Я открыла глаза. Духи сидели кружком, темные на синем. Прозрачное небо спрятало облака на черный день, нарумянило отсыревшие за ночь стога. Убирать их в сенник хозяева не спешили, все равно до полудня верхний слой просохнет, а глубже местное сено не промокало, хоть под дождем оставляй.
Самый маленький и наглый нарх застыл у моего носа с травинкой наперевес, и тут же улетел, дрыгая коленчатыми лапками — хватило легкого дуновения.
Пораженная моей подлостью, компания поскакала спасать товарища. До сих пор паразиты не могли взять в толк: как это я их подлавливаю? Обычно люди заходились безудержным чиханием, костеря неведомую заразу и поминая всех богов, а заодно и демонов. И невдомек было мелким мерзавцам, что я их чувствую даже сквозь сон. И не только их.
В душистую пряность сена вплелась нотка гнили, следом послышался характерный треск. Мне не нужно было свешиваться со стога, чтобы понять, где именно из щели в земле выползет желеобразная тушка абака.
— Хааш!
Кисель дрогнул, сморщился, нархи разочарованно зачирикали.
Вот глупые! Ради мести готовы пропитанием пожертвовать.
Маленький паразит надулся, плюнул в меня прозрачным нектаром.
Я, нехотя, пробормотала: «Чн-чоон…». Нархи всосались вглубь стога и больше не показывались, а сено перестало быть мягким и гостеприимным. Мелкие мерзавцы… Им бы полагалось радоваться, что за них всю работу сделали.
Раньше именно нархи защищали стога от гнилостного паразита — абака, взамен забирая долю бесполезной для людей и скотины амброзии, и теша самолюбие за счет, надо сказать, излишнего заискивания или даже поклонения со стороны людей. Селяне почитали их как мелких божков, со временем низведя до паразитов, а теперь и вовсе перестали замечать.
Игнорировать сердито взъерошенный стог стало невмоготу. Умеют же подгадить, паразиты!
Расцарапав ноги и руки, я сползла по рыжему душистому боку, и, вытряхивая из-за шиворота вездесущие травинки, направилась к колодцу. Новенький, еще пахнущий хвоей сруб, стоял на краю скошенного луга и пользовался последнее время большой популярностью у любителей поглазеть по сторонам и почесать языками.
Ну и черт с ними. Пока никого нет, можно и босиком прогуляться.
Тропинка, заботливо усыпанная мелкими гладкими камушками, приятно массировала ступни. Готова поклясться, никому из местных и в голову не приходило, откуда тут взялась эта тропинка, каждый приписывал заслуги дорогостроителя соседу или не в меру активному помощнику старосты. Селяне и не догадывались, что каждую ночь жуки-бородачи выползают из своих хаток и методично складывают камушки на строго отведенное место. Маленькие перфекционисты проделывали это из ночи в ночь десятки, сотни, а то и тысячи лет. Зачем? Демоны их знают, как принято говорить у местных.
Мучаясь легкими угрызениями совести за нарушенный порядок, я умылась и напилась. От ледяной воды заломило зубы, по спине, наперегонки с каплями, разбежались мурашки. Следом, нехотя, скатились остатки сна.
Запоздалым будильником проорал петух, опрометью выбежал из курятника. Видно, тоже проспал. Из сарая тянуло свежевычищенным навозом, скотину давно выгнали на все еще зеленые луга.
Уязвленный беспределом петух вскочил на дощатый, темный от росы забор, вытянул бирюзовую чешуйчатую шею и снова загорланил, жалуясь на несправедливость бытия колючему осеннему солнцу.
Ну да, завтрака и мне не достанется, чего орать-то? Мысль о еде поддержал растревоженный водой желудок, вторя неугомонной птице. Светило проигнорировало наши с петухом страдания, продолжая лениво подниматься над лесистой горкой, носящей справедливое название Моховая Кочка.
