Проснувшись утром и спустившись с Древа, Олеандр хотел одного — выпустить небезызвестному гаду в маске кишки.
Каким же скотом нужно быть, чтобы использовать как наживку девчушку, которая толком ничего не помнит?! У Аспарагуса, похоже, совсем верхушка на почве вырожденцев расшаталась. Уже трижды он переступил черту дозволенного. Сперва ударил Олеандра в разгар дуэли Каладиума и Рубина. Потом пощечину ему залепил на глазах десятков соплеменников. А следом усыпил и приказал хранителям не тревожить — дескать, дни у наследника выдались тяжелые, пусть вздремнет.
Каков подлец, а?! Да кем Аспарагус вообще себя возомнил?! Творить столь немыслимый произвол!.. Вот кто точно страх потерял!
А что если Каладиум взаправду причастен к смуте?
Что если он уже предстал перед Эсфирь, жаждая пригреть её под листвой?
Чувствуя, что того и гляди взорвется, словно переспелый плод, Олеандр метался по поселению. Невольно он подмечал — куда ни сворачивает, везде его поджидают кучки шепчущихся дриад, указывавших на него пальцами. Страх на их лицах сменялся недоверием. Они держались в сторонке, но провожали его столь цепкими взглядами, что он через шаг спотыкался.
— Вы что тут все, с ума посходили?! — рявкнул Олеандр, когда прачка, встретившись с ним глазами, уронила корзину с бельем. — Соревнуетесь в ненормальности?
Он замер посреди улочки, стиснутой одноэтажными домами. Пробегавшие мимо дриады прятали взоры.
— Эй, ты чего разорался-то с утреца? — прогромыхал за спиной басовитый голос. Распихивая локтями дриад, к нему прорывался Зеф. Позади него прыгала лохматая голова Юкки. — Умер кто?
— Сейчас умрет! — выкрикнул Олеандр. — Если никто не соизволит объяснить мне, что здесь творится! Где Аспарагус? Где Каладиум? И почему, скажите на милость, все пялятся на меня так, будто я голый?
И причины странного поведения собратьев взбесили его еще больше. По словам приятелей, дриады все утро обсуждали подписи к судным листам: «А. — правитель клана дриад». И пришли к выводу, что за непорядками стоит не кто иной как отец Олеандра. Да, причастность владыки к смуте вызывала множество вопросов. К примеру, зачем ему покушаться на жизнь сына? Зачем сперва прощать Мирта, а затем убивать?
Но треклятая подпись, как видно, глушила в умах поселенцев любые прозвуки здравомыслия.
— Это не единственный слух, — подметил Юкка. — Там еще о призраке госпожи Азалии толкуют. О её детях, которых они с господином Лета́[1] могли сокрыть. Даже о господине Аспарагусе, простите.
— Отойдём, — вымолвил Зеф.
И они миновали узкий коридор между домов. Приподняв ветви дерева, ступили к ограде поселения.
— Не поймите меня превратно, господин Олеандр, — продолжил Юкка. — Я вас не осуждаю — Тофос упаси! Ваш гнев понятен. Мне тоже не понравилось бы, если бы о моем отце, семье, какой бы она ни была, распускали сплетни. Но…
— Договаривай, — спокойнее произнес Олеандр, видя, как бедный парень вжал голову в плечи. — Я не кусаюсь, пока меня самого не укусят.
— Он хочет сказать, — встрял Зефирантес, — что вы с архихранителем таитесь. Извини, дружище. Но со стороны чудится, будто это вы, а не дриады, ну, слегка «того». — Он покрутил пальцем у виска. — Носитесь туда-сюда, шушукаетесь. А что поселенцам-то остается?
С каждым укором щеки Олеандра все пуще заливала краска стыда. В упреке прослеживался смысл. С дриадами никто не объяснялся. Вот они и ухватились за перво-наперво возникшие мысли и пустились в додумки.
— Ах да! — защебетал Юкка, опомнившись. — Аспарагуса и Каладиума я с минувшего вечера не видел. Первый в лес ушел. Вроде как до сих пор не возвратился. Второй тоже.
