отвлекся, забыв об усталости. Яркая вспышка Силы озарила мир. Сила исходила откуда-то позади юноши. Она была столь яростна и сильна, что Олловина пробрала дрожь от этой мощной силы. Юный воин забыл об усталости, устремив взгляд в сторону, откуда шёл поток Силы.
— Что это за сила? — спросил Олловин, обращаясь к Аэгрону.
«Ты тоже почувствовал? А ты более талантлив, чем я думал. — с улыбкой в голосе произнёс дух величайшего воина. — Это был Хаос. Первозданный, необузданный. И исходил он с того самого места, где… Не важно, в общем. Просто плохое у меня предчувствие. Поспеши в таверну, она не так далеко, благодаря всплеску хаотической Силы, я почувствовал и души ближайших живых существ, почти все — люди. Поспеши, юный воин, а то ты уже валишься от усталости.»
Послушавшись совета легендарного героя, Олловин направился дальше по дороге, не обращая внимания ни на что, поглощённый своими мыслями. Размышляя о том, что он видел, и о чём ему поведал Аэгрон, юный храмовый воин не заметил, как дошёл до старого, деревянного здания, что стояло неподалеку от тракта, по которому он шёл. От размышлений его отвлек аромат мяса, приготовленного на огне, что шёл от этого здания. Подойдя к нему, Олловин прочитал надпись, что висела над дверью: Таверна «Пух и перья». Юноша стоял и разглядывал надпись на здании, пока урчание в желудке не победило его страх, и он вошёл в здание.
В таверне, как и во всех подобных заведениях, было шумно и пахло алкоголем вперемешку с мясом. Олловин оглядел помещение. Внутри стояло около пятнадцати столов, большинство из которых занимали люди. Были тут и короткорослые бородатые мужички, Олловин их узнал сразу — это были гномы. Напротив двери находился высокий длинный стол, что занимал почти всю длину стены. За столом сидел мужчина, одетый в длинный плащ, что скрывал всю остальную его одежду. Мужчина ел мясо руками, столь яростно, что, казалось, не замечал ничего происходящего вокруг него. Однако, был человек, который сверлил Олловина взглядом, полным интереса. Сверлил не скрываясь, смотря прямо в глаза Олловину, от чего тому становилось не по себе. Стоял же этот человек по другую сторону длинного стола, что являлся барной стойкой. Когда у юного воина кончились силы терпеть этот пожирающий взгляд, Олловин вдруг услышал:
— Эй, парнишка! — крикнул бородатый мужичок Олловину. — Поди сюда, присядь, отдохни с дороги. — И он махнул рукой на свободное место за столом рядом с ним.
Олловин осторожным шагом двинулся в сторону места, на которое ему указал добродушный посетитель таверны, смотря по сторонам, в поисках ловушки. Медленно продвигаясь с освещенного входа к столу, что стоял в тени факелов, юношу не покидало ощущение, что все взгляды в таверне прикованы к нему. Несмотря на это, бородач смотрел на Олловина, улыбаясь не естественно белыми зубами, всё так же приглашающе указывая на место напротив себя. Когда же Олловин подошёл к столу, его желудок предательски заурчал, да так громко, что мужчина, что приглашал его засмеялся глухим басом.
— Садись, садись, парнишка! — со смехом в голосе произнёс мужичок. — Ты, наверное, проголодался?
— Д-да. — тихо, в полголоса, произнёс юный воин.
— Тогда присоединяйся ко мне! Не стесняйся, считай твой ужин платой за рассказ. Уж очень у тебя интересная одежда, давно о таких не слышал. Хочется узнать, откуда она у тебя. — так же с улыбкой проговорим мужичок.