От подножия холма расползались засеянные пушистой метавкой пастбища, подъеденные стадами, как шуба — молью. Расширяя проплешины, луга бороздили флегматичные коровы.
Я вернулась к стогам. Абак втянулся под землю, по краям трещины остались подсыхающие волны фиолетовой слизи. Вот и доказательства. Будет что предъявить скептически настроенному хозяину опрятного домика под соломенной крышей, любезно предоставившему в мое распоряжение целый стог в обмен на услуги ммм… охранника.
Недоверие его вполне объяснимо. А вы бы поверили оборванке, рассказывающей бабкины сказки про желеобразного паразита, уничтожающего ваше сено? Ну, допустим, не совсем бабкины и вовсе не сказки, да и оборванкой я стала относительно недавно.
Наконец, дверь домика под соломенной крышей отворилась. Невысокий плотный хозяин с корзиной под мышкой пробежал в курятник, собрал яйца, попутно прихватил горсть зерна для крикуна. Петух угомонился, заклекотал, подбирая угощение, а хозяин, одобрительно хмыкнув на заляпанную абаковой слизью трещину, скрылся в доме. Из трубы повалил ароматный дым — молодая жена хозяина пекла пирожки.
Я запоздало сообразила, что прижимистый сеновладелелец прекрасно знал о проделках абака, потому и не удивился следам несостоявшегося преступления. А вот в способностях бродяжки справедливо сомневался. Что ж, уговор есть уговор — сено цело, я относительно бодра, а в стогу спать удобнее, чем на голой земле, уж поверьте. О настоящей постели я и не мечтала, у местных глотка воды не допросишься. Благо, колодец общий.
Пока я подсчитывала упущенную выгоду, у сруба собралась стайка девчушек с давно наполненными и позабытыми ведрами. Из одного воровато лакал наполовину высунувшийся из куста чешок. По надутым меховым щечкам стекали струйки воды.
Я сделала вид, что не замечаю ни зверушку, ни девушек и принялась зашнуровывать выуженную из сена кучу хлама. Мой предыдущий наниматель гордо именовал ее сапогами. Вероятно, так оно и было, лет семьдесят назад, когда его бабка пасла в них коров. Надо отдать должное местным сапожникам, раритет до сих пор не протекал и так удобно облегал ногу, что жаловаться, в общем-то, грех.
Мои собственные туфли — новые единожды надетые и набившие жуткие мозоли — лежали в честно заработанной, отлично подходящей к сапогам сумке. Эдак мне скоро тележка понадобится, чтобы весь скарб за собой возить. Наниматели упорно делали вид, что о деньгах ничего не знают, и продолжали рассчитываться всем, что в хозяйстве не нужно, а выкинуть жалко. Может, в этот раз еще и на куртку расщедрятся? Не май месяц уже. Или как он тут называется?.. Вот сейчас и узнаем.
Джана, хозяйка — невысокая, стройная, не смотря на беременность, очень молодая женщина — выскочила из дома, обмахиваясь полотенцем. Воровато огляделась и, прикрывая фартуком тарелку, направилась к стогу.
Девушки у колодца обернулись в ожидании очередной темы для обсуждения, но Джана бодро прошагала мимо меня и так стремительно приблизилась к любопытной компании, что сплетницы живо похватали ведра и испарились, не обратив внимания на запущенных в воду червей, слизняков, листья и травинки, которыми с ними щедро рассчитался чешок. Озадаченный зверек любопытно обнюхал оставленное кем-то впопыхах ведро.
Посмеиваясь, Джана спряталась между стогами и поманила меня.
— Держи, еще горячие, — она впихнула мне в руки тарелку с пирожками. От умопомрачительного аромата я едва не захлебнулась слюной и, сама не заметив, слопала три штуки и только потом настороженно поинтересовалась:
— Муж ругаться не будет?
— А он не узнает, — отмахнулась она, — сегодня деверь приезжает, Сат ко встрече готовится.