— Что?! — Возглас Олеандра прокатился по поселению, гулкий и надрывный, готовый вот-вот сорваться. — Один? Аспарагус ушел один?
— Один, да, — Юкка кивнул. — Он повелел дозорным освободить гнезда наблюдений. О!.. Еще полномочия сложил.
Твою ж!.. У Олеандра аж волосы на затылке дыбом встали. Он в сердцах долбанул кулаком по ограде.
— И ты говоришь мне об этом только сейчас?!
— Так вы спали, — прошептал Юкка. — А господин Аспарагус сказал…
— Господин Аспарагус сказал!.. — передразнил его Олеандр. — Засунь его слова себе знаешь куда!
— Тихо-тихо! — Зеф встряхнул его за плечо. — Не кипятись. Юкка-то тут причем, он подневольный…
— Да вы все тут подневольные! — прорычал Олеандр. — Гляжу, своих мозгов ни у кого нет!
Напряжение, схлестнувшееся со страхом за благополучие Эсфирь, достигло точки взрыва. Думать в таких условиях было крайне трудно. И Олеандр в очередной раз пожалел, что рядом нет отца и брата, которые точно помогли бы ему затушить в голове пожар, испепелявший суть всяких размышлений. Тем не менее опасение, рожденное из недавней беседы с Аспарагусом, подсказывало, что неспроста — ох, неспроста! — они с Каладиумом пропали из поселения.
— Приказал покинуть гнезда наблюдений, — Олеандр выдохнул и добавил: — Какие гнезда? Ближайшие к курганам?
— Перед Морионовыми скалами, — пискнул Юкка. — До курганов там рукой подать, думаю.
— Ну-у, — протянул Зефирантес. — Не рукой подать, конечно. Проскакать придется.
Олеандр растерянно теребил серьги.
Что же получается?..
Аспарагус ушел к курганам следом за Каладиумом? Ушел и приказал дозорным близ тех земель покинуть гнезда наблюдений? Зачем? Как лист сорвать, столь бестолковые потуги по обезвреживанию воинов были направлены на устранение Олеандра. Чтобы под ногами не путался. Чтобы по пробуждении не подал дозорным знак, не направил их в курганистые земли.
Любопытно, что, учтя в череде деяний столь неочевидную тонкость, Аспарагус в придачу сложил полномочия. Словом, добровольно развязал Олеандру руки. Закон клана дриад гласил: ежели посты исполняющего обязанности правителя и архихранителя по какой-то причине освобождаются, их занимает либо истинный владыка, либо его ближайший кровный наследник.
Будучи, к чему уж лукавить, далеко не самым глупым дриадом поселения, Аспарагус явно сознавал, что последует за его уходом с должностей. И все же он сложил полномочия. Правитель оказал ему честь, вверив бразды правления, а он просто взял и подгадил ему в миг раздора.
Странный поступок. Зачем Аспарагус это сделал? Да и чего желал добиться, выслеживая Палача?
Положим, он застал Каладиума рядом с Эсфирь. Положим, убедился, что тот — один из смутьянов. Каковы дальнейшие действия? Попытка задержать подлеца в одиночку?
Или…
А чем же у нас тут попахивает, спрашивается? Не предательством ли? Не изменой, случаем?
Аспарагус ушел за предполагаемым смутьяном и обезопасился от перехвата. Ушел и сложил полномочия.
Почему? Да потому что хотел примкнуть к Каладиуму! Не собирался Аспарагус возвращаться! Не собирался никого задерживать!
Проклятие!
На душе Олеандра заскреблись силины. Неосязаемое ощущение тревоги распространилось по сознанию со скоростью морового поветрия. Он мельком глянул на приятелей, а затем вознес глаза к сероватым — дождь, что ли, прошел? — клочкам неба, проредившим листву.
Скорее всего, Каладиум и Аспарагус давно прибыли в курганистые земли. И Олеандр ничего, совершенно ничего не смог сделать, чтобы им помешать. Он на ветвях Вечного Древа провалялся, отравленныйсонником.
