Нортон урчит довольно, соскучился. Владей Савва пирокинезом, байк расплавился бы в лужицу прямо под пророком. Джа надевает шлем, стянув пальцами в хвост волосы, которые стричь, похоже, вообще не собирается. Зажимает сцепление, проворачивает рукоятку газа, ловит вибрации застоявшегося мотоцикла. И спускает его с поводка. Савва не скрывает досады, у нее почти получилось сдержать Джа, приструнить, усадить на скамью запасных, но ключица восстановилась, лодыжка зажила, и Нортон снова в строю.
У постсоветского офисного здания вообще нет парковки. Вдоль изъеденных лишаем времени стен стелется разбитый тротуар, за ним — плотный ковер золотых листьев с торчащими в хаотичном порядке березами. Среди рощи отсвечивают яркими боками мотоциклы, в основном — японские стриты, и все как один малой кубатуры. Девчачьи. На их фоне даже Монстер Саввы оправдывает свое название, что уж говорить о Фаере, да и Нортоны выглядят олдскульными тяжеловесами.
На проходной скучающий охранник следит за сериальными ментами через смартфон пристальнее, чем за мониторами видеокамер. Даже головы не поднял из-за ресепшена.
— Нам на третий этаж, — бросает ему, как в стену, Савва и ведет к лестнице.
Не смотря на относительно свежий ремонт, коридоры пропитаны запахом старых зданий — смесь рассохшегося дерева, красного кирпича и известки. Разноцветные вывески-стрелки вдоль лестницы зазывают в кабинеты за маникюром, разливными духами и турпутевками. Темно. С весны немытые окна забрызганы ливнями и голубями, из-за пышных крон деревьев солнцу внутрь не пробраться. Поднявшись на третий этаж, Савва ведет через длинный узкий коридор до поворота, за которым — второй столь же длинный и узкий. Из его глубины доносятся тихие голоса и запах сигаретного дыма.
Дойдя почти в конец коридора, Савва тормозит у двери с зеленой табличкой.
— Погоди, — просит Джа. Останавливается, чтобы прочитать надпись: — «Некоммерческая региональная общественная организация по защите животных и окружающей среды от хомосапиенс».
Пока Джа хохочет, взгляд Джена падает на парочку курящих у окна.
— Вы не представляете, как это красиво, — говорит сидящий на подоконнике персонаж с длинными волосами и идеально подстриженной бородой. Длинный васильковый пиджак и остроносые туфли делают его похожим на хиппи в Gucci.
Собеседница — мягкая полноватая женщина с ямочками на щеках — только делает вид, что курит. Она подносит сигарету к губам, вдыхает совсем чуть-чуть и тут же выпускает дым, не затянувшись.
— Ой, я бы так хотела это увидеть, — мечтательно произносит она.
— Телефон в офисе оставил, позже покажу вам фото, — Хиппи отвлекается от жертвы своего обаяния, машет Савве рукой с сигаретой. — Я сейчас подойду.
— Это и есть ваш Падре? — тихо спрашивает Джен, когда Савва закрывает за ними дверь офиса.
Внутри неожиданно много места и людей. Сквозь жалюзи ножами вспарывает комнату солнце. Помещение разделено на три зоны стеклянными перегородками. Слева в огромном опенспейсе гудит рой молодых девчонок, перед каждой на столе по ноутбуку с двумя-тремя дополнительными мониторами. Из-под потолка пульсирует негромко музыка. Напротив двери — маленькая зона отдыха с диванами и кофемашиной. Дверь в помещение справа закрыта, но отсутствие теней выдает ее пустоту.
— Чай, кофе, потанцуем? — весело спрашивает юная нимфа, выпорхнув из опенспейса в объятья Саввы.
— А коньяк закончился? — Олька картинно вскидывает брови.
— Магазин недалеко.
— Не беспокойся. Мы к Святейшеству. Подождем в кабинете.
