Город горит. Откуда в бетонном частоколе столько дерева? Треск стоит оглушительный. С домов, переживших застой, перестройку и девяностые, кусками ссыпается крыша. Шифер лопается на мелкие острые осколки. В одном из дворов на веревках, натянутых между железными столбами, кто-то оставил сушиться белье, и теперь оно развивается белоснежными флагами на бушующем ветру, еще не тронутое огнем, который по траве подполз уже совсем близко. Воняет жженой резиной и паленым пластиком. Жар мешает дышать. Джен бежит от огня, вдоль огня, к огню — горит кругом, где-то меньше, где-то сильнее, но откуда-то в сердце уверенность, что нужно бежать вперед. Джен в ужасе. Он бежит, держа за руку Тимку, брат спотыкается, несколько раз упал, разбив в кровь коленки, но Джен тащит его вперед, потому что брат — единственное, что осталось у Джена, единственное, что нужно сберечь.
Хрущевки закончились резко, будто сменились слайды пейзажа, теперь впереди стоят глухими глыбами монолитные высотки, а прямо перед ними — огромный котлован с мостом из висящих в воздухе бетонных плит. Джен останавливается как вкопанный, оглядывается назад, там — черно-рыжее месиво стеной. Надо бежать. Тимка послушно цепляется за пальцы старшего брата обеими ладошками. У них разница в возрасте — всего год, но здесь и сейчас Джен — взрослый, а Тимка — ребенок, за которого Джен отвечает перед родителями, Вселенной, перед собой. И Джен решается. На счет раз-два-три они с Тимкой прыжком перемахивают через узкую пропасть между краем котлована и первой бетонной плитой, и бегут дальше, стараясь не запнуться об торчащие из плит петли из арматуры. Огонь тоже не стоит на месте, огибает котлован по бокам с обеих сторон, и Джену нужно добежать до монолитов быстрее, чем рыжая тварь сомкнет кольцо.
Уже на середине котлована огонь исчезает. Ровное голое поле размером с хоккейный стадион, спокойно, только слабый ветер гоняет туда-сюда мелкую пыль и белесое перекати-поле. Братья садятся на скамейку, отдышаться. Джен глядит на равнину, вдали торчат размытые силуэты домов. Нужно сходить, посмотреть, что там. Джен быстро управится, а Тимка пусть пока отдохнет тут, на скамье.
— Не оставляй меня здесь, — просит Джа. — Я здесь умру.
Джен оборачивается к пророку, тот глядит спокойно, уверенный в своей правоте. И без того худое лицо осунулось, вокруг глаз черные круги, от чего кажется, будто на лице две глубокие воронки.
— Я быстро. Нужно посмотреть, что там. Я сразу вернусь.
— Ты не успеешь, — говорит Джа.
Чтоб тебя. Джен злится. Вдвоем идти опасно. Джен уверен, что пророку не хватит сил добраться, а значит, нужно бежать одному и привести помощь.
— Я быстро, — повторяет Джен, поднимаясь со скамейки.
Он бежит, летит скоростной машиной, не чувствуя касаний земли. Равнина вокруг, строения впереди — все сливается в серое ничто, оно успокаивает тревогу, стирает сомнения, Джен бежит от чего-то куда-то с одной целью — поступить правильно. И когда приходит сначала удовлетворение, оно сменяется радостью и гордостью за себя, он смог, сумел, сделал то, что нужно, Джен сбавляет темп, равнина снова обретает очертания, монолиты остаются за спиной, а скамейка, на которой Джен оставил пророка, впереди, совсем близко. Джен уже может разглядеть людей, присевших рядом с Джа, они молоды и сутулы, хоть лиц не разглядеть, но Джен чувствует, они — свои. Он переходит на быстрый шаг. Улыбается, неся радостные вести.
— Джа, все хорошо. Можно идти, Джа.
Пророк молчит. Сидит прямо, сложив ладони на коленях, отросшие до неприличия волосы зачесаны назад. Он глядит вперед неподвижно.
— Джа? — схватив за плечи, Джен трясет пророка как деревянную куклу и понимает, что тело в руках слишком твердое, чтобы быть живым.
Джен кричит изо всех сил, шлепает Джа по щекам, но пророка больше нет. И уткнув его тело лбом в свое плечо, Джен сжимает в бесполезных объятьях пустую оболочку, и просит, вымаливает у Джа прощение.
