25064.fb2
В Мюнхене я видел останки-мумии Аписов. Увы, мертвые они были отвратительны. Чудовищные бока и страшенные рога. Умерший даже архиерей не стоит живого дьячка. И вот, когда Апис пал, о нем запели:
«— Умер!.. Умер, Возлюбленный!..» — «Женщины рвали на себе одежды и посыпали головы землею» (истории религий).
________
Так и египтянки, вспоминая длиннокудрого Владимира Соловьева, при выходке пьяного Камбиза, — процитировали из него:
Дьякон подтягивает:
И ныне и присно и во веки веков.
* * *
Что я так упираюсь [+]? Разве я любил жизнь?
Ужасно хорошо утро. Ужасно хорош вечер. Ужасно хорош «встречный человек при дороге».
И мои три любви.
(на Забалканском, дожидаясь трамвая;
собираемся в Сахарну) (яркое солнечное утро).
* * *
Пьяный сапожник да пьяный поп — вся Русь. Трезв только чиновник, да и то по принуждению. От трезвости он невероятно скучает, злится на обращающихся к нему
и ничего не делает.
(на полученном письме со стихотворением; любящее) (в трамвае на Забалканск.).
* * *
…да ведь и оканчивается соском, как в обыкновенном детском «рожке» («выкормили ребенка на рожке»). Даже снизу углубленьице есть — для положения языка: чего нет в детской соске.
Приспособленность, соответствие, сгармонированность — большая, чем в необходимейшем питании детей. Для чего?
5000 лет смотрели и не видели. Розанов увидел. Первый
……….Какое изумительное открытие Небесной Гармонии.
(на пути в Сахарну).
* * *
Никогда не упрекайте любовь.
Родители: «увидите ли вы любовь детей, не говорите им, что еще „не пришла пора любить“». Они любят и, значит, любят, и — значит, пришла их «пора». Та другая, чем была у вас «пора», и она вам неизвестна, ибо вы другого поколения и другой души и других звезд (гороскоп).
И вы, дети, когда уже бородаты и кормите своих детей, не смейте делать изумленных глаз, увидев, что отец или мать начали опять зарумяниваться. Не отнимайте радости у старости. Ибо Саре было 90 лет, когда она услышла: «У нее родится сын». И засмеялась. Но Бог услышал, как она засмеялась за дверью, и сказал мужу ее, столетнему (Аврааму): «Чего она смеется: хоть 90 лет, жена твоя родит от тебя младенца, и произойдет от нее множество народа».
Ей уже не хотелось: но теперь она захотела, видя и узнав от мужа, что захотелось Богу.
Ибо Он — Великий Садовод. И не оставляет пустою ни одну кочку земли. И поливает бесплодное и удабривает каменистое, и всему велит производить семя.
Верьте, люди, в Великого Садовода.
И страшась отмщения Его, ибо Он мститель за поруганную любовь, никогда не улыбайтесь о ней.
Услышите ли о ней, увидите ли — благословите и останьтесь серьезны.
Что бы и когда ни услышали — не улыбайтесь.
Ибо улыбнуться о ней — значит лишить любовь надежд. Между тем любовь есть уже надежда, а надежда есть уже любовь к тому, на что надеется.
И не отнимайте крыл у любви: она всегда летит. Она всегда ангел, и у всякого.
(10 мая; услышав рассказ о Джорж
Элиот и Т.; дай Бог обоим счастья).
* * *
Я отростил у христианства соски…
Они были маленькие, детские; неразвитые. «Ничего».
Ласкал их, ласкал; нежил словами. Касался рукой. И они поднялись. Отяжелели, налились молоком.
Вот и все.
(моя роль в истории) (7 мая; жду возле Технологического трамвая) (сборы),
* * *
«У нее голубые глаза», — сказал древнейший завет о любви и насадил для нее рай сладости.
— Нет, глаза у нее черные, — сказал второй завет о любви. И указал ей могилу.
С тех пор любят украдкой, и тогда счастливо. А если открыто, то «все уже сглазили».
(8 мая, вагон; едем в Сахарну).
* * *
Целомудренные обоняния… И целомудренные вкушения… То же в лесу, что здесь.