— Ладно, — звонко отвечает нимфа и улыбается так лучезарно, что Джен готов плюнуть на цель визита, чтобы беззаботно поворковать с этим чудом природы. — Может все-таки кофе? Джентльмены?
— А капучино сделаете? — спрашивает Джен.
— Даже латте могу, если пожелаете.
— Ему столько лактозы будет вредно, — смеется Джа и подпихивает Джена в кабинет вслед за Саввой. — Пойдем… кофеман.
В кабинете светло и пусто, из мебели два длинных дивана, обтянутых дерматином с паутинами кракелюра на подлокотниках, да хромированный сервировочный столик на колесиках. Выкрашенные в белый стены испещрены следами канцелярских булавок и запыленными клейкими островками от скотча. На подоконнике неаккуратными стопками разложены фотографии в рамочках, газетные вырезки, распечатки статей новостных порталов и снимков с массовых мероприятий. Джен подходит ближе, чтобы рассмотреть гирлянду из рукопожатий Падре с разными людьми. Ни одного знакомого лица.
— Кто это? — спрашивает у Саввы.
— Адвокаты, прокуроры, меценаты. Все они действительно помогают сделать мир лучше, но их никто не узнает на улице.
— Может, оно и к лучшему, — замечает Джа, рассевшись на диване. — Целее будут.
— И то правда, — раздается за спиной, заставляя Джена обернуться.
Падре появляется в кабинете бесшумно, даже старые деревянные доски не скрипят под линолеумом. Тепло обняв Савву, он опускается на диван рядом с ней и жестом приглашает Джен сесть напротив.
— Не успел представиться, — говорит он, тут же подскакивает, тянет к пророку руку. — Даниил Летов. Можно просто Даниил и на «ты».
— Джа, — отвечает пророк. Спрашивает миролюбиво: — А «Падре» вас только адепты культа называют?
— Члены семьи, — поправляет Летов с улыбкой. — И коль вы — семья нашей Саввы, добро пожаловать. Не сочтите за напыщенность, кто-то из ребят ляпнул, и приклеилось. У нас, в «Эквитас», псевдонимы как вторая личина.
Он протягивает руку инквизитору, пожимает крепко, двумя ладонями.
— Джен. Рад, наконец, познакомиться.
— Вам предложили кофе?
— Да, спасибо.
— Что ж, — Падре откидывается на диване, закинув ногу на ногу. — Что вас привело? Савва предупредила, что дело чрезвычайно важное и срочное, но никакой информации не дала, поэтому мне пока нечем поделиться.
— Что ты знаешь о конструкторах? — спрашивает Джен в лоб и уточняет, чтобы избежать ненужных увиливаний и кривотолков: — Я имею ввиду людей, владеющих конструктом.
Лицо Падре застывает гипсовой маской. Сцепив замком пальцы он несколько мгновений разглядывает ладони, будто они исписаны шпаргалками как на школьных экзаменах.
— Немного, — наконец, отвечает он, подняв взгляд. — Особенно, если учесть, что я — один из них.
Короткий стук в дверь и, не дождавшись ответа, она распахивается, впускает нимфу с подносом.
— Ваш кофе, друзья, — поставив поднос на столик, девушка подкатывает его к диванам. — Если понадоблюсь…, — указывает пальчиком на дверь и, в два шага выпорхнув наружу, бесшумно прикрывает ее за собой.
— Один из них? — переспрашивает Джен.
— Да, — подтверждает Падре. — Угощайтесь, пожалуйста, некомфортно разговаривать, пока эта бандура стоит перед глазами.
На подносе единственная чашка с капучино, который теперь не лезет в горло. Джен откатывает столик в сторону, так и не притронувшись к кофе.
— Загвоздка в том, что мне сообщили об этой способности, — рассказывает Падре, — но пользоваться так и не научили. Я себя выдал. Сразу загорелся перспективами, как изменить мир. Оказалось, менять мир конструкторы категорически против.