Веки еще сомкнуты, но проснувшееся сознание не обмануть — начался новый день. Джен переворачивается на другой бок, скомканная простыня собралась под плечом грубыми складками, содранное бедро ноет. Просыпаться не хочется совершенно. Джен лежит с закрытыми глазами, уткнувшись носом в подушку. Ему душно и неудобно лежать, и запах вчерашних носков, брошенных как обычно у кровати, почему-то сейчас чувствуется отчетливо, делает воздух в спальне спертым. Невыносимо хочется ссать. И это единственная достаточно веская причина оторвать чугунное тело от постели.
Пол холодный, в щель плотно сдвинутых штор заглядывает серое, хмурое. Джен сомнамбулой плетется к двери, распахивает ее, зевая широко, по-кошачьи.
— Упс, — Савва застыла напротив, в дверях комнаты Джа, растерявшись, что стоит сделать — нырнуть назад, захлопнув дверь перед одним из хозяев дома, или поздороваться.
— Привет, — выдавливает Джен, голос спросонья саднящий, непослушный. — Чего?
— Ничего, просто ты в трусах, — замечает Савва. Сама-то она уже в джинсах и футболке Джа, схваченной узлом в районе пупка.
— Я у себя дома вообще-то, — бурчит Джен.
Уборная справа между комнатами, на расстоянии вытянутой руки. Джен запирается в ней будто в бункере. Умывается холодной водой. Привычка, въевшаяся до рефлекса, требует побриться немедленно, Джен глядит в зеркало на ощетинившийся подбородок и решает пренебречь сегодня бритвой. А может, и завтра. И в ближайшую неделю. Какой толк от старых ритуалов, если жизнь начинается новая?
— Ну что, чувак, — мысленно говорит Джен хмурому отражению. — Ты три года валил невиновных, теперь не удивляйся, что Вселенная швыряет камни под колеса.
Перемены Джен чувствует каждым позвонком. Насильственные, болезненные. Такие перемены накладывают темную пелену, сквозь которую, Джен уже знает, прорываться придется долго и мучительно. Все, что было до, отсечено как сброшенная ракетой ступень. Возможно, дальше лететь легче и быстрее, но ты к полету совершенно не готов. Ты не собирался ничего сбрасывать, тебя заставили. Тебя оторвали. И возмутиться, сделать шаг назад тебе попросту некуда. Джен слишком хорошо помнит прошлый раз, чтобы питать иллюзии. Уходить в крутое пике Джену приходилось дважды — когда он добровольцем встал под ружье, и когда впустил в дом пророчества Джа. Оба раза перемены были вызваны его — Джена — волей, его, верными или нет, но — собственными — решениями. Но то, что происходит сейчас, не похоже на выбор.
То, что происходит сейчас, похоже на смерть Тимки. Потому что, как и тогда, Джен ничего не в силах исправить.
Из кухни вкусно пахнет кофе и сырниками, если Джен правильно помнит их запах. Неплохой бонус от присутствия женщины в доме, с лихвой перекрывает наметившееся табу на перебежки без штанов до туалета. Джен, потягиваясь, спускается с лестницы в гостиную. На всех окнах распахнуты шторы — жалкая попытка заманить в комнату укутанное смогом солнце. Джен поднял с пола маленькую подушку и вернул ее на диван. Похоже, о чем-то спорили, раз подушки летали по комнате.
На кухне плюсы женской компании обнулились — у плиты мельтешит Джа. Судя по посуде в раковине, они с Саввой уже позавтракали, так что сырники он печет специально для Джена.
— Смотрите, кто из комы вышел, — ерничает пророк, жонглируя лопаткой.
Увидев Джена, Савва тянется к кофемашине, в которой уже стоит кружка.
— Капучино, да? — уточняет она прежде чем нажать кнопку запуска. — Если бы не я, он тебе поспать не дал бы.
— Покажи ему! — нетерпеливо требует Джа.
— Дай ты человеку поесть спокойно.
— Покой нам даже не снится, — хмурится Джен, усаживаясь к столу. — Что стряслось?
— Сейчас…
Пока кофемашина тарахтит, выдавливая из себя кофе, Савва роется в смартфоне. Передает его Джену вместе с кружкой. На экране — застопленное видео. Джен делает глоток и снимает Ютуб с паузы.
— В Икстерске обрушилась внешняя стена общежития Института Дизайна и искусств с первого по пятый этаж, — тараторит бесцветным голосом журналист. — В здании в этот момент находились триста тридцать девять человек. По последним данным, пострадали двенадцать студентов, они доставлены в БСМП–1 с травмами разной степени. Погибших нет.
