Он в высшей степени не чужой везде, со всеми. Общее предположение, что евреи ведь чужие, — верно только в половине. В каком-то одном и таинственном отношении они и есть везде и всем чужие. Но столь же верно и неодолимо то, что они и близки, до «единокровности», со всеми.
Отсюда проистекают некоторые мелочи, например знаменитое «жидовское нахальство», которого сами евреи не замечают и даже не понимают, о чем мы говорим. Нас поражает и мы не выносим, что в России они ведут себя и разглагольствуют, «как мы»; а они и чувствуют себя, «как мы», и так говорят и ведут себя.
Отсюда (отчасти) побои, и — то, что евреи так этого не понимают.
(в клинике около мамы).
* * *
Когда идет добро от священника и когда идет добро от мирского человека, и собственные «измерения добра» в одном и другом случае одинаковы, — т. е. равны: доброе слово здесь и там, утешение здесь и там, милостыня здесь и там, — то есть разница какая-то в благоухании. Добро священника благоуханнее добра светского человека.
Отчего это? Явно чувствую. Чувствую не потому, что я «таких убеждений». Не ум чувствует, а нос чувствует.
(припомнился разговор с одним добрым батей).
Эх, попы. Поправьтесь! — и спасете Русь.
* * *
Мне не нужна «русская женщина» (Некрасов и общественная шумиха), а нужна русская баба, которая бы хорошо рожала детей, была верна мужу и талантлива.
Волосы гладенькие, не густые. Пробор посередине, и кожа в проборе белая, благородная.
Вся миловидна. Не велика, не мала. Одета скромно, но без постного. В лице улыбка. Руки, ноги не утомляются.
Раз в году округляется.
(иду от Пр. Гор.).
* * *
— Это что часы-то? Остановились? Большие, с белой доской. С тяжелыми гирями, из которых к одной был прицеплен еще старый замок.
— Это худо. Это к чему-нибудь. И мамаша задумывалась. Правда, энергией своей она все преодолевала. Но когда они останавливались, это было дурным часом в ее дне.
в Ельце.
* * *
Часы ходили еле-еле. Вековые. От покойного Дмитрия Наумыча (мужа, отец «друга»).
За него она вышла замуж, п. ч. он был тихий и удобный для воспитания брата ее. Ей было 15 лет, брату 4 года. Но она все сообразила и планировала, и не вышла за «бойкого», который был бы «самой люб», а за удобного.
Она была постоянно веселая, и любила, чтобы было все чистое, комнаты и нравы, — и поведение сыновей и дочери.
Умирая, завещала похоронить «вместе с мужем». «Вместе родили детей», «вместе лежать в земле», «вместе идти к Богу».
* * *
«Три-три-три Фру-фру-фру Иги-иги-иги Угу-угу-угу».
Это хорошо. После «Синтетической философии» в одиннадцати томах Герберта Спенсера [3] — это очень хорошо.
(Статья о футуристах [4] Рог-Рогачевского с примерами из их поэзии).
А не верят люди в Бога, Судьбу и Руку. Но Он дерет за ухо не только верующих, но и не верующих в Него.
* * *
Теперь стою в банке, перевод или что, — смотрю по сторонам: где тут международный плут, с его «печатью на лице», которого бы ловил Шерлок Холмс.
(Начитавшись Ш. -Хол.) Перевожу последнюю уплату за монеты Осману
Нурри-бею в Константинополь.
* * *
Много можно приобрести богатством: но больше — ласковостью.
(мудрость евреев).
* * *
Булгаков честен, умен, начитан и рвется к истине.
Теперь — к христианству.
Но он не имеет беды в душе, ни бедствия в жизни. Он не восклицал никогда «тону!» — среди ужаса. Он профессор, а не обыватель; ученый, а не человек. А христианство (думается) открывается именно «немудрым земли» в особых точках и в особые минуты. И, кажется, проникнуть особенно глубоко в не свои темы ему не удается.
* * *
Как поправить грех грехом — тема революции.
(на извозчике).
И поправляющий грех горше поправляемого.
* * *
— Отдай пирог! Отдай пирог! Отдай пирог! Вера лежала животом на полу в Шуриной комнате, 10-ти лет. И повторяла:
— Отдай мне пирог!!
Шура выбежала ко мне и, смеясь «до пупика», спрашивала:
— Как я отдам ей пирог?