Подготовка, судя по рассказам жены, сводилась к дегустации спрятанных в подвале наливок и засоленных на зиму овощей.
— Спасибо. — Я доела последний пирожок и вернула тарелку, — значит, сегодня…
Хозяин грозился перекидать стога на сеновал, когда брат приедет. На сеновал абак не заберется. Кончилась моя работа. Ну и черт с ней.
— Что будешь делать? — Джана принялась вытирать тарелку полотенцем.
— Пойду в город.
— В какой?
Я неопределенно пожала плечами.
— Без разницы.
— Жалко, — она поджала губы.
От круто наперченных пирожков захотелось пить. Сейчас бы кофе… Но, увы, кофе здесь не растет. Зато воды — целый колодец, пей — не хочу.
В забытом ведре чешок устроил совместную с жуками-плавунцами ванну. Стоило приблизиться, зверек притворился кучкой мха, но я снова его проигнорировала, вернулась к поникшей Джане.
— Почему они от тебя сбежали?
— Плохая примета, — она задумчиво погладила живот, прислушалась к чему-то и улыбнулась.
— Так вот почему ты не хочешь, чтобы я уезжала! Я-то от тебя не бегаю.
— Знаешь, как скучно? Целыми днями одна! Поговорить не с кем, все разбегаются, как от зараженной.
— А муж?
— Сат? Поговоришь с ним, пожалуй, — она отмахнулась и задумчиво поглядела на дальний лес. — Я бы тоже хотела вот так путешествовать. Идти, куда глаза глядят. Не думать о том, что скажут другие. Одеваться, как нравится… И, знаешь, мне всегда нравились короткие волосы… — добавила она шепотом.
— Насчет путешествий ты, конечно, погорячилась. А вот прическу сменить — проще простого.
— Ты что?! Я ведь замужем, и малыш скоро появится.
— Примета плохая? — усмехнулась я.
— Нет. Просто неприлично… — она смущенно улыбнулась.
— Интересно, — я машинально пропустила сквозь пальцы завившиеся от влаги волосы. Я и сама не так давно решилась на стрижку, и плевать мне на местные приличия.
— Извини. Не хотела обидеть. Вот была бы я бинти, непременно бы постриглась. Я так вам завидую: хотите — косы носите, хотите — стрижетесь, и путешествуете, где вздумается.
Я ошарашенно уставилась на Джану.
— Погоди, я вовсе не бинти!
— Нет?! Я думала, ты из лесовиков! А как же ты гниловика прогнала?
Рядом заругался петух, над головами пронеслась стайка сердитых воробьев. Сено встопорщилось, источая пряный аромат. Я выдернула травинку из стога. Злопамятные нархи от щедрот своих добавили занозу под ноготь. Я едва слышно выругалась словом. Стог притих. Джана ничего не заметила.
Объяснить необъяснимое — сложнее всего. Пришлось импровизировать.
— Скажем так, я не совсем бинти. Но, пожалуй, из лесовиков.
«Учитывая недавние события», — добавила я про себя.
— Полукровка?! — ахнула Джана, и тут же хлопнула себя по губам.
А с полукровками-то что не так?! Куда не плюнь, везде приметы да приличия… Но спорить я не стала, пусть фантазирует.
Вконец смущенная Джана, под предлогом готовки обеда убежала в дом.
Вот и поговорили. Я пожевала сухую травинку. Надо же! Да какой из меня бинти?! Заморыш, рожденный в неурожайный год! Ну, пожалуй, за лесовика-полукровку сойду, и то с натяжкой. Правда, я ни разу их не встречала, но говорят, ростом они выше среднего, а горцы и вовсе громилы, что мужчины, что женщины. Мои метр пятьдесят восемь и рядом не стояли.