— Я просто вышла в коридор позвонить… — говорит в микрофон испуганная девчонка. Она уворачивается от назойливой камеры, прячет взгляд и с радостью уступила бы минуту славы, но рядом высится пузатый лысеющий мужик в костюме, и Джен готов спорить, держит девчонку за локоть, чтобы не сбежала с поля зрения объективов. Подпись внизу экрана подсказывает, что студентку зовут Маргарита Гномова. — Я облокотилась на подоконник, и он развалился.
— Развалившийся подоконник, как и все здание, был отремонтирован три месяца назад по федеральной программе модернизации жилого фонда ВУЗов страны…
Джен обрывает сюжет на полуслове, отматывает несколько секунд и вглядывается в лицо студентки. Он его помнит таким же испуганным.
— А это не…
— Она самая! — Джа победно водружает перед Дженом тарелку с сырниками, перегибается через стол, почти улегшись на него грудью, пытается заглянуть в экран смартфона. — Я сомневался, но раз ты узнал ее, значит, точно она. В подвале, да?
— Похожа. Маргарита, значит. Вот не везет девчонке.
— Не свезло Юльке, — мрачно напоминает Савва. — А этой наоборот везет сказочно. Сначала вы от маньяка отбили, потом дом рухнул, а на ней ни ушиба. Неприкасаемая какая-то.
Джа встает из-за стола понурый, виноватый. Хватается за посуду в раковине.
— Аккуратней с заявлениями, — тихо, так, чтобы пророк не расслышал за шумом воды, говорит Джен Савве, да она и сама поняла, что упрек не к месту.
— «Эквитас» пытается разузнать, что там случилось, — говорит она, оправдываясь. — Я запрос скинула часа три назад, даже больше. Пока молчат. Обычно обратка прилетает быстрее. Значит, либо что-то нарыли и раскапывают, либо дело настолько глухое, что концов не сыщешь.
— Слушай, Оль, — Джен облизал ложку, которой размешивал сахар в кофе, и раздербанил ею один из сырников. — А откуда у «Эквитас» такие связи?
— От Падре, — с отвечает Савва и, поджав под себя ноги, уютно устраивается на стуле.
— А можно подробнее? Кто такой этот ваш Падре?
Савва задумалась, подняв взгляд к потолку, где на пожелтевшей от времени штукатурке будто грифелем расчерчены серьезные трещины.
— Представляется как Даниил Летов. Глубоко сомневаюсь, что это настоящее имя, ибо все, связанное с личностью Падре — тайна, покрытая тремя слоями мрака, припудренная коксом и запертая в наглухо заколоченном гробу где-нибудь посреди мексиканской пустыни, куда он периодически мотается за просветлением. По официальной легенде первую банду сколотила его mutter. Еще лет двадцать назад. Ей подрезали погоны за то, что сунула нос куда не следует. Как результат — узкий кружок обозленных на коррупцию бывших ментов решил нести veritas-aequitas. Но! Ходят слухи, что главной целью этого кружка по интересам было найти папашу нашего Падре. Он сгинул, как только ребенок впервые заорал. И пока его искали, наткнулись на ряд мутных схем и неприличных людей, которых удалось попутно вывести на чистую воду. То есть вся эта борьба с нежитью — побочный продукт недотраха.
— Как мило.
— Милого на самом деле мало. Чтобы попасть под крыло, нужно пройти семь кругов Ада и устроить ритуальное жертвоприношение с собой в главной роли.
— Это как?
— Выносливость, навыки выживания, тест на IQ. Но все это милые цветочки в сравнении с личным интервью. В моем случае это выглядело как связывание Исаака. В роли Авраама — я, в роли сына — мои гордость, честь и достоинство. При этом за весь разговор он не сдвинулся с места, я же сдерживалась, чтобы не пасть ниц, лбом в пол, принося клятву верности.
— Интересно, чем он добился такого эффекта, — говорит Джа, гремя тарелками в раковине.
— Идея. Он просто транслирует свою идею так, что альтернативные точки зрения становятся ничтожными.
— И в чем эта идея заключается?
