Шел четырнадцатый день плавания. «Три джинна» гонимые теплым ветром несли нас к Хардрассалу. И в скором времени, как нам сказали, уже должна была показаться Гарадская гавань или, как ее называют на Туурниле, Южная бухта. Эти две недели, что заняла «переправа» по Южному морю, мы провели за разговорами с харлами и созерцанием прекрасных восходов и закатов южного солнца.
А поговорить нам было о чем. Две недели назад все началось с вопроса от Абазира о том, куда мы держим путь и что собственно собираемся делать по прибытии в Хаасим и с тех пор каждый день проходил в разговорах за чашкой чая. Харлы любили поговорить, особенно пофилософствовать.
— Нам нужно в Великую пустыню, — ответил я тогда на вопрос Абазира, надеясь получить от него советы, и получил.
— Маха-бра-Хан? Я знал, что ви маги иногда не ладите с головой, но чтоби сунуться в Маха-бра-Хан, ничего о ней не зная….
— Я надеялся на помощь. Скажите, Альда ван Хоссер еще состоит при султане?
— Чародейка? Да, первая советница султана Эмира после Великого визиря, — отвечал Абазир. — Только в пустине она вам вряд ли поможет. Она пусть и чародейка, но такая же санкхийка, как и я. А ми, санкхийци ничего не знаем о жизни в пустине, ну как говорят амуль’рапи — ее истинние жители.
— Санкх… кто? — поинтересовался Дерек.
— «Санкхийцами» зовутся жители санкхов или как ви их називаете графств, областей и прочих ленних земель. Практически все санкхи расположились по руслу нашей великой реки — Нелрот, лишь некоторые по ее притокам. А в пустине води нет, и считайте, что вам крупно повезет, если ви найдете оазис. Но, а так… без знающих людей ви там только погибнете.
— А знающие люди это ваши амуль’рапи? — вновь спросил Дерек, опередив меня.
— Да, кочевой народ пустини. Они живут и в пустини Хаа и в Маха-бра-Хан. Они знают о ней все. Правильно говорю, а, Шарим? Он у нас из амуль’рапи и есть.
— Только наполовину, — отозвался Шарим. Кожа его была темная, темнее, чем у Абазира, нос широкий, сам худощавый и жилистый. На вид ему было лет сорок. — Моя мать была из кочевого народа. А сам я, как видите, от них ушел, бороздить моря и повидать чужие земли, — говорил он практически без акцента.
— Да ти нам о пустини расскажи, а не о морях, — рассмеялся Абазир. — Ему только дай поговорить, так он все о морях и о воде.
— Вы не подумайте, господа, — Шарим присел к нам. — Это все сказывается воспитание пустыней. Воды там и правда немного, но она есть. В стоянках — временных жилищах, построенных амуль’рапи у оазисов или между скалистыми хребтами, есть источники воды, иногда они пересыхают и тогда хамул или племя вынуждено идти на другую стоянку. Воду они делят на всех поровну. Это ценность, святыня. Поэтому каждый амуль’рапи видевший море, считает себя самым счастливым человеком на земле, однако как вы понимаете, счастье это длится до тех пор пока не вкусит он этой солоноватой водицы, — Шарим засмеялся, но смех этот отдавал грустью. — И опять я… Прошу прощения, господа. Я же говорю — воспитание пустыни.
— И амуль’рапи правда знают ее всю, пустыню? — поинтересовался я.
— Они кочуют с места на место. От одной стоянки к другой, — отвечал Шарим. — Пустыня — их дом. Поэтому я бы сказал, что они знают ее всю. Сам я кочевал не долго. Жизнь у амуль’рапи сложная. Хамулы иногда вздорят друг с другом за стоянки, иногда лураши или вожди бьются до тех пор, пока один не окропит землю своей влагой, то бишь кровью. Всю Хаа я изъездил, пока не пришлось покинуть племя… Но я, пожалуй, снова отвлекся. Да. Я скажу, что амуль’рапи знают пустыни целиком.
— Ти би так работал, как язиком чешешь, Шарим! — рассмеялся капитан Салим, когда проходил мимо.
После этого Шарим откланялся.
— Видите, друзья мои, — заговорил Абазир. — Вам непременно стоит найти амуль’рапи в качестве проводника, если ви все же намерены пойти в Маха-бра-Хан.
— Мы благодарны за совет, — ответил Дерек.
— Да, Абазир, это очень ценная информация, — добавил я.
В последующие дни Дерек и я провели за изучением культуры Хардрассала. Кто мог, рассказал и об Арикании и ее местных жителях — ящероподобных людях — саврах. Ариканийская империя — страна болот и бедняков. Как ноги вязнут в топях, так и страна погрязла в распрях знатных домов — Краснохвостов, Синежабров и Белохвостов. Три рода всегда бились за власть, так как она в Арикании — это право считать себя божеством. Таково их верование — Великий суд. Главой пантеона являлся властвующий император великого суда, который должен был принести кару всем неверным. Веру в императора поддерживал состоящий при нем Инквизиторий. Всех противников правящего императора или просто несогласных подвергали ужаснейшим пыткам. Простой народ, далекий от политических интриг, страдал и жил в бедности и нищете. Поэтому савры нашли выход в воровстве и контрабанде. Кто-то подавался в пираты, а кто-то и в работорговцы. В основном же из бездомных, нищих савров делали грозное оружие — ассасинов, наемных убийц. И если слухи были верны, то именно такая гильдия (если у них вообще существовала какая-либо гильдия) была причастна к убийству одного императора Драгонгарда — Талена Залдера, султана Салима — прадеда нынешнего султана Эмира и бессчетного множества местных Ариканийских императоров.
Много харлы рассказали о своей стране — Саургане — богатейшем государстве среди пустынь. В это всегда верилось с трудом, но это было так. За долгими светлыми ночами мы узнали и о культуре и о верованиях харлов. Я сложил эти знания вместе с тем, что когда-то читал или знал от друга и соратника Кадира в коллегии и учеников, таких как Альда.
В один из вечеров, когда жаркое солнце уже практически скрылось за горизонтом бесконечной водной глади, окрашивая все небо в розоватый оттенок, я нашел Дерека в стороне от привычной компании. Он смотрел вдаль, опершись на планшир. Не собираясь отвлекать его от каких-то тревожащих его мыслей, я, было, направился к корме, где собирались за столом Абазир, Салим, Абдул — состоявший старпомом на «Джиннах» и Вашрин — начальник охраны каравана.
— Совор, — позвал меня Дерек, не отрываясь от созерцания заката. — Не уходи.
— Я просто не хотел отвлекать тебя от дум, — я встал рядом с ним.
— Это не думы, — он улыбнулся. — Всего лишь глупые вопросы, на которые простой глупец вроде меня ответить не может.
— Нужно иметь достаточно ума и мудрости для того, чтобы признать себя глупцом. Не каждый ученый на такое сподобится, — я ненадолго затих и после продолжил. — Так что тебя беспокоит?
— Я все думал… На Туурниле люди верят в аэриев и в лордов Дарса. И я верю. (Как не верить, когда был в «гостях» у лорда, а сам в какой-то степени являешься частью деяния аэриев). Но савры верят в своего божественного императора, а харлы в духов предков. Как такое может быть?
— О, Дерек. На этот вопрос не могут ответить лучшие из умов. Люди верят в то, во что хотят верить, или не верят вовсе. Каждый будет утверждать, что именно ему виднее как было и что есть на самом деле. Но это же не обязательно так, правда? Я, как ты выразился, тоже часть деяния аэриев и также в них верю, и мало того, я видел их своими глазами. Но я не берусь утверждать и с пеной у рта доказывать, что это истина. Нет… этого, пожалуй, никто не может. Посему и живут различные верования. Все они правдивы, только трактуют одинаковые вещи по-разному.
Солнце уже совсем скрылось, оставив только маленький проблеск на небе. Тишина, которая наступила после моих слов, быстро развеялась песнями харлов, которые те очень любили. Под пение и музыку мы так и стояли, смотря на море, обдумывая сказанное.
Лежа на скрипучей кровати каюты в трюме, я вспоминал все эти дни плавания, размышлял и обдумывал все сказанное. Но размышления мои прервались, когда с палубы донесся крик «Капаш! Капаш!», что с харлийского значило «земля». Я поспешил подняться из трюма взглянуть на берег. Впервые за четырнадцать дней вновь виднелась земля, не считая островов Адаль-даран, которые мы обошли стороной (за то, что они слыли пристанищем работорговцев южных морей) три дня тому назад. «Три джинна» неслись к Хардрассалу. Впереди виднелась Гарадская бухта. В лучах полуденного солнца, стены портовых построек из песчаного кирпича были точно золотые. А чуть поодаль от порта должен был быть и сам Гарад. Но над городом нависла зеленоватая туманная дымка, словно он не хотел, чтобы его увидели, и не жаждал встречи с гостями.
— Ха-ха, — Салим встал рядом со мной. — Ну, вот и добрались! Гарад! — он смачно сплюнул за борт. — Помойка, каких поискать.
— Не думаю, что все настолько плохо, — ответил я. Рассказов о Гараде и об Арикании было предостаточно, но ни один на корабле, будь то моряк или торговец не отзывался лестно об этой стране.
— Сам скоро увидишь, друг. Постарайтесь только не лезть в дела савров без лишней на то необходимости.
— Это Дереку надо говорить, — отшутился я.
— Нет, друг. Это касается тебя. Он то, как я смею судить не эльф. А вот ти другое дело.
— Догмы Великого суда? — уточнил я.
— Ага. Все из ваших, кто приезжает сюда, дальше порта не виходят. А если и виходят, то только в повозках с ратью охрани.
Я поблагодарил Салима за совет. Он откланялся, чтобы контролировать заход в порт.
Савры… Их неприязнь к эльфам доходила до абсолюта. И народ, и Инквизиторий могли растерзать заживо любого нера, что отважился ступить на их земли. Поэтому для неров гавань была единственным местом в Арикании, где могли заключаться сделки, без опаски за свою жизнь.
«Три джинна» вошли в гавань и уже приставали к одному из причалов. Дерек с вещами сидел на палубе и ждал, когда можно будет сойти на берег. Я же только отправился за сумками. Уложив оставшиеся книги и вещи, я взял маску. Всмотрелся в прорези для глаз, в трещинки. Отогнав воспоминания, я надел ее и накинул капюшон мантии.
С Дереком мы встретились уже на берегу. Он разговаривал с Абазиром.
— Совор, Абазир говорит, что у нас еще несколько часов до отъезда.
— Да, пока разгрузимся, пока перетащим все до станции и наймем погонщиков, — отвечал он и потер бородку. — На закате я буду ждать вас у башни погонщиков, что подле главних ворот. Вещи и лошадей можете оставить нам, все равно потом грузить на ша’акридов.
— Мы поедем не на конях? — удивленно спросил Дерек.
Абазир рассмеялся.
— Тут ехать на лошади — верная смерть. Кругом болота и топи. Чтоби добраться до Слез и дальше, да и с таким грузом, ми всегда пользуемся ша’акридами — местная живность. Вам они понравятся.
— Да, особенно вонь от них, — добавил проходящий мимо Шарим.
— И мерзкие жвала, — рассмеялась Захра, командующая разгрузкой.
— Да ладно вам, — растянул губы в улыбке Абазир. — Эти многоножки — единственный способ бистро преодолеть топи.
— Я много чего видел… но на многоножках еще не ездил, — ответил я.
— Ничего, ничего. Это ничем не хуже лошадей или вербалов. И так, я и мои люди будем собираться у башни погонщиков, ви ее сразу приметите, не пропустите. Надеюсь, вас не придется долго ждать?