— Расскажешь, как это было? — просит Савва.
— Не сейчас, — отвечает Падре мягко, обезоруживает ее. — Это не важно, навыком я пользоваться не умею. Стихийно прорывается, на эмоциях, а управлять не получается. Не у кого подучиться. Все потому, что выходить на свет конструкторы не собираются. Наверное, даже боятся. Пресекают любые попытки. Всякий раз, когда всплывает малейшее свидетельство их существования, они откапывают замшелую теорию об устройстве мира, и раздувают эту дичь по технологии Овертона, да простит нас физик за извращение его идеи.
— Например? — в горле пересохло, от глотка кофе еще хуже, но звать нимфу Джен не хочет.
— Мммм… Розуэлльский инцидент. Падение НЛО близ города Розуэлл, секретная база с телом инопланетянина, вы явно слышали об этом. Сам инцидент произошел еще в сорок седьмом и почти тридцать лет никому не было до него дела. Но в семьдесят восьмом уфолог Фридман внезапно берет интервью у майора Марселя, который участвовал в расследовании событий сороковых годов, и инцидент превращается в одну из масштабнейших теорий заговора. Военные скрывают инопланетян, космические корабли бороздят просторы нашей атмосферы, все взоры направлены в телескопы и ищут подтверждений или очередного контакта. А тем временем по всей территории Штатов ловят русского мальчика Сашу Давыдова, который надеялся получить убежище в США в обмен на свои способности создавать сверхпрочные материалы из песка и стекла. Говорят, фальшивые баксы, которыми Давыдов расплачивался в закусочных, до сих пор попадаются у коллекционеров. Он им номера красивые присваивал.
— Откуда у вас эта информация? — Джа не усидеть на диване. Иногда Джену кажется, что любой мыслительный процесс требует от пророка движения. Вскочив, он отмеряет шагами мизерный закуток от диванов до окна — два шага к окну, один до левой стены, четыре до правой…
— Сопоставляем факты. «Эквитас» — фасад, за которым прячется колоссальная аналитическая работа. Мы построили алгоритм, который отбирает и сортирует все события, мелькающие в медиа, будь то личные страницы в соцсетях или ролики на ютубе. За последние два года я могу выбрать любое событие и посмотреть по нему дерево связей. Например, в Икстерске в прошлом месяце внезапно обветшали и разрушились два здания — тир и общежитие Института Дизайна и искусств. А еще в одном из тихих спальных районов слышали стрельбу и, что самое интересное, покосились несколько заборов, будто в них кто-то проделал дырку, а затем неумело залатал. Вы, кстати, в каком округе живете? М? — Падре испытующе глядит то на Джена, то на Савву. — Интернет и блогосфера в частности очень помогают. Что до прошлого, здесь я, действительно, могу лишь строить предположения. По мере загрузки архивов в базу данных. Или обнародования закрытых сведений.
— Значит, никаких доказательств.
— Откуда им взяться, если все либо вычищается, либо списывается на коррупцию и раздолбайство? А согражданам только этого и нужно — обвинить во всем власть. Альтернативные теории нарушают устойчивый порядок пиздеца, потому нежизнеспособны.
— А если действовать их же методами? — спрашивает Савва. — Раскрутить как… саентологию.
— Конструкт — не религия. Конструкт — это ресурс. И те, у кого есть доступ к ресурсу предпочтут оставить его при себе. Как чертежи генератора бесплатной энергии. Они иногда появляются в сети, затем пропадают. Вместе с разработчиками.
— Мы могли бы…
— «Эквитас» может многое, — перебивает ее Падре. — И делает многое. Но бодаться против конструкторов — не наша лига. Я хочу, чтобы ты поняла, — он двигается на диване, чтобы быть к Савве ближе, сократить дистанцию. — Каждый из нас важен, каждый борется с беззаконием доступными ему способами. Вспомни, все свои задачи за последний год. Скольким ты помогла, скольким помог «Эквитас». А теперь представь, что тебя больше нет. Девчонок, которые жужжат в соседней комнате, тоже нет. Вы решили вместо маленьких, но успешных шагов, разбежаться и прыгнуть в обрыв без страховки.