— Если вкратце, — Савва снова задумалась, подбирая формулировку, — это идея о всеобъемлющей справедливости. На грани утопии, честно говоря, но пока вполне работоспособная. По нашим правилам зло должно быть наказуемо, но наказание не должно превышать ущерб. При этом в случае самообороны не может быть никаких ограничений. Грубо говоря, рубить руки за кражу — недопустимо, разбить башку насильнику — сам напросился. Поэтому если вы, парни, когда-нибудь пересечетесь с Падре, он бросит на помощь вам все силы.
— Хочешь сказать, он о нас еще не знает? — спрашивает Джен.
— Ты меня за идиотку держишь? Я обещала молчать, и я молчу.
— Хорошо-хорошо, — Джен вскидывает примирительно руки. — Справедливость, значит. Больше похоже на карательный отряд.
— Одна из сторон — добро должно быть с кулаками, да. Но этим идея не ограничивается, я просто решила, что вам будет близок именно этот аспект. Основная фишка идеи — в мечте. Вот смотри. Есть она у тебя. Ты к ней стремишься. Но ничто и никто не может тебе гарантировать то, что она исполнится. А когда она не исполнится, тебе настанет пиздец. В прямом смысле. И тогда ложись и подыхай. В лучшем случае. Так ведь?
Вместо того, чтобы кивнуть, как этого ждет Савва, Джен откидывается на стуле, скрестив на груди руки.
— Но мир справедлив, поэтому любая мечта исполнится, если, — Савва делает паузу, — если ты упрямо долбишь Вселенную. Если бьешься в кровь. Насмерть. Не вьешь запасных теплых гнездышек с вайфаем и сериальчиками, не прокрастинируешь, не… не уговариваешь себя «сейчас еще немного подожду, и кааак жахну с места в карьер». Только здесь и сейчас. Каждый день, можешь сделать — сделай, не можешь — ищи тех, кто поможет, не нашел — придумывай, как обойти. Просто делай то, что в твоих силах и рано или поздно твои возможности возрастут настолько, что исполнить мечту станет проще простого. А если ты устал и у тебя «не получается» — значит, хреново хочешь.
— Любое действие влечет за собой справедливые последствия, — резюмирует Джа.
— Именно. Мы боремся с коррупцией, как с читерством. С превышением полномочий. С преступностью разного рода. Со всем, что мешает жить по законам справедливости.
— Ох, сказочники, — выдыхает Джен разочарованно. Легендарная банда вмиг растеряла флер могущества, превратившись из вездесущей паутины в скопище озверевших романтиков. Впрочем, Джену кажется, такое определение они приняли бы на ура.
— Ой ли? А вы сами далеко ушли? Столько лет воюете с непойми чем. И вас это не останавливает. По принципу — не прекратить, так обезвредить, не исправить, так помешать.
Джен насупился. Правда глаза колет.
— И кто же вас финансирует?
— Никто, — удивляется Савва, будто Джен сморозил глупость. — Что финансировать-то? У нас ни офиса, ни техники, все сидят по домам за своими ноутами. Изредка, если нужно сгруппироваться, Падре арендует на день-два квартиру или пару кабинетов в тихих ебенях. Кто хочет, участвует в операциях, кто не может — на подхвате.
— А как же полиция, записи камер, данные расследований? Вам их забесплатно отдают?
— Алле, мы против коррупции, помнишь? У нас везде свои люди. И взламывать ничего не нужно. Отправляешь запрос, получаешь ответ.
— Тусня победившего социализма, — язвит Джа, выключив воду. Оборачивается, вытирая полотенцем руки. — Ладно, какие на сегодня планы?
Сжавшись на стуле в колючий комок, Савва бурчит:
— Мне срочно надо почистить карму, я физически ощущаю весь налипший пиздец. Очень хочется войти в подобие транса и разобраться что к чему. Поэтому основной план — рыть носом сети, искать следы ублюдка, о существовании которого нет ни единого намека, может, смотаться на Красный проспект и осмотреть все своими глазами. А еще жалеть себя и пить в хлам.
— Я тебе не позволю, — заявляет Джа резко. — Ты же в отпуске?
— Взяла неделю по семейным обстоятельствам.
— Вот и хорошо.
Джену странно видеть друга таким — собранным, взявшим не власть, но опеку над кем-то, сломанным сильнее, чем он сам. Савва не спорит, покорно пожав плечами, молчит, уткнувшись в коленки.
— Косе не звонили? — Джен дожевывает последний сырник, соображая, что бы еще съесть. От вчерашнего в желудке разверзлась бездонная яма, готовая перемолоть и собственные кишки, если не подкинуть топлива.