— Мы будем вовремя, — заверил Абазира Дерек. — Если не заплутаем в этом городе…
— О, об этом не беспокойтесь. Ями ви никогда не пропустите. А там ноги вас только так понесут к главним воротам, — засмеялся он в ответ, а потом посмурнел и серьезным тоном добавил. — Только постарайтесь не задерживаться в Ямах, это отвратное место. Не желаю, чтоби такие хорошие люди, как ви, нашли там свою погибель.
— Не беспокойся за нас, Абазир, — поспешил успокоить его Дерек. — Уж мы-то сможем постоять за себя.
Абазир откланялся, чтобы проследить за разгрузкой.
— Оставляем тебе, — сказал Дерек Захре, укладывая свои сумки к многочисленным ящикам, бочкам и мешкам. — И красавцев наших оставляем — указал он на наших коней, которых уже свели с корабля на берег. — Ты уж пригляди.
— Ха! Какой наглец! — с улыбкой отвечала Захра. Приятная женщина. Хрупкая на вид, но крепкая внутри. Соленый ветерок развивал ее шаровары и темные волосы. — Уж пригляжу. Но если они вдруг убегут, то я тут не причем, ясно тебе.
— Я очень вас прошу, сударыня, — он улыбнулся в ответ.
— Иди уже. А то отдам их первому встречному. И вещички твои в придачу.
Он лишь рассмеялся. Я положил свои сумки в общую кучу и поблагодарил Захру.
Напоследок мы попрощались с Салимом, пожелали ему попутного ветра и, наконец, осуществить свои мечты. После чего пешком направились по мощеной улице вглубь квартала.
В порту было полно народу. Моряки, торговцы, рыбаки. Все разгружали или только грузили товар на галеи и шхуны. Поодаль от причалов расположились прилавки с товарами, в основном рыбой, крабами, водорослями и прочим. За лавками выстроились складские помещения. Пестрели вывески сплошь на харлийском, и о том, что там было написано, можно было только гадать.
Квартал был залит солнечным светом. От морского ветра было свежо, несмотря на большое скопление народа. По довольно широким улочкам, по которым иногда проезжали груженые телеги, мы вышли к площади. В ее центре стоял широкий колодец. А по соседству расположился хак’сил — харлийский храм. Невысокий четверик, от которого отстояла башня, сужающаяся к верху. Четверик соединялся с башней крытым переходом на высоте второго этажа. Башня увенчивалась символом — полукругом, из которого выступал треугольник, оканчивающийся пятиконечной звездой — корабль Хаара, последовавший знамению духов предков, который привел харлов на Хардрассал.
Согласно Мхакал’Татджу — верованию харлов в духов предков — основное здание было посвящено духу-прародителю — создателю и тому, кто сопровождает души к родным в Благие земли, местному подобию Аэра. Отстоящие башни символизировали остальных четырех духов: духу-отцу, духу-матери, духу-сыну и духу-дочери. Поэтому вокруг здания их могло быть и четыре, но в порту стояла лишь одна. Как рассказывали нам на корабле, посвящена она Духу-отцу, которому молятся мужи перед отплытием.
Большое витражное стекло выходило прямо на площадь и неспроста. Это стекло с изображениями исхода харлов на Хардрассал было неким подобием алтаря, м’зуфт, как его именовали сами харлы. И м’зуфт каждого хак’сила был направлен в сторону Хаасима, где стоял Хаар’ахлиб — главный хак’сил и место упокоения пророка Хаара.
За площадью на различных улочках соседствовали торговые лавки, склады, конторки и жилые дома. Народу тут поубавилось: основной поток шел только по главной мостовой к воротам, куда направлялись и мы. Здесь же, на главной улице, нам повстречались и первые савры. Высокие, наравне с нерами, худощавые, хотя позже повстречался и довольно крупный савр. Согласно книгам все их тело: от макушки до пят — было сплошь покрыто чешуей, что мы и наблюдали. Вытянутые морды у большинства встреченных савров напоминали змеиные. За каждым волочился массивный чешуйчатый хвост. Чешуя их в основном отдавала зеленоватыми оттенками, но присутствовал и другой окрас: черный, темно-синий и прочие. У савра идущего впереди нас кончик хвоста был бардовым, что говорило о его принадлежности к племени Хардах. Все без исключения мужчины на голове и подбородке имели роговые наросты. У одних это были просто рога, толстые или тонкие, маленькие или большие, прямые или закрученные. Встречались тут и саврийки. Правда, отличить их от мужчин было довольно трудно: никаких бросающихся в глаза отличий не было. У них была более тонкая и грациозная фигура, чем у мужчин. Одна прошла рядом с нами, на ее лице, голове и руках были узоры из синих полос, каковые имелись у племени Шаи’рид. Саврийки часто имели маленькие рожки на макушке и в области глаз. Было удивительно и непривычно видеть этот народ. Это был словно другой мир.
Уже у ворот открывался вид на холм, где за массивными стенами высился пирамидообразный императорский дворец. На фасаде его, подле балкона, развивались черные полотнища с какой-то золотой эмблемой, которую отсюда разглядеть было трудно. Вместе с потоком людей мы вышли из харлийского квартала, и пошли по деревянному мосту, ведущему на один из холмов, на котором расположился Гарад.
Преодолев вторые ворота, мы попали в торговый квартал. И как только мы прошли чуть дальше, меня объял неприятный запах гнили. Слышался он, видимо, с расположившегося впереди рынка. Он смешивался с каким-то затхлым запахом, веяло и гниющим деревом, а также ветерок приносил запахи болотных газов. Вся эта невозможная до тошноты какофония вызывала головную боль. По узкой, грязной, вымазанной в помоях, земле и торфе, булыжной мостовой мы продвигались вглубь квартала. Улица пролегала между грозно склонившимися над ней домами, тесно прижатыми друг к другу. Не было в них никакой красоты, вызывали они лишь тоску и некое удушающее чувство.
Здесь уже стал появляться и не простой люд. Иногда проскакивали то в одну, то в другую сторону стражи с причудливыми копьями, острие у которых было с обоих концов древка. На солдатах была кольчуга, а поверх черная накидка с золотой эмблемой, которую теперь можно было рассмотреть — это был золотой обруч с зубцами — корона императора. На головах стражи носили причудливые шлемы — у них были боковые пластины, которые закрывали шею и напоминали уши, а на макушке красовались красные перья — цвет правящего дома (если мне не изменяла память). Савры в цветастых, полинявших, немного вызывающих нарядах проплывали мимо лица, и все это были представители одной из средних каст, к которым относили торговцев, мастеров и прочий люд, который имел возможность проживать в городе. Встречались также и знатные особы. Об их положении говорила не только богато украшенная чистая одежда, но и их зазнавшаяся походка и примечательный атрибут — каждый знатный савр либо держал свой хвост, не позволяя ему влачиться по грязным улицам, либо этот хвост несли на полотнище рабы. Честно признаться, вид у таких савров было самодовольный.
Около часа мы проблуждали по узким, запутанным улочкам, обходя и скопления народа и прилавки с различного рода товарами, иногда очень сомнительного качества (к несчастью, стоящий вокруг смрад не позволял точно удостовериться в этом). Однако вскоре Дерек нашел примечательную таверну, куда мы и заглянули. Примостившись за одним из столов, я выдохнул. Здесь было людно. Харлы, савры, краем глаза заметил и одного сивильца (уж очень он был бледным на фоне харлов). В углу двое савров музыкантов играли музыку, однако квакающие и шипящие звуки никак не хотели складываться у меня в ритмичную мелодию.
— Странный народ, — сказал Дерек, переведя дух. — Теперь я в точности согласен со словами Салима о Гараде.
— Да, непривычно видеть савров, — согласился я. — Хотя и не удивительно. Им в какой-то степени запрещено покидать Ариканию.
— Все догмы этого их суда, да?
— Они самые. Если встретишь савра вдали от дома, да еще и который не бывал тут года два-три, то знай, что его считают мертвым, а имя и род его проклятым.
— Теперь понятно, почему их никогда не увидеть на Туурниле. Но…
— С-с-сашар, хаше, — протяжным голосом произнес савр, подошедший к столу. Он продолжил что-то говорить на своем шипящем языке.
— Прошу простить, — начал я на общем, — но мы не понимаем ни слова на ариккасе.
— И я прошу прос-с-стить меня, — шипел савр на общем, так, что иногда из-за острых клыков показывался раздвоенный язык, точно змеиный. — Я с-с-сразу принял вас-с-с за хаш, путников. Но говорил по харлийс-с-ски. Верно вы из-за моря? — он изучил нас своими мутно-зеленоватыми глазами с кошачьим зрачком (что напоминало о проклятии лорда Хрона, которое согласно легенде обратило неров в ящероподобных существ).
— Так и есть, — отвечал Дерек. — Не часто у вас бывают гости из-за моря?
— Не с-с-столь час-с-сто, хаше. С-с-северяне, — он взглядом указал на выпивающего сивильца, — чаще, чем хотелос-с-сь бы.
Не смея задерживать работника разговорами, мы заказали местной похлебки. Отобедали. После чего еще посидели в таверне: желания снова выходить на эти давящие улицы не было. Однако Дерек не хотел просидеть оставшееся время тут. Поэтому, когда народа прибавилось, а музыканты снова затянули свои квакающие мелодии, мы поспешили удалиться.
Улицы заполонила дымка. Верно, сказывалось то, что город стоял на холмах посреди болота. Преодолев несколько извилистых улиц и переулков, мы вышли к открытой площади. Домишки обступали ее со всех сторон, но держались поодаль. Тут чувствовалась некая свобода, и можно было бы вдохнуть полной грудью, если бы не тошнотворный запах.
Я предложил посетить несколько местных лавок, чтобы пополнить некоторые вещи — ингредиенты для настоев и прочее. Однако не успели мы и двинуться в сторону базара, где расположились как харлийские торговцы, так и саврийские, послышался вскрик. Не столь громкий, чтобы вызвать панику, но за ним последовала полная тишина. Голосившие лавочники умолкли, да и гул улиц стих чудесным образом. Я огляделся в поисках источника этого вскрика, но Дерек дернул меня за плечо и указал в сторону одной из улиц.
Там собралось с десяток савров. Прохожие обходили их в смиренном страхе, а по глазам их читалось непонятное облегчение. Те, что перегородили дорогу, были в черно-красных балахонах. Савры, что стояли по краям, были при копьях с острием на обоих концах древка, а из-под балахонов явно проступала кольчуга. Это была стража, но, по-видимому, не простая. В центре этого сборища стояло четверо. Двое стражей держали под руки третьего савра (по простой одежде было ясно, что это один из прохожих). Из его груди торчала рукоятка клинка, которую держал четвертый. Этот был высоким, в таком же черно-красном балахоне, но на груди виднелась часть какой-то эмблемы. В мгновение ока этот четвертый савр с усилием нажал на кинжал и стал распарывать плененному савру брюхо. Ни стража, ни прохожие и глазом не повели, а лишь проходили мимо все с тем же чувством облегчения в глазах. От увиденного у меня сжались кулаки, а Дерек не стал смотреть и ринулся прямиком к ним.
— Дерек! — я попытался его остановить, понимая, что лучше не вмешиваться, но было поздно. — О, Десятеро! — я кинулся за ним.
Как только Дерек приблизился к главному савру, его схватила стража.
— Пустите меня! Это убийство! И никто даже не остановил его! — кричал Дерек, пытаясь вырваться.
На его попытки не обращали внимания. Я перешел на шаг прямо возле них, чтобы у оставшихся стражей не возникло желания схватить и меня.
