— Что это ты? — спрашивает Володя.
— Так, ничего.
— Имей в виду, запасных батареек нет.
Аллочка молчит, не отвечает. Отгородилась от всех, уселась на спальном мешке, не тушит фонарик.
— Может быть, ей плохо? — забеспокоилась Зиновия Ивановна. Заглянула к Аллочке в уголок и улеглась злая-презлая. — Локоны накручивает на бигуди. Нашла время. Глупости.
— Но почему же? Время не совсем подходящее, но, по-моему, мило, — примирительно произношу я.
— В вашем духе, — отвечает Зиновия Ивановна и отворачивается.
К утру ветер стих, и солнце стало припекать. Встали невыспавшиеся, голодные. Особенно Володя был не в духе. Он не любил не высыпаться. Полили друг другу, умылись.
Кое-как закусили и отправились в путь.
Сперва дорога была приличной. Но потом началось что-то невероятное. Нас подкидывало, встряхивало, бросало во все стороны. Мы задыхались в облаке пыли. Она слепила глаза, налипала повсюду. Мокрые от жары, мы держались друг за друга, чтобы не вылететь из кузова, — сплошные рытвины, ямы. Хорошо, если пять километров мы делали за час.
Многострадальный «ГАЗ» тянул из последних сил. Закипала вода в радиаторе. За два года, что он нам служит, мы успели полюбить его. Есть что-то одухотворённое в машине, особенно экспедиционной. Она и помощник и дом.
Перед Кизыл-Арватом стало полегче. Слева бахчи. Виктор забеспокоился:
— Надо заехать. Вторые бахчи пропускаем… Арбуза охота.
Но Володя скомандовал — отставить. Жаль времени.
В городе заехали на базар. Видим, продают чал. Обрадовались. Только Зиновия Ивановна не пьёт, отказывается.
— Отвяжитесь с вашим чалом. Не понимаю, как вы можете пить эту гадость. — Повернулась и пошла к машине.
Закупаем на базаре продукты. Надоела тушёнка — захотелось свежего мяса. Но не тут-то было — ничего, кроме верблюжатины. Продавцы говорят: молодая. Решили: покупаем, проучим Зиновию Ивановну.
Проехали город. Шоссе. Дорога замечательная. Вечереет. Свернули в балку, остановились. Привал.
В наших маршрутах костров мы не разводим, поди разведи в песках, обходимся паяльной лампой. Чтобы она не взорвалась, выкапываем маленький окопчик, ставим её туда. Это изобретение Виктора и по удобству не сравнится ни с одним костром.
Вот и чайник вскипел. Сели ужинатью Я раскладываю жаркое по мискам.
Зиновия Ивановна с аппетитом съедает порцию, просит добавки.
— А не могли ли нам на базаре вместо баранины всучить верблюда? — невинным тоном опрашивает Виктор.
— Ну что вы! Неужели вы не отличите по вкусу баранину?
— Никогда верблюд не будет таким мягким, — заявляет Володя.
— И таким вкусным. Зиновия Ивановна, подложить вам ещё? — спрашиваю я.
— А всё же сомнительно, — говорит Виктор, — что, если очень молодой верблюд?
Аллочка молчит.
— Вы что? Меня разыгрывать решили? Накормили верблюжатиной и издеваетесь? Ну так вот. Если это был верблюд, то я согласна есть его и впредь. Вкусно. Успокоились? — отрезала Зиновия Ивановна.
Утром опять прогон. Приближаемся к Копет-Дагу. Кругом горы. Но не обычные, много раз виденные. Здесь они ни на что не похожи. Может быть, только на горы, которые могут присниться. Странного, неземного рисунка, славно пейзаж луны. На них нет растительности, но они то голубые, то розовые, то зелёные. Некоторые точно абстрактные скульптуры, высечены из камня продуманно, разумно, геометрично. Другие, наоборот, как животные юрского периода, окаменевшие чудища, ихтиозавры. Смотришь, и кажется — вот шевельнётся и двинется на тебя зловещая живая каменная глыба. Всё это древнейшие моря — известняки.
То вверх, то вниз вьётся лента шоссе. Дорога хорошая, ветерок, прохлада. Появляются растения. На склонах гор всё больше и больше деревьев.
Впереди зелёной чашей раскинулась Кара-Кала. Белые домики, укрытые зеленью сады… Это скорее маленький посёлок, чем город. Ветер из ущелья полощет алый флаг. Осёл тянет арбу, нагруженную золотыми дынями, туркменка идёт с корзиной на плече — полыхают помидоры.
— Непостижимо! — говорит Аллочка. — Вся эта красота свалилась мне на плечи. Чувствую себя пришибленной.
Володя следит за дорогой. Но нет-нет да и взглянет на Аллочку. Ему нравится её удивление, восторг. Первый маршрут не шутка в жизни геолога. Он пережил его сам… Необходимо удивляться, ведь с удивлением приходит любовь. И он раскрывает перед Аллочкой новый для неё и даже для себя край, как свою вотчину, с гордостью и торжеством.
— Смотри, — говорит он, — мы едем долиной Сумбара. Это уже субтропики.
«Сумбар, река голубая, он помнит ли про меня?» — вспоминаю я стихи Луговского.
Ветер шелестит камышам, и он клонится и шипит. Навстречу машина. Двум грузовикам трудно разъехаться. Останавливаемся. Приветствуем друг друга.
— Геологи? — спрашивает нас шофёр.
— Смотрите, — с ужасом толкает меня Аллочка, — что это?
Рядом с шофёром мужчина в холщовой рубашке. Она забрызгана кровью.
— Удачная охота, возвращаемся с трофеями, — улыбаясь, отвечает он.
— На кабана? — спрашивает Володя, оживившись.
— Так точно.
— Убили? Неужели?
— Посмотрите, если не верите.
Заглядываем в кузов машины. Заметались две маленькие рыжие гончие. Молодой парень, что в кузове, откидывает брезент — три чёрные кабаньи туши.
— Здорово! Вот это охота! — восклицает Виктор.
— В Кара-Калу завтра вернётесь? — спрашивает человек в холщовой рубашке.
— А что?
— Приглашаю на ужин. Кабаний шашлычок пробовали?