— Похороны послезавтра, — отвечает Савва. — Просил не кипишить и не задалбливать.
— Может, все-таки заехать? — предлагает Джа. — Коса мужик суровый, сдыхать будет, помощи не попросит.
Джен кивает.
— Вы смотайтесь, а я Нортоном займусь.
Последние капли кофе оседают пеной на языке, Джен сует кружку обратно в кофемашину, запускает новый цикл и лезет в холодильник. Достает колбасу и сыр.
— У нас хлеб закончился? — спрашивает удрученно, глядя на опустевшую корзину.
— Мы на обратном пути купим.
Накромсав колбасу кусками, Джен жует ее, стоя, вприкуску с сыром настолько твердым, что он крошится и приходится наклоняться над столешницей, чтобы не усыпать пол. Со второго этажа доносятся звуки сборов — половик в комнате Джа лежит только у кровати, поэтому каждый шаг слышен отчетливо. Джен может даже проложить траекторию, по которой пророк с подругой мельтешат между шкафами, стулом, на котором постоянно валяется одежда, и кроватью.
— Мы поехали, — Джа заглядывает в кухню, машет рукой.
— У Саввы мой номер есть?
Джа подвисает в раздумьях на мгновение.
— Если нету, сейчас добавим. Джен, все будет нормально.
— Если вдруг… Если отключишься, пусть сразу звонит мне, скажет адрес, я приеду за тобой.
Джа согласно кивает и исчезает в доме. Еще несколько минут шуршат шаги, хлопает дверь, с улицы в распахнутые окна врывается рокот двигателей и лязг замка на воротах. Оставшись один, Джен замечает насколько отвык от этого ощущения. Отовсюду доносится шум, гул, треск, но для Джена дом наполнен звенящей, отупляющей тишиной.
Будто его слуховой аппарат перестал распознавать звуки, отличные от возни присутствия рядом другого человека.
Будто Джен перенастроил себя на единственную задачу, и теперь ее отменили.
Из-за угла выполз включившийся по таймеру робот-пылесос, протащил свое низкое пузо по диагонали кухни, ткнулся в косяк и, развернувшись, пополз в обратную сторону. Джен наблюдает за ним с любопытством энтомолога. Щетки загребают по дощатому полу, монстр сует нос во все щели, пока не застревает в ловушке двух стульев — он стучится в ножки, в одну за другой по кругу, заданный программой градус разворота не позволяет выбраться, направляя снова и снова к препятствию.
— Тупое ты создание, — ругается Джен, подняв один из стульев, и бурчит под нос: — Сам будто лучше. Такой же упертый баран.
Пленник выскользнул и поплелся прочь, жужжа что-то на своём пылесосьем наречии.
Во дворе серым оползнем спустился смог. Пахнет гарью — кто-то жжет сорняки. Дождем и не пахнет. Джен нехотя отпирает ворота мастерской, сегодня у него особенный пациент.
Нортон терпеливо ждет, пока Джен переоденет футболку, соберет с полок набор первой помощи. У байка скошен бок — не смертельно, но царапины на хроме глубокие, шлифовкой никак не обойтись. В другой раз Джен взялся бы сам обварить выхлопную, он это уже проворачивал с парочкой бывалых мотоциклов, но Нортон должен быть идеальным, а значит в силу вступает Закон лучшего мастера — «Хочешь безупречный результат, отдай тому, кто сумеет сделать лучше всех».
За годы возни с мотоциклами Джен оброс контактами умельцев разной руки. Нужный мастер значится в памяти смартфона как «Мужик с завода», его работу Джен видел, в первый раз даже не сразу опознал отданную в ремонт переднюю вилку, которая вернулась будто заново отлитая. Этому доверить сокровище можно.
Разговор занял всего пару минут. Джен прячет телефон в задний карман, делает шаг к байку и на миг теряет координацию. Схватившись за руль Нортона, Джен дышит рывками. Давит виски. Уши заложены как на взлете в «Аэрбасе». Глаза режет мягкий свет лампы под потолком. Джен приходит в себя быстро, но его немного мутит и дико хочется пить.
А может и выпить.
В углу под верстаком сложены три упаковки бутылок с питьевой водой, раздербанив одну из них, Джен жадно глотает, высушив сразу половину бутылки. Несколько полегчало. За всю свою жизнь Джен не помнит таких сбоев в организме — без повода, на ровном месте. Отдышавшись, и прихватив еще одну бутыль, он возвращается к Нортону. «Если я загнусь, ты должен быть в идеале», — мелькает ракетой. Джен зло глядит на побитый мотоцикл, затем — на брошенную распотрошенной Хонду, от которой его все время отвлекают. В мастерской слишком тихо даже с распахнутыми настежь воротами. Протянув руку, Джен включает магнитолу и под первые ноты «A beautiful lie» берется за инструменты.
