Происходящее вокруг напоминало кошмар наяву. Везде в комнате сидели, стояли и лежали мертвецы. Какие-то стали уже скелетами, какие-то, казалось, не так давно начали разлагаться и не потеряли еще остатки мышц и кожи. Запаха Саша не чувствовала — хотя быть может просто из-за неверия в происходящее. Все в этом покосившемся склепе сквозило унынием и безнадежностью, а единственную видимую дверь в дальнем углу комнаты подпирал, словно бессменный часовой, еще один мертвец, кажется, погибший раньше всех прочих. И его высохший череп, лишившийся всех частей кожи и всех черт, что делают живого живым и уникальным почему-то кажется таким знакомым. Очень знакомым.
Дверь открывается быстрее, чем Саша до конца осмыслить, что видит. Свет режет глаза. И она поднимает руку, пытаясь заслониться от яркого солнца. Но почти сразу свет загораживает человеческая фигура.
— Саша! Слава богам.
Голос она узнает сразу. Свет мешает, но вошедший подходит ближе, и она видит знакомую черную футболку. Серафим. Наставник.
— Так, посмотри на меня, — маг подходит ближе и кладет неожиданно теплые руки на виски, фиксируя голову, заставляя посмотреть в глаза.
Саша чувствует в Отражении исходящий от мага одновременно видимый страх и облегчение и замирает, сбитая с толку силой эмоций. Внимательный взгляд, кажется, проникает куда-то в глубины разума, настолько далеко, что она замирает, боясь пошевелиться. Но наваждение длится недолго.
— Слава богам, — еще раз, теперь негромко, повторяет маг и берет ее за плечо, подталкивая к выходу, — пойдем отсюда.
— Женя… — начинает Саша несмело, бросая взгляд в сторону несуществующей двери.
— Идем, — держит ее маг крепко. — Потом все расскажешь.
Сопротивляться хватке наставника она не может. Только удивляется тому, как спокойно маг переступает через мертвецов. И тому, что за дверью обнаруживается вовсе не тихая, но целая деревня, которую еще недавно можно было увидеть из окна дома.
Они вдвоем оказываются на опушке леса. Закатное солнце освещает деревья и кустарники, что поглотили остовы домов, еще совсем недавно бывших целыми. То там, то там возвышались одни полуразрушенные печи да кое-где видные остатки плетей. Сады стояли неухоженными, огороды давным-давно заросли сорняками, а дороги пали под натиском бурьяна, и только впереди, казалось, в просветах травы и давным-давно повалившихся заборов, когда-то отмечавших чьи-то участки, виднелись многие года не знавшие сохи поля.
— Что… Где мы? — Саша бросает взгляд за спину. Дом с мертвецами никуда не делся, — единственное целое строение во всей округе, лишь покосившееся да овитое льнущими к стенам вьюнами и сорняками.
— Станица Староепатьевская, — откликается Серафим. — Точнее то, что от нее осталось после полного уничтожения всех жителей во время голодомора.
Саша не знает, что ответить и о чем спросить. Она только вновь оглядывается на дом. На мертвецов.
— Что произошло?
— Я могу только предполагать, и, думаю, это ты расскажешь мне, а не наоборот. Но все же предлагаю отложить разговор до того, как мы вернемся. Твои друзья не находят себе места зная, что ты пропала. Да и, откровенно говоря, мне не хочется тут задерживаться.
— Я… пропала?
— Определенно — почти на сутки. Оставив сумбурную записку Кате. Что последнее ты помнишь?
Саша склоняет голову, копаясь в воспоминаниях.
— Я за Женей отправилась. Его увел Вася. Точнее, кажется, он и есть Вася. Или нет… Я не очень точно могу сказать, что случилось.
— Разберемся. Позже. Пойдем, Саш. Тут правда не стоит оставаться. Особенно тебе. Насколько я могу судить, обитатель этого места покинул его, но все же не стоит попусту бередить местных демонов. Идем.
