Ярость выворачивала Рубина наизнанку. Отчаянная и неистовая, она корежила, иссушала, порождая нестерпимую жажду — жажду расправы. В мыслях он уже сотню раз приковывал Каладиума к доске, распарывал кожу и выламывал ребра, разводя их в стороны, как крылья.
Костяная птица — рядовая на вулкане Ифлога казнь. Мудреная казнь, требующая сноровки. А Рубин, вот непруха, прежде не воплощал ее в явь. Но ученье, как известно, свет. И змею можно научить курить, было бы желание.
Он поднатужится. Умбра не даст солгать, он отродясь не вожделел знаний с такими напором и решимостью. А все почему? Да потому что Каладиум и его подпевалы — подлецы, каких душат во чреве.
Заключать с ними договоры — все равно что гнилые ягоды жевать: никогда не знаешь, что случится с тобой в следующий миг. Молчание в обмен на отравленное пламя. Казалось бы, плевая сделка: перетерли, скрепили, раскланялись. Но куда там! Чары рванули, угодив в поселение дриад.
Кто в том повинен? Конечно, Рубин. Ни оправдаться, ни указать на истинных подлецов — волос мойры вгрызался в шею раскаленным ободом, едва Рубин задумывался над этим.
— Хоть чешую свернул. — Он обернулся и, затянувшись самокруткой, выдул из носа дым.
Зашарил глазами по округе, но ничего подозрительного не выцепил. Морионовая гора дышала бездушием. На много шагов вперед и назад просматривались лишь коридор и стискивавшие его каменные стены.
Чуднó… Отчего Рубин тогда насторожился? На кой огляделся? Трижды. Нет, уже четырежды. Скалы как скалы, черные, источающие жар, тонущие в грязноватых клочках пара. Утро как утро: теплое и влажное — обычное дело для Барклей и примыкающих к нему территорий.
Рубин сщёлкнул наземь истлевшую самокрутку и придавил каблуком сапога. Инстинкты бойца обострились, взывая к уму-разуму и подсказывая, что тишина редко предвещает что-то путное. Тем более на Морионовой горе — по словам дриад, самом негостеприимном, проклятом месте, куда не призовешь на помощь, не подашь сигнал «Вытащите меня отсюда немедленно!»
— Потрудись-ка, дружок, — прошипел Рубин и вытянул руку, касаясь скалы, — осмотрись чутка.
Его ручной змей, Уголь, выскользнул из-за ворота. Прошелестел по предплечью и юркнул в щель, сверкнув алыми глазами-бусинами.
— Ни к чему нам рисковать. — Рубин сбросил заплечный мешок на валун, ослабил стяжки и вытащил наружу пояс со склянками.
Сонливость закручивалась в голове клубком пряжи. Руки не слушались. И все же Рубин вытащил на волю две нужные колбы. Лишил их пробок и прижал горлышками друг к другу. Искрящаяся рыжиной кровь из первого вместилища хлынула в соседнее, смешалась с каменной пылью, загустевая и превращаясь в кашицу.
Опустевшую колбу Рубин откинул в сумку, наполненную — заткнул и принялся встряхивать.
Никаких премудростей. Кровь взрослого феникса, кто бы ее ни испил, дарует исцеление. Каменная пыль для дракайна — яд. Рубин не единожды пробуждал так спящую огненную сущность, поэтому и приложился к снадобью, стоило тому окраситься равномерно багряным цветом.
Жаль, на вкус пойло напоминало мокрый песок, отдающий пеплом и ржавчиной.
Боль нахлынула сразу. Рубина словно в жерло вулкана кинули, и он забарахтался в кипящей лаве, пытаясь пробиться к свету.
Никто не рождается без боли — эту истину он усвоил давно. И все же, сгорая заживо, существа не думают, что боль — это нормально. Они думают о том, как выбраться из пекла. Они вопят, надрывая глотки.
Рубин тоже завопил бы, но не мог. Невзирая на мучения, в голове до сих пор вилась смутная мысль, что рядом кто-то бродит — и рвущиеся на волю крики застывали на губах. Он горел, но не сгорал. Через боль и мучения перевоплощался в феникса — в того, кто он есть.
В один миг он почувствовал, что вот-вот испустит дух. В другой — в глаза ударил солнечный свет.
Чей-то голос, приглушенный стуком копыт, произнес:
— Может, нам разделиться?