— Он здесь!
Крик Джа раздается так громко и неожиданно, что Джен роняет открученную гайку, и она катится по бетонному полу, пока не заваливается набок посреди прохода.
— Ты в порядке?! — орет пророк сквозь вопли «марсиан» и, подлетев к магнитоле, выдирает шнур из розетки. — Ты почему на звонки не отвечаешь?
— А ты звонил?
— Я видел тебя! То есть, тобой! Я был в тебе! — сбивчиво кричит Джа и, опомнившись, произносит тише: — Они добрались до нас, понимаешь?!
Джен привык думать быстро, решать сразу и действовать тут же, на инстинктах. Но сейчас он смог только опустить взгляд на ладони, испачканные маслом. Инквизитор всегда был уверен в своих руках, он всегда был им хозяином.
— Кого я..? — хрипло выдавливает он огрызок вопроса.
— Никого, — Джа шарит взглядом в поисках расхлябанного табурета, он стоит слишком далеко, поэтому пророк просто прислоняется плечом к стене. — И это пиздец как странно.
— Расскажи, что я делал, — просит Джен. В ногах правды нет, присев сбоку на сиденье Нортона Джен старается сохранять спокойствие, но наметанный взгляд выхватывает со всех сторон отвертки, ключи, струбцины, канистры с бензином — десятки острых, тяжелых, горючих предметов, десятки способов убить… кого?
— Ты осматривал наш дом, — Джа нервно оборачивается на шаги и продолжает, увидев в дверях Савву. — Начиная с первой же секунды. Сначала запоминал свое положение в пространстве, ты стоял вот тут, у Хонды. Затем изучал мастерскую. Досконально, залез в каждый угол. Вышел во двор, обошел оба сарая, после этого зашел в дом. В доме — та же схема. Осмотрел все комнаты, залез во все шкафы. Даже на чердак забрался. Кстати, у нас слишком дохрена хлама скопилось. А потом вернулся сюда, встал ровно в то место, где стоял вначале, даже позу принял ту же, и… все.
— Когда ты видел?
— Да только что! Мы у Косы были, хорошо, ему не до меня, Олька оттащила в кабинет. Как в себя пришел, мы к тебе рванули, — Джа срывается с места, мечется по мастерской, как по клетке. — Какая у тебя может быть связь с остальными? — спрашивает и сам же отвечает: — Да никакой! Это получается, они в любой момент могут залезть в твою голову, в мою, в ее. Короче, с этого момента никто не остается в одиночестве ни на час. Тигр, сегодня же съездим за твоими вещами.
— Вообще-то…
— Не спорь со мной, пожалуйста.
— Джа, лучше сделать наоборот. — Джен поднимается с байка. Задумчиво ерошит волосы обеими руками. — Раз они сходили на разведку в мои мозги, значит, я в любой момент могу тебя убить. Оль, если к тебе нельзя, снимите квартиру. И надо придумать, чем вы в принципе от меня будете защищаться.
— Транквилизаторами? — бросает Савва и осекается тут же. — Извини, тупая шутка.
— Почему же? Я лучше посплю, чем словлю пулю. Достать сможешь?
— Есть один парнишка, — неуверенно произносит Савва. — Из службы отлова животных.
— Спроси у него, чем можно меня отрубить. Кстати, Джа, ты говорил, что звонил мне.
— Я звонила. Когда он отключился.
— Да, — пророк морщит лоб, внезапно вспомнив. — И я видел звонок тебе с Олькиного номера, но они не стали отвечать, просто мобилу вырубили.
Джен лезет в задний карман, достает смартфон. Экран не откликается на прикосновения, Джен нажимает запуск и пока подгружаются службы, тупо глядит на заставку.
Один пропущенный, тринадцать сообщений о звонках.
— Только этого, блять, не хватало.
— Что еще не так? — спрашивает Савва с опаской.
Джен показывает экран, и Джа перестает мельтешить, застывает посреди мастерской.
— Я видел не будущее? — произносит он беспомощно. — Это было… Уже?
— Похоже, твой закон обратного отсчета больше не работает, — Джен возвращает телефон в задний карман, чтобы поддавшись ярости не размозжить его об стену.