Он тряхнул головой, смаргивая наваждение, явившееся внутреннему взору тенью погибшей Эсфирь. Сглотнул и обнаружил себя сидящим на лавке между хранителей. Один из них, похожий на громадное рыжее дерево, настойчиво тряс его за плечо, которое уже онемело.
— Ну наконец-то, — Зефирантес выдохнул так, словно мгновением ранее залпом оприходовал кувшин вина. — Слушай, ты предупреждай хоть, когда впадаешь в эти свои тяжкие думы.
Нет! Ужель Олеандр сдался?! Ужель даже не попытается уберечь ту, которой обязан жизнью?!
— Зовите Драцену и Рубина! — Он вскочил. — Запрягайте элафия! Мы скачем в курганистые земли!
— Чего?! — охнули Юкка и Зеф, тогда как ноги уже несли Олеандра к главным вратам.
— По дороге расскажу!
— Но…
— Это приказ!
Мимо проносились перепуганные лица собратьев, шарахавшихся от него, как от безумца, размахивавшего топором. Не обращая внимания на доносящиеся в спину выкрики, он подбежал к вратам и настежь их распахнул. В боку нещадно кололо. Мышцы, не разогретые после сна, ныли. Но он все равно рванул к Морионовым скалам, только створки за спиной захлопнулись. Приложил два сомкнутых в кольцо пальца к губам — и день огласил раскатистый свист.
Абутилон дремал на ближайшей поляне, потому вскоре Олеандр на бегу запрыгнул ему на спину, и земля под копытами элафия затряслась.
Пусть шанс на успешный исход замысла и невелик — увязающий в трясине, как известно, хватается за травинку. Увидев Палача, Эсфирь могла и улететь, верно? Или спрятаться. Или…
Да мало ли! Вариантов — два мешка!
— Быстрее, Аби! — Олеандр хватанул элафия пятками и направил чуть левее, в объезд светлевшего впереди ручья.
Лесные заросли постепенно разрежались. Иссохшие прутья и листва уступили место высокой траве, хлеставшей по сапогам не хуже кнутов. Обрывки выкриков дриад прилетали в спину под дробный перестук копыт.
При желании Абутилон мог скакать еще быстрее. Но в таком случае он рисковал в кровь изрезать бедра. Поэтому Олеандру приходилось сдерживать норов и почасту замедляться.
В одну из вынужденных остановок глаза выхватили черную точку, плывшую в небе над скальными гребнями.
Эсфирь? Кто бы это ни был, полет его выглядел жутко. Летун вился в воздухе раненой птицей — того и гляди расшибется о камни. Его подбрасывало. Швыряло из стороны в сторону столь лихо, будто он сражался с незримым врагом. Примерно так, помнится, штормило Зефирантеса, когда он впервые испил крепленого вина. И после четвертой или пятой чаши со словами «Что-то лёгонькое оно какое-то» осушил еще с десяток.
Это Эсфирь! В груди Олеандра будто перегнутая ветвь треснула. Засевшая между ребер тревога въелась корнями в сердце. Он приготовился к новому рывку, но взгляд уперся в дерево на краю поляны. Из-за ствола выглядывали зеленый рукав и склоненная голова…
— Гинура? Эй! Ты чего там расселся? Дурно?
Щурясь от слепящего света, Олеандр снова оглядел небосвод. Эсфирь как водой смыло — хотелось надеяться, не лбом в горный выступ. Ведомый дурным предчувствием, он снова окликнул Гинуру. Но ответа не получил. Вернее, получил, но от кого-то иного, чье зеленое око сверкнуло в полумраке ветвей. То был странный булькающий звук, похожий на вздох тонущего.
В тот же миг почва в двух-трех шагах от Гинуры просела. Заволновалась и растеклась волной прямиком к Олеандру. Он дернул рога Аби на себя. Тот попятился. Поздно — бугры обступили их ободом, который закипел, подобно перегретой похлебке. Копыта элафия начали увязать. Он взревел, пытаясь нащупать опору. Дернулся. И встал на дыбы, испуская с цветов облако пыльцы.