Деревня, между тем, оживала. Лаяли собаки, стучали топоры, возмущенно тарахтели сороки. К колодцу то и дело подходили женщины с ведрами, обменивались сплетнями, изредка поглядывали на меня. Сат выходил пару раз на крыльцо, всматривался в петляющую между холмами дорогу, чесал в затылке, вздыхал, но ничего не говорил.
Я грелась под лучами не по-осеннему жаркого солнца, растянувшись на лавке у забора, а под лавкой в тени проклевывались бледные стерженьки инейника. Все лето он проводил под землей, а перед первыми заморозками выбрасывал стрелки со спорами. Серебристые коробочки набухали, и прежде чем лопнуть, становились почти прозрачными. Главное успеть их вовремя собрать, иначе, вместо лакомства можно получить спорами в глаз.
Не то чтобы я была знатоком местной ботаники, просто от нечего делать любила послушать болтовню окружающих. А если еще и спящей прикинуться, можно узнать о себе много нового.
В этот раз я почти не притворялась. За последнюю неделю лень стала моей постоянной и единственной спутницей, такое случалось редко, обычно меня можно было охарактеризовать фразой: «шило в попе». Но блуждания по незнакомой местности и нерегулярное питание изрядно притупили тот колющий инструмент, зато обострили слух.
В обрывках фраз прохожих изредка проскальзывало название неожиданно обретенной национальности. Выходит, не одна Джана считала меня бинти.
Я села. Так вот в чем дело! Теперь понятно, почему наниматели расплачивались со мной всяким хламом. Лесовики не берут деньги за работу, говорят, это их страшно оскорбляет. Но я бы стерпела такую обиду, честное слово.
***
Брат хозяина приехал после обеда. До вечера они отмечали встречу, а когда стемнело, выбрались на улицу и разожгли костер. Как мошкара на свет стянулись соседи, подтащили ближе к огню чурбачки и колоды, расселись любопытно переглядываясь.
Гость упоенно рассказывал городские новости. Все смотрели ему в рот, словно личному посланнику короля, несущему в народ важнейшую информацию о ценах на зерно и лапти на столичных рынках.
Я не слушала досужую болтовню, и к огню не подходила. С нархами и хозяином удалось договориться на еще одну ночевку. Последний даже плащ старый отжалел, думаю, супруга его сыграла в этом немалую роль, за что ей огромное спасибо: на улице заметно похолодало.
Закопавшись в сено, я клевала носом. Джана не решалась составить мне компанию, чтобы не спугнуть гостей. Изредка я видела ее силуэт в окне.
Новости закончились, и гость принялся развлекать аудиторию байками. Общество оживилось, а я невольно прислушалась.
— Один мой родственник — племянник брата мужа тетки моей жены — служит королевским ловчим. Дней семь назад он приехал к нам в Тридорожье, погостить. Много историй порассказал на досуге, но одна особо мне запомнилась. Случилась она как раз перед его побывкой. Заслали их втроем с ребятами на пустошь, к Западным горам, половить диковинок для королевского зверинца. День они бродят, два — кругом тишь несказанная, даже птичка не пролетит, не то, что зверье! А с пустыми руками возвращаться нельзя, хоть щерака, а принести надо. На третий день погода забаловалась — ветер, тучи низкие с гор приползли — только что пузами по земле не скребут, травы лежмя полегли, пыль столбом встала. Глядь, а посреди поля девчушка стоит, лет восьми, в платьице голубеньком, волосы темные на ветру трепещутся, а вокруг — никого. Это ж пустошь, там на сто гиртов ни души! Ниим — родича так звать — ее окликнул. Тишина. Руку протянул, чтобы по плечу, значит, похлопать, может глухая, демоны ее знают. Тут она как обернется, они и отскочили — личико маленькое, сморщенное, а глаза желтым огнем горят!
Словно в подтверждение его слов полено в костре переломилось, пустив в темноту огненный вихрь. Слушатели с оханьем отшатнулись, а я не удержалась от смешка. Это ж надо так переврать! Еще и омолодили на целых двенадцать лет.