— Работает, — отвечает пророк. — Отсчет пошел. Но в этот раз мишени — мы.
Не страшно. Джен помнит, каким немым ужасом пронизывает вид направленного в тебя оружейного дула — не разжать губ. И истинная храбрость проявляется в способности стоять твердо. Покрываться потом, дрожать, орать во все горло, искать возможность увернуться, но не бежать от опасности. Джен никогда не убегал, хотя страх взятой на мушку цели ему отлично знаком.
Сейчас Джену не страшно. Ему гадко. Он инстинктивно, не замечая этого, вытирает ладони о джинсы, но грязь, налипшую изнутри, так просто не сотрешь ни одним очистителем. Его поимели, изнасиловали, трахнули так, что он даже не заметил.
— Но есть и хорошие новости, — Джен поднимает с пола укатившуюся гайку и возвращается к раненому мотоциклу. — Теперь мы знаем, с чем имеем дело.
— Просвети? — просит Джа бесцветным голосом и устало садится прямо на грязный бетон.
Джен нашарил позади себя старое двухместное сиденье с ободранной коричневой кожей, подтолкнул к пророку. Подтянув его под себя, Джа садится на край, оставив половину для Саввы.
— Происходящее выглядит так, будто нас заметили, — рассуждает Джен, вызволяя выхлопную систему Нортона. — Эти убийства кем-то управляются, и они обратили на нас внимание. Во-первых, через меня они пришли просто посмотреть. Возможно, они искали в доме то, чем мы их отслеживаем.
— Кстати, надо проверить одну странность, не показалось ли мне, — метнувшись к концу верстака, Джа садится на корточки перед коробкой с непарными мелкими запчастями и достает оттуда оранжевое стекло от поворотника. Вертит в руках, разглядывает внимательно. — Я видел, как он здесь рыскал и случайно пнул коробку. Это стекло выпало, он наступил пяткой и раздавил его. Краешек. А потом… А потом он просто наклонился и вернул его в коробку. Целое. И я не понял, что это было.
— Сюрр какой-то, — мотает головой Савва.
— Он самый. Что там у тебя во-вторых?
— Во-вторых, — Джен подвисает, вспоминая, о чем хотел сказать. — Во-вторых, я был в этот момент один, и это не случайность. Они явно пытались скрыть свое присутствие. Опять же — сбросили звонок, чтобы себя не выдать.
— Значит, они нас видят, — догадывается Джа. — Каким образом?
По железу «клиентских» ворот долбят кулаком. Настойчиво.
— Я гляну, — подрывается Джа. Бесшумно прокравшись между застывшими плотным рядом спортбайками к монитору видеокамер, установленному Дженом в мастерской как раз на случай осады, Джа выдыхает с облегчением. — Это Макс с Птенчиком. Пойду калитку открою.
— Так и думала, что примчатся, — бормочет Савва, поднимаясь с сидения. Идет следом за Джа к выходу в сад.
— Ты им звонила?
— Написала про Джена. Мы ведь обещали держать их в курсе.
Они исчезают в саду, голоса доносятся далеким миражом уже и нет уверенности, слышит их Джен или домысливает. Инквизитору страшно всерьез. И непонятно, что делать дальше. Сжав кулаки, он хрустит суставами, чтобы убедиться в их послушности. Оборачивается к мотоциклу как к последней понятной ему конструкции, как к близкому другу и обещает ему не сдвинуться с места, пока не разберет пострадавшие детали.
Макс первым появляется в мастерской. Крепко жмет Джену руку, кивает на растерзанный Нортон:
— Тебе помочь?
— Уделаешься весь, — предупреждает Джен. И заметив разочарование, вспоминает их первый разговор в мастерской. — У выхода в тумбочке спецодежда лежит, у нас вроде один размер.
Пока Солдат меняет экипировку, Джен выкатывает Нортон в проход, поставив поперек, чтобы места с пострадавшей стороны хватило для двоих. Достает второй комплект инструментов.
— Видишь, как сточился? — спрашивает Макса, показывая на глубокие царапины. — Нужно снять все это хозяйство, промыть и увезти к одному знакомому мужику. Он обварит трубы поверх металлом, зашлифует, и они будут как новенькие.
— А бензобак? — Макс проводит ладонью по расцарапанному боку.
— Это фигня, сами покрасим.
— А ты сам как?