Рубин заморгал. Он валялся на камнях. Под боком притулились сумка и растрескавшаяся колба. Сознание он потерял, что ли?
— Считаешь, мы поступим разумно? — проворчал кто-то еще, по-видимому, девчонка. — Эти скалы… Почему они дымятся? Не знаю, Юкка, помяни мои слова, рано или поздно здесь кто-нибудь умрет.
— Не я, — ответил Рубин.
И снова моргнул. Заострил внимание на двух расплывчатых тенях, бредущих сквозь дымную завесу. Послышались отчаянные перешептывания — похоже, дриады его заметили.
Что они на Морионовой скале-то потеряли?
— Ты кто? — вскрикнул Юкка, и его вопрос повторило эхо.
— Древень в пальто, — выдавил Рубин.
Лопатки отчего-то зудели. Так, что хотелось впиться в них когтями и разодрать в клочья. Чудилось, под кожу вживили металлические осколки, которые надсекали мышцы при малейшем движении.
— Змей! — Из уст девицы кличка Рубина прозвучала сродни ругательству.
Он устало вздохнул. Ему бы порадоваться: «Тьфу ты, это всего лишь дриады», но радости не было. Дурные предчувствия не спешили отступать. Напротив, крепчали и крепчали. Царапались в душе, как царапает почву хищное зверье перед нападением — столь же пугающе, угрожающе.
Что-то не так, — в который раз подумал Рубин. Он привалился боком к валуну, вгляделся в подступающих элафия. На одном восседал лохматый паренек с покрасневшим носом. На другом — бритоголовая девчонка. Плоскогрудая и угловатая, с мечом за поясом и колчаном и луком за плечами. Будто оружие ей чем-то поможет, в самом деле! Ей уже ничто не поможет. Она совершила роковую оплошность. Сунулась в ремесло, где девчонки отвешивают языки первыми. Лучше бы замуж вышла да супруга ублажала. Хотя вряд ли на ее тощие кости кто-либо имел виды.
Изящная ножка перекинулась через рога скакуна. Драцена соскочила на землю и ринулась к Рубину.
— Ядовитое отродье! — воскликнула она, хватаясь за меч. — Подонок! Ты поджег поселение, сознавайся?! Поэтому ты удрал?!
— Захлопнись, дуреха! — Он сомкнул подушечки пальцев. Между ладоней, розовя кожу, вспухло огненное кольцо. — И потеряйтесь где-нибудь. Я ведь и угробить могу, смекаешь?
Вид пламени заметно остудил дриаду. Лоскуты ее юбки, похожие на лепестки, улеглись на бедра, не успев толком взвихриться. Она отняла ладонь от клинка и сложила руки на груди.
— …Умница, — прошипел Рубин, обнажив клыки. — Прибереги огонь для спальни, в другой раз мы с тобой покувыркаемся.
— Какой же ты!.. — Драцена снова потянулась к мечу и вздрогнула — элафия Юкки фыркнул ей в ухо.
— Что это? — Юкка перевел растерянный взгляд с нее на скалы.
Только сейчас Рубин докумекал, что день посмурнел. Пламя скомкалось в шар и, сорвавшись с пальцев, впиталось в землю. Он задрал голову и ахнул. Их окружали мрак и спертый воздух, какой бывает лишь в склепах. Черная мгла скатывалась по скальным стенам тягучими сгустками. Устилала землю. Липла ко всему, что встречала на дороге, пожирая солнечные лучи.
Сперва Рубин не внял шипению над ухом. Сказать по-честному, он даже не понял, когда Уголь заполз на плечо. Но стоило перевести услышанное, под ложечкой засосало. Приятель поведал, что неподалеку пылятся чья-то туша со вспоротым брюхом и обглоданный скелет вепря.
— Вы как изволите, а я сваливаю, — вымолвил Рубин, подцепив и закидывая на плечо сумку.
— Что это такое? — повторил Юкка, пока Драцена, сощурившись, оглядывала темные сгустки. — Затмение?
Затмение, агась. Затмение в чьих-то изувеченных мозгах — например, вырожденских.
— Не уверен, — отозвался Рубин. — Скорее всего, найр колдует. Ну или найра. Вторую сущность не знаю. Бывайте!
Отозвался — и со всех ног рванул к светлеющей впереди земле. На солнце! Ему срочно нужно выползти на свет, а затем он скроется вон в той расщелине и прошмыгнет в соседний коридор.
— Вторую?! — донеслось из-за спины.