Не успев сообразить что к чему, Олеандр потерял равновесие и плашмя рухнул в склизкую жижу.
Лимнада! Осознание сущности нападавшего пришло враз с непониманием, почему дружественное Барклей создание ополчилось на дриада. Вместо вертевшего на уме вопроса из горла вылетел комок слизи. Трепыхания ускоряли погружение в трясину. Любое движение тянуло ко дну. Но Олеандр рискнул перевернуться на бок и вскинуть руку — тело увязло глубже. И виток чар, сорвавшись с пальцев, просвистел мимо запримеченной на дереве лианы.
— Аби, перестать, — шептал он, силясь угомонить охваченного паникой элафия, чьи копыта по бедра засели в болоте. — Пожалуйста, перестать, слышишь? Иначе ты нас утопишь!
Наперекор призыву к успокоению Абутилон вновь поднял рев. Ринулся в сторону и тут же завалился на бок. В лицо Олеандра ударил фонтан зловонных брызг. Перед взором, чудом не пробив висок, пронеслось копыто.
Дриады приближались. Олеандр слышал, потому протянул ладонь к перепуганной морде с глазами-бусинами, приподнял ее над топью.
Помощь подоспела вовремя. Зеф примчался первым. Но в расчет его взять не вышло: разве что в расчет тех, кому голова дарована лишь для того, чтобы зазря болтаться на шее. С криком «Защита наследника — долг жизни!» он на полном скаку понесся к трясине. Его элафия оказался умнее — перед болотом он застыл. Слишком резко. Зеф перелетел через его рога и бочкой плюхнулся в топь.
Драцена дурному примеру не последовала. Ее волей и чарами лозы соскользнули с деревьев. Опутали тела увязших и вытянули их на твердую почву.
— Спасибо. — Олеандр выбрался и плюхнулся лицом в траву, но тут же поднял голову.
Сосредоточился на жужжании прибывших хранителей — они уже вытаскивали из зарослей два бесчувственных тела.
Первое принадлежало Гинуре.
А вот второе… Свалявшиеся в пакли волосы цвета болотной слизи говорили в пользу лимнады. Но сероватая чешуя на предплечьях намекала, что девица родилась наядой.
Вырожденка!
Пошла кутерьма.
Сбежавшиеся на поляну дриады загалдели, заверещали, точно согнанные с ветвей птицы. Олеандр доверил Драцене заботу об элафия. Нагнал стражей и помог им уложить Гинуру на траву. Моргнул раз, два — посыльный не подал признаков жизни, — и осознание случившегося громом прокатилось в сознании. Локти выпрямились самовольно, одна ладонь прилипла к другой.
Шестьдесят счетов, сотня надавливаний на грудь с перерывами — круг неотложных действий при остановке сердца. Не зря, вовсе не зря Олеандр в поте лица обучался ремеслу целителя.
Он знает и умеет. Он спасет Гинуру! Обязательно спасет!
Земля вокруг увлажнилась от стекавшей с туники слизи. Олеандр свершал отточенные движение, когда слух перехватил шорох.
Олеандр резко обернулся. В шее хрустнуло, хвост мокрых волос шлепнул по глазам.
— Поздно, Цветочек, — Рубин стоял у него за спиной, переламывая самокрутку, — мёртв ваш дружок.
Мёртв… Олеандра пробрал озноб. Он снова обратил взор к Гинуре. Его рот трещал от напичканной в глотку грязи. К ладоням, подсвечивая листву на предплечьях, стягивалась чары.
В душе разразилась буря. Но Олеандр не дозволял ей вырваться наружу. Борьба с желанием закричать, убежать, просто лечь и тупо вытаращиться в никуда отжимала силы. Но усилием воли он заставил себя проглотить очередное поражение — сколько их еще будет? — и подобрался к вырожденке, окруженной кольцом стражи.