— Я в порядке, — лукавит Джен. — Гадко, злит, но зато кое-что проясняется.
— Я просто подумал, — говорит Макс, глядя Джену в глаза. — Если повторится, я смогу тебя скрутить. Чтобы не натворил чего. Это ж не ты будешь.
— Спасибо, — искренне благодарит Джен. — Очень кстати. По крайней мере, пока Савва не достанет транквилизаторы.
— Еще можно взять шокер, но черт его знает, подействует ли он на зомби.
— А почему нет? Блядь, Макс, знаешь, сколько людей сейчас были бы живы, ходи я изначально с шокером? Дохера! Но так шансы, что нас сдадут, увеличились бы вдвое. Поэтому с самого начала выбор был только между кулаком, огнестрелом и холодным. Чтоб наверняка.
— Эхо войны, — цитирует Макс второго «Брата». Сворачивает с опасной темы. — Ладно, давай, показывай, где откручивать.
В четыре руки работа идет быстрее. Джен не ошибся, Макс прикипел к мотоциклам крепко, задался целью разобраться для чего каждая деталь предназначена, ловит каждое слово, дотошно переспрашивает. Джа, вернувшийся в мастерскую, похоже, решил не переключать канал на ужасы их городка. Он втянулся в разговор, подает с подставки ключи, травит байки про клиентов. Наконец, разобрав с поврежденной стороны всю систему от колена до глушителя и разложив по ванночкам отмокать на свежем воздухе в керосине и каустической соде, все трое расселись на пороге мастерской и молчат, глядя в тяжелое свинцовое небо.
Ближе к вечеру, когда детали Нортона очищены и собраны в холщовую сумку для отправки к мастеру, Макс задает Джену вопрос, который мучает его со вчерашнего дня.
— И на чем ты пока ездить будешь?
— Сейчас увидишь. Иди, заводись. Я отсюда стартану.
Уходя из мастерской, Макс скользит взглядом с байка на байк. У Джена их пара десятков, но чем заменить Нортона Максу не догадаться. Старый друг, на котором Джен объездил несколько городов, с которым не раз застревал в глухих лесах и даже попадал во внезапную пургу, когда за пару часов температура рухнула с +15 до -6, а ветер начал швыряться мелкой снежной дробью, застав Джена на трассе между сибирскими городами. Этот мотоцикл отдыхает на особом месте, в нише, огороженной каркасом из железных труб с наброшенным поверх тентом. Как зверь в клетке. Джен его так и называет — Хищник, в основном за прожорливость.
Чтобы высвободить Хищника на волю, приходится отогнать в сторонку три грузных чоппера. Приладив сумку с деталями в багажную корзину, которую забыл снять с последней поездки, Джен отпирает клиентские ворота и распахивает одну створку ровно настолько, чтобы выехать. С улицы уже доносится рев Фаера. Джен заводит двигатель, дает Хищнику немного прочистить горло на низких оборотах и, оседлав, с рокотом выезжает из гаража.
— Это что за хрень? — кричит Макс, как только мощная туша Хищника выкатилась на асфальт.
— А разве не видишь?
Джен спешивается, чтобы закрыть ворота, но Джа машет «забей, я сам».
— Эти цилиндры сложно с чем-то спутать! — Макс подъезжает ближе, чтобы лучше рассмотреть. Тянет руку к черному нигрипсу. — Бензобак родной же? Ахренеть! А ты зачем Урал в черный выкрасил, ирод? Он должен быть ядрено-зеленым!
— Ты отстал от жизни. Их сейчас и цвета хаки выпускают. В крапинку.
— Новые пусть хоть в клеточку делают. А этот… Он какого года?
— Восемьдесят второй.
— Огонь-машина, — Макс наклонился, разглядывая внутренности байка. — Родного осталось много?
— По большому счету, мотор, рама и обвесы. Остальное все перестроено.
— Ты, похоже, из любого говна конфету сделать можешь, — говорит Макс с уважением.
— Если понимаю, как оно работает.
Джен ныряет головой в шлем, устраивается верхом. После перешитой подушки Нортона винтажное ураловское сиденье кажется деревянным табуретом. Джен давно собирался его поменять, но все откладывал. Кто ж знал, что придется ездить с саднящей задницей? «Ничего, я и до тебя доберусь, — обещает Хищнику Джен. — Вот только разгребу навалившееся дерьмо, починю Нортон, и сразу займусь тобой».
И только через пару километров вспоминает, что обещал то же самое Хонде.