— Это такая же операция, как остальные. Собрать информацию, просчитать риски…
— Савва, я это сделал. Как только узнал о конструкте. Информация собирается постоянно. Если ты хочешь, я открою тебе доступ к своим разработкам. Но только тебе. Раз ты с ними столкнулась. Остальным ребятам знать о конструкте не следует.
— Но почему?
— Потому что они, как и ты, рванут в бой, а это неправильно. Жертвовать ими ради фантомного блага — неправильно! Нашу работу никто кроме нас делать не хочет. Но разве она не важна?
Савва молчит, осажденная. Перемалывает внутри «за» и «против», понимает, что Падре прав.
Падре Джену нравится. Он представлял себе одухотворенного проповедника всеобщего счастья, но наставник «Эквитас» вопреки ожиданиям прост, конкретен и трезво оценивает факты. С таким Джен бы сработался. Если получится. Инквизитор сомневается, что Падре согласиться помочь им.
— Один из конструкторов убивает людей, — Джа разрывает повисшее молчание. Прислонившись к подоконнику, он скрестил на груди руки, закрылся. Потревоженные рамки шуршат, сдвигаясь. — Нам нужно его найти.
— Один? — переспрашивает Падре. — У них по всей стране рассредоточены тренированные карательные отряды.
— Этот — одиночка и убивает не по указке сверху, а потехи ради.
— Не может быть, — твердо заявляет Падре. — Если конструкт используется не в мирных целях, конструктора уничтожают. Это первое, о чем предупреждают перед обучением. И поверьте мне, доводы — более чем красноречивы. С картинками.
— Значит, он вне системы.
— И что именно он делает?
— Провоцирует автокатастрофы, — отвечает Джа. — Выводит из строя тормоза. Те самые колодки с буквой «М». Он может разрушать их, когда захочет.
— Но как? — Падре вскакивает, откатывает столик с уже пустой чашкой подальше от Джена и от двери и принимается ходить по комнате. Теперь они с пророком по обе стороны диванов, как на разных берегах. — Мы проверяли, никаких следов дистанционного управления.
— Их и не будет. Фокус в материале, из которого накладки сделаны. Он рассыпается в пыль, в песок, в воздух, как любое вещество при деструкте. Но главная фишка в том, что на этот материал наш Отшельник может воздействовать удаленно.
— Интересно, интересно… Я считал, что для контроля материи конструкторам нужно хотя бы видеть перед собой…
— Да, но этот материал особенный. Он управляем. Из него сотворены тормозные колодки, маячки, которые позволяют Отшельнику проникать в сознание людей, и блокираторы в смертоносных игрушках, которые носят на себе его приспешники. На наших глазах он убил свою помощницу. Ожерельем. Чтобы не разболтала лишнего.
Джа делает паузу, дает возможность собеседнику уложить в голове услышанное. Падре замер, подбоченившись, глядит в пол, будто узоры имитации дерева на линолеуме ведут его мысль лабиринтом к пониманию законов конструкта. В задумчивости он делает шаг назад, упирается руками в столик за спиной и едва не падает. На столешнице от его ладоней, как от гигантских зубов, остается два следа.
Джа описывает Падре факты о конструкте, и Джен замечает, как филигранно пророк обходит свою роль в их получении. Будто не было привычки спасать людей, а попадание в самую гущу событий — случайность, нелепица, оплошность, допущенная Отшельником по неосторожности и блестящие дедуктивные способности участников пьесы.
— Ладно полиция, мы-то почему все эти убийства не связали вместе? — спрашивает Падре с сомнением.
— Потому что в материалах дел амнезию четко не указывают, маскируют формулировками типа «находился в состоянии аффекта». Наш адвокат пытался…
— У вас есть адвокат?