— Мертва? — спросил Олеандр и осмотрел её перепачканные в грязи и болотной жиже лохмотья.
— Уже да, — подтвердил коренастый хранитель с длинной коричневой бородой, в которой запутались листья. — Когда выносили, сердце еще билось. А теперь… — Он пожал плечами. — Странно.
И правда странно, — мысленно вторил ему Олеандр. Никаких серьезных увечий на теле девицы не наблюдалось. Пара царапин, синяк у виска. Все! Так что же послужило причиной гибели?
— Ядком попахивает, смекаешь? — прозвучал шелестящий голос Рубина. — При том едким таким, насыщенным. Не могу разобрать, что за отрава… Что-то редкое. Не встречал прежде.
Отрава действительно не оставила бы на теле следов. Но зачем вырожденке травить себя? Или её Гинура отравить успел?
Олеандр жестом повелел стражам расступиться. Присел возле девицы на корточки. Отогнул ворот лохмотьев и узрел на её шее едва различимую точку, похожую на укус кровососущего насекомого. Кожа в том месте воспалилась. Ощущалась холодной, почти ледяной.
Отметину могло оставить тонкое оружие, вымазанное ядом. Отравы разные бывают. На выродков они тоже действуют по-разному. Возможно, отравившись, девчонка умерла не сразу. Предположим, она успела выползти и сотворить трясину.
Но интересно другое. Дриады вырожденку не травили. Гинура?.. Сомнительно.
Значит…
Холод. Отдающий льдом яд. Дыра-укус на шее. Игла, — припомнил Олеандр боевую кличку названного брата.
— О, нет-нет-нет, — шепотом залепетал он и схватился за голову. — Только не ты, пожалуйста!
Проклятие! Ну почему беда не приходит одна?! Неужели в Барклей и правда заявился Глендауэр?!
На поляне уже, казалось, собрался весь клан. Дриады шумели, как Барклей в преддверии урагана. Маяча за спинами столпившихся вокруг тел воинов, десятки собратьев то и дело устремляли к Олеандру пытливые взгляды. Он всматривался в смуглые лица стражей так, словно одно из них могло резко побледнеть до мертвецки-белого. По мнению его внутреннего советчика, все происходящее напоминало сон. Ну или глубокое опьянение, когда ты сперва опорожняешь чашу с глушницей, а потом уже хин знает что творится.
— Прошу. — Темно-алый листок, удерживаемый смуглыми пальцами, завис перед носом Олеандра. — У вырожденки нашли.
Аурелиус! Ну конечно! Олеандр перехватил листок и развернул:
«Ненавижу стукачей!
А. — правитель клана дриад».
Стукачей! В прошлом Гинура часто доносил на соплеменников. Но запомнился он клану по одному доносу — доносу на дочь-изгнанницу Стального Шипа.
Гинура сообщил Эониуму, что Азалия и Лета́ живут близ Барклей и воспитывают двойняшек-выродков.
— Хм-м…
Прежде Олеандр уже думал, что непорядки связаны с его мёртвой тёткой. Но ныне разум почти что тыкал его носом в выдвинутое предположение — смутьяны явно мстили за Азалию. А кому еще мстить за раскуроченную судьбу женщины, как не ее былым лесным воздыхателям: Аспарагусу и Каладиуму? Оба некогда изъявляли желание взять дочь Эониума в жены. Оба столкнулись с отказом. От ворот поворот, данный стальным владыкой Аспарагусу, немало удивил дриад — тогда еще никто не ведал о бесплодии Азалии. Каладиума же позднее сковала воля главы дома, отца, высказавшегося против свадьбы сына с неплодородной девицей.
Стоит ли упоминать, что следом Пилея, отца Каладиума, нашли в лесу мёртвым? Он упал с дерева на торчащий штыком корень. Одно время Каладиума даже отцеубийцей называли — за глаза, конечно.
Но слухи ведь тоже не плодятся на пустом месте, верно?