Молодой воин, с опаской, приблизился к столу ещё ближе. Отодвинул стул от стола и медленно сел. Желудок урчал всё сильнее от вида яств на столе, заставляя, невесть откуда взявшуюся, слюну собираться во рту, скапливаться, мешая даже дышать. Юноша долго боролся с голодом и страхом перед столь странным проявлением добра, пока всё же не накинулся на лежащую перед ним на подносе сочную грудину, отрывая от неё большие куски и глотая, практически не пережёвывая. Это его поведение снова вызвало глухой смех человека, что проявил доброту в отношении странного путника, вошедшего в таверну. Но смех прекратился так же резко, как и начался, и мужчина задал вопрос, который его интересовал больше всего:
— Кто ты, мальчишка? — вполне серьёзным голосом спросил добродеятель.
— Я… Олловин, — с трудом произнёс юноша, стараясь более внятно произносить слова забитым ртом.
— Мне не интересно твоё имя. — прервал Олловина человек напротив. — На тебе крайне странная одежда. Я её видел ранее, в свитках. Поэтому повторю свой вопрос. И, надеюсь получить на него крайне правдивый ответ, иначе…
С этими словами, мужчина сделал крайне быстрое, еле заметное движение рукой, и в ней появился изогнутый кинжал, с которого капала странная вязкая жидкость.
— Иначе, Олловин, — продолжил мужчина, уткнув остриё кинжала в столешницу. — Ты умрёшь раньше, чем произнесешь своё имя.
— Я…Я — ученик в стражи Храма Аорта. — заикаясь прошептал юноша. — Вернее, был им.
— Ха-ха! А ты забавный, малец! — засмеялся собеседник юноши. — Только вот одно но… Последний храм был разрушен почти три сотни лет назад. Мой дед был в той армии, что шла на храм.
— Раз… Разрушены? Н-но как!? — произнёс Олловин еще более поникшим голосом. — Этого… Этого не может быть.
— Так ты не шутишь, парень? — удивился бородатый собеседник Олловина. — Да, я чувствую, что ты не врёшь. Хорошо. Что последнее ты помнишь о своём храме?
— Я помню, как Капитан разбудил нас, сказав, что армия Некроманта напала на Храм… Помню, как меня отправили к Шепчущему, дабы защитить его, но он увёл меня куда-то по старым подземельям замка…
— Так вот почему в тот день не было головы Шепчущего на пике! Вот почему мой дед был казнён Тревором прямо на главной площади храма! — воскликнул мужчина. — Ладно, я верю тебе. Но позволь дать тебе совет. Смени свою одежду, пока Инквизиция не прознала о тебе. В противном случае, мой ножичек для тебя будет избавлением от всего того, что тебя может ожидать.
— Почему? — искренне удивился Олловин. — Инквизиция же — часть той же церкви, которой служил и я.
— Церковь крайне сильно изменилась, юный страж… Инквизиция же стала бичом мирной жизни…
— Расскажи мне! — потребовал Олловин, сам опешив от той силы в голосе, что появилась моментально. Это был уже не он, а Аэгрон внутри хотел узнать, что творится в мире спустя несколько тысяч лет.
— Тогда слушай. Только не перебивай — произнёс мужичок, не показывая удивления от резкой смены разговора его спутника.