Но Рубин не повел и чешуей. Свет-свет-свет! — только и колотилось в сознании, покуда на него уставились десятки пар глаз. Невидимых глаз, которым подвластно заглядывать в саму суть существа и считывать его страхи.
Точно найра!
Рубин выскочил из зоны поражения, и ноющее ощущение пропало. В тот же миг по скальным выступам кто-то промчался. Он не смог как следует рассмотреть кто — помешал дым. Но некто точно пронесся мимо до того резво, что превратился в размазанную по воздуху стрелу и выпал из виду.
Позади заслышалось шебаршение. Рубин против воли обернулся к мрачной взвеси — из нее на скакунах выезжали дриады. Два сгустка страха повисли за спиной Юкки. Он оглянулся. Вскрикнул то ли от испуга, то ли в надежде, что преследователи испугаются и передумают делать ему бо-бо.
— Скачите быстрее! — заорал Рубин и увидел на каменном выступе замершую вырожденку.
Найра-ореада?! Еще и летающая! Да ну в пекло!
— Юкка! — Выкрик Драцены отскочил от скал и разлетелся на отголоски. — Юкка, я помогу…
Как, интересно? В лобик поцелует?
— Борись с выродком! — прогорланил Рубин и зашипел — лопатки снова обожгло болью.
Сгустки страха впитались в тело Юкки. Он заорал. Драцена направила скакуна к нему, но поздно. Увесистый валун вырвался из скалы и ударил Юкку по голове, вышиб его из седла.
Драцена завопила. Спрыгнула со спины элафия.
Два скакуна подняли рёв и рванули в лес. Рубин, удостоверившись, что Уголь скрылся в щели, прорвался сквозь взвесь. Откинул сумку. Откинул ножны с мечами-парниками. Выхватил из-за пояса нож и запустил в мрачный сгусток, подкрадывавшийся к дриаде. И на миг ослеп — в лицо дохнуло мертвецким холодом. Лезвие прошло навылет, и сгусток — источник смертельного страха — расплылся дымом.
— Юкка без сознания! — Драцена сидела рядом с мальцом, под его головой растекалась лужа крови.
— Он издох! — рявкнул Рубин. — Так что, дорогуша, будь добра, отлипни уже от него!
На мгновение показалось, что дриада располосует ему лицо. Но дело пошло веселее. Она распрямилась, подступила ближе. Клинок, выскользнув из ножен, блеснул в ее руках.
— Прикрою. — А голова склонилась в легком, почти неприметном кивке. — Ты феникс, видишь лучше.
Рубин не ответил. Отвлекся на угасавшее свечение, тонкими нитками сползавшее по стене. Не вырасти он с ореадами, наверное, не понял бы, что задумала крылатая стервятина.
Но…
— Ложись! — выкрикнул Рубин.
И они с Драценой припали к земле. Десятки каменных кольев вырвались из скалы и просвистели над их затылками. Часть с грохотом впечаталась в скалу напротив. Два застыли. Крутанулись мельницами. Подогнанные свечением, снова ринулись к Драцене и Рубину.
Драцена призвала колдовство. Вырастила перед ними древесный щит. С глухим стуком колья вонзились в него. Рубин встал. Напружинился. Еще два сгустка страха подкрались незаметно.
Мимолетный проблеск меча, и Драцена рассекла первый. А Рубин развеял второй, швырнув в него звезду для метания.
— А ты, оказывается, не совсем безнадежна, — подметил он и зашарил глазами по скалам.
— Ищи вырожденку, Рубин!
— Да ищу я! Ищу! Клятый дым!..
Он искал. Скользил взглядом по округе, силясь узреть в дыму женский силуэт, очертания сизых крыльев. Хоть что-нибудь! Малейшую подвижность, которая подсказала бы, где находится вырожденка. Но вот беда — подвижности было хоть отбавляй — глаза разбегались. Со стен сыпалось каменное крошево. Скальные уступы дрожали — вот-вот рухнут.
Сгустки страха… Колышущийся дым… Блеск танцующего лезвия…
Рубин подмечал все сразу. Сам не понял, когда и как столкнулся с тёмно-серым взором. Столкнулся и пропал. Больше он ничего не видел. Ничего, кроме паскудных глаз, глядящих на него с небес. Два из них сверкали, где положено, еще четыре — на лбу, щеках и подбородке.