Отец Олеандра извечно поговаривал, что любовь указует существу, кто оно есть, как далеко готово зайти в поступках. А влюбленный мужчина и вовсе по природе своей умалишенный болван, не способный отвести взора от одного-единственного бутона и гораздый брести к нему не столько по шипам и колючкам, сколько по отсеченным конечностям и головам.
Слащавые глупости, конечно, но все же…
— Гм-м… — Олеандр уставился на обмякшее тело Гинуры, в котором завял цвет бесценного дара — жизни.
Предположение о мести за любовь сменилось сознательным обдумыванием вопроса.
К мантикорам все сомнения, протесты и отговорки! В насущной догадке прослеживался хоть какой-то смысл — значит, Олеандру надлежит за него ухватиться и попытаться оглядеть с разных углов.
На закорках подсознания замелькали невзрачные картины случившегося. Они вспыхивали в голове сродни звездам, подсвечивая не проясненные вопросы и пути к нахождению ответов.
Итак, Каладиум. Положим, он смутьян и мстит за Азалию. Почему сейчас? Зачем выжидать аж шестнадцать лет после ее смерти, чтобы вершить гнусности? Безусловно, отыскать и сойтись накоротке с двукровными — задачи далеко не из простых. Но много ли пользы в столь опасной затее? Не бестолковая ли это трата времени и сил? Зачем рисковать жизнью и прибегать к помощи вырожденцев, ежели можно устранить неугодных собратьев куда проще? Например, подловить в гордом одиночестве, пырнуть кинжалом и замести следы.
Нет. Вся эта история выглядела как-то не по Каладиумовски. Разве что он свихнулся. Либо преследует иные цели, похлеще убийства десятка соплеменников. И решил воплотить идею Азалии о приручении двукровных в явь, что в целом равносильно сумасшествию.
Глас Зефа вторгся в уши:
— Слушай, дружище. — И Олеандр вздрогнул. — Нам бы это, Гинура…
— Мне нужно подумать, Зеф.
— Но Гинура…
— Я буду думать быстро.
Олеандр снова попытался сосредоточиться. Мозг вгрызся в проблему с другой стороны.
Аспарагус! С ним, в общем-то, уже все понятно. Он не был смутьяном. Он выискивал смутьяна, используя близость к наследнику, как подельника в сокрытии грязных замыслов. Неясно, правда, зачем он тогда делился с Олеандром чарами, а вдобавок навел на думы о Каладиуме.
Но главное: Аспарагус и Каладиум исчезли из поселения. Ни один, ни другой до сих пор не возвратились, а первый еще и сложил полномочия исполняющего обязанности правителя и архихранителя.
— Так…
К Олеандру опять вернулось то чувство отстранения, которое посетило его при взгляде на тело вырожденки. Драцена за его спиной придушенно пискнула, выглянула из-за плеча и поглядела на аурелиус. Зеф, ныне напоминавший грязевое чудище, выдал короткое:
— Ну дела! — И мотнул головой.
Слизь с его волос брызнула во все стороны. Хранители брезгливо расступились, и поляна потонула в гробовом молчании. Кашлянув, чтобы привлечь их внимание, Олеандр смял судный лист в кулаке:
— Омойте тело Гинуры, чуть позже похороним.
Теперь он оглядывал стражей с нескрываемым подозрением и видел врага едва ли не в каждом, чье выражение лица казалось мало-мальски подозрительным.
Хин их разберёт! Вырожденка почти к поселению подобралась, а хранители её не перехватили.
Не заметили? Или намеренно смолчали, дозволив убить Гинуру?
— А где Змей? — Драцена невидяще смотрела на то место, где еще совсем недавно стоял Рубин.
Действительно. Куда это он подевался? Олеандр моргнул. Вздохнул и уловил запах гари.
— Ох ты ж! — выкрикнул Зеф.
Над кронами деревьев всплывала дымная шляпа, подсвеченная отблесками пламени.
[1]Лета́ — старший сын Ваухана, былого правителя Танглей, незаконный супруг Азалии, отец её двукровных детей.