— Прошу простить моего несмышленого друга, — обратился я к главному савру на общем.
Но тот и глазом не повел. С характерным чавкающим звуком он извлек кинжал из распоротого брюха. Кинжал оказался искривленным. Вытер кровь о балахон ближайшего стража, а после с невозмутимым видом убрал его в ножны на поясе.
— Мы не хотели вмешиваться, сударь, — возобновил попытки я.
— Еще как хотели! Убийца! — закричал Дерек.
Главный савр на сей раз повернулся в нашу сторону. Голову его обрамляла корона из рогов, что придавало ему некий грозный и вместе с тем величественный вид. Окинув презрительным взглядом сначала меня, а затем Дерека он фыркнул, и, не произнеся ни слова, вернулся к своим делам.
Наблюдать то, что последовало дальше, было отвратительно. Этот савр запустил когтистую руку прямо во вспоротое брюхо. С чавкающим звуком, который отчасти заглушался криком Дерека и его практически удачной попыткой вырваться из лап стражи, он лазил во внутренностях убитого. Затем что-то нащупав, он изрек:
— Хм… с-с-селезенка… увеличена. К незваному гос-с-стю, — говорил он на общем, что меня и смутило. Однако я быстро смекнул, что сделал он это намеренно. Его слова о селезенке и сделанному предсказанию быстро дали понять о том, кто сейчас перед нами.
— Эй! Стража! — не унимался Дерек и с силой дернулся. Ему удалось вырваться, но ненадолго. После удара поддых от одного савра и удара по спине от второго, он снова оказался схваченным.
Тот, кто стоял перед нами, был гаруспиком инквизитория, а эмблема на груди балахона, которую мне удалось разглядеть (кинжал протыкающий сердце) усугубили ситуацию в моих глазах. Ибо, если мои знания были верны, то перед нами был не просто гаруспик, а сам инквизитор.
Инквизитор продолжил копаться во внутренностях и после небольшой паузы, извлек измазанную в крови руку со словами:
— Раздувшаяс-с-ся печень — к давним врагам, — прошипели эти слова из его уст угрожающе. Он кинул на меня свой пронзающий взор. И если бы не маска, скрывающая лицо, то сейчас могло произойти и второе убийство.
Окончив с телом и предсказаниями, он махнул рукой. Стражи, державшие обвисшее тело, удалились вместе с трупом. А инквизитор тем временем приблизился к Дереку.
— На подобную наглос-с-сть с-с-спос-с-собны только туурнильцы, — изрек он.
— Средь бела дня ты… — начал Дерек, но я оборвал его.
— Замолчишь ты или нет? — а затем обратился к инквизитору. — Как вы могли заметить, у него не в порядке с головой. И моя вина в том, что я не смог уследить за ним. Уверяю вас, он не хотел причинить вам вреда. И надеюсь, что не помешал в этом… — хотелось сказать отвратном и омерзительном действе, — ритуале.
— Я предс-с-сказывал для моего гос-с-сподина. И на ваше с-с-счас-с-стье у меня нет времени делать еще одно по с-с-столь мерзкому телу, — он плюнул на Дерека. — Забирайте с-с-своего полоумного, — он махнул рукой и стражи отпустили плененного Дерека. — А вам, хаш, с-с-стоит внимательнее с-с-следить за ним. В с-с-следующий раз такой наглос-с-сти я не потерплю.
Напоследок инквизитор пнул Дерека по ноге и тот повалился наземь.
— Кланяйс-с-ся с-с-своему с-с-спасителю и мне тоже, за проявленное великодушие, вих’ар! — прошипел он злобно.
Дерек, сжав челюсть, встал на колени и поклонился сначала инквизитору, а когда тот стал выжидать, поклонился и мне. Довольный собой инквизитор отдал приказ стражам и напоследок окинул меня взглядом. Я понял, что у него возникли подозрения на мой счет. Но надолго задерживаться в Гараде я не собирался, поэтому ждал, пока он не соизволит уйти.
Когда же инквизитор с отрядом скрылся из виду, я поднял Дерека с коленей.
— Подонок! — разъяренно прошептал он, а затем выдохнул. — Ты прав Совор, я полоумный, раз никто кроме меня не принял его за убийцу.
— Я предупреждал тебя, что тут иные законы. И не только я. Тебе повезло, что инквизитор-гаруспик не решился разделать заодно и тебя, чтобы сделать очередное предсказание. Будь добр: держи себя в руках! — я тоже был зол, но не на Дерека, нет, только от увиденного ужасного ритуала.
— Пошли, — буркнул он. — Не желаю тут больше задерживаться.
***
Пока Дерек в стороне приходил в себя, я походил по базарным лавкам и развалам. Все тут было: и специи с пряностями, и свежие фрукты с различными сладостями, и порошки и снадобья. Пополнив необходимые запасы, я позвал Дерека, и мы двинулись дальше. Он все никак не унимался. Был зол. И понятно почему.
Молча перешли по мосту к другому району Гарада. Тесные, неуютные улицы стали просторнее. Дома уже не прижимались вплотную друг к другу. Да и домов тут было не столь много. Над крышами возвышалась золотое навершие усеченной пирамиды в виде плоской морды ящера в чудном полукруглом головном уборе.
Вскоре мы вышли на площадь, на которой и была возведена каменная пирамида. Могучие лестницы вели к квадратным высоким дверям, куда подтягивалась процессия в черных балахонах. К открытому атриуму на вершине пирамиды, на крыше которого и красовалась золотая верхушка, вели массивные ступени. В нем горел огонь, который издалека, казалось, отдавал зеленоватым.
Храм Великого суда. В таких сооружениях по всей Арикании воздавали хвалу действующему императору, приносили жертвы в его честь и гаруспики вскрывали живых для предсказаний.
Солнце клонилось к закату, когда мы, обогнув храм и преодолев запутанную паутину улиц, уводивших с площади, вышли к закрытым в дневное время воротам. А стражников тут стояло больше, чем обычно. Стало ясно, что вот мы и пришли к Ямам — бедным застройкам города. Через дверь в створке ворот стража пустила нас внутрь и затворила за нами проход.
Если до этого увиденные нами кварталы испещренные лабиринтами улочек и переулков представляли собой город, то в Ямах город закончился совсем. Это нельзя было даже назвать пригородным районом, какие можно наблюдать возле многих крупных селений и уж тем более столиц. Вместо улиц — вытоптанные в торфе тропы. Везде, куда падал взгляд, помойные лужи и судя по едкому запаху выгребные ямы. Местные савры ютились в наскоро сколоченных, кривых бараках, прогнивших от сырости; в стенах большинства домов окон не было, вместо них зияли дыры. Были тут и лачуги, сделанные из чего-то напоминающее подсушенный крупный панцирь.
Продвигаясь по Ямам, мы не повстречали ни одного стража. Зато я краем глаза иногда замечал, как из-за угла за нами наблюдали. Либо воры, либо местные банды. То, что рассказали нам по пути об этом месте, полностью подтверждалось. Здесь грабили, насиловали, убивали и не только бедняков, которые тут жили; когда голодных до одури савров становилось слишком много, они нападали и на торговые обозы. Бедные савры в рваных, грязных лохмотьях кто сидел на крыльце дома, кто разгуливал по делам, а кто просто валялся в грязи у тропинки. Иногда эти лохмотья были столь изодранные, что савр был практически нагим. По пути встречались и такие.
Перед глазами то и дело встречались тощие, мутно-зеленоватого цвета савры. На их обреченные лица, с неживым, а когда и голодным взглядом невозможно было смотреть без сожаления.
Мы старались двигаться быстро, задерживаться здесь не хотелось. Через час мы преодолели несколько кварталов бараков, один раз даже заблудились и вышли в подворотню. Там перед нами происходило ужасное действо. В яме, огороженной веревками, окруженной кричащими, возбужденными саврами, бились на смерть саврийские мальчишки. Сложно было оценить их возраст, но ростом они были не велики. Нагие, по колено в грязи, рвали и кромсали друг друга когтями и зубами под одобряющие визги толпы. Ком подступил к горлу, когда один из них полоснул когтями по горлу второго и тот захлебываясь от собственной крови, рухнул в грязь. А когда победивший под радостные вопли стал глодать побежденного, стало дурно. Дикарский обычай: поедать поверженного друга или врага для того, чтобы тот переродился — только звучал неприятно, само действо выглядело до невозможности мерзко.
Вскоре уже показались массивные каменные стены. Ямы, где текла дикая жизнь, оканчивались там. Я никогда не тешил себя иллюзиями о том, каково приходится беднякам: видел Блошиный переулок в Белом городе, Муравейник в Андридиме, бедные застройки в других городах, жил среди бедняков и помогал им тем, чем мог. Но то, что происходило в Ямах, и представить себе не мог.
Ближе к городским стенам бараки переросли в дома, такие же покошенные, подгнившие, но они уже говорили о некоторой цивилизованности здешнего квартала. То тут, то там мелькали местные трактиры, полные завсегдатаев. А как-то раз глаз приметил валяющихся на крыльце савров и не только (были там и харлы). Выражение их лиц: вожделенное облегчение и необычайная радость — говорило о том, что это был один из притонов, где курили спок и болотный тростник. Прошли мимо. Из открытых окон второго этажа эхом разносились непристойные звуки.
Через ворота мы вышли, чуть ли не бегом. Остановились. Перевели дух.
— Это чудовищно! — выругался Дерек, пока шли к башенке неподалеку от ворот. — Нельзя кому бы то ни было жить в таких условиях. Дикость. Представить себе не мог, что в стране, которая именует себя «империей», люди могут жить подобно скоту…
— Что же, — раздался смех, — я вижу вам очень приглянулись здешние Ями.
Хохотала Захра, которая как раз вместе с несколькими рабочими из каравана занималась разгрузкой телег.
— О, как я рад видеть знакомое лицо! — помахал ей Дерек. Немного повеселел. — Как вы тут живете?
— Да что говорить… Здешним правителям все равно. Пакт когда-то хотели разорвать с ними. Да они-то подлеци еще те. Знают, что их порт нам нужен! — произнесла она и сплюнула. Затем скомандовала что-то на харлийском своей команде и обратилась к нам. — Пойдемте, друзья. Немного осталось погрузить.
Двинулись вместе с командой и Захрой к месту погрузки.
Приближаясь к стойбищу ша’акридов, сначала показалось несколько башен, выстроенных в ряд, а потом и сама многоножка. Высокая, ростом немного выше человека. Длинное ее черное тело по бокам было сплошь усеяно крупными остроконечными волосистыми лапками. Черный панцирь покрывал сверху все членики этого громадного насекомого. Ша’акрид тихонько извивался и иногда издавал угукающий протяжный звук. Иногда перебирал лапками и раздавался тяжелый топот.
— На наше счастье они мирние, травоядние, — сказала Захра, когда нам только открылся вид на это удивительное создание.
У башни стояло два ша’акрида, один уже, по-видимому, был готов отправляться. Когда мы приблизились, стало не по себе, от того, что лапка такого жука была ростом с меня самого. Тогда же увидел, что в земле в правую и левую сторону от башенки вырыты ямы, в которых содержалось еще несколько многоножек.
Обошли башню, и увидели голову ша’акрида. Огромных размеров клешни были предназначены, скорее всего, для защиты. Они были оплетены железной окантовкой, от которой тянулись цепи; цепь оканчивалась тросом, который тянулся к спине гигантской многоножки. У самого рта торчали жвала. Длинные усики, от которых к спине тоже тянулись тросы, обвисали под собственной тяжестью. Взирал ша’акрид на мир четырьмя черными глазами.