Сат неодобрительно глянул на брата, поправил головешки, подкинул поленце. На другом краю деревни залаяли собаки, над стогом пронеслась стайка свиков, от колодца потянуло сыростью, а нархи озабоченно защебетали. Рассказчик продолжал.
— Обернулась она и рукой в небо тычет. Смотрят ребята, а над горами дракон кружит, здоровый, черный. Покружил, заприметил девчушку и камнем к ней бросился. Охотники врассыпную, а девчушка стоит, как вкопанная. Ну, думают, конец малявке. Не тут-то было! Выскакивает из-за куста детина, и давай по полю шнырять, туда — сюда. Дракон за ним. Попетлял, покружил, но, все же, схватил парня. Тот и бровью не повел — отмахнулся, дракон кубарем полетел и вот такенную борозду в земле пропахал. Охотники — не будь дураки — сеть вальхоровую на него накинули, скрутили и королю поволокли. За то им отпуск и пожаловали.
Рассказчик умолк. Общество натужно переварило историю и разноголосо заворчало.
— А с девчонкой-то что? — не удержался паренек лет двенадцати.
— Пока они с драконом возились, пропала. И детина вместе с ней, — хмыкнул рассказчик.
— Так это Духи были! — страшным шепотом просипела особо впечатленная соседка, прижимая платок к губам.
Мужики неуверенно засмеялись.
— Ага, придумывай.
— А вот и не придумываю! Мне еще бабка моя про них рассказывала.
— Нашла, кому верить!
— Это где ж теперь на змеюку енту посмотреть можно? — протянул жадный до зрелищ мужичок.
— Так в зверинце королевском, говорят же!
— Брешешь, — отмахнулся слепой на один глаз дед, — дракона они бы втроем не уволокли.
— А ты, стало быть, драконов видал! — обиженно протянул простоватого вида парень, будто сам того дракона в сеть упаковывал.
— Не видал. И никто уже лет двести не видал, потому как передохли они.
— Да с чего бы им дохнуть-то?
— Мамки твоей стряпню попробовали, — брякнул какой-то шутник.
Пламя снова дрогнуло, на этот раз испуганное смехом.
— А вышки зачем каждый год проверяют? — не унимался парень, тыча рукой в темноту.
— На всякий случай, — туманно ответил дед.
Я попыталась разглядеть в темноте столбы, увенчанные лопушистыми «локаторами», но не преуспела. Освещенный костром пятачок будто плавал в пустоте. Ночь выдалась темная, луна еще долго просидит за горизонтом, а звезды сегодня и вовсе не покажутся, если сразу после заката не зажглись, так всю ночь и проспят.
— Но это не конец, — продолжил рассказчик. — Перед самым моим отъездом, Ниим засобирался домой и предложил напоследок погулять в «Единорожке». Мы уже изрядно набрались, как вдруг он изменился в лице, будто демона увидел. Таращится куда-то, а сам по стеночке и вон на улицу. Я поглядел, а в углу сидит парень, здоровый, белобрысый, лицо холеное, девки вокруг него так и вьются. Ну, думаю, может недруг какой или конкурент, у ловцов работа опасная, всякое бывает. Потом Ниим мне рассказал, что это тот самый парень был с пустоши, что дракона им поймать помог.
Рассказчик умолк, поразмыслил и принялся за новую историю, но я уже не слушала. Вот ты и попался, дорогой! Шило снова подало признаки жизни.
Соседи потихоньку разбрелись, живо обсуждая новости и перемалывая сплетни, чтобы наутро испечь еще более странную историю и угостить ею тех, кто на собрании не присутствовал.
Я крутилась, все глубже зарываясь в сено, но сон в этот раз ночевал в другом месте. Не удивлюсь, если наутро хозяин обнаружит один из стогов равномерно рассеянным по двору. Но, меня тут уже не будет. С первыми петухами (соседскими, естественно), я планировала убраться из деревни и навестить старого друга.