Маг берет ее за руку, словно боится, что Саша убежит, и направляет по одной из неожиданно сохранившихся не до конца заросших тропинок. Куда-то прочь от дома Васи, прочь от разрушений, мимо развалин и разрухи к полям и виднеющемуся в отдалении на пригорке зданию санатория.
Саша молчит. Слов нет — ни на вопросы, ни на ответы, ни на оправдания.
Тела все еще стоят перед ее глазами. Та комната… И люди — самые разные. Дети, взрослые, в военной форме и в пионерских галстуках, в спортивных костюмах и комбинезонах малых детей. Мертвые люди лежат там.
С каждым шагом она вслед за наставником отдаляется от этого места и ощущает, как слабеет доселе захватившее весь разум странное, неестественное напряжение, чужой голод и чужой страх. Не сразу, но Саша понимает, что и Изнанка вокруг, ощущаемая теперь за привычным барьером, неспокойно движется, словно бы переваривая что-то, оставшееся позади. Что-то, что по-прежнему беспокойно ворочается, постепенно затихая и погружаясь куда-то в глубины Отражения.
А еще чем дальше они удаляются от дома, тем сильнее она ощущает, как наставник снимает с себя слой за слоем куски навешенной защиты. И чуть с запозданием Саша понимает, что такие же щиты он убирает и с нее. Щиты, ни смысла, ни природы которых Саша не понимает совершенно.
Вопрос формируется, уже когда они подходят к тропинке, ведущей к основному подъезду в лагерь.
— Вы… ты ведь был в командировке, — с некоторым недоверием спрашивает она, словно предполагая, что Серафим разом вновь изменится лицом, как Василий, и станет кем-то другим.
— Был, — лаконично откликается маг. — Но как только смог я приехал сюда.
Зачем? — хотела было спросить Саша. Но не стала.
— Спасибо.
— Да не за что. Я пришел тогда, когда это мало что решало.
Саша только качает головой. Она не может описать, почему так уверена в том, что Серафим неправ. Но он неправ.
— Не возражай. Ты справилась сама. Я не то что не сражался со скиа — я даже не видел его.
— Но он видел тебя, — негромко отзывается Саша. — Он сказал, что за мной придут. Вася… Женя. Кем бы он не был — он не хотел драться. Он… Мне кажется он ничего не хотел. Просто запутавшийся ребенок.
Серафим фыркает.
— Саша, скиа — кто угодно, но только не запутавшиеся дети. Они опасны, невероятно сильны и далеки от реального мира. И питаются, как ты могла заметить, живыми. Этот свил себе хорошее гнездо, настолько хорошее, что его ни одно проверка бы не заметила. Обычно они нападают хаотично, не скрывают своих следов и выбирают в жертву затронутых, чьи души и разумы для них что яркий маяк. Так что скиа тут никто и не искал.
— Он просто хотел быть с кем-то. Утолить голод по общению. Но… они не выдерживали. Никто. Он просто хотел не быть один.
— Черная мамба, знаешь ли, тоже хочет утолить голод. Или пугается. Вот только тем, кого она убивает, ничуть не легче. Скиа опасны по своей природе.
Спорить дальше не имеет смысла. Он… он все равно не поймет.
А должен ли понимать?
— Скиа… тени?
— Тени, — кивает Серафим, бросая на Сашу короткий взгляд. — Отражения чего-то очень желавшего при жизни Затронутого, которого в момент смерти Грань не погубила, а изменила, сделав исполнение желания единственным смыслом существования и наделив огромными силами. Скиа обычно ищут мести, власти или просто несут ненависть вокруг себя. Этот по одной ему ведомой причине до того завлекал в свои сети незатронутых людей, стирая о них память и выпивая их до дна медленно, но неизменно, в собственном маленьком иллюзорном мирке, а тела выбрасывал в реальность. Большинство сил это существо потратило на строительство собственного убежища в Глубине и на то, чтобы скрыть следы своей деятельности.
— Он просто хотел чтобы кто-то был рядом. Это… понятно.
— Понятно, — с какой-то незнакомой интонацией соглашается Серафим. — И я даже могу понять, почему из всех скиа тебя потащил в логово.