— А вот и ви! — крикнул Абазир, отвлекая от созерцания этого непонятного и удивительного существа. — Я рад, что ви живи и здорови. Ми, как видите, уже практически готови.
— Отлично! — ответил Дерек. — Значит, есть еще время перевести дух.
— О, я посмотрю у вас бил тяжелий день, да? Нет, пока не рассказивайте. Ночь долгая, путь не близкий. Все расскажите потом, — отвечал Абазир.
— И во сколько же обходятся такие вот перевозки? — поинтересовался я, все еще глядя на ша’акрида.
— Дорого, мой друг. А что делать? Это единственний транспорт тут, — Абазир казался усталым, видно погрузка шла довольно напряженно. — Ладно, не буду вас держать, идите на башню, и садитесь в шатер. Ваши вещи уже там. Когда закончим, поговорим.
Откланявшись, отправились к лестнице на башенку. На втором ее этаже была платформа. Сюда с помощью крана поднимали ящики и тюки, а потом по специальному опускающемуся трапу заносили на тело ша’акрида. Пропустив грузчика с ящиком, мы сами ступили на твердый панцирь многоножки, пройдя по трапу между его лапками. Стоять на твердой, но колышущейся поверхности было не привычно. Меня раскачивало, и я с трудом старался удержать равновесие. Дерек тоже пытался найти устойчивое положение. Осмотрелись. У головы было обустроено место погонщика, сверху накрытое навесом. Именно туда тянулись своеобразные вожжи для правления ша’акридом.
В другой стороне, вдоль практически всего тельца тянулся шатер, установленный на специальном настиле из тростника. Из него нас окликнул Шарим. Прошли, уселись за оборудованный стол. В шатре было просторно. Вдалеке были обустроены спальные места. Еще дальше, из-за занавеса показывался груз: туда его и уносили грузчики.
— Ну что молчите? Диву даетесь? — расхохотался он. — А я говорил.
— Трясет, наверное, знатно, да, Шарим? — спросил Дерек.
— А то! — вновь залился он смехом. — На корабле в шторме приятнее. Но на этом чудище мы доберемся до Слез без каких-либо проблем.
— Надеюсь, в этих болотах только эта многоножка столь огромна…
— Хе-хе. Не боись, эти тут только одни переростки.
Довольно скоро погрузка завершилась. Все члены каравана разместились по двум шатрам на ша’акридах, и когда отголоски заката скрылись во мраке ночи, погонщикам было дано добро на отправление. Зажглись фонари как в шатрах, так и на местах погонщиков. Раздался треск: погонщик дернул за вожжи. А затем все затряслось. Поднялся шум. Ша’акриды послушно двинулись в путь.
Шарим не соврал, что штормы в морях никогда не качают так корабли, как сейчас трясло нас. Будь столы и койки не прибиты к тростниковому полу шатров, все бы ходило ходуном. За топотом поднимаемым множеством ножек существа иногда слышались шипящие крики погонщиков и угукающие завывания самих ша’акридов.
Наша многоножка двигалась первой. Тут в шатре расположились все видные деятели каравана — Абазир, Захра, Шарим и Вашрин. За скромным ужином Дерек поведал все, что приключилось с нами за день. Особенно в красках описал встречу с гаруспиком-инквизитором. Все только и подивились его глупости, а Абазир поблагодарил Духа-отца за то, что тот защитил от страшной расправы. Я тоже благодарил Десятерых за то, что мы легко отделались от инквизитора, однако чувствовал, что это еще припомнится нам. И мне оставалось только молиться, чтобы этот день не застал нас врасплох.
До поздней ночи харлы все рассказывали о Саургане, кто пел легенды, кто просто описывал пустыни и прекрасную долину Нелрота, полную зелени и жизни. Вскоре усталость взяла свое и мы отправились спать. Правда, в отличие от караванщиков, которые, верно, просто привыкли к такой тряске за все время своих странствий, я уснуть не мог. Как не мог и Дерек. Мы сели на выходе из шатра, сменили одного караульного, за что тот был очень благодарен.
Темные силуэты ночного болотного леса проносились перед нам. Он еще был не густой, лучи Ан просвечивали сквозь кроны и освещала дорогу. Как рассказал Абазир, далее, через дня три-четыре, леса станут непроходимыми, а деревья сомкнут свои кроны над головами. Тогда ночью проехать можно будет только на свой страх и риск: если ша’акрид не поломает ноги о корни или не завязнет в топи, то нападет местная живность. Но не только луна светила в эту ночь. То тут, то там по дороге и в гуще леса светились высокие растения. Красноватый бутон, похожий на спелый плод, ярко сиял в ночи, свисая на толстом стебле.
— Два таких разных народа и две разные культуры. Совершенно не похожие представления о мире и противоположные идеалы. И ведь сосуществуют в мире, без распрей, — размышлял Дерек, глядя в небо. — Почему люди с эльфами так не могут? Ты сам говорил, что никто уже и не помнит почему враждует.
— Пакт не совсем мирно сосуществуют. Но да, как ты заметил, эти два народа уживаются друг с другом. Харлы иногда враждуют между собой. Савры, дорвавшиеся до власти, хотят ее еще больше и тоже начинают грызть друг друга, — отвечал я. — Возможно, из-за того, что одни живут в своем небольшом мире, а вторые слишком высоко летают, для того, чтобы увидеть других, они и уживаются.
— Люди и эльфы одинаково заносчивы, чтобы не замечать друг друга, — согласился Дерек. — Драконы уже практически вернулись, Совор. А я… не знаю, что делать. Если весь этот план с библиотекой обернется неудачей, а Кро’туусу не удастся договориться с собратьями, или хуже того — он обманет меня, то только люди и неры, вставшие бок о бок, смогут остановить бестий. А то, что я видел… В общем, когда они одумаются, будет уже очень поздно.
— Мы сильнее, чем во времена тирании, и даже чем во времена первого возвращения. С твоей помощью все получится. А если мир, который ты заключил, заимеет силу, то это будет началом чего-то нового.
Дерек в ответ промолчал.
На рассвете 23-его Летящих листьев ша’акриды выехали к возвышенности Куреск. Перед подъемом сделали остановку. Погонщики вновь сменили друг друга: на каждом обозе было по два савра, способных совладать с этим созданием. Наших погонщиков звали Ти-Кас и Карисмар. Уже во второй раз Ти-Кас заменял Карисмара, чтобы тот отдохнул. Оба были не особо разговорчивыми, видно сказывалась их работа. Однако, несмотря на довольно не простую жизнь, которая проходила если не в пути, то на стоянкахша’акридов, погонщики были особо почитаемой кастой в обществе савров.
После стоянки обе многоножки по узкой дороге стали забираться вверх. Возвышенность тянулась с запада на восток, разделяла прибрежную низменность и Великие топи, простирающиеся до самого Саургана. Подъем был спокойным: многоножки, верно, уже не раз преодолевали этот путь.
К полудню мы уже спускались по столь же узкой тропе вниз. С дороги открывался вид на болотный лес, часть его сейчас была покрыта густым туманом. Непроходимые топи встречали нас.
Когда обоз спустился, тропа резко оборвалась. Впереди были болота, некоторые уже настолько заросли тростником и тифой, что заметить мутновато-зеленую гладь воды не представлялось возможным. Ша’акриды ни на секунду не остановились, а двинулись прямиком в лесную гущу, топая множеством своих лапок прямо по торфяникам. Было не удивительно то, что они не тонули и не вязли в топях, как точно увязли бы кони с гружеными телегами. Легко и свободно ступали эти создания по болоту. Как Дерек успел узнать у Ти-Каса, кладки диких ша’акридов в основном располагались тут, возле возвышенности. Однако диких многоножек было в Арикании уже сравнительно мало: все были приручены саврами и использовались ими как грузовой транспорт и в сельском хозяйстве, для вспахивания тростниковых плантаций на юге.
Могучие витиеватые корни старых, покрытых бледно-зеленым мхом, деревьев, поднимались из болотных озер. От обилия зеленого в глазах начинало рябить. Однако мелькали и различные цветы, умудряющиеся произрастать в таком месте. Это были небольшие желтоватые или красные бутоны. Однако рассмотреть все в полной красе не представлялось возможным. Обоз хоть и замедлился, ша’акриды все равно двигались довольно быстро.
Плотный затхлый запах витал везде. Было душно и парило, как жарким солнечным днем после дождя. Это, правда, была не единственная напасть этих болот, в чем мы успели убедиться, стоило обозу немного продвинуться вглубь леса. Взбудораженная топотом мошкара слетелась на источник шума, точно зная, что тут можно поживиться свежей кровью. Большие мухи, прокусывающие даже плотную ткань, были терпимы, но ужасные мелкие мошки, которых тут звали утами, так и шныряли везде. Им даже как-то удавалось пролететь сквозь тонкие сети, которые Шарим и Вашрин предварительно вывесили на входах в шатер. От их укусов начинало зудеть все тело. Хуже того: Абазир рассказал, что они еще и являются переносчиками болезней.
От этой напасти не было спасения, даже когда опустилась ночь. Обоз остановился, как только скрылось солнце. И уты с мухами ударили с новыми силами. Особенно невозможно было это терпеть при попытках заснуть: постоянное жужжание подле уха действовало на нервы.
Но, несмотря на это, я, как и все остальные, уснул, под аккомпанемент протяжного угуканья ша’акридов, назойливого жужжания мошек и звуков болот: кваканья лягушек, стрекотания сверчков и прочих болотных обитателей.
На следующий день, где-то к полудню, мы выехали к первой саврийской деревне — Кхигги, во владении племени Хардах. Между домами, которые стояли на высоких сваях, были проложены широкие мосты — здешние улочки. Тут же была оборудована башня погонщиков, где ша’акриды могли спокойно отдохнуть, набраться сил и вдоволь наестся кореньев. У башни стояло еще два ша’акрида, но этот обоз ехал в сторону Гарада. Абазир узнал купца каравана, они обнялись и стали обсуждать свои дела. Дерек позвал меня пройтись.
Ступать по ровной поверхности, которая не качалась и не извивалась у тебя под ногами, было не привычно; меня иногда даже пошатывало. Стояла туманная дымка, поэтому вдоль мостов и на домах горели огни, где лампы, где факелы. Жители Кхигги были привычны к гостям, поэтому держались добродушно, не сторонились, хотя казалось, что поглядывают они с неким… подозрением. Домики и террасы, в которые складывались мосты, немного поросшие мхом, а где и оплетенные лианами, можно было считать ухоженными, как потом рассказала Захра.
У ближней к башне оконечности моста расположилось небольшое здание постоялого двора, если можно было судить по скоплению там савров и харлов из каравана. Как оказалось, мы не ошиблись — этот дом, и правда, был местным постоялым двором. Все здание было прокурено: плотный дым стоял тут и сейчас. Несмотря на это внутри собралось много людей. Некоторые из них курили тростник в специальных приспособлениях похожих на высокую вазу с трубками, которые и дымили. Местные называли его шишей, такой же, но меньшего размера имелся у наших погонщиков. Ти-Кас во время своего отдыха часто сидел и курил тростник.
Притоном, какие мы видели в Гарадских ямах, это место было сложно назвать, но я бы не удивился, если бы узнал, что тут курили и спок. Пробравшись через скопление савров и неаккуратно расставленные столы, мы сели за один из низеньких столов, возле распахнутого окна: здесь едкий дым не чувствовался. Вместо стульев были раскиданы подушки.