Крылатая девица парила кругами, как падальщица. Она не говорила, даже не шевелила губами. Но внутри Рубина креп страх. Он дурманил разум и опутывал сердце удавкой.
— Змей! — прозвенел на краю сознания чей-то голос. — Очнись! Не смей закрывать глаза! Не смотри на неё! Рубин!..
Крылатая вырожденка замерла, но мир вокруг нее продолжал крутиться. Крутились моря глаз — холодных и цепких. Крутилось каменное копье, которое, вроде бы, приближалось, а может, и нет.
— Рубин, чтоб тебя!.. — провозгласили с вершины обрыва, куда он падал, закручиваясь спиралью.
Вдруг в плечо что-то уперлось. Его толкнули. Тело качнуло вбок, и он грохнулся на бедро. Страх сгинул. По ушам снова ударило оглушительное грохотание, голову оросил град мелкого гравия. Сквозь завесу одурения и дыма Рубин увидел Драцену. Она стояла на четвереньках, прижимая ладонь к затылку. Ее пальцы и рукава туники изгваздались в крови. Над головой, ввинтившись в стену, торчало то самое копье.
Выдохнув, Рубин отлепил от шеи прилипший ворот. Надумал подползти к дриаде, но не сумел — стукнулся лбом оземь, подбитый резью в спине. Боль ожила. Теперь кости лопаток, мнилось, извивались, дробились на части, выламывая путь к свободе.
Да с чего его так крючит?! А главное — как вовремя-то!
Грохот врезавшегося в почву валуна пробудил Рубина. Правильно говорят: жить захочешь — с кишками навыворот обучишься сражаться. Он вскочил. Увернулся от сгустка страха в пьяном пируэте, выпустил в небо огненный шар. Вернее, шарик, маленький такой, безобидный.
Доли мгновения хватило, чтобы Рубин метнулся к дриаде и повалился на нее, прикрывая телом. Взрыв грянул мгновенно. Шарик рассыпался пламенными брызгами. Снаряд в дриаду так и не прилетел. Напрасно Рубин переживал. А вот вырожденке не повезло. Хин ведает, где она там колупалась, но сгустки страха меркли друг за другом. Разящие камни без контроля посыпались.
— Слезь, слезь, слезь! — Драцена замолотила кулаками по его груди, и он скатился на почву. — Я вижу… Катится.
И правда. Двукровная гадина, дерзнувшая нагнать на Рубина морок, сползала по скале, цепляясь когтями, как умеют только ореады. Любой другой на ее месте выл бы, тщась затушить горящее крыло.
А она… Немая, может? Или…
Додумать у Рубина не вышло — Драцена схватилась за лук, запела тетива, и стрела вонзилась гадине в спину. Вырожденка сорвалась и потонула в дыму. Скорее всего, угодила в одну из паровых расщелин.
Тихо. Безмолвно.
— Дуреха безмозглая… — Рубин глотнул воздуха и закашлялся, подавившись пылью.
Что ж, пожалуй, у них с бритоголовой есть повод для гордости. Мало кто мог похвалиться тем, что вышел из сражения с двукровной, досчитавшись конечностей.
— Рубин! — Чем ближе подходила Драцена, тем отчетливее проступали на ее щеках пятна крови. — Ты не ранен?
Благодаря тебе, — подумал Рубин, а вслух произнес:
— Не ранен. Ты?
— Затылок пробит, но…
Все произошло слишком быстро. Рубин увидел вспышку чар. Услышал скрежет, потом свист. Разжег огонь, но удар не парировал. Просто не успел понять, откуда его ждать. Драцена, округлив глаза, рухнула перед ним на колени — из ее спины торчало каменное копье.
— Достали! — прозвучало из дыма.
Рубин наугад метнул пламя. Очевидно, не туда. Грузный валун впечатался в грудь тараном.
Не немая, — пролетело в сознании, прежде чем мир канул во мрак.
***
Рубин не мог пошевелиться. Камни сковывали его, тяжеловесным грузом налегая на спину. Он боялся, что ломота и усталость, одолевающие воинов после боя, не нагрянут по его душу.
К счастью, обошлось. Но слабость накатила смертельная. Он слышал стук сердца. Чувствовал, как воздух застревает в глотке на вдохах, а потом с боем, мелкими глотками пробивается в легкие.
Глупо рассуждать за каждого. Но почему-то Рубин уверовал, что такие мгновения бесценны.