Заняв более удобное положение в кресле, на котором он сидел, бородач протянул руку к большой кружке, сделал глубокий глоток. После этого он убрал кинжал в потайные ножны в рукаве, нарочито показывая Олловину близость его смертоносного оружия. Кинув короткий, оценивающий взгляд на юношу, мужичок хмыкнул и начал свой рассказ:
— После того, как пал последний храм Аорта, как я понял, именно тот, в котором ты обучался на стража, после этого Столица была закрыта. Церковь, а если быть точным, то её главенство, ввела в городе военное положение и окружило закрытый город непроглядным барьером. Барьер был покрыт сполохами дикого пламени, хотя и оставался хладным на ощупь. Говаривают, даже Некромант со своими учениками не смогли его снять, хотя кажется, откуда могла взяться столь мощная Сила у барьера прислужников того Бога, чьи храмы были разрушены все до единого в течении одного года. Но как оказалось, что чем больше Сил применялось для его снятия, тем больше он становился, разрастаясь, будто зараза по земле, погребая под собой уже не только город, но и все рядом стоящие домики бедняков и слуг. В конечном итоге Тревор категорически запретил приближаться к этому проклятому месту, жестоко карая всякого, кто решался нарушить его запрет. За барьером денно и ночно следили приспешники Некроманта, докладывая своему хозяину всё происходящее. Но несколько лет назад случилось то, что повергло в шок весь мир. Я тогда был в шайке бродячих разбойников, и проходил довольно близко от барьера. На столько, чтобы не нарушать запрета Тревора, но, и чтобы видеть то, что я видел… Барьер сам по себе стал уменьшаться, как будто врастая в землю, распускаясь как цветок, обнажая сокрытый за ним огромный, величественны город. И стоило барьеру полностью исчезнуть, как в тот же миг в нескольких ярдах от входа в город появился портал, из которого вышел сам Некромант, неспешной походкой направляясь в сторону города. Однако, ход его был не долог. Он не успел сделать и десяти шагов, как откуда-то из города в него вылетел сгусток Силы столь мощный, что его мог видеть даже обычный человек, не обученный магическим искусствам, как я. Тревора швырнуло обратно в портал, что не успел закрыться, а на месте, где он стоял, из бордово-фиолетового пламени появились две фигуры в одеяниях Инквизиции. Один из них склонился над землей, на столько низко, что казалось, что он что-то вынюхивает… Увидев это всё, я сбежал из банды, посчитав за лучшее сбережение своей никчёмной жизни. Я подался в трактирщики, построив это заведение, надеясь дожить до старости без воспоминаний о том дне. Но с тех пор каждый проходящий здесь путник стал рассказывать всё больше и больше странного и страшного о жителях того города. Вроде, казалось бы, прошло три сотни лет, жители должны были уже родить детей, а те своих детей, однако все жители города в один голос заявляли, что для них прошёл всего один день… Но ведь ничто не может быть не изменным. Даже Тьма и Свет меняются, стареют, обновляются, меняются местами, не меняется лишь…
— Хаос — в один голос с рассказчиком произнёс Олловин голосом Аэгрона.
— Да, именно Хаос. И знаешь, Олловин, сам город, как и жители в нём не столь странны, как служители церкви. Церковь сильно изменилась, стала диктовать свои устои даже Перворождённым. Когда же эльфы отказались исполнять требование столицы, отправив дипломатическую миссию в Столицу, их вырезали, словно скот, на тракте. Никто не взял на себя вину за это деяние, хотя и ходит слух, что без Инквизиции тут не обошлось. Они стали самым страшным кошмаром для всех живущих в сравнительной близости от города. Каждый, кто невольно видел людей в серых рясах говорит, что их лица скрыты глубокими капюшонами, в которых не видно ничего, кроме двух пылающих углей на месте глаз. Люди бегут как можно дальше от столицы, а Церковь же в свою очередь пытается захватить другие города. И делает это довольно успешно. Захваченные же города так же обволакивает барьером, который спадает через одну луну, и людей в сером становится всё больше с каждым таким городом. Они группами по два-три человека разбредаются по всем сторонам света, но для чего — не знает никто. Одно все знают точно — церковь уже не представляет Свет. Она представляет что-то иное. — сказав это, трактирщик замолчал, видимо обдумывая что-то.
— С…Спасибо Вам, — произнёс Олловин. — Но позвольте узнать, есть ли у Вас комната? Мне нужно обдумать то, что Вы мне рассказали.
— Да, конечно. На втором этаже, рядом с лестницей есть свободная комната. Можешь отдохнуть в ней, считай это знаком доброй воли. Отдохни, завтра мы продолжим беседу, у меня ещё остались вопросы.
— Да, хорошо. — произнёс юноша.
С этими словами, он поднялся со стула, и, так и не окончив вечернюю трапезу, направился в сторону лестницы, размышляя о том, что ему поведал трактирщик. Молчал и Аэгрон, видимо занятый тем же самым.
А в то же самое время девушка-дракон брела всё глубже и глубже в переплетении туннелей, в поисках мастера-вампира, не подозревая, что за ней наблюдали жадные и голодные глаза, посланные из Столицы…