Мы посидели недолго. Отведали местной лягушачьей похлебки. Поговорили. Дерек поделился впечатлением об этом крае. Арикания была… удивительным и совершенно непонятным местом. И продвигаясь вглубь страны, я все больше в этом убеждался. К нам вскоре присоединились наши знакомые из каравана. Оба обоза будут стоять тут до завтрашнего утра, поэтому было много времени, чтобы отдохнуть.
Когда от дыма и шума стало дурно, мы вышли на свежий воздух. Дерек пообщался с Абазиром, который тоже направлялся на постоялый двор. Затем прошлись до местного базара. У молельного дома, совершенно не напоминающего ту монументальную пирамиду в Гараде, расположились саврийские торговцы. Болотные травы, тростник, цветы, ягоды, сахар, сфагнумовые припарки и различного вида настойки. Гончарные и металлические изделия грубой, но качественной работы.
Ночь наступила быстро. Следуя цепочке фонарей и факелов, по мостам мы добрались до башни погонщиков. Большая часть караванщиков было уже в шатрах. Кто играл в кости, кто пел. Остальные, верно, остались на постоялом дворе.
Не спали долго. Дерек сыграл в кости, пару раз проиграл. Я сидел на свежем воздухе. В деревне было тихо. Зато лес вокруг изобиловал звуками. Вдруг в лесу что-то промелькнуло между деревьями. Потом это повторилось. Я всматривался, пытаясь увидеть, кто или что могло быть источником этого синеватого свечения. И увидел. В просвете между деревьями показалась стайка парящих, светящихся, извивающихся существ. От своеобразной шапки до земли тянулось множество тонких нитей. Они отдаленно напоминали морских медуз.
— Интерес-с-сные эти с-с-создания хакари, — прошипел савр позади. Я обернулся, это был Ти-Кас. Он, видимо давно тут стоял, но в темноте его чешуя была незаметна, а красные чешуйки на хвосте и носу практически не видны. — И вкус-с-сные, — протянул он.
— Ты о тех сияющих существах? — уточнил я.
— О них, хакари — парящие нити. Не вс-с-стречал их так близко от деревни. Их с-с-стаи держатся в глубинах топей. Прошлой ночью видел крупные их с-с-скопления.
К нам вышел Дерек, пролив свет шатра, когда открывал его полог.
— О, свежий воздух, — он вдохнул полной грудью.
— Да, ночью теперь с-с-становитс-с-ся прохладно, — согласился Ти-Кас. — Вам не повезло попас-с-сть в Ариканию в Период дождей. С-с-сейчас топи разлились. А Нелрот залил плантации.
— И как часто здесь идут дожди? — поинтересовался Дерек.
— В этот период час-с-сто. Дней двадцать могут подряд идти. Пока было лишь дес-с-сять. С-с-суд решил, что пока нам хватит. Но живнос-с-сть активна. Аллезилы ждут добычу, уты ищут жертву, хакари мигрируют.
— И тяжело вам в такое время? Если болота разлились, то ехать будет совсем невозможно.
— Нет, хаше. Ша’акрид пройдет. Мы, погонщики, знаем тропы. А дожди — дожди это жизнь. Плантации цветут, потом придет время урожая. С-с-сейчас-с-с земледельцы отдыхают.
Ти-Кас сегодня был разговорчивее обычного. То ли деревня его так расположила, то ли настроение было для разговоров. Но я и Дерек выслушали его, расспросили об ариканийской жизни. Как оказалось, привилегированность погонщиков не всегда помогала им справляться с трудностями: двое со второго ша’акрида Гизрик и Рашзи были из племени Шаи’рид за что претерпевали гонения и притеснения. Правил Ариканией император Гурук из дома Краснохвостов племени Хардах. И занимать особое место в саврийской жизни, будь то купец, имеющий право торговать с иноземцами, или погонщик, могли только савры племени Хардах. На благо Рашзи и Гизрику опытных погонщиков было мало и они все еще оставались при делах.
Рассказал он и о том, что активизировались дикари-каннибалы из племени Хашир’абирист. Разлился приток Нелтора — Хашур, у истока которого они и селились. Это грозило нападениями на деревни и серьезными мерами со стороны инквизиции.
Сам послушал и рассказ Дерека о Туурниле. Ему в новинку было слышать про снег. Сначала он и не понял о чем, ему пытаются поведать. Но потом вспомнил рассказы своих предков о том, что давно в Арикании видели снег. Что тогда было ужасное время: всеобщая паника и зверства инквизиции. Я предположил, что год Долгой зимы повлиял и на эти южные земли.
Углубляясь в лес на болотах, стали подтверждаться слова Ти-Каса о том, что стоял Период дождей: деревья утопали в покрытых ряской мутных озерах. Но многоножки уверенно двигались вперед.
Наш обоз перемещался от деревушки к деревушке. Башни погонщиков были установлены так, что переезд от одной до другой занимал не больше двух-трех дней. Стоянки между башнями делали только ночью, когда ша’акриды уставали от преодоления большого расстояния.
30-ого Летящих листьев мы были уже в сердце болот: Шарим заверил нас, что дня через два мы преодолеем разлив Нелрота, а еще через дня три встретим первый большой город — Самир-Хашир. Когда лучи солнца перестали просвечивать сквозь кроны деревьев, обоз стал останавливаться на привал. Но вскоре послышались жалобные и испуганные угукающие звуки, издаваемые ша’акридами, потом перекрикивания погонщиков. Караванщики встрепенулись.
— Что случилось? — спросил у Захры Дерек.
— Саври кричат, что на нас напали, — ответила она и, взявшись за ятаган, метнулась к наемникам, которые как раз спрыгивали с многоножки, чтобы отбить нападение.
Мы отправились следом.
Как оказалось, место, на котором мы решили устроить привал, было занято стаей алезиллов — местных болотных хищников. Они ревностно стали защищать свою территорию. Довольно массивные ящеры, с вытянутой мордой, острыми клыками и когтями были сильными противниками. Их было около десяти, может меньше. Отбились мы быстро, но не без потерь. В темноте их чешуя сливалась с водной гладью и с кустами, поэтому алезиллам удалось сжевать троих из каравана, кого полностью, а кого частично.
Когда расправились с хищниками и похоронили умерших, уже стояла ночь. Погонщики быстро успокоили ша’акридов, и к счастью, ни одна из многоножек не пострадала. Уснули в ту ночь не сразу: сначала харлы спели несколько песен, проводили павших братьев караванщиков в Благие земли.
32-ого преодолели реку Нелрот. Она так разлилась, что затопила все вокруг. Казалось, что ша’акриды не смогут проплыть тут и просто утонут с нами и нашей поклажей. Однако Ти-Кас не соврал, что погонщики знают тропы. Медленно, но верно, петляя из стороны в сторону, погонщикам удалось провести многоножек вброд, так, что вода не доходила до шатра и ша’акриды чудом не захлебнулись. На этой стороне реки деревья расступались, отрывая простор заливных плантаций. В неделе пути отсюда был город Бариб, знаменитый тем, что вокруг раскинулись плантации сахарного тростника. А также и тем, что сотни савров из касты земледельцев-рабов трудились на этих плантациях, принося своим хозяевам из знатных домов звонкую монету. Наш путь лежал в другую сторону и поэтому первого города мы достигли только 35-ого числа.
Самир-Хашир раскинулся посреди крупного мутного озера. Башня погонщиков, где мы остановились, стояла поодаль от городских стен. В компании Абазира и Захры, мы с Дереком отправились прогуляться по городу. Через арку массивных ворот мы попали на широкую площадь, где разместился базар и мастерские. Это был лишь один из островков, на которых и расположился город. На островках высились деревянные и каменные домишки причудливой формы, различные здания. Между островами были натянуты мостики. Своеобразными улицами служил и канал, образованный между островками. По нему сновали лодочки рыбацкие и грузовые.
Пройдясь по базару, мы двинулись вглубь города. Смрад тут стоял, как в столице: несло болотом и гнилью. Прошли несколько кварталов: тесные и неказистые здания Гарада уступали приятным на вид и ухоженным домам здесь. Племя Шаи’рид, столицей которого и был Самир-Хашир, по виду было довольно мирным и даже приветливым. Маску я все же старался не снимать: догмы Великого суда ясно давали понять, что любому эльфу в земли савров путь заказан. Изредка встречались и довольно роскошные здания, на них висели полотнища с гербами — дома привилегированных каст или чиновничьи владения.
По нескольким мостам мы вышли к центральному острову. В центре главной площади росло огромных размеров дерево. Ствол его был необъятен. Корни ползли по улицам, а на некоторых из них расположились дома. Массивные ветки росли высоко над землей. Но даже отсюда отчетливо было видно, что крона этого дерева — хвойная.
— Какая-то разновидность Огнитого дерева, Соворус? — спросил меня Дерек, когда увидел это чудо.
— Нет, не думаю…
— Это хашир, — разъяснил Абазир. — Его объемние стволи можно встретить в глубинах топей. Священное дерево для савров. Для дикарей и подавно.
— Ага, — согласилась Захра и шепотом продолжила, — а смола этого хашира — мучительний яд. Отличное средство для питок, которим не брезгует инквизиторий.
— Ну-ну, — посетовал Абариз. — Это домисли. Только и всего.
— Как же! — была не согласна Захра. — Но ладно. И правда, не место, чтоби это обсуждать.
За прекрасным и грозным хаширом расположился пирамидообразный храм Великого суда. Кладка была сделана немного иначе по сравнению с той, что мы видели в Гараде, но в основном пирамида имела тот же вид, что и столичная.
Тут же на центральной площади Абазир показал нам немноголюдную чайную. Здесь в основном были только местные харлы; савров смог насчитать только двух. Час мы пробыли тут, отведали теплый ароматный и освежающий мятный чай. А после двинулись дальше порознь.
К вечеру мы обошли меньше половины города. Посетили еще несколько островков и кварталов. С набережной торгового квартала, рассмотрели дворец дома Синежабров — главы племени Шаи’рид и главных конкурентов действующего императорского дома. Ряд грубых колонн поддерживал лоджию, в глубине которой находились створки ворот. Само здание было немного кособоким, однако в нем имелся своеобразный шарм и угадывался саврийский стиль.
Стороной обошли местное подобие Гарадских ям, которое занимало два острова на отшибе подле городских стен. И вновь вернулись к базару. Тут уже было целое столпотворение. Шипели и кричали на ариккасе. На сколоченном деревянном помосте, который окружили довольно опрятного вида савры, (а стало быть и довольно зажиточные), в ряд стояло около десяти савров, нагих, закованных в кандалы. Рядом расхаживал и кричал савр в черном балахоне, указывая на каждого из стоящих позади него. Я сначала подумал, что это суд. Но как оказалось это были торги: продавали рабов. И все, кто мог позволить себе такие траты собрался сейчас тут.
Мы поспешили уйти с базара. И встретили Абазира; он, пока мы были в городе, успел совершить несколько сделок. Захра сейчас распоряжалась тем, чтобы все товары были доставлены к башне погонщиков.
От Самир-Хашира путь лежал по прямой через земли племени Шаи’рид до самых Слез. Тут ша’акриды пошли быстрее и уже 40-ого числа мы прибыли в граничный город Рагиз-а-риз. Болота кончались в этом месте, дальше шла уже обычная дорога, поэтому в этом большом торговом городе расположилась обширная стоянка погонщиков. Три башни в ряд стояли подле стен, разделенные ямами-загонами для многоножек. Мы пристали к одной из свободных башен. И началась разгрузка. Вывели коней и двугорбых, причудливых и, по словам харлов, выносливых вербалов. Наняли телеги. Мы с Дереком старались помочь в разгрузке. Весь остаток дня с самого полудня, когда ша’акриды прибыли в город, и до самой ночи разгружались.