Существ не заботят прошлое и будущее. Они живут настоящим, борются за жизнь в настоящем и…
Боги, что за бредовые мысли? Мозги у него, что ли, от удара через уши и рот вытекли? Клятые выродки! И зачем он полез в драку? Говорил ведь ему Цитрин: «Если ты убежал от двукровного, сын, не гоняйся за ним». Как яду испить, крылатая стервятина охотилась на дриад. Рубина она не то по недоглядке, не то по дурости удостоила шанса на побег, а он взял и бросился в пекло.
Какого потроха, спрашивается? Ради чего? Есть ли ему дело до лесных?
Ну хорошо, до Олеандра, может, малость и есть — приятель все-таки. Но до остальных…
Говнище! Рубину хотелось проклясть себя за тупость и мягкотелость, обругать на чем свет стоит. Но вырвавшаяся на волю брань обернулась кашлем, осевшим на губах привкусом крови. Тогда-то он и осознал, что лопатки отяжелели. Переменившийся ветер швырнул в рот пепел, растрепал оперенье, даруя изумительное ощущение воздушного упора, сопротивления.
— Крылья… — захрипел он. — Крылья… Н-неужели… Не верю… Где?.. Г-где они?..
Рыскать долго не пришлось. Он углядел одно из новорождённых крыльев. Темно-рдяное, оно лежало рядом. И Рубин едва не разрыдался от радости. Мало кто знал, скольких мук ему стоила травля дракайна. Раз за разом он корчился в агонии, ощущая дыхание смерти. Раз за разом увеличивал дозу яда и гадал, что случится раньше: он распахнет крылья или протянет ноги?
Он рисковал день ото дня — и чудо свершилось. Умбра вознаградил его, подарив крылья. О, да! Да-да-да!
— Клематис, погляди-ка! — произнес голос шелковистый, точно волос мойры, заговоренный на обезглавливание. — У нас тут живчик.
Чего?.. Рубин едва не прикусил язык. Встрепенулся и сузил зрачки, всматриваясь в дым.
Среди мешанины камней, окутанных паром, бродили двое дриад в зеленых плащах. На миг один из них скрылся за валуном, а выступил уже из-за того, который рухнул в опасной близости от крыла.
Со смуглого лица, изуродованного шрамами, бородатого и потертого, точно заношенные сандалии, на Рубина воззрились два колючих глаза.
— Птерис, — прошипел он, в то время как на шею надавил сапог с высоким раструбом.
— Давно не виделись, — проговорил, возвышаясь над ним, дриад. — Гляжу, крылья заполучил. Браво, браво.
— Ну-ка, ну-ка. — На Рубина вдруг снизошло озарение. — Обожди-ка… Кажется, я докумекал… Это ведь вы? Вы умертвили ту девицу — Спирею? Вы траванули Олеандра! Потом старика грохнули… как его, Боги… Мирта! Потом посыльного, теперь бритоголовую и мальца… Пф-ф, ребят… Ну вы, конечно… Д-а-а… Н-нашли тоже кого гробить. Дриад, которые и отпора толком не дадут. А вдобавок — чужими руками… К-как отбирали-то хоть? Кто послабее, на того и спустим выродков?
По губам дриада пробежала кривоватая улыбка превосходства, излюбленная стальными воинами.
— Зелен лист, истину толкуют, — вымолвил он и почесал щеку алым листком-аурелиусом, — у фениксов отбит инстинкт выживания.
Угрозы угрозами, а расправы за ними не последовало. Птерис взмахнул подолом накидки и скрылся в дыму. Рубин откашлялся и подмигнул перышку, танцевавшему перед носом.
Интересно… Он нахамил стали, но языка не лишился. Неужто дриады не желают ему вредить? Опять! Теперь-то с какого перепугу? Или они решили, что он и так сдохнет, придавленный камнями?
— Ну что, феникс? — Восклик Клематиса загулял от скалы к скале, постепенно утихая. — Поскачешь с нами?
— Сдурели? — Право, если бы не валуны, Рубин расхохотался бы. — После того, что вы…
Волос мойры стянулся на шее удавкой, напоминая о договоре. И он осекся, стиснул зубы.
— …Не поладим мы с вами, ребят. Извиняйте.
Еще до того, как дриады приблизились, Рубин почуял неладное. Кажется, ему в лицо выдули пыльцу. Нос защекотал сладковатый запах, и его заклонило в сон. Он одурел по мановению крыла, услыхав напоследок:
— Ты будешь говорить не с нами.