— Он не тащил. Я сама пришла, когда поняла что Вася увел Женю. Но они оказались одним. Хотя Женя не хотел, чтобы я приходила. И Вася… Он ведь был просто ребенком, искавшим спасения от голода и одиночества. Несмотря на все силы.
Серафим долго молчит. Потом отзывается — когда они уже приближаются к КПП.
— В древних книгах говорится, что иногда скиа перерождаются, утолив до того не давший им умереть голод по недополученному или вспомнив что-то кроме него из своей прошлой жизни, но это было лишь теориями. Никто не знал, что эти чудовища способны на что-то кроме пожирания тех, до кого могут дотянуться. Возможно, это было ошибкой. Возможно, они помнят больше о себе, чем мы считали раньше. Но не стоит думать, что Тени безобидны. Тебе невероятно повезло, ведь, судя по всему, этот конкретный уже поглотил энергии достаточно, чтобы продолжить свой путь дальше, не сожрав и тебя. На твое счастье перерождение скиа, как оказалось, и правду возможно. Идем.
Спустя несколько часов после разговора Саше было по-прежнему определённо неуютно. И из-за всего произошедшего, и потому, что тихий, лишившийся всех детей санаторий казался каким-то пугающе пустым, и потому, что она едва держалась на ногах, и потому, что сейчас ее сверлили взглядами два могущественных мага.
Точнее, сверлил взглядом ее шеф, уставившись куда-то в центр лба неподвижным взором, тяжелым, как бетонная плита. Серафим же прикрыл глаза, хотя его внимание Саша ощущала даже сильнее. Это само по себе действовало на нервы. Она казалось какой-то букашкой, которую изучали энтомологи под микроскопом. К тому же сейчас на привычном уже костровом ее отряда сидели кроме них троих присмиревшие Коля, Катя, и участвовавшие в вторжении в Свободу близняшки Антонина и Леса. И если товарищи адепты выглядели разом встревоженными, заинтересованными и подавленными, то Леса бросала на Сашу взгляды, похожие на взгляды физика-ядерщика перед какой-то жутко сложной и непонятной экспериментальной установкой.
Все здесь из-за нее. Это никак не помогало успокоиться.
Хорошо хоть, что сейчас к ним бы и на пять метров не подошел ни одни человек, а Марина Владимировна не задала ни единого вопроса, почему трое вожатых собираются задержаться в пустом уже санатории еще на сутки после разъезда всех детей.
— Что ж, — Михаил Ефимович наконец отводит взгляд. — Александра, в этот раз твоя огромная глупость была уравновешенна огромным же везением. Скиа забрал у тебя порядочно сил, и ментальных, и энергетических, но во всем остальном я не вижу никаких отклонений от нормы.
— Все в порядке, насколько это возможно, — негромко подтверждает Серафим и чуть улыбается. — Скиа, Саша, существа могущественные, малоисследованные и смертельно опасные. Они поддерживают свою жизнь питаясь чужой, но до сих пор предполагалось, что нападают в основном на Затронутых и только в Отражении, в его глубинах, при том оставляя довольно специфический след своего присутствия. Этот же, по какой-то причине предпочел быть с людьми, а от Затронутых скрываться, и только для тебя сделал исключение. Расскажешь подробно, что произошло?
— С самого начала? — Саша невольно протянула руку к горящему костру. От него шло тепло.
Ей не хотелось рассказывать. Но выбора не было.
— С самого начала. С того момента, как ты сюда приехала.
Она рассказывает. Старается опускать ненужное, но все равно приходится разъяснять. Про Женю, про Васю, про еще какие-то мелочи, о которых спрашивают присутствующие.
— Тебя не насторожило, что беседы со скиа… с теми, чьи облики он использовал, занимали времени больше, чем ты по собственным ощущениям на них тратила? — с явным любопытством спрашивает Леса.
— Да нет. Это лагерь, тут быстро устаешь и все сливается в яркую карусель. Да и как-то это… Ну было и было.
— Думаю, это побочный эффект начавшейся раскручиваться Вуали, — задумчиво отзывается Антонина.
— Наверняка, — кивает Михаил Ефимович.