Когда все было закончено, мы попрощались с Ти-Касом, который очень много поведал мне и Дереку об Арикании; напоследок я взглянул на уже привычную гигантскую многоножку, которая, окончив свою работу, с радостным угугканьем смачно жевала коренья, и стал догонять караван. Он тянулся к городу.
На ночь остановились в специальном павильоне, раскинувшимся сразу за воротами города. Павильон представлял собой огороженную от основного города рядом зданий и невысоких стен площадь, где останавливались караваны. Тут все было для этого организовано: в глинобитных квадратных домах караванщикам предлагался постой; подле стен раскинулись стойбища, где могли с комфортом разместиться кони и вербалы; на охраняемых площадках можно было разместить весь товар и не беспокоятся о его сохранности. Рагиз-а-риз был полон харлов и караванов, поэтому тут были не мы одни.
Ранним утром через город караван из нескольких коней, вербалов и груженых телег с пешим сопровождением двинулся дальше. В Рагиз-а-ризе соединилось две культуры: харлийская и саврийская. То тут, то там стояли глинобитные квадратные домики харлов, которые встречались нам в порту Гарада, а рядом причудливые саврийские домишки из камня, дерева или ша’акридских панцирей. Центральный базар был обширен. Здесь сновало столько народу, что за столь долгое путешествие через немноголюдные болота и довольно пустынный Самир-Хашир, было непривычно видеть такие количества людей. Стоял гул и какофония различных запахов. С непривычки начиналась кружиться голова.
Удивительно, но потоки из телег, прочих караванов и снующих прохожих не задержали нас. И вскоре, преодолев и главную площадь, где друг напротив друга расположились невысокий, даже не примечательный, хак’сил с двумя башнями духов-предков и массивный храм-пирамида, и многочисленные запутанные витиеватые улицы и проспекты, оказались у южных врат.
По проложенной дороге мы двинулись дальше. Уже отсюда виднелось возвышающийся рельеф, высокое плато, на котором расположился солнечный Саурган. Вдали слышалось, как бурное течение Нелрота несет свои воды к разливу, где замедлялось и впадало в Южное море в Абросинской бухте.
Дорога была оживленной. Телеги и обозы сновали в одну и другую сторону. На встречу нам прошло два каравана, полные различных товаров. С одним из караванщиков Абазир даже поздоровался и вызнал новости за время своего долго отсутствия на родине.
— О, все хорошо, друзья мои! — отвечал он после того как я и Дерек справились о положении дел в Саургане. — Что может тут произойти? — он рассмеялся. — Не беспокойтесь, я доставлю вас в Хаасим, как и обещал! Иначе, что я буду за харл, если не виполню обещаний сделки? — он широко и тепло улыбнулся.
Перед ночлегом мы переправились по мосту на другой берег Нелрота. Отсюда было уже рукой подать до прохода в Саурган.
Через день пути, мы достигли Слез. По мере приближения все нарастал шум воды, пока к полудню мы не вышли к озеру, куда с ревом обрушивался водопад. Вода бурлила и пенилась. Заслонив рукой глаза от яркого солнечного света, я попытался рассмотреть с какой высоты он падает. Слезы Мараны, или на харлийском Эльнар-Манхас-Маран, намного превышал высоту водопада Алоа в Мидллене. Дерек охнул, видимо, когда понял какой подъем придется преодолеть. Шум воды, заглушал и стук копыт, и скрип колес. Чтобы поговорить приходилось кричать.
У подножия водопада начинался подъем, называемый Дорогой Скорби. По легендам на этом подъеме многие, кто отправился за пророком Хааром в свободную страну, обещанную духами предков, погибли. Множество умерших предавали земле прямо посреди подъема.
Перед тем как ступить на каменистый путь все харлы спешились и слезли с телег. Они склонились и стали как один прошептывать какую-то мантру. Как потом объяснил Шарим, они молились за павших и просили у духов предков разрешения пройти. Так делал каждый харл, возвращающийся на родину. После ритуала процессия двинулась дальше.
Путь Скорби петлял и извивался словно змея. Он то уходил вбок от водопада, то приближался к нему и рев воды заглушал все вокруг. Харлы были веселы и оттого пели песни. Заводили долгие и гулкие баллады на своем дивном языке. С тропы открывался вид на болотный лес, зелень которого раскинулась внизу. Отсюда и виднелись несколько возвышающихся над остальным лесом стволов хашира.
Караван преодолел небольшой путь. Когда солнце скрылось, остановились на ночлег, разбили лагерь и зажгли костры. Стоянка наша была далеко от водопада, поэтому когда, рассевшись подле костров за похлебкой и распитием чая, харлы завели новые песни, их было слышно.
За веселыми песнями и балладой об Ик’санбанде и джиннах последовала грустная песнь. Мотив был мне знаком, хотя я никогда не слышал ее на харлийском. Я пересказал Дереку смысл этой истории. Пели они о Маране, о женщине, что следуя за Хааром в обещанные земли Саургана, потеряла по пути всех своих сыновей и дочерей, которых согласно легенде было у нее шестеро или семеро. И хотя сама она преодолела подъем по Пути Скорби, не желала она больше идти, ибо потеряла всякий смысл. Осталась она наверху и горько плакала. Плакала денно и нощно и сила ее горя пробудила воды великого Нелрота. Пробили они каменную преграду и водопадом обрушились вниз. Марана на последнем издыхании своем обрадовалась, что теперь вечно сможет оплакивать всех погибших на пути. С тех пор водопад этот и зовется Эльнар-Манхас-Маран или Слезы Мараны.
Когда звезды осветили купол неба, песни затихли. И, выставив первый дозор из семи человек, караван уснул.
***
Еще несколько дней мы двигались по пути вверх. Одинокий всадник преодолел бы подъем за день-два. Караван двигался медленно. Иногда встречались такие узкие участки тропы, что телеги при лишней спешке могли просто сорваться с обрыва и полететь вниз. Однако когда Путь отходил от обрывов, он становился достаточно широким. Так что если бы нам встретился спускающийся караван, то мы с легкостью бы разъехались.
Ночные привалы теперь были веселы и всегда допоздна. Харлы пели песни, шутили и играли в кости. Близость к родине оживила их по сравнению с путешествием по болотам. Я же все больше думал о том, что нас ждет дальше и боялся неопределенности — путь по пустыне мог никуда не привести нас, даже с помощью Альды, на которую я очень надеялся. Дерек разделял мои опасения.
И вот 45-ого Летящих листьев, когда солнце было в зените, Путь окончился. Караван ступил на земли Саургана. Мы следовали за Шаримом и Вашрином, которые шли вторыми после Абазира. Нас встретил еще один разлив Нелрота. Тут река образовывала широкое озерцо, откуда сквозь довольно узкий для такой реки проем, вода обрушивалась в топи Арикании. Земля здесь пестрела зеленью и жизнью. Пальмы, кусты, трава, тифа. Вдали виднелись и плантации: чайные и пшеничные. Я увидел сплошное розовое пятно, которое медленно двигалось на левом берегу озерца и отчетливо выделялось на фоне зелени. То были длинноногие птицы фламинго, как их звали ученые, или балшвербал, как их зовут харлы, что переводится как водный вербал. (Почему их назвали именно так, мне было не понятно, никакого сходства с двугорбыми волосатыми вербалами я не видел).
— И это Саурган? Страна песков? — оглядевшись, удивленно произнес Дерек. Этот вопрос вызвал смех Шарима, Абазира и Вашрина.
— Ми в долине Нелрота, друг мой, — ответил Абазир. — Вдоль нашей великой реки цветет жизнь. Смотрите, друзья мои, смотрите и наслаждайтесь всей этой красотой и цветущей зеленью. Потому что, если ви отправитесь в Маха-бра-Хан, то успеете соскучиться по ней.
Караван продолжал путь вперед. Нелрот размеренно нес свои воды к обрыву. Несмотря на стоявшую жару, тут было свежо. В нескольких часах пути показалось первое селение или на харлийском саник — Сал’идим. Раскинулось оно вдоль реки. Приграничное торговое селение радостно встречало вернувшийся караван. К нему слетелись практически все жители: и стар и млад. Кто купить заморских товаров, кто послушать истории из-за моря, а кто просто отлынивал от работы. Тут в основном жили крестьяне. Возделывали близлежащие плантации. Были тут и рыбаки. У причалов покачивались небольшие причудливые лодочки. Поднялся гомон. Караван дошел до центра селения, где стоял небольшой, ничем не отличимый от глинобитных хибарок или домов из песчаника, квадратный хак’сил; тут мы остановились, и началась торговля. Абазир заверил Дерека и меня, что мы двинемся в путь через три-четыре часа: больше задерживаться смысла не было. Предупредил он и о том, что в первом большом городе — Берх-дала — остановимся на день. Это не обрадовало Дерека. Весть о предстоящей задержке не понравилась и мне, но и одним, не зная дороги, не хотелось двигаться дальше.
К вечеру наскоро созданный развал собрали, торговля окончилась, и караван двинулся дальше в путь. Солнце быстро скрылось, но темнота еще не успела сковать все, и мы успели преодолеть еще несколько верст вдоль реки. Проложенная дорога утопала в зелени. В этой долине совершенно не верилось, что где-то там, всего в версте от дороги начинаются песчаные пустоши.
Заметно похолодало. Земля еще была теплой, но казавшийся днем спасительный прохладный ветерок, веявший с реки, заставлял покрываться мурашками. Легкая тканевая мантия и такого же покроя штаны едва ли были способны согреть даже и от такого ветерка. Поэтому разожгли костры. И под простыней звездного неба под песни харлов мы отужинали.
— Ох, — с наслаждением вздыхал Абазир, — вот уже скоро и дом родной. Давно не видел я Хаасима. Соскучилась душа по дому. Ох, соскучилась.
— Да погоди ты вздыхать, — засмеялся Шарим. — Нам еще две недели пути. А с торговыми стоянками и того больше. В прошлый раз, как возвращались, все три недели брели.
— Три? — встрепенулся Дерек.
— Ага. Мы тогда дней пять стояли только в Берх-дала, а потом еще на три в Обосиме задержались. Хороший тогда мы привезли товар, вот и спрос на него был.
— Не пугай наших друзей, Шарим, — вставил Абазир. — Я дал слово, что довезу их до Хаасима. — Он ударил себя кулаком по груди. — И Дух-отец мне свидетель, что я свое слово сдержу! А посему какой би ни бил у нас хороший товар на сей раз, больше одного дня в городах, и двух-трех часов в селах не задерживаемся.
— Не стоит ради нас терпеть убыток, — возразил Дерек. — Еще непонятно так ли нам нужно спешить, но вы не обязаны нам ничем.
— О, мой дорогой друг. Что станет с хорошим товаром, если он доедет до стен Хаасима? — Дерек ничего не ответил. — Ничего, мой дорогой друг. Караван за караваном едут через эти санкхи туда и обратно, продавая товары Великого базара и заморских земель по пути и покупая изделия и провиант в селах. В Хаасиме тоже большой спрос. Так что ничего я не потеряю. Зато помогу вам. И знатно помогу!
— Боюсь, тех денег, что мы отдали капитану Салиму за столь и правда королевское сопровождение было недостаточно, — рассудил я.
— Обижаешь, мой друг. Что ви о деньгах и о деньгах? Ми харлы, не буду врать, как и любой другой народ, золото ценим. Но не только золотом живем. Его тут хоть горстями греби, — он указал на виднеющуюся сквозь листву пальм темную пустыню и посмеялся. — Ви все поймете, как увидите Хаасим. А помочь от чистого сердца, да таким добрим людям и статним воинам, почему нельзя? Вот и я так думаю.