— Романов, — подсказывает Савва. — Очень крутой и правильный чел. Ему можно доверять.
— Надо будет познакомиться с ним. Он работает над этими делами?
— Да, — продолжает Джа. — Пытался объединить несколько из них хотя бы на уровне Икстерска, ему не позволили.
— Даже так… Ладно, давайте прикинем варианты, — Падре достает из заднего кармана мобильный, загружает приложение для заметок и наговаривает на диктофон: — Мы знаем, что конструкторы отслеживают всех своих, так скажем, инициированных. Значит, проще всего вычислить чувака вне системы будет через их систему, — выключив диктофон, он замечает: — Я пытался найти сервера еще тогда, лет шесть прошло уже. Не вышло. Бился несколько месяцев и переключил ресурсы на более злободневную проблему.
— У нас есть мобильные номера двоих, — напоминает Савва.
— Прекрасно! — сигнал диктофона. — Проследить по номерам сети. Но самое главное — наблюдение за всеми охранниками цехов, отследить контакты, вычислить подсадку маячка.
— Бесполезно, — говорит Джен. — Мне подсадили, пока я на кассе в супермаркете рассчитывался.
— Лишним не будет. Савва, определи круг ребят, которых можно подключить к операции с максимальным доступом.
— Умные, свободные, сто раз думающие, прежде чем подставлять жопу под секиру?
— Именно.
— Будет сделано.
— Остальных придется держать в неведении. Испытание доверия. Как я не люблю этого!
Перечитав сконвертированную в текст заметку, Падре стремительно выходит из кабинета. из-за неприкрытой двери доносятся короткие команды, молодые голоса уточняют детали, гудят едва различимо кулеры ноутбуков.
Ищейка берет след. Теперь остается только ждать.
Осень вспомнила, что должна быть холодной и нагнала туч. Шарахнула сразу снегом. Белая пудра на желтых листьях, черная жижа на асфальте, в руках снежинки тают так быстро, что не успеваешь заметить узор. Но намек понят.
— Пора загонять байки на зимовку? — спрашивает Алекс, когда Джен выходит из мастерской передохнуть. Она сидит на корточках перед измятым мотоциклетным крылом и пытается словить на его черном глянце в объектив снежные кружева. Холод металла дает ей пару секунд форы прежде чем модель растает.
— Нет, это все к вечеру уже высохнет, — отвечает Джен, прислонившись к воротам. В футболке зябко, волоски на руках встали дыбом, но прохлада приятная для разгоряченного работой тела. — До конца октября можно смело гонять. Так что, еще недели три есть в запасе.
— Все равно страшно. Мог бы и подыграть, — она повышает голос, чтобы Макс в мастерской наверняка услышал: — А то придется мне теперь постоянно одной на такси ездить.
— Трусиха! — доносится изнутри мастерской.
— Зато жить буду дольше! А это, между прочим, нечестно с твоей стороны!
В кармане вибрирует мобильник. Сообщения от Аристократа всегда лаконичны как лозунги.
— Я к Косе, — сообщает Джен. Нужно переодеться, но Алекс расположилась, заблокировав ворота — не прикрыть и не спрятаться. Придется нести грязь в дом. — Вы идете?
— А надо? — спрашивает Алекс. — Олька точно не пойдет, и мне не хочется.
— Оставайтесь. Вроде ничего критичного, — Джен сомневается в своих же словах, но сообщение Романова действительно выглядит как предложение выпить в пятницу вечером.
В баре сумрачно и неуютно. Одинокие посетители серфят в экранах смартфонов, на столах не хватает салфеток, витражные окна давно не мыты и, что резануло Джена сильнее всего — нет музыки. Будто вместе с Юлей из бара ушла душа.
Долговязая фигура Аристократа скучает за дальним столиком. Он уже принял пару бокалов, галстук распущен, волосы взъерошены, пиджак висит на спинке соседнего стула.