— Вуали? — Саша не уверена, что что-то усвоит из-за усталости, но все-таки слова мага будят интерес.
— Вуаль Времени, Саша, — Серафим подкидывает дров в костер и разливает по кружкам что-то из термоса, протягиваю самую большую ей. — Это древний и сложный ритуал, цель которого после его завершения сильно смещается в потоке времени, и все воспоминания о ней так же подвергаются этому смещению. Иными словами, человек становится столь далек, что вся память о нем исчезает из умов живущих. Человек или иногда, в теории, может быть какое-то понятие или явление. На неживые объекты это не действует, и вещи жертвы остаются нетронутыми, но никто уже не помнит, чьи они. Воспоминания разрушаются постепенно, и чем ближе было знакомство с жертвой, тем медленнее они исчезают. Но раскрученная Вуаль навсегда стирает их, так что только вопрос времени, когда все забудут о жертве этого проклятия.
— Жутко звучит, — тихо говорит Катя.
— Определенно, — кивает Серафим. — Воздействие не мгновенное, и, судя по всему, скиа в некотором роде распространял его вокруг себя, возможно, даже не понимая этого.
— О нем забыли. И о нем, и о его доме и семье, — с грустью говорит Саша. — Может, в этом дело?
— Возможно. Мы будем разбираться. Так или иначе, Саша, я удивлен, что ты не проигнорировала этот факт.
Саша чуть пожимает плечами.
— И Вася и Женя были… просто детьми, и все. Я не чувствовала от них угрозы, да и на Изнанке было чисто. Поэтому и не придала значения.
— И тому, что кто-то, похитивший одного из твоих, как ты думала, ребят из отряда, может быть опасен? Неужели ты не понимала, что бежать за ним ничего никому не сказав — глупость, и глупость убийственная? — Михаил Ефимович говорил довольно спокойно, но в его словах Саша чувствовала укор. — Разве тебе не объясняли десятки раз, что самонадеянность в нашем мире может оказаться не просто опасной, а смертельно опасной?
— Объясняли, — щеки заливает краска. — Но… Женя мог погибнуть.
Маг качает головой.
— Глупость порой страшнее любого оружия. Глупость и наивность. Оставить невнятную записку и сбежать, не предупредив никого толком — очень и очень необдуманно. Благо, на Затронутых Вуаль действует медленнее, особенно на тех, кто знаком с жертвой, и само ее воздействие после набора хода можно отследить, так что тебе не придется заново знакомиться со здесь присутствующими. Но насчет остальных у меня нет уверенности.
— Меня могут…забыть?
— Дальние знакомые — возможно. Этого нельзя сказать наверняка.
Саша сглотнула. Ладно, у нее нет семьи, и не было, подруг особо не было, Анна… и к лучшему. А Боня? Он ее тоже забудет?
— На животных Вуаль не действует, — просто откликается Серафим на незаданный вопрос. — Да и была ты под ней недолго.
— А…остальные? О них вспомнят?
— Едва ли. Но мы сможем установить их личности теперь, когда скиа ушел и оставил тела без прикрытия. Ладно, я предлагаю всем адептам отправиться отдыхать. Александра — тебе в особенности. С тебя хватит испытаний на ближайшее время.
Саша кивает и на нетвердых ногах отправляется прочь от костра, рядом с которым остальные маги ведут тихий разговор и вторящий ему безмолвный обмен образами, значения которых понимаю только они сами.
— Это, Саш — Коля догоняет ее у самого входа в комнату — ты прости меня.
— За что?
— Дурак был. Нормальная ты, я просто… В общем, дурак был. Мне жаль, что все так закончилось.
— Все закончилось, — чуть улыбается Саша. — Все нормально. Я не держу обиды.
На деле сил на обиду нет. Ни на что нет. Она просто плюхается на кровать прямо в одежде и засыпает, словно проваливаясь в никуда. Но там хотя бы нет страха и голода, окружавших всеми забытого мальчика со всеми забытой станицы. Мальчика, просто хотевшего избавиться от одиночества. Считавшего, что от одиночества вообще можно избавиться.