— Верно говоришь, Абазир, — поддержала его Захра.
Караван двинулся ранним утром. Рассвет мы встречали в пути. Яркое солнце освещало залитую зеленью долину, а воды Нелрота сверкали в его лучах. Вместе с рассветом пришла и жара. Тени пальм защищали нас, а ветерок дарил прохладу. Дорога шла параллельно реке и когда пальмы расступались, открывался прекрасный вид на реку. На ней иногда показывались тоненькие ладьи с множеством гребцов. Одинокая мачта с косым парусом стояла по центру таких ладей. Одни такие лодки перевозили грузы; другие, поменьше, были рыбацкими; третьи предназначались для прогулки по реке для знатных особ. Последние отличались выделкой и различными украшениями в виде резной носовой части или рисунками.
Через несколько верст показалось новое селение. Жители завидели нас издали. Поднялся гул. Детишки выбежали встречать обоз: играли, шутили, пытались забраться на телеги. Украдкой поглядывали на Дерека и меня. Вскоре заехали в окрестности селения. Тут были разбиты сады и грядки. Стоял колодец с журавлем. Работали крестьяне: возделывали землю, женщины на головах носили корзины или кувшины с водой. Но завидев проезжающий обоз, срывались с мест и присоединялись к процессии. Гудел харлийский отовсюду. Видимо, вызнавали новости, спрашивали о делах заморских и о том, что творится у соседей внизу по течению Нелрота.
Мы проезжали причудливые хибарки и домишки. Квадратные глинобитные хижины с маленькими квадратными окошечками. Наполовину они были закопаны в землю, и подле входа в каждую была небольшая лесенка. Центральная базарная площадь была полна лавок и прилавков с навесами из разноцветной ткани. Тут же стояла хибарка с купольной крышей — местный хак’сил, без башен духов. Караван вышел приветствовать староста или санбей. В роскошном длинном халате, в высоком тюрбане, с пышной черной бородой, глаза раскосые выразительные. Он произнес небольшую речь и они обнялись с Абазиром. После вместе с ним удалились в дом старосты, который расположился по соседству с храмом.
Раскинули торговлю на базаре. Наскоро положили настил, сняли какой-то товар с телег. Собралось много народу. Мы с Дереком держались в стороне. Разговаривали. Тут к нам подошел Вашрин и передал, что Абазир просил нас присоединиться к нему.
Дом старосты был низенький, с виду не примечательный. Внутри было просторно. На полу были выстланы мягчайшие ковры с причудливым витиеватым узором. На стене, над рабочим столом с кипой бумаг на нем, висели ножны с ятаганом. Сам староста и Абазир расположились во внутреннем дворике. Через прихожую-кабинет, мы вышли на свежий воздух. Дворик был небольшим, окружен стенами со всех сторон. Тут были высажены цветы и высилась пальма. Под пальмой как раз и стоял стол, за которым староста и Абазир пили чай.
Абазир подозвал нас и представил на харлийском. Мы поклонились старосте.
— Это мой знакомый, Фархад Инкабеш вир Сула, санбей Бизил-амбара, — представил нам старосту Абазир. Фархад поклонился. Смуглое его лицо было серьезным, несмотря даже на характерную харлийскую дружескую улыбку.
На харлийском Фархад пригласил нас за стол отпить с ним чай. Отказываться было неприлично. Из небольшого фарфорового чайничка налил нам приятно пахнущий жасминовый чай. Он беседовал с Абазиром. Изредка что-то спрашивал у нас и Абазир нам переводил. Так за беседой Фархад сказал что-то или обронил какое-то словцо, да такое, что Абазир ударил кулаком по столу и стал что-то доказывать своему собеседнику.
— Что-то случилось? — поинтересовался Дерек.
— Да этот тупоголовий ишак, da’jinn tatdgmara, смел оскорбить идана Марета! Моего спутника и дорого друга!
— И как же сударь… Фархад оскорбил меня? — справился я. Не хотелось бы, чтобы Абазир или кто-либо из каравана дрался за меня по какому-то пустяку.
— Он… мне даже и повторять не хочется такие оскорбления… Я рассказал ему, что ви, мой дорогой друг, являетесь особо почитаемим магом на Туурниле из Високого совета башни. (Всем известно, что вас всего одиннадцать в нем заседает). Так вот этот ишак смел сказать, что ви не можете считаться ни магом, ни уж тем более мужем так как… ну… оскоплени и свою силу получили, принеся в жертву естество.
Нет, нет только не обижайтесь. Я уже висказал ему все, что о нем думаю и все, что мне известно о вашем племени из башни. Это все народние бредни. Не знают откуда песок летит вот и брешут на все что попадется.
Я был удивлен, хотя и понятно откуда такие слухи могли родиться.
— Абазир, вы не переведете мои слова достопочтенному Фархаду? — он кивнул и я продолжил. — Верно, эти бредни про сей ритуал были придуманы потому что ни у одного из магистров нет детей?
— Ну вот! — отвечал через Абазира Фархад. — А говорите бредни. Столько лет под солнцем ходите и ничего. Даже и в пустыне бывает трава родится, если есть от чего.
— И много так о магистрах думает? — поинтересовался я.
— Кто про вас знает, тот может и думает так. Я своих слов не стесняюсь, — отвечал Фархад.
— Интересная же про нас молва ходит за морем, — все еще дивился я. Тот факт, что все магистры не имели наследников, которым могла отойти их великая сила и даже неестественно длинная жизнь, для меня, как и для многих магов было чем-то само собой разумеющимся. — Про народ солнца говорят, что он любит мыслить и много деятелей слова и мысли вышли из Саургана. Думаю, вы не посрамите этот факт. Поэтому посудите сами: всегда должен быть баланс. Новая жизнь приходит на место умирающей. Сила всегда возвращается обратно и не теряется даром. Народ эльфов имеет долгую жизнь и оттого малое потомство. Магистрам не отмерен временной срок. Так почему же тогда мы должны давать жизнь, не отдавая при этом ничего взамен? Баланс не может быть нарушен.
Фархад замолчал. Задумался.
— Хорошо сказали, мой друг! — отозвался Абазир. — Я ему втолковать все питался, а он уперся. Ну с паршивого ишака и спрос небольшой. А ваши-то мисли примет и может одумается.
После недолгих раздумий Фархад снова заговорил.
— Что же… не думал я об этом, — переводил Абазир. — Всегда верилось в то, что говорили про ваше племя. Прошу простить мне такие резкие слова, если сможете. И не… не проклинать, так как маг вы настоящий.
На том и простились.
Как и было обещано через три часа Абазир попрощался со старостой. Караван уже собрался, и мы выдвинулись дальше. Обоз провожал весь Бизил-амбар.
К вечеру, проехав через плантации, раскинувшиеся на этом берегу реки, караван снова приблизился к селению. Тут было решено переночевать. Встретили нас так же, как и в двух прошлых селениях. Торговля шла бурная, пели и танцевали местные крестьяне.
Следующим днем мы продвинулись дальше. Виды немного переменились: зеленая долина несколько редела, и к дороге начинали подступать отголоски пустыни. Иногда дорога полностью выходила из травяной простыни на голый песок. За весь день остановились в трех селах по пути. Везде караван вызывал радость и праздник. Нет, это здесь было не что-то чудное, как на Туурниле. Но не всякий караван уезжал за море, такое было дозволено только знатным купцам, имеющим указ на то султана. Поэтому услышать какие-то вести с Капруни, так харлы звали Туурниль (в переводе «Земля змей», верно, в честь драконов, от которых они бежали сюда), или купить какой-нибудь диковинный товар было праздником.
— В точности как на Туурниле, — подтвердил Дерек мои мысли. Да, также встречали караван и дома.
48-ого Летящих листьев караван въехал в ворота столицы первого санкха — Берх-дала. Город раскинулся на правом берегу Нелрота. Массивные стены ограждали его. Причудливая арка ворот с окованными створками из пальмовой древесины. Стражники все были в голубых тюрбанах, на поясе висел ятаган. Большой город встречал гостей не так радостно, как селения. Стоял полдень. Было жарко и душно. Тут, в базарном квартале, что раскинулся сразу за воротами, было полно народу. Первым делом к каравану подъехал на черном высоком коне распорядитель базара. Они с Абазиром о чем-то разговаривали, иногда разговор перерастал в спор. Но вскоре распорядитель выписал купцу бумагу и уехал прочь. Караван двинулся вглубь базара. Стройные здания лавок имели причудливый вид. Виднелись в широких проулках и квадратные низенькие хибарки. Много зданий было тут с куполом, где с небольшим, а где и с огромным.
Основной базар был разбит в центре, вокруг чаши, в которой бил ключ. Там под множеством навесов стояли прилавки, и народ толпился возле них. Видимо, стоял еще один караван, который шел из Хаасима.
Абазир остановил всех тут. Начали разбивать настилы и выставлять товар. Мы с Дереком отправились бродить по чужому городу. Сначала по широким улицам двинулись вглубь базарной площади. Нашли постоялый двор, где решили остановиться до завтрашнего утра. Там же отобедали сытными лепешками, приготовленными на углях, и местной пряной бараниной. На постоялом дворе было людно, но не жарко, даже прохладно.
— Да, в Колдрамме небось уже сугробы по колено лежат, — сказал Дерек вытирая пот со лба. — А то и по пояс.
— В Колдрамме-то может быть и так. А везде только холода подступают. Вот только тут на улице, как в печке, не продохнуть. И мы ведь еще не в пустыне, — заметил я.
— А внутри хорошо, прохладно. Вольно и после такого кушанья совсем не хочется никуда идти. Особенно по жаре, — добавил Дерек, сонным расслабленным голосом.
Мы посидели еще немного. Охладились и когда заскучали снова вышли на раскаленные улицы.
Через час блужданий попали в какой-то богатый район. Тут и там стояли обширные дома с террасами, верандами, лоджиями и большими внутренними дворами, где раскинулись шикарные сады. Мимо проезжали телеги, патрулировала стража. Выстроенный тут хак’сил с четырьмя башнями был украшен каменьями и пестрил красками, в отличие от нескольких непримечательных одно- или двухбашенных храмов, которые мы видели в базарном районе. Знатный квартал окончился рвом, через который был перекинут деревянный мост. Из-за стен с зубцами и бойницами показывались башни и купола — то был дворец и одновременно крепость паши — главы санкха и владельца окружных земель. На крепостных башнях реяли знамена: лук с натянутой стрелой на белом полотнище.
Еще час мы покружили по кварталам, однако жара донимала. Пот лил со лба стеной, мантия прилипла к спине. Иногда становилось тяжело дышать. Мы передохнули от палящего солнца в тени навеса и так, небольшими переходами от одной тени, до другой вернулись на постоялый двор. Там освежились и под вечер там же приняли ванну. В просторном подвальном помещении были разбиты отдельные купальни, где нам набрали по ушату свежей, прохладной воды. Смыть пыль, песок и пот было приятно.
Ночной Берх-дала был тихим. Лишь вдали, в центре базарной площади, куда выходили окна снятой комнаты, сияли пестрые огни и гремел галдеж. Расхаживала стража. Бродили ночные гуляки и завсегдатае. Дерек сидел на подоконнике распахнутого настежь окна и вглядывался в безоблачную звездную ночь.
— Интересно как там профессор, Альма и вся команда? — спросил он. — Я беспокоюсь о них тем сильнее, чем дальше мы от них.