— Привет, парни, — привстав, он здоровается с каждым за руку. — Так странно видеть, как вы по улице пешком гуляете. Непогода?
— У меня в планах напиться, — говорит Джа, плюхнувшись на стул. — Раньше на Юльку байки можно было оставить, сейчас эта опция недоступна. Ты что-то хреново выглядишь, дружище.
— Соколов, которого вы Хирургом прозвали, вчера сдался. Сам пришел в участок, накатал признание, — Романов опрокидывает в себя виски, кубики льда звенят об толстые стенки бокала. — И ведь позвонил мне только после того, как его оформили, попросил скостить срок, насколько смогу. У самого денег даже на проезд в последнее время не было — жена ушла, сам он спать от вины не может, работать тоже. Дошел совсем, я его не узнал в участке — кожа и кости.
— Он и так не особо упитанный был, — вспоминает Джа.
Джен глядит в сторону бара, за стойкой отирается татуированный малый с окладистой бородой и выбритыми висками. На рельефе оголенных рук можно разглядеть шрамы вздувшихся вен. Он прошивает периметр бара короткими взглядами исподлобья, но покидать пост не спешит, поэтому Джен отправляется за алкоголем сам.
— Бутылку «Джека», ведро льда и два бокала, — заказывает, взобравшись на высокий барный стул, и кладет перед барменом депозитную карту. — Коса здесь?
— Наверху, — настороженно отвечает малый. Проверяет карту по терминалу и, успокоенный результатом, достает со стеклянной полки бутылку. — Он редко спускается.
— Передай ему, что если бар загнется, Юля ему этого не простит.
Малый усмехается горько, теплеет тоном.
— Каждый день ему это говорю. Девчонок приводил, чтобы за залом следили, он отказывается нанимать. Все ему не подходят, то стол не так вытирает, то музыку не ту слушает. Задолбал, — нырнув под стойку, он шумно набирает лед в алюминиевое ведерко. — Так что, если есть кто на примете, приводите. Может, хоть старых друзей послушает.
— Поспрашиваю, — обещает Джен, тут же отстукивая Савве сигнал тревоги, может из ее знакомых подберется достойная хранительница наследия.
За стол он возвращается угрюмым. Первые порции «Джека» заходят как вода, хотя лед не успевает подтаять, чтобы разбавить терпкость виски. Беседа не клеится, на поминках и то оживленнее, есть что сказать об усопшем, что вспомнить. Здесь же горло запечатано беспомощностью. Отвратительное чувство, которое Джен всю жизнь травит в себе тренировками силы, воли и тела. И все равно не выдернуть с корнем эту заразу, не выжечь.
— Парни, дайте мне хоть что-нибудь, — просит Аристократ. — Хоть маленькую зацепку, чтобы этого дурака вытащить.
Дать нечего. Кроме второй бутылки, которую бармен молча ставит перед ними, хотя никто не заказывал. Все же молодец парень, умеет считывать желание гостей.
За окном вечер градиентом уходит в ночь. Вроде, приносили еду, вроде, мелькала возле кухни тень Косы, кто-то подал дурацкую идею выйти покурить (вроде, Романов). После первой сигареты мутит и «Джеку» надо выйти, но единственное, на что хватило сил — вернуться за стол, и теперь Джен тупо пялится в окно на веселую светомузыку светофоров.
Через открытую форточку белыми клубами вползает холодный воздух, треплет по загривку, растворяется в жарком зале. Разговоры за столами негромкие, поэтому истошный вой автосигнала слышен издалека. Он несется к перекрестку по двухполосной дороге, виляя дальним светом по синусоиде.
— Зеленый, — произносит Джа, вскочив с места.
Джен не сразу догадывается, о чем пророк, только когда первое авто — темный Лексус — стартует с перекрестка, наперерез несущейся неуправляемой коробке. От столкновения Лексус подбрасывает, разворачивает носом к перекрестку. Въехавший в него серебристый японец юлой крутится по дороге, разбрасывая ошметки бампера, выскакивает на тротуар и входит капотом в стену между окнами бара. Осколки лобового стекла ссыпаются на карниз. Надутые подушки безопасности забрызганы красным. Из Лексуса вываливается водитель. Живой, хватается за голову, кроет отборным матом, бежит к развороченной японке. Из бара народ потоком льется на улицу. Джен с Романовым расталкивают зевак на пороге, подбегают к водительской двери. Стекло разбито. Намотав на предплечье куртку, Джен расчищает проем от торчащих осколков. Гул голосов перекатывается в голове как в тумане, глухой и далекий. Мазанув взглядом по окну, Джен видит Джа, он так и стоит у стола, вперившись взглядом в возню у разбитой машины.
— Не смотри, — одними губами шепчет Джен. — Не надо.
Пророк молча берет со стола бутылку и, свернув крышку, прикладывается к горлышку на два глубоких глотка. Сирены спецслужб орут совсем близко в три голоса. Развернувшись, Джа хватается за край стола, чтобы не упасть и плетется вглубь бара по той же синусоиде, которой шла к смерти японка с растаявшими тормозами.
Когда рослые парни из МЧС пристраивают гидравлические ножницы к кузову, Джен возвращается в бар. Пророка не видно, Джен идет к туалету, стучит в дверь и, услышав оттуда невнятные звуки, остается ждать снаружи. Сначала на ногах, затем сползает по стене на пол. Выкрашенные в черный кирпичи сливаются и кажется, что с потолка по стене хлещет густая маслянистая патока нефти. Чиркни спичкой, и взлетишь выше крыши, выше города, в другую дружелюбную Галактику. Но спички есть только у Аристократа, нужно попросить после. Стоя на четвереньках, Джен долбит в дверь, зовет пророка безуспешно. Сначала кулаком, затем плечом. Тишина Джена пугает. Из последних сил он поднимается, цепляясь пальцами за выступы деревянной двери как альпинист. Наваливается всем телом раз, два и выбивает крепкую (Коса на совесть прикрутил) щеколду. Вваливается внутрь туалета.
Пророк лежит на полу, скорчившись, видимо, как стоял на коленях перед унитазом, так и завалился на бок. Джен треплет его за плечо, хлещет по щекам, Джа дышит, но не реагирует. В уголках губ застывает то ли рвота, то ли пена. Откинув с лица пророка мокрые волосы, Джен пальцами размыкает его веки, боясь и надеясь увидеть дьявольский зум, но зрачки спокойны, они застыли, один сужен, второй расширен. Лопнувшие капилляры покрыли глазные яблоки кровавой сеткой.
Джен кричит. Зовет на помощь. В голове шум и муть от опьянения, приправленного ужасом. Ему бы протрезветь, чтобы суметь ясно мыслить, чтобы не напортачить. Но он может только кричать и звать на помощь любого, кто откликнется.
Солнце с похмелья невыносимо громкое. Громче сирен скорой, на которой их доставили из бара в олькины руки. Поднять на второй этаж три невменяемых тела (одно под капельницей) проблематично, поэтому их уложили штабелями на разложенный в гостиной диван, и теперь солнце лазером прожигает Джену череп насквозь. В правое ухо люто храпит Романов. На периферию взгляда Джена попадают всклокоченная русая прядь и манжета белой рубашки. Со стоном Джен поворачивает голову — заткнуть раскаты нет сил, так пусть хоть бьют в затылок, а не в висок — и встречается с пророком взглядами.
Джа больно. Джен видел боль пророка много раз, но никогда — такую. Злые скупые слезы стоят в красных глазах Джа, на отекшем лице гримаса отчаяния.
— Я не могу так больше, — шепчет Джа посиневшими губами. — Не могу бездействовать.
Нащупав ладонью холодные пальцы пророка Джен сжимает их. И моргает медленно, вместо кивка головой.