— Не знаю, — ответил я, укладываясь. — Они уже отправились из Обара, когда мы были в талкских застенках. Если ничего не случилось по пути, то они уже давно должны быть в Умбодже.
— Не послать ли им весточку, как думаешь?
— С ближайшим караваном? Не думаю, что письмо дойдет до Умбоджи раньше нас самих. Хотя я бы не стал. Караван перешлет письмо гонцом по прибытии в Тимин-Луин. Там могут и агенты ТРК подсуетиться. Им ни к чему знать где мы.
— Мы на другом материке. Уж тут-то они до нас не дотянуться, — он усмехнулся. — Хотя, несмотря на все наши с тобой ухищрения, все им известно и так. Каждый шаг наш знали. Поэтому найдут они письмо, не найдут какая разница?
— Может и никакой. Не хочу упрощать им задачу. Пусть повозятся.
Ранним утром, мы встретились с нашим караваном у ворот Берх-дала и вместе двинулись дальше. По пути все также останавливались в селениях на несколько часов. За день успевали пройти по два-три селения.
3-его Снежной бури мы подошли к границе санкха Сулратан со столицей в Берх-дала. Перед нами раскинулся один из притоков Нелрота — Руни-аш или Первая змейка. Всего у Нелрота было четыре полноводных притока, три из них в Саургане и все прозваны Руни или Змеями за то, что имели извилистую форму. У места впадения Первой змейки в Нелрот на возвышенности стояла крепость. Вид у нее был грозный: толстые стены с узорчатыми зубцами, круглые высокие башни с небольшими бойницами где-то возле вершины. Три ряда возвышающихся стен ограждали внутренний дворец и двухбашенный хак’сил, купол которого едва показывался из-за громады стен. Черная змея красовалась на песчаного цвета полотнище.
— А это, мои дорогие друзья, вотчина Абдула-бея Инали-рунис вир Ишира. Крепость Черних змеев, — представил нам Абазир сею неприступную твердыню. — Говорят, что во времена, когда Хаасим только строился, предок Абдула-бея — Эмир-паша ревностно сражался с ненавистними ему амуль’рапи и в одной из битв им било пролито столько крови, что води Руни-аш казались черными. Его прозвали Инали-рунис, что и значит Черний змей. Грозний это род, друзья мои. Абдула-бей может сравниться со своим яростним предком, чего только стоит расправа над дикарским племенем Бидал’али, одним из ревностных амуль’рапи, лет этак пять-шесть тому назад. Ох, что тогда било.
— Мне казалось, что амуль’рапи мирный народ, — произнес Дерек, когда мы по деревянному мосту переходили через Руни-аш. — Во всяком случае, из ваших рассказов и рассказов Шарима.
— Ну не все, не все. Я же говорил, мой друг, что великая ссора разбила наш народ. Пророк Хаар довел наш народ до оазиса духов и умер, исполнив свой долг проводника и лидера. Его старший син последовал воли отца и обосновался подле оазиса, стал возводить город Хаасим, — рассказывал Абазир, а мы в это время обогнули стены крепости и двинулись дальше по санкху Сер-Лара. — Средний син не мог поверить в то, что это била воля его отца — осквернить оазис и использовать его для своих нужд. Они повздорили тогда, и средний син увел за собой часть верных людей в пустини, они назвались помнящими, или амуль’рапи. Верние, или последователи старшего сина, стали жить подле вод Нелрота. С тех пор и враждуют эти два народа. Амуль’рапи так и не простили нам осквернение оазиса. И потому некоторые ревностние племена время от времени нападают. Их падишах, кровный родственник нашего султана, им не указ.
— Нет, все амуль’рапи чтут падишаха, — вступился Шарим. — Он лураш лурашей, потомок Хаара. Просто он не правит. Он скорее… духовный наставник и судья.
— Но то, что он не останавливает некоторые племена от нападений ти не будешь спорить? — спросил Абазир.
— Да, не останавливает, — согласился Шарим. — Но в основном мы живем в мире. Только, когда обиды вспоминаются, тогда некоторых бывает не удержать.
Чуть замерцал рассвет следующего дня и мы продвинулись всего лишь несколько верст, как показались стены. Здесь Нелрот сужался, и до другого берега было рукой подать. Перед нами предстал Обосим, раскинувшийся вдоль обоих берегов великой реки. Сновало множество лодочек и ладей с пестрыми парусами.
В город мы попали не сразу: в главные ворота тянулась большая процессия. Всех досматривала стража. Абазир объяснил, что для Обосима это стандартная процедура. Простояли на солнцепеке мы около часа. Затем стража обыскала каждый обоз и сделала опись каждой вещи, что мы везли с собой, а для товаров отдельную. И наконец, караван попал в базарный квартал. Как и в Берх-дала распорядитель базара встретил нас у ворот и, просмотрев опись, пропустил обоз дальше. Дерек и я откланялись еще по пути, оставив коней на попечение каравана, а сами двинулись прогуливаться пешком.
Из душных, полных людей улочек и переулков базара, мы вышли в набережный район. Тут было свежо: с реки веяло прохладным ветерком. Через реку было переброшено три широких моста. По одному, центральному мы двинулись на левый берег. Высокие арки мостов нависли над Нелротом и позволяли проплыть под ними различного вида судам: от мелких барок, до грузовых ладей. Дерек задержался на середине моста. Отсюда и правда был завораживающий вид. Хорошо просматривались диковинные харлийские глинобитные или кирпичные дома с башенками, куполами и внутренними двориками. В каждом дворике пестрела зелень: пальмы, жасминовые деревья, акация. Стены оканчивались у воды двумя толстыми крутыми башнями. А за ними к городу подступала зелень речной долины. Отсюда же виднелся парадный дворец паши, расположенный на набережной левого берега. Это белокаменное строение с изящными колоннами, тремя куполами и башенками могло потягаться с самим Тиминским королевским дворцом. За резиденцией паши виднелись четыре башни хак’сила с небесно голубыми куполами.
Обосим был обширнее Берх-дала, как мы успели убедиться. Стоило нам перейти на левый берег, как заплутали в хитросплетении улочек. Вышли к дворцу паши, перед которым раскинулся роскошный сад из пальм. Его охраняли гвардейцы с глефами. Свернули в одну из улочек, обошли несколько домов, торговые развалы, площадь с колодцем и снова вышли к дворцу. Свернули в тот переулок, который показался нам знакомым и практически вернулись к мосту: я даже видел в просвете между домами набережную, но вышли совершенно в другом месте.
— Что-то мы заплутали, Совор, — огласил очевидное Дерек.
— Фух, — я вытер пот со лба. — Да. Вижу, как пройти к одному из мостов, но сил уже совершенно нет. Давай найдем, где можно передохнуть.
Дерек повел меня туда, где как он помнил, видел чайную. Через несколько переулков мы и правда вышли к чайной. Там мы и передохнули до вечера, отдышались от духоты и городского пекла. Как только начало смеркаться, двинулись искать обратный путь. Спросить дорогу оказалось невозможно, прохожие харлы не знали ни нерика, ни общего, а жесты их совершенно сбивали с толку. Бросив эту затею, мы доверились ногам и предчувствию и вскоре вышли к тому самому центральному мосту.
Дошли до базара уже когда солнце село. Караван еще торговал. Никого из знакомых мы не нашли тут, но на ломанном общем один из нашего обоза подсказал где можно найти Абазира. Туда мы и направились.
Они остановились на постоялом дворе. Сидели и распивали чай. К ним мы и присоединились.
Караван двинулся с рассветом. Остался позади Обосим. На третий день мы переправились через Руни-даш или Вторую змейку. Еще через два вышли к мощной крепости, подле которой раскинулось небольшое селение. Округлые стены закрывали внутреннюю часть крепости со всех сторон, даже со стороны реки. Из-за стен высилась башня с острой крышей, как я сначала подумал храмовая, но Абазир поправил меня, сказав, что это башня замка. Купол ее сиял золотом в свете солнца и был виден далеко окрест. Золотые полотнища с красным копьем на них красовались на крепостных стенах. Сам замок звался Саур’Шахир или Солнечный камень. Он был одним из восьми крепостей, что выстроились вокруг Хаасима. Столица страны солнца была уже близко.
***
10-ого Снежной бури (в то, что земли Сивиля и Драгонгарда уже были покрыты снегами, тут верилось с трудом) дорога круто отошла от Нелрота. Еще прошлым вечером мы сильно отдалились от реки, и вышли в пески пустыни Хаа, но сегодня особенно чувствовалось отсутствие пальм, защищающих от палящего солнца. Абазир томил: не хотел говорить, когда же мы дойдем до Хаасима. Зато рассказал про окрестности, мимо которых проезжали.
Если бы мы шли по левому берегу, то уже переправились через Руни-рун или Тетью змейку. Исток ее находился в озере, что в нескольких верстах от обрыва в ариканийскую низменность. Там у озера раскинулся шикарный дворец Анрат-абим или Цветущий холм — малая резиденция султана. По красоте, со слов Абазира, не превосходит Хаасимского, но его зеленые террасы и балконы, висячие сады были достойны упоминания.
— Для того, чтоби вам подольше захотелось остаться тут и налюбоваться всеми красотами, — аргументировал он.
Караван задержался на два часа в селении Абим. Было не привычно видеть дома, сливающиеся с песком, после всех тех, что мы посетили в речной долине. А пустыня в этих местах уже практически во всю силу правила бал.
Продвигались мы медленно, как нарочно. На самом деле так и было, и все потому что Абазир, как выясниться потом, хотел показать нам удивительное зрелище. Впереди виднелся песчаный холм — дюна. И сразу становилось понятно, почему селение называлось «абим», что значит холм. Подошли к подножию дюны, когда солнце уже начинало садиться. Абазир позвал нас за собой и, оставив караван, пустил коня в галоп. Мы переглянулись и двинулись за купцом. Он ждал нас на вершине дюны. Солнце скрывалось за горизонтом. А там, впереди, виднелся город. От одного только его вида захватывало дыхание. Я, казалось, видел все диковинные виды Туурниля, но Хардрассал не переставал удивлять.
Огромный город был отчетливо виден, он как будто сиял. Стены черного камня грозно высились над землей. Выше стен были квадратные башни с рядом зубцов. Башни сияли в свете заходящего солнца, как оказалось после, в каждой башне была вставка из чистого золота. Часть города лежала в низине, а часть восходила на широкий холм. Дымок поднимался над нижним городом. В боковой крепостной стене, которую нам было видно целиком, был проделан сток, откуда водопадиком стекал голубой ручей — это часть Нелрота стекала из оазиса Духов, чтобы потом, насытится подземными ключами и тремя притоками и разрастись в великую реку. Вода блестела в закате.
Купола показывались там и тут и блики розовеющего солнца перескакивали с одного на другой. Над всеми возвышались белокаменные дворцовые купола. Два из них были небольшие, а третий, центральный, показался мне необъятным, пока взгляд не упал на Хаар’ахлиб — главный харлийский храм. Барабан храма возвышался даже над дворцом, был из черного камня с золотыми вставками. Но в стенах виднелся широкий сияющий просвет, то были витражи. Венчался барабан храма куполом, которому не было равных, пожалуй, ни в Империи, ни в Королевстве. Объемный зеленый купол с золотыми прорезями, поражал воображение. И выше купола, упираясь в небосвод и сияя в лучах уходящего солнца, возвышались четыре башни духов. Каждая увенчивалась остроконечным зеленым куполом со шпилем в виде ладьи Хаара. Сие великолепие, поражающее воображение, было под стать харлам.
— Ну, вот и Жемчужина песков! — торжественно произнес Абазир.